Некуда бежать. Глава 7. Окончание⁠⁠

• Некуда бежать. Глава 5. Начало

• Некуда бежать. Глава 5. Окончание

• Некуда бежать. Глава 6. Начало

• Некуда бежать. Глава 6. Окончание

• Некуда бежать. Глава 7. Начало

В подъезде царит непроглядная темнота. Андрей спотыкается о порог на входе, чуть не падает, рука вцепляется в дверной косяк. Он чертыхается и достает из кармана огарок свечи, длиной не больше мизинца. Через мгновение огонек уже прыгает на фитиле, и из темноты проступают грязные стены, давно нуждающиеся в побелке. Сумароков поднимается на второй этаж и останавливается напротив Ванькиной двери. Он не бывал тут уже много лет, но с тех давних пор ничего не поменялось. Старая деревянная дверь, выкрашенная рыжей краской. Железный почтовый ящик на стене рядом. Звонка нет и в помине, как и дверного глазка. На двери висит небольшая полустертая табличка с цифрой 13.

Сумароков поднимает руку, но постучать не решается. Задумывается. А имеет ли дружба срок годности? Ведь он сам, по своей инициативе, оборвал с Ванькой все связи. Даже не позвал школьного друга на свадьбу, о чем пожалел чуть позже. В тот день ему на почту пришло приглашение присутствовать на тожественной церемонии бракосочетания Ивана и Натальи. Андрей стыдливо выбросил открытку в мусорное ведро, даже не показав, тогда еще, жене. Ведь он никогда не рассказывал ей про старого друга, которого теперь избегал. Да и что мог он ей рассказать? Их пути разошлись, в жизни такое случается. Но вчера Ванька искренне радовался их встрече, будто не было всех этих лет, в течении которых они едва ли обменялись двумя словами. И теперь Андрей понимает, что не заслуживает такого хорошего к себе отношения, но все же ему хочется, чтобы его старый друг был на виду. Ведь роднее Ваньки у него здесь теперь никого нет.

Костяшки пальцев несколько раз ударяют по дереву, разорвав тишину. Сумароков представляет, в каком состоянии сейчас может находиться Ванька, поэтому стучит повторно, сильно и громко. Из-за двери, которая не может похвастаться шумоизоляцией, раздается вопль:

– Уходи, нечисть!

– Вань, это я! – кричит Андрей. – Открой!

Он опускает руку и прислушивается. Ответа нет. Свеча, тем временем, почти догорает, горячий парафин стекает Сумарокову на пальцы. Он задувает пламя и в тот же миг чувствует себя слепым. Не может разглядеть даже двери под собственным носом. Открывать же ему никто не спешит. Скорее всего Ванька даром времени не терял и упился вусмерть, уснув беспокойным сном алкоголика, который больше напоминает забытье. А крики про нечисть — ну что ж, мало ли что может присниться человеку.

– Я сейчас!

Голос Ваньки раздался под самой дверью. От неожиданности Андрей отступает на шаг, но в следующую секунду расслабляется и улыбается. Его друг здесь и, судя по всему, не шибко пьян.

– Уже иду!

Щелкает замок. Андрей, глаза которого уже немного привыкли к темноте, видит, что дверь распахивается настежь. Из прихожей на него прыгает что-то тяжелое, толкая к противоположной стене. Сумароков прикладывается спиной так, что из него выбивает дух. Он поднимает руки, пытаясь защититься. В следующую секунду левую ладонь пронзает боль и по запястью течет что-то горячее. Андрей не дрался со школьных времен, но сейчас начинает действовать на инстинктах. Оттолкнувшись от стены, он бросается вперед, в темноту, выставив голову вперед и прикрыв ее руками. Всем телом врезается в противника, который вскрикивает Ванькиным голосом. Оба валятся на холодный бетон лестничной площадки, слышится лязг металла. На Сумарокова обрушивается град беспорядочных ударов, он ужом заползает за спину Ивана, пропускает руки ему подмышки, смыкая ладони в замок на затылке оппонента. Чуть надавливает. Ванька вскрикивает и барахтается с новой силой, пытаясь достать Андрея локтями.

– Успокойся! – кричит Сумароков. – Ванька, хватит! Это же я!

Иван рычит, пытаясь вырваться из захвати. Андрей давит сильнее, отчего подбородок Ваньки упирается в грудь. Он дергается еще раз и затихает, тяжело дыша.

– Андрюха? – спрашивает Ванька, будто очнувшись ото сна.

– Да я, блин, я, – выдыхает Андрей.

Боль в ладони усиливается, затылок Ивана становится мокрым и скользким от крови. Бетонный пол жжет холодом даже сквозь ветровку. Скрипит соседская дверь и тут же раздается пронзительный старушечий голос:

– Ванька, подлец, как ты осточертел с пьянками своими! Еще и дружков водишь! А ну, сгиньте отседова!

