Жду новый пост

Серия «Некуда бежать»

Существо проходит мимо них, так близко, что чуть не задевает своим худым боком ногу Гены. Тот замер, боясь отступить чуть назад, опасаясь даже пошевелиться. Тварь фыркает, и Андрей слышит в этом звуке насмешку.

«Оно чувствует, что мы боимся, – думает он. – Каким-то образом знает это. И ей нравится, дери ее за ногу!»

Тварь медленно направляется ко входу на площадь. Люди замечают ее. Не замирают, но шарахаются в стороны, насколько позволяет плотность толпы. Существо ступает в образовавшийся живой коридор, не обращая внимания на людей, смотря прямо перед собой. Оно чувствует себя хозяином положения. Народ продолжает расступаться, то тут то там раздаются визги и крики. Андрей отводит взгляд, осматривает дорогу. Остальные твари все так же сидят по периметру площади, похожие на изваяния из черного камня. Сумароков понимает, что нет ни единого шанса прорваться сквозь их ряды целыми и невредимыми.

– Что делать-то будем, Андрюх? – Гена до сих пор смотрит туда, где скрылось большое существо. – Что им надо?

– Будем ждать, – отвечает Сумароков, чувствуя, как Ирина стискивает его ладонь. – Выхода у нас другого нет. Заодно и узнаем, что им нужно. Но мне этого до жути не хочется.

Ванька, поддерживая Стаса одной рукой, достает из кармана бутылку. Скручивает пробку пальцами, та падает в траву и теряется.

– Придется все допить, – ворчит он, оценивая содержимое бутылки. – Да и черт с ним, я ни за что не сдохну трезвым.

Он прикладывается к горлышку, запрокидывает голову и глотает обжигающую жидкость, смотря на бледный диск луны слезящимися глазами.

Когда тварь выходит из толпы и оказывается на мощеной дорожке, ведущей ко входу в сельсовет, охранники почти одновременно вскидывают оружие.

– Не стрелять!

От хлесткой команды Виктора один из мужчин чуть было не нажимает на спусковой крючок. Существо поворачивает и чуть наклоняет голову, подобно любопытной собаке рассматривая наставленные на нее стволы ружей.

– Не двигайтесь, – говорит Виктор.

Тварь подходит ближе, скалит на мужчин свои огромные зубы. Охранников начинает заметно потряхивать.

– Витя, пристрели меня, если она их не провоцирует, – одними губами шепчет Куприянов.

Словно услышав эту реплику, существо резко оборачивается, уставившись черными мертвыми глазами на главу администрации и его старого друга. Чуть ближе ко входу в сельсовет замерли на месте Валера, Катя и Рита, так и не решившиеся шмыгнуть за спасительную дверь. Тварь крутит головой, будто бы рассматривая каждого человека по отдельности, затем мягкой, скользящей походкой направляется в сторону Сергея Сергеевича и Виктора. Останавливается в пяти шагах от них, садится на землю, не сводя глаз с Куприянова. Тот, в свою очередь, тоже разглядывает существо. Страха он сейчас не испытывает, его напрочь вытеснили усталость и злость. Ему кажется, что тварь наслаждается своим положением, упивается чувством собственной безопасности. Виктору ничего не стоит всадить ей пулю промеж черных глаз, но Куприянов знает, что в следующую секунду здесь начнется такая бойня, по сравнению с которой заварушка у магазина покажется возней в младшей группе детского сада. И пусть эти странные существа отдаленно похожи на обычных собак, мозгов у них явно побольше.

– Что тебе надо? – спрашивает Сергей Сергеевич, успев подумать о том, как глупо он может выглядеть со стороны, пытаясь разговаривать с этим.

Тварь скалится и рычит. Виктор кладет палец на спусковую скобу пистолета, чувствуя, как напряглось все его тело, каждая мышца. Как когда-то давно там – в Чечне, когда их взвод попадал под обстрел, что случалось не единожды. Существо встает на все четыре лапы, продолжая смотреть на Куприянова. Выгибает спину, рык переходит жуткий хриплый кашель. В голове Виктора проносится забавная, не к месту, мысль о том, что сейчас тварь напоминает кошку, подавившуюся комком шерсти. Она дергается, открывает пасть, и на дорожку падает какой-то маленький предмет, мелодично звякнув в окружающей тишине. Существо перестает кашлять, скалится людям в лица, отступает на несколько шагов и снова садится. Куприянов же, позабыв обо всем, смотрит на то, что сейчас лежит практически у него под ногами, едва поблескивая в лунном свете.

– Боже правый… – только и вырывается у него.

Он делает шаг вперед, приседает на корточки. Протягивает руку к предмету, но тут же одергивает, словно боясь, что тот ударит его током, или укусит. На лице Куприянова застывает замешательство, губы кривятся в малосимпатичной гримасе. Виктор наблюдает за своим другом, стараясь не выпускать существо из виду. Сергей Сергеевич наконец пересиливает себя, берет предмет двумя пальцами, подносит к лицу. Плечи его безвольно опускаются, он вздрагивает всем телом. Слезы начинают жечь глаза, застилая полупрозрачной дымкой площадь, толпу, существо и маленькое золотое колечко, которое в огромных пальцах Куприянова смотрится совсем крохотным и незначительным. На какое-то мгновение Сергею Сергеевичу начинает казаться, что все вокруг – это всего лишь кошмарный сон, что не было всех этих лет, что он снова молод, а вся жизнь лежит перед ним. И что на небе снова сияет солнце.

Он подкрался к ней сзади, с не присущей для его комплекции ловкостью. Не зашуршала трава, не хрустнула ни единая веточка под ногами. Дышал он тоже тихо, размеренно, слыша лишь свое гулко стучащее сердце. И теперь она была перед ним – такая хрупкая и беззащитная, с ровной изящной спиной и тонкой шеей. Вся, без остатка, в его власти. Одинокая, на давно не крашеной скамейке в пустом деревенском скверике. Он сглотнул стоящий в горле ком и протянул к ней свои большие руки, пытаясь унять охватившую их дрожь.

– Угадай кто?! – чуть ли не прокричал он своей жертве в ухо, закрыв ей ладонями глаза.

Она звонко, переливисто рассмеялась и схватилась тонкими пальчиками за его запястья. Он почувствовал, как от мест прикосновения по коже побежали мурашки, приподнимая волоски по всей длине рук. Приятное и всеобъемлющее ощущение, которое, подобно электрическому разряду прошлось до плеч, забежало на спину, нырнуло под лопатки и скатилось вниз по позвоночнику.

– Сережа!

Лена попыталась убрать его руки, но он не сдался.

– Не может этого быть! – в тон ей воскликнул Куприянов. – Вы, девушка, видно обознались!

– Дурак такой!

Она все же опустила вниз его большие ладони, которые нежно легли ей на плечи. Девушка запрокинула голову, щурясь от висящего в зените солнца и глядя на склонившегося над ней Куприянова. Тот улыбался от уха до уха, короткая челка прилипла ко вспотевшему лбу. Одет он был, несмотря на жару, в светлую рубашку с длинным рукавом и тонкие вельветовые брюки. Сергей наклонился и поцеловал Лену в губы.

– Прямо красавец-мужчина, – тут же прокомментировала она, продолжая улыбаться. – Упарился же весь!

– Должность обязывает, – ухмыльнулся Сергей, обходя скамейку и присаживаясь рядом с девушкой.

– Кстати о должности… – она подняла руку и посмотрела на часы с тонким кожаным ремешком на запястье. – С работы сбежал, начальник?

– Завод без меня тридцать лет проработал, – философски изрек Куприянов. – Проработает еще полдня. Да и заехать нужно было кое-куда.

Он обнял ее одной рукой, и Лена положила голову ему на плечо. Деревья в сквере успокаивающе шумели, в их листьях без устали играл теплый летний ветерок. Солнце припекало ощутимо, но дневная температура пока что не поднималась выше двадцати градусов, поэтому ощущалась вполне комфортной. Они долго сидели вот так – молча, просто наслаждаясь обществом друг друга. Затем Куприянов встрепенулся, будто что-то вспомнил.

– Лен, я тут поговорить с тобой хотел, – сказал он.

– Обычно так начинаются не самые приятные разговоры, – девушка убрала голову с его плеча и посмотрела Сергею в глаза. – У нас проблемы?

Лицо ее приняло такое серьезное выражение, что Куприянов не удержался и хохотнул.

– Да брось, какие проблемы, – сказал он. – Я хотел про нас с тобой поговорить. Про будущее.

– Ну-ну, заинтриговал, – она улыбнулась. – Продолжай.

Но Сергей замолчал, будто что-то обдумывая. Лена не торопила.

– Знаешь, ведь уже год прошел, – начал наконец Куприянов. – А мы с тобой все еще встречаемся, как школьники какие-то.

– То есть встречаться ты со мной передумал? – Лена притворно надула губки. – В райцентре кого-то нашел, кобель?

– Троих, если быть точным, – оскалился Сергей. – Вот не знаю кого выбрать.

Девушка ткнула его кулаком в бок, и они рассмеялись. Но лицо Куприянова быстро приняло прежнее серьезное выражение.

– Смотри что получается. Ты до сих пор с сестрой живешь, а я с матерью. А мы ведь уже люди взрослые, самостоятельные. Может пора менять уклад вещей?

Лена скорчила задумчивую гримасу.

