Одиннадцатый круг. Новорожденный⁠⁠

Прежде чем я, ваш скромный слуга, писарь, продолжу рассказ о дальнейших приключениях этой удивительной парочки, позвольте мне опять ненадолго вернуться в прошлое. События, в те времена происходившие, лучше помогут понять и характеры, и желания наших героев. Начнём.

Гарб был найдëнышем и никогда не знал своих родителей. Подобранный ещё младенцем в гавани Сура, небольшого прибрежного городка одним из бродяг и оным же отнесённый в приют на окраине города, Гарб не знал своего происхождения. В приюте он пробыл долго, до двенадцати лет. Что значило – до предельного срока, до которого сироты, подкидыши и прочая подобная шелупонь могли по закону получать содержание из городской казны. А дальше, если не случалось быть принятым в новую семью, им надлежало покинуть приют, получив от последнего в качестве поддержки тонкую полотняную одежду, да краюху подгорелого хлеба, чтобы не умереть от голода в первые же дни.

Как же Гарб получил своё имя, попал в приют, вырос, стал целителем? Я расскажу вам. Но не всë сразу, внимайте.

По пристани, обдуваемой шквалистым ветром, пристани, что готова была вот-вот развалиться и утонуть в пучине солёных волн, пены и брызг, разносился крик ребенка. Не потерянного, но брошенного. Желавшего прильнуть к матери, что согреет и убережёт. Крик этот, казалось, перекрывал и портовый гул, и звуки надвигающегося шторма. Ветер, бившийся в свëрнутые паруса пришвартованных кораблей, обнимающий, как мать дитя, стволы высоких мачт, неистовствовал.

–Что ты, малыш? – Послышался голос, глухой, утопающий среди грома ревущих волн. – Никак, бросили тебя? – Эх… – Из-за груды ящиков и тюков вышел, опираясь на палку, сучковатую и короткую, служившую её владельцу слабым подспорьем его слабым ногам, бродяга с покрытой капюшоном головой. Он не был стар. Средних лет, он, сложись его судьба удачнее, сейчас мог бы выглядеть намного лучше. Но, прожив немало, растеряв своë здоровье, силы и, может быть, желание жить, он ещё не разучился сострадать и помогать другим, даже сам постоянно нуждаясь.

– Давай-ка, я возьму тебя на руки. – Бродяга склонился над запеленатым свëртком, у которого было открыто только личико, поднял дитя с холодного помоста и прижал к себе. – Я знаю, куда тебя отнести, чтобы ты ни в чём не нуждался. Когда-то давно и я был воспитанником этой обители.

“Я уповаю на то, что день сей не прожит мною зря. Не чудо ли, услышать в такую бурю голос ребёнка?”

– Где ты нашёл его? Молодая служница осматривала младенца, распеленав его от промокших тряпок. Потом, убедившись, что он здоров, взяла его на руки.

– В гавани. – Бродяга неловко поклонился. – Примите его, как и меня когда-то.

– Я не помню тебя, – на мгновение смутившись, служница прикрыла глаза ладонью левой руки, слегка наклонив голову вперёд. Правая рука еë продолжала удерживать дитя, крепко прижимая того к телу. Ребёнок, чувствуя тепло, инстинктивно тянулся ртом к груди молодой женщины.

– Скажи ещё раз, где ты, говоришь, нашёл его? – Служница левой рукой поддержала головку малыша.

– В гавани.

– Так пусть же и имя его будет Гарб, рождённый в гавани, принесённый морем, пока не выяснится иное. – служница вздохнула. Теперь же иди.

Бродяга отступил на шаг, поклонился, насколько позволяли ему годы, и растворился в вечернем сумраке, полнившимся к тому времени дождём и промозглым ветром, несмотря на весну.

Двери приюта закрылись. Гарб, как его назвали, получил шанс на жизнь.