Андрей ослабляет захват и поднимается, опираясь на пол здоровой рукой. Иван встает на четвереньки, ползет в сторону своей квартиры.

– Иди ты, старая! – кричит он через плечо.

Дверь соседки захлопывается. Сумароков двигается за другом, задевает носком кроссовка какой-то предмет. Наклоняется, нащупывает рукоять ножа. Ванька уже ждет его в прихожей.

– Ты с ума сошел? – спрашивает Андрей. – С ножом на людей бросаться.

– Зайди и дверь закрой, – отвечает Иван. – Та карга, как пить дать, подслушивает.

Сумароков слушается и входит в квартиру. Ванька запирает замок и ведет друга на кухню. Они усаживаются на старые облезлые табуреты, Андрей достает огарок, зажигает и ставит на клеенку, которой застелен обеденный стол. Смотрит на Ваньку. Тот выглядит неважно. Волосы взлохмачены, под глазами залегли глубокие тени. Он сидит, обнимая себя за плечи и дрожа. Андрей бросает окровавленный нож в мойку, подносит раненую руку к свету. Через всю ладонь, от основания мизинца до большого пальца, идет глубокий порез. Кровь уже начинает сворачиваться, запекаясь на краях раны. Сумароков благодарит судьбу за то, что отделался легким испугом. Все могло быть намного хуже, но ему помогла темнота. Хотя, при свете Ванька сразу бы узнал его и не бросился в атаку.

– Вань, – зовет Сумароков, глядя на друга.

Тот отрывает взгляд от пола и поднимает голову.

– Есть чем перевязать? – спрашивает Андрей.

Ванька молча кивает на холодильник, и его начинает трясти еще сильнее. Сумароков открывает дверцу старого, дребезжащего агрегата, находит на полочке с лекарствами бинт. Перекиси водорода, зеленки, или йода он тут не видит, но решает, что и так сойдет; выливает на рану остатки воды из чайника и аккуратно перевязывает ладонь. Поворачивается к Ваньке, который вновь смотрит в пол, будто где-то там его поджидают ответы на все вопросы.

– А теперь расскажи мне, – говорит Андрей, – что с тобой происходит?

*****

Голоса на улице становятся все громче и громче. Затем, на какое-то время все утихает, но вскоре разговоры возобновляются, теперь уже на тон ниже. Ирине нравится этот шум на фоне полной тишины, которая ничего кроме беспокойства не вызывает. Девушка приносит в зал свечи с кухни, зажигает еще одну, в дополнение к уже горящей. Стас успокоился и уже не плачет. Мальчик, на вид лет пяти, кучерявый и большеглазый, сидит на диване, облокотившись спиной о стену. Он натягивает одеяло почти до подбородка и молча наблюдает за матерью.

– Замерз, Стасик? – спрашивает Ирина.

– Нет, мам. Под одеялом тепло, – отвечает мальчик.

Ирина подходит к батарее отопление, ее ладонь ложится на холодный металл. Посчитав, что разбазаривать тепло в октябре – идея не из лучших, девушка наглухо закрывает окно, обрывая голоса людей снаружи. Возвращаются в кухню, закрывает окно и там. Квартира вновь погружается в густую, липкую тишину. Вновь оказавшись в зале, Ирина застает Стаса за попытками разблокировать ее старенький смартфон.

– Мама, у тебя телефон сел, – деловито докладывает мальчуган.

– Я знаю.

Девушка забирает из рук сына аппарат, кладет его на тумбочку. Затем залезает с ногами на диван и садится рядом с мальчиком. Тот обнимает ее одной рукой, второй вновь натягивая на себя одеяло. Свечи дают мало света, но все же это лучше, чем полная темнота, которой Стас боится до ужаса. Ирина не знает, откуда берется этот страх. Многие дети боятся темноты, но в случае с ее сыном это уже давно превратилось в какую-то фобию. Поэтому над диваном и висит бесполезный сейчас ночник.

– Мне сон приснился, – мальчик вздрагивает, отчего дергается и девушка.

Когда она вернулась от Андрея со свечами, Стас уже не ревел. Он вопил, чуть ли не заходясь в истерике. Ему и раньше снились кошмары, но в этот раз он среагировал особенно бурно, ведь, вынырнув из сна, очутился в полнейшей темноте.

– Расскажешь? – спрашивает Ирина.

Мальчуган мотает головой.

– Не хочу вспоминать, – бормочет он. – Там чудища были.

Ирина обнимает сына, прижимает его голову к себе.

– Чудищ не бывает, малыш.

– Они есть, мама. Есть.

Стас чуть отстраняется и смотрит ей в глаза. Ирина снова вздрагивает. Она видит перед собой не своего пятилетнего Стасика, но взрослого мужчину, который уже многое повидал на своем веку. В том числе и чудовищ. Сейчас он до боли похож на своего отца, который в последние месяцы их совместной жизни ходил с таким же каменным, непроницаемым лицом.