– Ты съехаться предлагаешь, что ли? – спросила она.

– Как бы да, но… подожди.

Куприянов вскочил со скамейки, похлопал себя по карманам брюк. Затем запустил руку в один из них и замер, будто в нерешительности.

– Сереж, ты чего? – Лена наблюдала, как лицо его густо заливается краской.

Сергей глубоко вдохнул, выдохнул, достал что-то из кармана и опустился перед девушкой на одно колено.

– Брюки испачкаешь, – хитро прищурилась она.

– Насрать.

Он быстро закрыл рот ладонью и покраснел еще больше. Девушка расхохоталась, не в силах больше сдерживаться. Ее звонкий смех подействовал на Куприянова успокаивающе, унеся с собой тревогу, волнение и нерешительность. Он убрал руку ото рта, откашлялся и протянул девушке маленькую аккуратную коробочку, обшитую красным бархатом. Лена перестала смеяться.

– Сереж, это то, о чем я думаю? – спросила она почти шепотом.

– Открой, – ответил Куприянов.

Девушка взяла коробочку в руки, трепетно и осторожно, словно та могла ее обжечь. На пару секунд замешкалась, а потом приподняла верхнюю крышку. В лучах солнца блеснуло кольцо. Маленькое, золотое, с тремя крохотными белыми камушками посередине. Она смотрела на него, забыв, что нужно дышать.

– Лен, давай поженимся.

Голос Куприянова доносился до нее будто сквозь вату. Замолкли трели птиц, стих шум деревьев, и вокруг девушки воцарилась тишина. А вот солнце, наоборот, стало светить не в пример ярче прежнего. Мир сузился до размеров сквера, и сейчас ей казалось, что они с Сергеем единственные люди на всей планете. По телу пробежала жаркая волна, сменившаяся легкой дрожью, пальцы ослабли и чуть было не выронили бархатную коробочку. Лена постаралась взять себя в руки. Девушка, конечно, ожидала чего-то подобного. Да что там – она мечтала об этом. Но когда мечты сбываются, поначалу бывает сложно с ними свыкнуться и совладать. Она достала кольцо, надела на безымянный палец правой руки и поднесла поближе к глазам, любуясь переливами камней. Затем посмотрела на Куприянова, не в силах произнести ни слова.

– Лен, это значит – да?

Она кивнула. Сергей вскочил с колена, обнял ее, крепко прижал к себе. Красная бархатная коробочка упала на землю и закатилась за скамейку. А под ослепительными лучами солнца остались лишь они одни – две влюбленные души, сейчас слившиеся воедино.

P.S.: Глава получилась длиннее чем обычно, поэтому принял решение разбить на три части)

– Да иди ты, – Виктор расслабляется. – Явился, не запылился. Пистолет не потерял?

– Обижаешь!

Сергей Сергеевич подходит к столу, выкладывает оружие. Виктор нежно, почти с любовью, берется за его рукоять и прячет в карман.

– Не пригодился, слава богу, – говорит Куприянов.

Рита шевелится в своем кресле, открывает заспанные глаза, тут же прищуривается, глядя на свечу и того, кто ее держит.

– Сережа! – она подскакивает и спешит к мужу. – Ну наконец-то! Все в порядке?

– В общем, или в частности? – Куприянов целует ее в холодную щеку. – Со мной все нормально, а в остальном – кругом та же жопа.

Из коридора слышится хихиканье. Голоса два – детский и мужской. Виктор с Ритой смотрят на Сергея Сергеевича. Он – вопросительно, она – с недоумением.

– Ах, да, – улыбается Куприянов. – Я же не один. Давайте, заходите, чего там в темноте третесь.

В дверь протискивается парень, высокий и крупный, под стать самому Куприянову. Позади, держа его за огромную ладонь своими маленькими пальчиками, идет миловидная девочка младшего школьного возраста. Они останавливаются посередине кабинета, с любопытством разглядывая присутствующих. Виктор смотрит на Куприянов, тот перехватывает его взгляд и пожимает плечами.

– Знакомьтесь, – говорит он. – Борис и Татьяна. Они здесь побудут, пока их родные не вернутся.

– А это… – начинает Рита.

– А это – просто дети, – перебивает ее Сергей Сергеевич. – Не мог же я их одних на улице оставить.

Заметив, как жена, не отрываясь, таращится на Бориса, Куприянов наклоняется к ее уху и что-то шепчет. Та кивает, и выражение недоумения на ее лице сменяется жалостью и грустью.

– Меня Рита зовут, – она делает шаг вперед и протягивает Борьке руку. – На “ты” и без всяких “теть”.

Борис улыбается от уха до уха, хватает ее ладонь обеими руками и с энтузиазмом трясет. Куприянов смотрит на плечо жены, которое ходит ходуном, опасаясь, что оно, неровен час, вылетит из сустава.

– Таня, – говорит девочка и тоже протягивает руку.

Рита, не без труда, освобождается от мертвой хватки Бориса и здоровается с ней. Та пытается улыбнуться, но печаль, застывшая в глазах, выдает ее с головой. Из сказанного мужем, Рита понимает, что родители Тани пропали. И теперь она лишь молча сочувствует бедному ребенку, которому эта бесконечная ночь преподнесла столь неприятный сюрприз.

– А я – дядя Витя, – Виктор достает сигарету и щелкает зажигалкой. – Хотя, кто меня спрашивает?

– Не кури, тут дети, – говорит ему Куприянов.

Виктор кивает и выходит в коридор.

– Посидишь с ними? – интересуется Сергей Сергеевич у жены.

– Конечно, – отвечает она. – Но, наверное, не здесь, у вас же дел много.

Куприянов подходит к столу, выдвигает один из ящиков. С минуту роется там, находит то, что ищет. Возвращается к Рите и протягивает ей маленький ключ.

– Дальше по коридору, третий кабинет справа, – говорит он. – Это моя личная тихая гавань. От телевизора толку сейчас нет, но бумаги и писчих принадлежностей там навалом. – он поворачивается к Борису и Тане. – Рисовать любите?

Звучит почти что синхронное, радостное «да!», и Рита выводит детей из кабинета, прихватив с собой пару свечей. Куприянов провожает их взглядом, обходит свой стол, опускается в кресло. Закрывает глаза и расслабляется. Почти сразу же проваливается в сон, но тишину нарушает вернувшийся Виктор.

– И себя уволь, трутень, – язвит он с порога.

– Дверь закрой, умник, – отвечает Куприянов, открывая глаза. – Спать хочется, сил нет.

– Сил нет, согласен, – говорит Виктор. – А дел еще до хрена. Тут Прохор забегал, я ему велел поисковую группу собрать.

– А двух рейнджеров у входа тоже ты поставил?

– А то. Мало ли. Народ волнуется. Мент сказал у детского сада творится не пойми что. Ты же мимо шел?

– Я дворами срезал, – говорит Сергей Сергеевич. – И здесь задами обошел, как только толпу увидел. Народ я успокою. Но нам нужно о насущном подумать. На улице сейчас небезопасно, будем сидеть здесь. А для таких посиделок нелишним было бы запастись едой и водой. Нужно будет снова организовать раздачу продуктов. Всех, у кого есть оружие, согнать к магазину, оцепить периметр. Всех, кроме двух-трех самых надежных. Для них будет отдельное задание.

– Какое?

На лице Куприянова появляется лукавая улыбка. Он молчит и смотрит на Виктора.

– Ну? – не выдерживает тот.

– Будем готовить запасной аэродром, Витя. – говорит Сергей Сергеевич. – На тот случай, если дела станут совсем уж хреновы. У меня дом большой, крепкий. Там можно хорошо окопаться. Забьем гараж провизией, возьмем с собой несколько надежных людей.

– А эти? – Виктор кивает на окно, за которым колышется толпа.

– Я глава администрации, а не нянька, – отмахивается Куприянов. – Все необходимое мы им дадим, а дальше пусть сами. Если начнется повальная паника, от нас все равно будет мало толку.

– Согласен, – говорит Виктор. – Но я, пока что, надеюсь на лучшее. Отправим группу, вдруг помощь приведут. Так что, Сергеич, давай, поднимай свое бренное тело. Нужно Прохора проверить да перед людьми речь держать.

– Никакого отдыха, – ворчит Куприянов. – Но ты прав, нужно все проконтролировать. А то, неровен час, товарищ капитан опять косяков напорет.

Он поднимается с кресла, обходит стол, останавливается напротив друга. Смотрит ему в глаза и вздыхает.

– Знаешь, Витя. Когда все это закончится, я, пожалуй, возьму пример с тебя. Тоже на пенсию уйду. Даже курить научусь. Будем вместе дымить на завалинке.

Виктор улыбается и хлопает старого приятеля по плечу. Они выходят из кабинета, и помещение погружается в темноту и безмолвие.

*****

К удивлению Прохорова, добровольцы для поисковой группы находятся почти сразу же. Восемь человек – мужчины разных возрастов. Участковый собирает их вокруг себя и ведет в здание сельсовета для дальнейшего обсуждения плана. На входе сталкивается со встречной процессией. Возглавляют ее Куприянов и Виктор, за которыми плетутся несколько работников администрации.

– Сергей Сергеевич, а я и не заметил, как вы вернулись, – мямлит участковый.

– Ты и атомную бомбардировку не заметишь, если тебе на грибок пальцем не показать, – язвит Виктор.

