Ведьма на полставки⁠⁠

— Заходи, милая, заходи, неча топтаться на пороге, мух напустишь. Ух, окаянные! — Старуха поправила сползшую с одного плеча шаль с крупными выцветшими маками и замахнулась на жужжащую рядом муху. — Кота сгони и садись на его место.

Серый упитанный кот спал на низком стульчике, как будто детском. Других котов в комнате, насколько позволял разглядеть свет от единственного тусклого торшера, не было, поэтому Нина робко потыкала в кота пальцем, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы он уступил ей свой стульчик. Кот приоткрыл глаз и закрыл его снова.

— Эдак ты Мотю не сдвинешь, — проскрипела бабка откуда-то из угла комнаты. — Его, бывало, и примусом не смутить, даже если прямо в него запустишь.

Прихрамывая, она подошла к коту, взяла его за шкирку и осторожно опустила на пол рядом со стульчиком, который, судя по расцветке, был и впрямь детским. Нина оробела ещё больше, ей захотелось уйти, но бабка ногой подвинула ей стул.

— Садись, милая, садись, не бойся, я тебя и спрашивать ни о чём не стану, всё про тебя вижу и так. Хотя карты кину, авось они мне больше скажут, чем глаз мой намётанный.

Прохромав, она обогнула стол, покрытый скатертью в весёлый цветочек, охнув, упала в протяжно скрипнувшее кресло, и взяла колоду.

— Ну-ка, сними карту, — протянула она руку к Нине и, кажется, цыкнула.

Та, избегая смотреть старухе в глаза, одним пальцем медленно сдвинула треть колоды. Бабка цыкнула теперь отчётливо и принялась быстро кидать карты на стол, мурлыкая под нос какую-то знакомую Нине мелодию. Вдруг замерла и уставилась на разложенные карты. В тишине стало слышно, как вылизывается под столом кот и жужжит где-то вдали муха. Пауза явно затягивалась, и Нина, избегавшая до этого смотреть этой странной женщине в глаза, всё же оторвала взгляд от карт. Бабка, не мигая, смотрела на свой пасьянс.

— Ох, грехи мои тяжкие, что ж деется в этом мире, — пробормотала старуха, по-прежнему не мигая. — Что, голубушка, страх тебя гложет? Вижу страх я великий.

У Нины замерло сердце, она съёжилась под цепким бабкиным взглядом и едва заметно кивнула.

— От не врёт же колода! Никогда меня ещё, родимая, не подводила, всегда правду-матку режет.

В её голосе Нине послышались зловещие нотки, и ей снова захотелось уйти, чтобы не слышать того, что могло бы подтвердить её худшие опасения.

— Беда, милая, ждёт тебя, да ещё какая! — со зловещим присвистом тихо и как-то очень серьёзно сказала старуха. — Вижу мор страшный, и мучения жуткие, и — она вдруг громко ойкнула — мор энтот сыночку твоего не пощадит!

У Нины округлились глаза. Что? Сын? Так не от Машки этой беды ждать, которая — ха-ха — «просто знакомая из соседнего отдела»? Да что же это с Лёвушкой? Она впилась глазами в старуху и теперь ловила каждое её движение.

— Слушай, чего тебе скажу, да делай, как велено, тогда авось и пронесёт, — шёпотом зачастила бабка, — к дохтуру пойди да снадобья попроси, не вижу, какого, не говорят карты, вижу только зелье дохтурское, больше нигде такого не достать. Дашь его сыночке — мор беды не принесёт, не дашь — на себя пеняй.

Нина задумчиво потёрла нос.

— Педиатр наш на прививке настаивала, да я отказалась, может, это снадобье? А, бабуль?

— Знать не знаю, что за снадобье, в картах моих не написано, а раз дохтур предлагает, иди и бери.

— Да ведь, говорят, аутизм от прививок этих. Как бы одну беду на другую не променять.

— Знать не знаю никакого утизьму, нет такого в картах. Вижу зелье и дохтура, больше не могу сказать. Триста рублей с тебя, дорогая, — отрезала бабка.

Нина рассеянно отдала бабке деньги, запнулась о кота и вышла на свет лестничной площадки.

Закрыв за Ниной дверь, бабка, пританцовывая, вернулась в комнату, скинула с плеч шаль и достала из ящика стола телефон.

— Людмила Васильевна, Ахметову я обработала, думаю, скоро придёт к вам на прививку. Из идейных осталась только Иванченко с её близнецами без АКДС. Я в очереди к терапевту к ней подсела, закинула сети, она клюнула, завтра придёт. Не забыть бы хрустальный шар от пыли оттереть, — хихикнула она.