С улицы вновь слышатся голоса. Ирина встает, берет сына на руки и подходит к окну. Мимо дома по улице двигается целая процессия. Мужчины, женщины, старики, несколько подростков. Они идут медленно, что-то оживленно обсуждая, некоторые из них несут зажженные свечи, от которых на асфальте пляшут едва различимые, нечеткие тени. Ирина что есть сил вглядывается в темные лица, пытаясь разглядеть Андрея, но, похоже, что его толпе нет. Он сказал ей ждать дома, и она собирается последовать этому совету. По непонятным ей пока причинам, Андрей вызывает полное доверие.

– Мам, а куда все идут? – спрашивает Стас.

– Не знаю, сынок, – отвечает она.

– А мы не пойдем с ними?

– Нет. Нужно дождаться дядю Андрея.

– А кто это — дядя Андрей? – в голосе мальчика проскальзывает неподдельный интерес.

– Я вас познакомлю, – улыбается Ирина. – Обязательно.

Толпа тем временем исчезает из вида, голоса затихают, потерявшись в темноте. Улица теперь напоминает статичную картинку без единого движения. Ирина бросает взгляд через дорогу, на едва различимый забор детского сада. Игровая площадка утопает в ночи, но чуть правее, сквозь поредевшую листву кривых яблонь, пробивается далекий огонек.

– У кого-то тоже свечка горит, – будто бы читает ее мысли Стас.

– Сторож, наверное, – отстранено говорит Ирина.

Ей чудится какое-то движение промеж деревьев. Тряхнув головой, она отворачивается от окна. В такой темноте всякое может померещиться. Ирина ставит сына на пол.

– Оденься, а то замерзнешь, – говорит она.

Стас послушно кивает и бежит к шкафу. Натягивает на себя штаны и толстовку с изображением Железного человека.

– Есть хочу, мам, – говорит он.

– Пошли на кухню, – Ирина подходит к нему и взъерошивает густые темные волосы. – Только кашу сварить не получится. Бутербродов с колбасой тебе сделаю.

– Ура!

Стас подпрыгивает от радости, хватает ближайшую свечку и чуть ли не бегом скрывается в коридоре.

– Не обожгись! – смеется ему вслед Ирина.

Она вновь бросает взгляд на окно. Толстые стекла отражают пламя свечи, делая темноту снаружи еще непрогляднее. Сейчас не видно даже статичной картинки, ее место заняло большое чернильное пятно. Ирина вспоминает ночи после расставания с мужем. Тогда у нее было лишь два занятия — реветь в подушку, или лежать в полной прострации, уставившись в потолок и дожидаясь, когда же, наконец, наступит утро. Днем боль притуплялась, водоворот дел затягивал в себя с головой, позволяя хоть как-то отвлечься. А затем вновь наступал вечер, неся с собой слезы и меланхолию. Но прошло время, и раны затянулись. Сейчас она вспоминает тот период своей жизни редко, а когда прошлое все же всплывает в памяти, то не вызывает никаких эмоций, кроме тихой, едва различимой грусти. Одно Ирина понимает сейчас так, как никогда раньше. Даже в те тяжелые времена, когда слезы душили ее, а апатия не давала лишний раз пошевелиться. В те ночи, когда она думала, что жизнь закончена и не могла сомкнуть глаз. Никогда еще Ирина не ждала рассвета с таким нетерпением, как сегодня.

*****

Борьке снится сон. Хороший сон. Он вновь видит свою маму. Она часто посещает его в мире грез и сновидений. Обнимает сына, гладит по голове, поет ему песни своим ласковым, нежным голосом. И всегда улыбается. А он сидит у нее на коленях, болтает ногами и радуется тому, что сбросил бремя своего взрослого тела, превратившись опять в четырехлетнего ребенка. Прижимается к матери, вдыхая аромат ее любимых духов, ощущая ее тепло. Запускает пальцы в густые волосы женщины, играет с кудряшками.

Все пространство вокруг заливает свет, не солнечный, но такой же яркий. Он повсюду, но не слепит, а обволакивает, отчего Борька с матерью на отбрасывают даже намека на тени. Они просто плывут посреди этого великого ничто, вдали от суетливого мира, надоедливых людей и неразрешимых проблем. Борька смотрит на мать, и лицо ее постепенно меняется. Волосы выпрямляются и становятся тоньше, от уголков глаз и рта начинают разбегаться сеточки морщин. Она худеет прямо на глазах, руки, обнимающие сына, начинают походить на скрюченные, высохшие ветви. В голосе появляются хриплые нотки, песня прыгает и спотыкается. Борьке становится неуютно сидеть на ее костлявых ногах. Он вертится и дергается, но мать лишь сильнее прижимает его к своей обвисшей груди. Мальчик опускает голову, не желая смотреть на то, во что превращается его мать. Такие сны часто посещали его и заканчивались они всегда одинаково.