– Добровольцы? – кивает Куприянов на восьмерых мужчин.

– Так точно, Сергей Сергеевич, – отвечает Прохоров.

– Хорошо. Проинструктируй, обеспечь всем необходимым. Доложишь мне лично.

– И еще, – говорит Егор. – Там у детского сада что-то происходит. Очень странное.

Он, запинаясь, как подросток на первом свидании, рассказывает Куприянову о том, во что превратился забор детского сада и о непонятной черной субстанции, которая растекается вокруг, словно озеро. Сергей Сергеевич слушает внимательно, не перебивая, и даже Виктор не вставляет ни единого комментария.

– Я тебя понял, – говорит Сергей Сергеевич, когда Прохоров заканчивает свой сбивчивый рассказ. – Примем к сведению и разберемся. А пока свободен.

Участковый берет под козырек и скрывается в здании, уведя группу с собой. Виктор закуривает, выдыхает облачко дыма, которое лениво повисает в неподвижном воздухе. Притихшая, было, толпа замечает Куприянова, и народ оживляется. Поднимается шум и гам, люди приходят в движение, стекаясь плотнее к сельсовету, будто к сцене с любимым артистом. Сергей Сергеевич подзывает к себе двух вооруженных мужчин, по-прежнему охраняющих вход.

– На вас – обеспечение порядка, – говорит он им. – Работа простая. Нужно лишь стоять перед толпой с грозным видом. И глядите в оба, чтобы не повторился инцидент у магазина. Любое непонятное животное уничтожать сразу. Потом будем разбираться – кошка это, собака, или еще какая тварь. Все ясно?

Мужчины кивают и уходят вперед по дорожке. Куприянов смотрит туда, где людская масса становится плотной стеной. Стоит гомон, раздаются вскрики, то тут то там мелькают огоньки свечей. Пока что все под контролем, но долго ли это продлится в текущих обстоятельствах Сергей Сергеевич предсказать не может. Он не сомневается в том, что теперь все, от окраины до окраины, знают про тварей. А к этим знаниям обязательно добавятся разнообразные фантазии, кривотолки и пересуды. Раздуть из мухи слона не займет много времени, а вот потушить пожар паники может оказаться делом нереальным.

– Который час, Сергеич? – вдруг спрашивает Виктор.

Куприянов бросает взгляд на свой «Таймекс».

– Вечер уже, девять почти – отвечает он. – Не видишь, что ли, – темно.

– Остряк хренов. Сутки, считай, прошли. Ты же понимаешь, с чего это началось? Ну, когда свет погас?

Сергей Сергеевич лишь кивает и шагает в сторону толпы, жестом позвав за собой помощников. Виктор щелчком пальцев отправляет бычок в ближайшие кусты и вновь закуривает.

– Сплошной стресс, твою мать, – бормочет он под нос. – Никаких сигарет не напасешься.

*****

Компания Андрея стоит на обочине и тихо переговаривается, когда все вокруг приходит в движение. Толпа на площади смещается ближе к сельсовету, их сзади начинают подпирать те люди, которые стекаются с улицы. Сумароков привстает на цыпочки и глядит поверх голов. У входа в администрацию появляются несколько человек, едва различимых в окружающей темноте. Народ переговаривается, шумит и галдит, но начинает успокаиваться, когда одна из фигур у сельсовета поднимает вверх руки. Высокий, дородный силуэт главы Новокаменки трудно спутать с кем-нибудь еще, и люди, друг за другом, замолкают, желая слышать человека, который несет ответственность за это богом забытое село.

– Мам, я домой хочу, – дергает Ирину за куртку Стас.

– Я тоже, зайчик, – отвечает она. – Но нам туда нельзя.

– На улице оставаться тоже не дело, – говорит Андрей. – Холодно, голодно и небезопасно.

– Найдем кого-нибудь знакомого, – задумчиво произносит Геннадий. – В гости напросимся. – Давайте, что ли, поближе подойдем. Лучше слышно будет.

– И то верно, – Ванька делает глоток из своей бутылки. – Эй, малой! Пойдешь к дяде Ване на ручки? А то, не дай бог, затопчут.

Стас глядит на Ивана, затем переводит взгляд на мать. Та едва заметно кивает, мальчишка отлепляется от нее и подходит к Ваньке. Тот подхватывает ребенка, слегка покачивается, делает шаг назад, чтобы удержать равновесие.

– Не тяжело? – спрашивает его Ирина.

– Нормально, не впервой, – полупьяно улыбается Ванька. – Пошли.

Они сходят с обочины, пересекают широкую улицу, вливаются в толпу. Протискиваются к декоративному заборчику, окружающему территорию сельсовета. Отсюда вся площадь видна как на ладони, поэтому друзья решают здесь и остановиться. К этому времени тишина вокруг становится почти полной, лишь изредка слышатся чьи-то отрывистые реплики. Глава администрации оглядывает собравшихся, опускает руки.

– Уважаемые односельчане… – катится над площадью его густой бас.

*****

– Это что за нахрен?

Их было пятеро. Пятеро мужчин, решивших, по собственной инициативе, разведать обстановку у детского сада. Им пришлось остановиться сразу же за перекрестком, там, где некогда начиналась сетчатая ограда. Теперь же она сменилась сплошной, высокой, черной стеной. И стена эта, казалось, шевелится и плывет. Вся земля от забора до двух соседних домов тоже покрылась этой непонятной субстанцией, чернота уже начинала деловито заползать на стены, проглотив окна первых этажей.

– Не подходите близко, – говорит один из мужчин.

Его товарищи молча кивают. Каждый вооружен чем попало: пара лопат, мотыга, топор и огромный кухонный нож. Один из них присутствовал на площади у магазинов, когда раздавали продукты, и напали твари. Поэтому даже такое импровизированное оружие давало хотя бы иллюзию защиты.

– Никогда такого не видел, – вторит другой.

– Можно подумать, что бесконечную ночь ты видел.

– Было дело. По молодости за полярным кругом поработать довелось.

– Мужики! Тихо!

Пятерка замолкает и прислушивается. Вокруг царит безмолвие. Теперь не слышен даже шум толпы со стороны сельсовета. Улица пуста, весь народ ушел к администрации, до которой отсюда добрых полсотни метров. Нет ни единой души и на дороге, спускающейся к гаражам и на той, что уходит вверх к баракам.

– Ружье бы сейчас, – говорит тот, в руках которого нож.

– А я не знаю, за каким хреном мы сюда поперлись с этими палками, – отвечает владелец мотыги.

– Все, что надо, мы уже увидели, – говорит, закидывая лопату, полярник. – Давайте сматываться подобру-поздорову. Доложим кому надо. Прохорову, например. Пусть сам думает, что с этим делать.

Мужчина, заставший резню у магазина, задумчиво крутит в руке.

– Видел я Прохорова, пока вы за лопатами бегали. Он мимо проходил, со свитой своей, так что уже в курсе. Этот мент недоделанный может долго свою толстую жопу чесать, а территорию надобно оцепить прямо сейчас. Вот только впятером мы не справимся. Больше людей нужно. Миха, Вадим, давайте дуйте к сельсовету, собирайте мужиков. А мы пока здесь посторожим.

Двое, те, что с лопатами, кивают, разворачиваются и выдвигаются в сторону администрации. Но далеко уйти у них не получается. От ворот детского сада слышится приглушенный вой, и мужчины замирают, в десять глаз вглядываясь в темноту. Существа появляются на дороге словно из ниоткуда, почти сливаясь с черным ковром, укрывшим землю. Они подходят ближе и останавливаются в нескольких метрах от людей, будто бы наблюдая и оценивая их.

– Святая мать! – Михаил чувствует, как мигом вспотели ладони, судорожно стискивающие черенок лопаты.

– Стоим, не двигаемся, – тихо командует тот, что с топором. – Не вздумайте бежать.

– Сколько их? – спрашивает хозяин ножа.

– Не знаю, – мужчина берет топор наизготовку. – До хрена.

Существа стоят тихо, плечом к плечу, в несколько рядов. Среди них выделяется особо крупная – размером с человека – особь. Она делает пару шагов вперед, ступает на асфальт. Садится перед людьми и наклоняет голову набок. Черные бусинки глаз неотрывно следят за мужчинами, тварь утробно урчит.

– Чего ей надо? – Вадим нервно сглатывает. – Может, жрать хочет?

– Хочет, не сомневайся, – говорит владелец топора.

Он впервые видит существо так близко. Там, у магазина, твари казались лишь тенями – стремительными, неуловимыми. В общем хаусе и кутерьме разобрать что-либо не представлялось возможным. Мужчина помнит только крики людей, да перебивающий их, душераздирающий вой существ. Они умели убивать. И странность сейчас заключается лишь в том, что он и его товарищи до сих пор живы.

Тварь рычит и указывает вытянутой, уродливой головой на обочину. Затем пристально смотрит на людей и коротко воет. Пронзительный звук бьет по ушам, и мужчины подаются назад.

– Слышь, мужики, – говорит Михаил. – Она, по ходу, хочет, чтобы мы с дороги ушли.

Существо повторяет свой жест, будто бы подтверждая его догадку.

– А потрахаться ей не завернуть? – рычит в ответ хозяин топора.

– Не дури, – говорит тот, что с мотыгой. – Их много, нас мало.

– Там на площади толпа, придурок. Нельзя их пропускать.

Никто ему не отвечает. Михаил молча отступает на обочину, его примеру следуют мужчины с мотыгой и ножом. Хозяин топора смотрит на них, сплевывает себе под ноги.

– Ссыкуны, – шипит он.

Бросает взгляд на Вадима. Тот замер, как статуя, стиснув покрепче черенок лопаты.

– Ты со мной?

Вадим лишь едва заметно кивает. Тварь рычит громче и в третий раз повторяет жест.

– Пошла на хер, собака сутулая, – мужчина поднимает топор чуть выше, примеряясь для удара.

Существо разевает пасть, будто бы усмехаясь. В следующий миг она бросается на Вадима так быстро, что тот даже не успевает отмахнуться лопатой. Тварь подныривает под руки человека, рвет зубами куртку у него на животе. Вадим взвизгивает и падает на дорогу, заливая кровью асфальт вокруг себя.

– АААА! СУКА!!! – ревет он, выронив лопату и пытаясь зажать ладонями огромную рану, из которой вываливаются внутренности.

Тварь садится рядом, с любопытством наблюдая за агонией человека. Мужчина с топором бросается к ней, опуская свое оружие прямо на продолговатую морду. Понимает, что промазал и резко выпрямляется, ища существо глазами. Чувствует, как что-то бьет ему в спину, кубарем катится по земле. Тварь двигается быстро, как ветер, как призрак. Теперь она появляется сбоку, прыгает на лежащего человека, вцепляется ему в плечо. Мужчина слышит, треск одежды и собственной плоти. В следующий миг он теряет сознание от боли, уже не видя, как тварь в два движения отгрызает его руку от тела и отбрасывает в сторону. Ладонь оторванной конечности продолжает судорожно сжимать рукоять топора. Существо поворачивается к трем оставшимся мужчинам, облизывает морду длинным, змеиным языком.

– Господи… – шепчет Михаил.

Вадим продолжает корчиться на асфальте и кричать на. Тварь подходит, садится напротив. Смотрит на мужчин, затем указывает носом на Вадима.

– Что ей надо? – шепчет тот, у которого нож.

– Эта сука хочет, чтобы мы его добили, – хрипло отвечает владелец мотыги.

– Ты совсем ебанулся?!

Существо громко рычит, и мужчины переглядываются.

– Я сделаю, – говорит Михаил.

Он шагает вперед, пытаясь удержаться на ватных ногах. Останавливается над Вадимом, лопата в руках дрожит и ходит ходуном. Раненый уже не кричит, лишь тихо поскуливая, на его губах пузырится кровавая пена. Остекленевшие глаза смотрят в небо, на луну, на звезды. Он переводит взгляд на Михаила.

– Зачем? – только и шепчет Вадим.

– Прости, – бормочет Михаил. – Ты все равно уже не жилец.

Он быстро крестится, поднимает лопату над головой и обрушивает острый конец на череп приятеля. Вадим вздрагивает и затихает, вокруг продолжает расплываться кровавое пятно. Михаил всхлипывает, выпускает лопату из рук и смотрит на существо. Оно сидит с открытой пастью, роняя на асфальт капельки черной слюны.

– Довольна, сука? – спрашивает Михаил.

В голове его туман, но сейчас он готов поклясться, что тварь ему кивает. Мужчина снова озаряет себя крестным знаменем. Существо поднимается и проходит мимо него, следуя по дороге в сторону сельсовета. За вожаком идут и остальные, обтекая Михаила, подобно черной реке. Минуту спустя, мужчины остаются одни. Владелец ножа бросается к товарищу с оторванной рукой, прикладывает пальцы к шее, пытаясь нащупать пульс. Сердце не бьется, да и кровь уже не хлещет из плеча фонтаном, спокойно вытекая на асфальт. Он поворачивается к Михаилу.

– Миша, что мы натворили?

Тот молчит, разглядывая Вадима. Покойник укоризненно смотрит на него мертвыми глазами, будто бы дивясь такому неожиданному повороту судьбы. Михаил поднимает лицо к звездам, и улицу оглашает его дикий, отчаянный крик. Он катится по дороге и теряется среди домов, оставляя людей на перекрестке в полной тишине.

От автора:

Всем привет и, в очередной раз, спасибо за терпение!) Следующая глава немного задержится, так как я взялся писать рассказ для конкурса в паблике "CreepyStory". Прошу понять и простить)))

Он шагает вполне бодро для своих лет и состояния, попеременно перевешивая ружье с одного плеча на другое. Старый, задубевший ремень натирает даже через рукава куртки. В какой-то момент Алексей подумывает о том, чтобы выбросить двустволку и продолжить путь налегке, но тут же отгоняет от себя эти мысли. Тварей на дороге он, пока, не встречал, но скитания его далеко не закончены. Старик уже пришел к тому выводу, что они не вездесущи, иначе бы он уже давно был не жилец. Да, на глаза им лучше все же не попадаться, но в случае чего он в силах дать тварям бой, как там – у родной избы. Добровольно сложить оружие – значило сдаться. А такого малодушия Алексей себе позволить не может. Если он не доберется до людей, то Новокаменку, с большей долей вероятности, превратится в братскую могилу. Могилу, на которую никто и никогда не принесет цветы.

Дорога начинает идти под спуск, и старик ускоряет шаг. Он бы припустил бегом, но уставшие ноги заплетаются, и ему едва удается удержаться от падения. Уклон становится круче, и Алексей начинает молиться, чтобы это не оказалось надуманной иллюзией. Лес стоит на холме, а у подножья этого холма раскинулся окраинный хутор. И, если ему повезет, через двадцать минут лесник окажется среди людей. Он уже не будет один среди этой черноты.

Вскоре деревья расступаются, и старик выходит на опушку. Он останавливается, пытается отдышаться. Смотрит в холодное высокое небо, улыбается луне и звездам. Алексей предпочел бы солнце, но сейчас довольствуется тем, что есть. Все лучше, чем бесконечные, корявые ветви, которые нависают над головой, словно хищные, когтистые лапы. При свете дня отсюда уже можно разглядеть дома на хуторе и заброшенный коровник рядом. Но сейчас впереди лишь бесконечная тьма, и ни единого огонька. Лесник поправляет ремень ружья на плече и спешит дальше, в надежде поскорее встретить людей. Однако, с каждой минутой он все замедляет и замедляет шаг, словно чувствуя неладное. Тишина вокруг стоит мертвая, как и в лесу, а старик прекрасно понимает, что на хуторе, даже ночью, не может быть так тихо.

Алексей добирается до забора первого дома и прислушивается. По-прежнему ничего. Все соседские собаки уже давно должны были поднять лай, почуяв чужака, но пока что лесник слышит лишь свое учащенное сердцебиение. Он берет ружье наизготовку, медленно шагает вдоль дощатого, хлипкого забора. Дом стоит с темными окнами, злой и неприветливый. Алексей открывает скрипучую калитку, заходит на территорию. Сразу же видит то, от чего руки начинают трястись, а ноги слабеют. Колодец. С огромным количеством воды, вкусной и такой холодной, что от нее ломит зубы. Старик думает, выпить ли ему ведро, или целых два зараз. Подходит к колодцу, откидывает крышку. И тут же морщится, а на глаза наворачиваются слезы от такого разочарования. Пахнет оттуда гнилью и плесенью. Вода испорчена. Алексей очень редко матерился, справедливо полагая, что русский язык и без того достаточно богат. Но сейчас он вспоминает почти все бранные слова, которые когда-либо слышал за свою долгую жизнь. Аккуратно закрывает крышку, идет к дому. Поднимается по двум ступенькам на ветхое крыльцо, заглядывает в сени через длинное узкое окно. Затем переводит дыхание и стучит в дверь. Звук разрывает окружающую тишину, катится по хутору.

– Эй, хозяева! – кричит он. – Есть кто дома?!

Шуметь и привлекать к себе внимание Алексею сейчас хочется меньше всего. Но лесник прекрасно знает, какой люд здесь живет. Простые трудяги, можно сказать – крестьяне. Обычно, здешний мужик не дурак выпить, и почти у каждого, под лавкой, имеется что-нибудь огнестрельное. А время сейчас, мягко говоря, неспокойное. И без приглашения, по-тихому, войти в чужой дом – значит рисковать получить заряд картечи прямо в лицо. А уже после этого дорогого гостя спросят про его имя. И с почестями закопают где-нибудь в поле.

Не дождавшись ответа, старик толкает дверь стволом ружья, и та легко распахивается. Он входит в сени, вешает оружие на плечо, достает свечу и спички. Загоревшееся пламя выхватывает из темноты разбросанную обувь, старый топчан и пару железных, пустых ведер. Дверь в избу чуть приоткрыта. Алексей прислушивается, но изнутри не доносится ни звука. Он заходит в дом, держа свечу перед собой. Узкий коридор. Комната слева, комната справа. Старые, выцветшие обои, большие ковры на стенах. Здесь лесник не задерживается, и вскоре оказывается на кухне, которая, вместе с огромной русской печью, занимает добрую треть дома. Алексей оглядывается и быстро находит то, что ищет. В уголке, на деревянном табурете стоит большой алюминиевый бидон, литров на двадцать. Старик бросается к нему, отщелкивает бугельный замок, откидывает крышку. Так и есть – внутри плещется чистая, свежая вода. Алексей ставит свечу на стол, находит первую попавшуюся кружку, черпает из бидона и жадно пьет. Ему кажется, что жидкость всасывается прямо в слизистую рта, не доходя до желудка. Он выпивает второй стакан, затем третий. После четвертого чувствует неприятную тяжесть в животе. Лесник икает, отскакивает от бидона, и его рвет прямо на пол.