– Сны до утра будут нам ворожить. И мотыльками над домом кружить... – женщина выплевывает последние слова колыбельной и заходится в кашле. – Ты спишь, сынок?

От ее хриплого, неживого голоса по спине Борьки бегут мурашки. Пальцы, похожие на когти гарпии, нежно гладят его по макушке.

– Нет, мама, – отвечает он.

– Спи, котик, – каркает она. – Впереди долгая ночь.

Свет вокруг меркнет, будто кто-то щелкает выключателем. Рука, гладившая Борьку по голове, замирает.

– Мам, – зовет мальчик, не поднимая головы. – Мама!

Борька уже знает, что не дождется ответа, знает, что сидит на руках у высохшей мумии, в которую теперь превратилась его мать. Раньше, в этих снах, он кричал ей, пытался растормошить, вглядывался в мертвое лицо, утонувшее в темноте. И всегда плакал. Но не в этот раз. Сейчас он лишь утыкается лицом в ткань ее платья и тихонько сидит, крепко обняв мать.

Так он и просыпается — на животе, лицом в матрас, широко раскинув руки. Вокруг, как и во сне, темно и тихо. Борька переворачивается на бок, ощупью находит фотографию матери, убирает в карман. Слышит, как где-то в стороне гаражного массива воет собака, воет низко и противно. Он садится на матрасе, трет глаза ладонями. Думает о том, что надо бы возвращаться домой, пока тетка не хватилась. Катя хорошая и добрая женщина, но вряд ли она одобрит его ночные вылазки.

Парень выбирается из шалаша, проходит через палисадник и останавливается под своим окном. Поднимает руку и легонько толкает створку. Та не поддается. Борька упирается в стекло двумя ладонями и толкает сильнее, что тоже не приносит никакого результата. Окно захлопнулось. Борька стоит, переминаясь с ноги на ногу и думая, как ему быть дальше. Ключи от дома тетка ему не доверяет, поэтому своих у Борьки нет, а Катины сейчас покоятся на тумбочке в прихожей. Выход остается только один, и парень ему крайне не рад. Нужно пойти и постучать в дверь, разбудить тетку, а потом долго и путано объяснять ей, как он очутился на улице посреди ночи. От обиды к глазам Борьки подкатывают слезы, но он сдерживает их, грустно вздыхает и плетется вдоль дома, опустив голову. Дойдя до угла, парень на секунду поднимает взгляд и тут же застывает как завороженный.

Они часто гуляли с теткой затемно, особенно зимой, когда солнце убегало за горизонт, не погостив на небе даже до шести вечера. И Борьке, как и полагается любопытному мальчишке, пусть этот мальчишка и поселился в теле взрослого мужчины, всегда было интересно задрать голову и понаблюдать за звездами. Яркие точки, горящие в необъятной вышине, манили к себе, перемигиваясь с Борькой и друг с дружкой, будто бы храня какие-то свои секреты. Парень всегда всматривался в них, думая о том, что рассказывал ему о звездах дядя Сережа. О гигантских огненных шарах, похожих на наше Солнце, о том, насколько далеко мы даже от самой близкой звезды. Но Борьке не хотелось в это верить. Ведь как звезды могут быть так далека, когда вот они — кажется, что стоит протянуть руку, и маленький светящийся шарик окажется в твоей ладони. А при желании можно собрать их все, как ягоды с куста и положить в карман. Вот только небо без звезд будет черным, скучным и неприветливым, и Борька надеется, что людям хватит ума не трогать всю эту красоту, оставить все как есть.

Вот и сейчас он задирает голову и смотрит в ночное небо. Сегодня там есть на что посмотреть. Звезды будто стали ярче, больше и ближе, не теряясь в свете уличных фонарей и окон домов. Борьке кажется, что будь он немного повыше, то нечаянно задел бы их своей макушкой. Парень очарован открывшимся зрелищем, он стоит, чуть покачиваясь и бормоча под нос слова восхищения. Сейчас ему меньше всего хочется возвращаться домой, где его вновь окружат пусть и родные, но такие надоевшие стены, а потолок скроет из вида всю эту красоту. Он хочет остаться на улице, подышать свежим воздухом, разглядывая созвездия, некоторые из которых Борька знает благодаря все тому же дяде Сереже. Тетка в любом случает отчитает его, ток что есть возможность не торопиться и задержаться еще на пару часиков. Ведь скоро эта чудесная ночь закончится, и дни вновь потянутся один за другим, хорошие, но такие скучные и одинаковые. Борька стоит еще с минуту, улыбается звездам, затем выходит на дорогу и шагает прочь от дома.