– Понемногу надо, организм не примет.

Алексей сплевывает и поворачивает голову. Сквозь выступившие слезы видит направленный на него ствол ружья и молодого, крепкого парня, лицо которого скрывает тень. Старик хочет поздороваться, но его снова рвет, желудок сжимается в спазме. Он кашляет, уперевшись руками в колени и пытаясь отдышаться.

– Присядь, – только и говорит парень.

Алексей ковыляет к столу, опускается на табурет. Дуло ружья следует за ним.

– Руки держи так, чтобы я их видел, – указывает незнакомец. – Не пытайся снять оружие с плеча, не успеешь.

– Не больно-то и хотелось, – кряхтит Алексей. – Я не перестрелки устраивать сюда пришел.

– Ну да, водички испить, – ухмыляется парень. – И поорать на всю округу. Шуметь сейчас не надо, они могут быть рядом.

Он делает шаг вперед, вступая в пятно света. На вид – лет двадцать пять, густые волосы, точеные скулы. Лицо настороженное, но не злое. Скорее напуганное. Парень разглядывает старика, хмурится.

– Кажись, я тебя знаю, – говорит он. – Местный лесник, да?

– Он самый, – отвечает Алексей. – Ты бы берданку опустил, а то, неровен час, рука дрогнет.

Парень пододвигает к себе ногой второй табурет, садится на него, кладет оружие на колени.

– Я думал, что ты умер давно. Ты ведь уже тогда старый был. Для меня, по крайней мере.

Алексей вытирает слезы, вглядывается в лицо парня.

– А мы, разве, знакомы? – спрашивает он.

– Шапочно, – отвечает парень. – Мы как-то к тебе с отцом приезжали. За медом. Мне лет десять тогда было. Меня еще пчела ужалила, а ты жало вытащил. И мед в сотах помню. Вкуснее, с тех пор, не пробовал.

Перед глазами лесника встает картинка. Жаркое лето, аромат цветов и меда, жужжание пчел. И ревущий, симпатичный мальчуган, испугавший трудолюбивых насекомых и спровоцировавший их на атаку. Красное пятно на худой шее, и жало, которое Алексей быстро извлек ловкими, не по возрасту, пальцами. Благодарный взгляд отца ребенка и чаепитие со свежим медом.

– Матвей, если мне память не отшибло? – словно во сне бормочет лесник.

– Он самый, – глаза парня улыбаются, но лицо остается серьезным. – А ты не изменился за эти годы, дядя Леша.

– Зато ты изменился, – говорит старик. – Ни за что бы тебя не узнал, если бы не напомнил.

– Приятно увидеть знакомое лицо.

Парень протягивает руку, Алексей жмет ее.

– Я так понимаю, что ты не мародерствовать сюда пришел, – говорит Матвей. – Тогда зачем?

– Я в село иду, – отвечает лесник. – Еды и воды у меня давно нет. Пить хотелось до ужаса, вот и решил здесь в гости к кому-нибудь напроситься.

– Опоздал ты. Видел тварей? Знаю, что видел, иначе зачем тебе ружье?

Алексей молча кивает.

– Они пришли несколько часов назад, – продолжает Матвей. – Началась бойня. Всех, без разбора – мужиков, детей, баб, стариков. Кто успел, тот по избам попрятался.

– Так и сидят по домам? – спрашивает лесник.

– Нет, – парень сжимает кулаки. – Нет больше тут никого, один я остался. Они заставляли людей выходить. Я сам видел. У соседей дочурка была, шесть лет девчонке. Взрослые успели домой забежать, а ее эти суки на улице поймали. Не загрызли, нет. Привели к избе, чтобы родители видели. И начали издеваться, кусать. Визжала бедняжка так, что уши закладывало. Пока мамка с папкой не вышли. Тогда одна из тварей девочке горло порвала, а взрослых окружили и увели. Они даже не сопротивлялись, наверное, в шоке были. Еще один мужик спятил спьяну и со страха. Когда твари их дом в кольцо взяли, он детей своих перестрелял, потом жену, а напоследок и себе мозги вынес. Меня они не заметили, я тихо сидел. Не подумай, не трус я, дядь Леш. Но что я мог?

– А родители твои?

– Умерли, – говорит Матвей. – Дом у нас старый был, вот в нем они и сгорели. А женой и детьми обзавестись не успел. Был один в своем доме, а теперь остался один на всем хуторе. Все обошел, кругом мертвецы одни.

– В селе скоро будет точно так же, – старик кашляет, прикрыв рот кулаком.

– Я уехать отсюда хотел, но техника сдохла вся. Мотоциклы, машины, трактора. И света нет, как видишь.

– Некуда ехать, – говорит Алексей. – Не сбежишь ты отсюда, пока ночь не закончится.

С минуту парень молчит, пристально разглядывая лесника. Затем встает, берет кружку, зачерпывает воды из бидона. Вручает старику.

– Маленькими глотками, – говорит Матвей.

Алексей благодарно кивает, выпивает половину, отставляет кружку на стол.

– Ты говоришь загадками, – парень вновь опускается на табурет. – Что-то знаешь.

– Возможно, – уклончиво отвечает лесник. – Но от моих знаний мало толку, пока мы сидим здесь и беседуем. Мне нужно в село.

– Предлагаешь идти туда? – Матвей поднимает бровь. – Там же людей куча. А где люди – там и эти гребаные твари. Сюда-то они вряд ли возвратятся, можно спокойно ночь переждать.

Старик вздыхает. Он бы рад винить парня в трусости, эгоизме и других грехах, но не может. Своя рубашка, как говорится, ближе к телу. Да и один Матвей остался, некого ему спасать. Алексей даже не удивляется ироничности ситуации. Ведь он тоже всю жизнь прожил в одиночестве с тех пор, как не стало предыдущего лесника. Но, в отличии от Матвея, старик когда-то, заочно, взвалил на себя бремя спасителя. О чем, не кривя душой, уже много раз пожалел. Ведь он до последнего заката верил в то, что ничего плохого случиться не может, что ответственность за жителей Новокаменки – это так – пустая формальность, которая никогда не воплотится в реальности. И почему ночь выпала ему? Сколько поколений лесников прожило до него спокойно? Пять? Десять? Может, больше? Алексей вспоминает своего наставника, который многие годы был ему за отца. Смалодушничал бы он, если бы ночь выпала на его долю? Нет, он бы сделал все, чтобы это прекратить. Не жалея себя, не раздумывая о тяжелой ноше. Спас бы людей, или погиб вместе с ними. И старик понимает, что не может подвести. Струсить, спрятаться – значило плюнуть на его могилу.

– Я тебя силком не потащу, – говорит Алексей. – Да и у меня самого мало желания туда идти. Но я должен. А ты можешь ждать здесь, авось пронесет. Немного только помоги. Воды и еды немного собрать в дорогу. И мне нужно оружие.

Матвей кивает на двустволку лесника, но тот лишь отмахивается.

– Больше оружия, – уточняет он. – На хуторе его навалом, мне ли не знать. И тележку какую-нибудь, чтобы я всю эту красоту до села допер.

Парень поднимается, кладет свое ружье стволом на плечо. Подходит к окну, двумя пальцами отодвигает край старой, пыльной занавески. Долго вглядывается в темноту улицы, не говоря ни слова. Алексей ждет, неспешно допивая воду из кружки.

– А ты отчаянный, – замечает Матвей, не оборачиваясь. – Жаль, если и тебя сожрут.

Лесник ухмыляется, но воздерживается от комментария. Парень отворачивается от окна. Алексей видит застывшее, словно маска, лицо и потухший взгляд.

«Да это же мальчишка еще совсем, – думает он. – Напуганный мальчишка.»

Матвей дергается, будто бы слышит мысли лесника. Подбирается, покрепче перехватывает ружье, деловито шмыгает носом.

– Оружие мы тебе найдем, – говорит парень. – Правда, придется по домам и дворам походить. Мертвецов ты, надеюсь, не боишься?

– Живых бояться надо, – замечает Алексей.

– Согласен, – лицо Матвея расплывается в диковатой улыбке. – Ну что, пойдем?

Лесник кивает и встает с табурета, перекидывает ружье на спину. Проходит мимо парня, который любезным жестом пропускает его вперед, идет к сеням, слыша позади себя тяжелые шаги. Одна дверь, вторая, – и Алексей вновь оказывается на улице, под черным холодным небом. Спускается по скрипучим ступеням крыльца, шагает по тропинке в сторону калитки.

– А все-таки ловко ты тогда жало вытащил, – восхищается в спину леснику Матвей. – Батяня мой даже и сообразить ничего не успел. Но он от природы туповат был, не то, что ты. Весь хутор говорил, что мамка меня нагуляла, а он только лыбился да отмахивался. Даже не поколотил ее ни разу, тряпка. Зато умерли в один день, как в сказке, прям. И от грехов своих огнем очистились.

Алексей останавливается, не дойдя пару шагов до забора. Его рука, придерживающая ремень оружия, сжимается, хрустят костяшки пальцев. Он поднимает плечи и чуть подается вперед.

– Ты не напрягайся так, – в голосе Матвея начинают звенеть нотки безумия. – Если бы хотел тебя убить – убил бы.

– Тогда чего тебе нужно? – тихо спрашивает лесник.

– Ничего особенного, – смеется парень. – Просто ты, пока что, останешься здесь, со мной.

Боли от удара Алексей почувствовать не успевает. Его сознание гаснет в тот же миг, как в затылок впечатывается приклад ружья Матвея. Лесник лишь коротко вздыхает, закрывает глаза и ничком валится на студеную землю.

– Привет, Борь, - Куприянов выбрался на улицу и встал в полный рост. – Так это я и стучал, подумал, что дома нет никого.

– А дома и нет никого, – кивает Борис. – А Катя сказала – никому не открывать, ведь у неё ключ есть. Закрыла нас.

– Так, погоди, – Сергей Сергеевич поднимает руки. – Ничего не понимаю. Кого это – “нас”?

Из-под Борькиного локтя выглядывает маленькая, симпатичная девчушка. Она молчит и не шевелится, поэтому Куприянов замечает её только теперь.

– Меня Таня зовут, – пищит девочка.

– Очень приятно, Татьяна, – Сергей Сергеевич отвешивает поклон, отчего девчушка хихикает. – Меня – Сергеем Сергеевичем. Но можно и дядей Сережей. Но вы в конец меня запутали. Борь, тётка твоя где?

– Они пошли с дядей Валерой искать папу и маму Тани. А маму Тани собака укусила, я убил собаку, я нечаянно. Она бы и Таню покусала, или меня. И дядю Валеру чуть собака не укусила, вот.

Борька громко шмыгает носом и замолкает. Таня прижимается к нему, будто бы ища защиты у своего нового, большого и сильного друга. Откуда-то снизу улицы прилетает пара громких вскриков, которые почти моментально растворяются в тишине. Куприянов трогает рукоять пистолета за спиной, выдыхает. Ему бы уже пора уходить. Цель достигнута – вот он Борька, живой и здоровый, из дома носа не кажет. Правда, Катерина отбыла в неизвестном направлении с каким-то Валерой. Но её Сергей Сергеевич знает достаточно, а потому уверен, что надолго и без причины она бы детей никогда не оставила. Но уйти ему не даёт чувство тревоги, которое в текущей ситуации вполне объяснимо.

– Борь, я зайду, – говорит он.

Борька, с радостной улыбкой, кивает, и они с Таней скрываются в темноте комнаты. Окно захлопывается, и Куприянов остается в палисаднике один. Он бросает взгляд на шалаш, где лежит фотография некогда очень дорогого для него человека и вздыхает. Только сейчас он осознает, как стремительно пролетели годы. Жизнь всегда линейна, пути назад нет, да и Сергей Сергеевич привык смотреть исключительно вперед, в будущее. Не забывая, однако, наслаждаться днем текущим. И сегодня, впервые за все эти годы, он закопался так далеко в прошлое, что образ Маши до сих пор не идет из головы.

Он выходит из палисадника, возвращается в темный подъезд. Борька уже ждет гостя под дверью, и не успевает Куприянов постучать, как та распахивается. Парень стоит в прихожей, держа в руке зажженную свечу. Чуть позади него – большеглазая, симпатичная девчушка в яркой курточке. Она откровенно разглядывает Сергея Сергеевича, но больше с любопытством, чем с беспокойством.

– А вы, как я погляжу, одеты, – замечает Куприянов, переступая порог и закрывая за собой дверь.

– Холодно, – пожимает плечами Борька, продолжая улыбаться во всю ширь.

Сергей Сергеевич разглядывает стены прихожей, аляповатые, старые обои, прыгающие от пламени свечи тени. Впервые он пришел в эту квартиру много лет назад, на следующий день после разборки у деревенского кафе. Маша искренне удивилась, увидев его на пороге, но с радостью приняла предложение проводить ее на работу. И весь тот, субботний, вечер Куприянов просидел за дальним столиком, выпивая бесчисленные чашки кофе. А затем они целовались в темном сквере, как влюбленные подростки. И с тех пор жизнь для него разделилась на до и после.

– Дядя Сережа.

Куприянов трясет головой, разгоняя наваждение, переводит взгляд на Бориса.

– Пойдем с нами играть? – спрашивает Борька, хватая его за руку.

– Подожди, – Сергей Сергеевич чуть сжимает ладонь парня. – Тетка давно ушла?

– Не знаю, – улыбка сползает с Борькиного лица. – Мы успели собрать конструктор, который ты подарил.

– С полчасика назад, – подает голос девочка. – Наверное. Мама всегда говорит, что у меня хорошо работают эти… билологические часы, вот.

После упоминания матери, Таня замолкает, взгляд ее стекленеет.

– Биологические, – дружелюбно поправляет ее Куприянов. – И не переживай, найдутся твои родители. Я Катерину знаю. Если она что-то задумала, то сделает.

Девочка слабо, но благодарно улыбается. Борька тогда увел ее со двора, не дав поискать маму и дождаться папу. Таня поддалась, ушла, так как была испугана и растеряна, но мысли о родителях почти не покидали ее кучерявую голову. Она вглядывается в лицо Куприянова. Суровое, даже чем-то отталкивающее. И контрастом к нему – добрые, искренние глаза. В уме ребенка две эти крайности вяжутся слабо, поэтому девочка отводит взгляд и начинает рассматривать ближайшую стенку.

– В общем так, детвора, – говорит Сергей Сергеевич. – У меня дел много, не могу я Катю ждать. Но и вас одних здесь оставить тоже не могу. Борь, хочешь посмотреть, где я работаю?

– Наверное, – неуверенно мычит Борис. – Но Катя сказала никуда не уходить.

– А кем вы работаете, дядя Сережа? – спрашивает Таня то ли у Куприянова, то ли у стены.

– Ну как тебе объяснить, – тот на секунду задумывается. – Я как бы главный. Тут, в деревне.

– Самый главный? – Борька округляет глаза.

– Самый-самый, – ухмыляется Куприянов.

Борис смотрит на него, переминаясь с ноги на ногу. Сергей Сергеевич не торопит, так как прекрасно знает это состояние, когда и хочется, и колется, и мама не велит.

– Значит на тебя Катя ругаться не будет, – задумчиво тянет Борька.

Куприянов не торопит его. Детская логика Бориса не всегда идет самым прямым путем, чаще всего она петляет от одной крайности к другой. И зарождающуюся в нем уверенность можно спугнуть единственным неосторожным словом. Борька же глядит то на Сергея Сергеевича, то на Таню, будто бы ища поддержки.

– А если мы уйдем, и вернутся мама и папа? – спрашивает девочка. – А меня нет. Они волноваться будут.

– Не будут, – подмигивает ей Куприянов. – Мы им записку оставим. Борь, у вас ручка с бумагой есть?

Тот лишь кивает и, секунду спустя, скрывается в комнате тетки. Через десять минут они, втроем, покидают пустую квартиру. А на кухонном столе, рядом с потушенной свечой, остается лежать исписанный тетрадный лист, придавленный, для надежности, тяжелой сахарницей.

*****

Николай идет по своей улице, наслаждаясь прохладой и тишиной. Бутылка пива в его руках уже практически опустела, а настроение заметно улучшилось. Ушли в темноту и растворились в ней страх, паника и безысходность, и теперь в душе царствуют спокойствие и умиротворение. Он один в селе и в целом мире, никто ему не указ. Никто больше не посмотрит косо на него – старого пьяницу, единственным жизненным достижением которого является такой же пропоица-сын. Не будет больше стыда, пересудов за спиной, ничего не будет. Ведь есть те, кто не даст пожилого сторожа в обиду. И сейчас они сопровождают его. Незримо, скрываясь в темноте. Но они здесь, и Николай это знает. В один момент, из двора, мимо которого он проходил, вышла молодая пара. Парень с девушкой живо что-то обсуждали, но диалог их был прерван неожиданно и беспощадно. Раздался короткий, оглушающий вой, с двух сторон к ним метнулись тени. Существа расправились со своими жертвами быстро, быстрее, чем Николай успел бы удивиться. И теперь он уверен, что его друзья никого к нему не подпустят. Охранники, телохранители, личная гвардия. И просто благодарные создания. Они помнят то, что делал для них старик все эти годы.

Дома слева заканчиваются, и Николай на минуту замирает на месте. Дороги дальше нет. Всю землю теперь укрывает черное нечто, а вместо забора детского сада сторож видит сплошную, высокую стену. Он ухмыляется. Существа не сидели без дела, превратив свой дом в крепость, в бастион. Старик смотрит вперед. Там, дальше по улице, видны слабые огоньки свечей, да едва слышны человеческие голоса. Он уверен, что это все временно. Его друзья не любят шум и суету, они смогут погрузить Новокаменку в благостную тишину. И Николаю это нравится. Что может быть лучше для старого, уставшего человека, чем доживать свою жизнь подальше от мирских треволнений. Возможно, даже, вдвоем с сыном. А больше им никто и не нужен. Для остальных они – алкаши, отбросы. Но здесь – Николай верит – все будет по-другому.

Одна тварь бесшумно выныривает из темноты, подходит к сторожу и дергает его зубами за рукав. Николай чуть было не роняет пиво, мотает головой, приходя в себя и смотрит на существо.

– Да-да, я иду, – бормочет он. – Задумался просто.

Он делает шаг, подошва его старых, заношенных ботинок, исчезает в черном нечто. От ноги разбегается рябь, существо рядом с ним издает довольный звук, похожий на кошачье урчание. Николай идет вперед, уже смелее, тварь следует за ним. Из темноты появляется вторая, пристраиваясь с другого бока. Таким строем они и доходят до ворот. Старик уже ничему не удивляется. Поэтому, когда перед ним, в сплошной стене, образуется проход, он лишь слегка ускоряет шаг. Черный ковер приятно пружинит под ногами, слева проплывают высокие ели, которые выглядят так, будто какой-то великан обернул их в непрозрачные мусорные мешки. Само здание детского сада едва выделяется на фоне ночного неба. Стены белого кирпича теперь будто бы пропитаны дегтем, не видно окон и дверей. А яблони в саду злобно щетинятся голыми черными ветвями. Николай, с долей страха и придыханием, рассматривает этот ночной ренессанс, проходит вдоль стены здания и останавливается там, где когда-то была вход в его сторожку. Черная масса расступается с шипящим звуком, явив старику до боли знакомую дверь. Николай оборачивается. Существа все так же рядом с ним, но теперь они смотрят на заброшенный участок яблоневого сада. Старик вглядывается в темноту и видит их. Десятки горящих глаз. Охотники. Безжалостные бойцы. Хозяева здешних земель. Он сглатывает густую, кислую слюну. Никогда, ему никогда не прокормить эту ораву. Николай лишь помогал им, чем мог, вопреки заветам отца. И теперь они сами пришли вершить кровавый суд.

Старик отворачивается и хватается трясущимися пальцами за ручку двери. Открывает, входит внутрь. Короткий коридор, вторая дверь. В сторожке все осталось так же, как и тогда, когда он ее покинул. Николай берет со стола коробок спичек, зажигает свечу. Света от нее мало, но пламя выхватывает из темноты стол, пустую бутылку из-под водки, и ближний край холодильника. Старик подходит к нему, замирает, пытаясь заранее подавить разочарование. Ведь он прекрасно помнит, как выпил все до капли, поэтому внутри осталась разве что нехитрая снедь. Он дергает дверку , видит перед собой лишь черноту. Матерясь, возвращается к столу, берет свечку, идет обратно к холодильнику. Тот оказывается забит под завязку. Разинув рот, Николай рассматривает ряды консервов, тушенки, палки сыровяленой колбасы. Одна из полок до отказа заполнена штабелем полуторалитровых бутылок с минералкой. А на нижней, самой просторной, гордо стоят разномастные коньяки и виски. Затесалась сюда даже пара алюминиевых бочонков с хорошим импортным пивом. С боковой полки сторожу подмигивают, отражая пламя свечи, несколько бутылок дорогой водки. На минуту Николай забывает, что нужно дышать. Затем шумно откашливается и вытирает слезящиеся глаза тыльной стороной ладони. Зажмуривается, считает до десяти. Вновь осматривает холодильник. Все остается на месте, и старик начинает верить, что ему это не кажется. Он нежно проводит пальцами по бутылкам с водкой, чувствуя гладкость и прохладу стекла. Затем наклоняется, хватает первый попавшийся виски, подносит к лицу, пытаясь разглядеть этикетку.

– Ред лавел, – бормочет он под нос. – Дрянь американская, не иначе.

Он морщится, ставит свечу на холодильник. В одно движение сворачивает крышку с бутылки, принюхивается к содержимому. Затем отпивает прямо из горлышка и довольно крякает.

– А ничего так, – выдает Николай свой вердикт. – Умеют делать, капиталисты проклятые.

Старик закрывает холодильник и садится на диван, продолжая потягивать виски. В голове плывет легкий туман, и лишними вопросами ему сейчас задаваться не хочется. Он в безопасности. В сытости. Под охраной друзей. Этих трех фактов сторожу, пока что, предостаточно. Он побудет тут, отдохнет немного. А потом попробует найти Ваньку, этого шалопая. И лучше бы ему найтись и не бесить лишний раз отца. Николай прикладывается к бутылке и довольно скалится. Виски течет по подбородку, по шее, по груди. Рубашка тут же промокает и прилипает к телу. Но старик не обращает на эти мелочи никакого внимания. Сейчас он доволен. Нет, – практически счастлив.

– Ты куда? – шепчет ему в спину Сумароков.

Но друг будто бы его не слышит, скрывшись в темноте двора так, что теперь Андрею виден лишь огонек свечи. Через минуту Иван возвращается, неся на лице печать скорби и разочарования.

– Сгорел шашлык, – как ни в чем не бывало говорит он. – К хренам собачим.

– Вань, твою мать, – выдыхает Андрей.

– А что? – непритворно удивляется тот. – Война войной, а жрать охота.

Из подъезда выходят Ирина и Стас, Гена замыкает шествие.

– Ну что тут? – спрашивает он.

– Да, вроде, тихо, – отвечает Сумароков. – Пошли.

Он шагает по двору, остальные следуют за ним. Компания выходит на дорогу, сворачивает за угол. В дальних домах приветливо светятся окна, но здесь царит темнота, такая густая, что кажется – протяни руку, и ее можно пощупать. Луна и звезды выглядят нарисованными, просто светлыми мазками на небе. В прохладном, недвижимом воздухе теперь отчетливо слышались нотки сырости и гниения. Запах не резкий, нет, а где-то там – на границе восприятия. Но все же он внушал определенную тревогу.

Андрей останавливается на перекрестке. Ванька стискивает пальцы на рукояти ножа, недоверчиво поглядывая в сторону мусорных баков. Гена нервно озирается, а Ирина стоит, крепко держа Стаса за руку.

– От мусорки воняет? – спрашивает она.

Вопрос повисает в воздухе, Ванька достает из кармана бутылку и делает большой глоток. Предлагает Гене и Андрею, но те лишь качают головами.

– В сторону сельсовета пойдем? – задает, будто бы себе самому, вопрос Сумароков.

– Так-то логично, – говорит Геннадий. – В случае чего, весь народ начнет стекаться туда. Да и улица основная, может встретим кого.

Ирина смотрит на мужчин, прикрывает ладонью рот, пытаясь приглушить невольный смешок.

– Ты чего? – спрашивает Ванька.

– Да так, не обращай внимания, – отвечает она. – Просто вы, с этими ножами и топорами, на шайку разбойников похожи. И если мы кого-то встретим, то, скорее всего, они убегут от нас, сверкая пятками.

– Действительно, – Андрей покрутил топор в руке, затем спрятал под куртку. – Об этом я как-то и не думал.

– Разбойники! – смеется Стас. – Пиф-паф, и вы покойники!

– А малой классику знает, – говорит Гена.

– Андрюх, что за хрень?

Сумароков поворачивается к Ваньке. Тот замер, разглядывая забор детского сада. Вернее то, что когда-то было забором. Теперь же, вместо выкрашенной веселой желтой краской сетки-рабицы, перед ними возвышалось черное нечто. Глухая, высокая стена, будто бы сотканная из темного, морщинистого кожзама. Было похоже на то, что кто-то закрыл территорию садика глухой, непроницаемой шторой, пытаясь скрыть какие-то свои секреты от чужих глаз. Андрей смотрит вдоль забора, туда, где черная стена теряется, сливаясь с окружающей темнотой. Потом идет вперед, проходит мимо мусорных баков, пересекает лужайку, поросшую высохшей травой.

– Аккуратнее там, – советует ему в спину Геннадий.

Сумароков останавливается напротив забора. Теперь он видит, что на кожаную штору тот похож мало. Стена представляет собой темное, чуть шевелящееся и едва заметно пульсирующее желе. Андрей слышит чавканье под ногами и опускает взгляд. Его подошвы уже утонули в черной луже, которая медленно, тягуче, расползается от забора.  

– Твою ж мать! – кричит он, отскакивая назад и пытаясь стряхнуть с кроссовок желеобразное нечто.

Шуршит высохшая трава, и на обочине показывается большой, упитанный еж. Испуганный криком Сумарокова, он поворачивается и деловито семенит в сторону забора. В следующий момент животное наступает в лужу, дико взвизгивает и заваливается на бок. Оно сучит лапами и пытается свернуться в клубок, но чернота набрасывается на него, будто голодный зверь. Все заканчивается в две секунды, от ежа не остается даже воспоминаний. Лишь странное желе продолжает медленно растекаться вокруг, словно какой-то безумец забыл закрыть кран, и лужа теперь ширилась, угрожая с минуты на минуту затопить соседей. Андрей выскакивает на дорогу.

– Что там? – спрашивает Ванька.

– Пошли отсюда, – отвечает Сумароков. – И побыстрее. По пути расскажу.

Они поспешно шагают по асфальту вдоль забора, с испугом и любопытством разглядывая темное нечто. Вскоре детский сад остается позади, компания проходит очередной перекресток. Слева начинает тянуться лесок пришкольной территории, а справа – дома, с уютно светящимися окнами. Начинают попадаться люди, и Андрей рассказывает каждому встречному-поперечному о том, во что превратился забор детского сада. Несколько мужчин живо интересуются услышанным и отправляются в ту сторону, чтобы разведать обстановку.

– Не ходили бы вы туда, – напутствует им в спину Сумароков.

– Мы аккуратно, – отвечает один. – Посмотрим только.

Чем ближе к сельсовету, тем больше на улице людей. Здесь село уже напоминает встревоженный пчелиный улей – хаотичным шатанием жителей и неразборчивым гулом разрозненных голосов. Кажется, новость о происшествии у магазина уже успела пару раз облететь всю Новокаменку, поэтому народ не выглядит таким праздным, как несколько часов назад. Детей на улице почти не видно, женщин – тоже, а мужчины – от млада до стара – вооружены кто чем. Андрей замечает торчащие из-за поясов рукоятки ножей, у многих в руках топоры, мотыги и вилы. От мелькающего то тут, то там сельхозинвентаря создается стойкое ощущение, что вся деревня, в едином дружном порыве, вышла на какой-то грандиозный субботник. Многие жгут в палисадниках костры, огонь которых худо-бедно разгоняет окружающую тьму.

– Чем дальше от садика, тем больше жизни, – бубнит под нос Ванька.

– Что? – спрашивает Гена.

Но Иван замолкает, приложившись к бутылке.

– Не части, – толкает его в бок Андрей. – Ты нам на ногах нужен.

– Нормально все, Андрюх, – икает тот. – Я свою меру знаю.

Слева проплывает темное здание сельской школы. У большого крыльца стайка подростков развела огонь, слышен дружный смех и густая, но бесталанная брань. Стас с любопытством крутит головой по сторонам, но никого из ровесников на улице не попадается. Ирина крепче сжимает руку сына, притягивает его ближе к себе. Отсюда уже виден перекресток перед площадью администрации, человеческий поток становится плотнее, а голоса – громче. Люди тянутся к сельсовету, как звери на водопой. В темноте мелькают силуэты, похожие на бестелесных призраков, а горящие повсеместно огоньки свечей придают этой картине вид поистине апокалиптический и потусторонний. Пятерка друзей останавливается на перекрестке, сойдя с дороги на обочину.

– Андрюх, пойдем обстановку разузнаем, – говорит Гена. – А Ванька за Ириной со Стасом присмотрит. – он поворачивается к заметно захмелевшему Ивану. – Присмотришь?

– В оба глаза, – козыряет тот.

– К пустой голове руку не прикладывают, – бросает Геннадий.

Андрей вздыхает. Он бы сам, с преогромным удовольствием, присмотрел бы за Ириной и ее сыном. Но из Ваньки разведчик сейчас, и вправду, неважный. А как сторож он еще сгодится. Сумароков чувствует укол тревоги, вспоминая пропавшего отца своего друга. Куда он мог запропаститься? Жив ли он? Попался на зуб одной из этих тварей, или валяется где-нибудь пьяный и счастливый? Эта бесконечная ночь приносит все больше и больше вопросов, не давая на них никаких ответов. Гена начинает пробираться через людской поток, Андрей спешит за ним. Площадь сельсовета полна народа, как и тогда, когда выступал глава администрации. С той лишь разницей, что сейчас перед самим зданием пусто, только светятся немногие окна.

– Что происходит? – спрашивает Гена у какого-то мужчины средних лет.

– Мы и сами хотим знать, – отвечает тот. – Начали продукты раздавать, а случилась какая-то резня непонятная. То ли собаки бешенные, то ли волки. Там, у магазина, несколько человек погибло.

– Знаем, мы там были, – говорит Андрей.

– Я тоже, – кивает мужчина. – Еле ноги унес. Хорошо, что жену с ребенком дома оставить додумался. Теперь все хотят выслушать мнение нашего главы, но, как я понял, Сергея Сергеевича на месте нет.

– Не собаки это, – говорит Гена. – И не волки. У детского сада чертовщина творится.

Про полный подъезд трупов он, пока что, предпочитает тактично умолчать. Люди и так взбудоражены сверх меры, не стоит сеять новые семена паники. Геннадий думает о своей жене, оглядывает площадь. В этой человеческой массе найти ее будет непросто. И то при условии, что она здесь.

Толпа начинает волноваться сильнее, и Андрей оборачивается. Со стороны перекрестка, пыхтя как паровоз и расталкивая всех локтями, пробирается полный мужчина в полицейской форме. Его сопровождают двое вооруженных ружьями гражданских. Люди тянут руки к представителю власти, но тот лишь шарахается и отмахивается.

– Позже! Все позже! – кричит он. – Сергей Сергеевич сделает официальное заявление, не переживайте!

Троица протискивается мимо Андрея и Гены, скрывается в гуще людских тел на площади.

– Участковый местный, – говорит Сумарокову Геннадий. – Подождем, может и узнаем чего. Давай к нашим вернемся.

Андрей кивает, и они выдвигаются в ту сторону, где оставили Ваньку, Ирину и Стаса.

*****

Виктор зажигает несколько новых свечей, взамен догоревших, расставляет их по большому кабинету. Рита сидит в гостевом кресле с какой-то книгой в руках. Она пытается читать, но буквы с трудом вяжутся в слова, текст рассыпается, подобно карточному домику. Женщина то и дело бросает взгляд на окно, за которым мелькают огоньки и слышатся возбужденные людские голоса. Виктор устраивается за столом Куприянова, закуривает и начинает пускать в потолок колечки дыма.

– Долго его нет, – нарушает затянувшееся молчание Рита. – Почему он один пошел?

– Просил меня приглядеть за тобой, я же говорил, – отвечает Виктор. – Он переживает за тебя, ты же знаешь.

– А я не переживаю? – женщина захлопывает книгу, откладывает на кофейный столик. – Что случилось, Витя? У магазина? Ты какой-то странный вернулся, я же вижу.

Виктор недоуменно поднимает брови.

– Ну, конечно, ты всегда такой, – слабо улыбается Рита. – Но сегодня больше, чем обычно.

Мужчина тушит окурок в пепельнице, добавляя его к ранее погибшим собратьям. Встает, подходит к окну. Вглядывается в людскую массу, которая отсюда кажется единым целым.

– Там все немного не по плану пошло, – говорит он. – Та тварь, которую я подстрелил у вашего дома – она не одна.

– В принципе, я догадалась, – кивает Рита. – Пострадавшие есть? С Сережей точно все в порядке?

– Да в порядке все с Сережей, даже не думай. Жив, здоров и пистолет у меня отобрал. А вот народ волнуется, как видишь, – Виктор кивает на окно. – Твой муж и решил проверить что да как.

– Инициативный он, – соглашается женщина. – А я много раз ему говорила о том, что инициатива делает с инициаторами.

– Не его случай, – усмехается Виктор. – Заговоренный он у тебя.

Из толпы выбираются три человека и направляются к зданию администрации по мощеной дорожке. Виктор узнает впередиидущего и кривится, будто только что откусил добрую половину лимона.

– А вот и наш доблестный страж порядка, – цедит он сквозь зубы. – Он-то мне и нужен. Пойду побеседую.

Мужчина поворачивается к Рите.

– Ты тут одна не заскучаешь?

– Отнюдь, – та вновь берет книгу в руки. – Я большая девочка, могу и сама себя развлечь.

Виктор кивает и покидает кабинет. Закрывает за собой дверь, оглядывает пустой, длинный коридор, освещенный несколькими свечками. В дальнем конце здания, из кабинетов, слышны приглушенные голоса, жизнь в администрации бурлит, а люди работают. Ну, или создают рабочий вид, что в такой ситуации не является смертным грехом. Хлопает входная дверь, и внутрь вваливается запыхавшаяся троица. Виктор выдвигается навстречу.

– Сергей Сергеевич у себя? – выдает, борясь с отдышкой, участковый.

– Я за него, – отвечает Виктор. – Ты в порядке, Прохоров? Сердечного приступа мне тут еще не хватало.

– Нормально. Я. Сейчас, – выплевывает слова Егор.

– Ну вот и чудесно, – Виктор оглядывает двоих сопровождающих. – А вас кто сюда пригласил?

– А как? – удивляется один. – Мы же, вроде, помощники полиции.

– Тебе кто-то значок шерифа выдал? – иронично интересуется Виктор. – На улице стойте, вход охраняйте.

Сопровождающие смотрят друг на друга. Они уже наслышаны о том, что сделал Виктор на площади с тем мужиком, который вздумал ему перечить. Да и все знают – он правая рука Куприянова, а проблем с Куприяновым никто никогда не хочет. Поэтому они молча разворачиваются и выходят за дверь, оставив Виктора с участковым наедине.

– Рассказывай, – говорит Виктор.

– Там хрень полная, – выдыхает Прохоров. – У садика, на заборе, черная слизь какая-то, люди продолжают пропадать, трупы то там, то сям находят. Тварей, пока что, никто больше не видел, но, я думаю, мертвецы не просто так появляются.

– Ты думаешь? – иронично переспрашивает Виктор. – Тебе думать вредно, я уже говорил. Делом займись.

– Да я и так, – участкового затрясло. – Туда-сюда по всей деревне. А люди волнуются, людям жрать нечего. Про резню на площади уже все знают. Вон какая толпа опять собралась.

– Сейчас Сергеич вернется, разрулим. А тебе персональное задание, Прохоров. Лично от меня.

Егор сглатывает и кивает.

– Иди в эту самую толпу, – говорит Виктор, – поговори с людьми. Нужно собрать группу. Небольшую, человек десять будет достаточно. Отправим их в соседнюю деревню за помощью.

– А если и там… – начинает Прохоров.

– Тогда пойдут дальше, в райцентр. Да хоть в город. Нужно узнать – везде ли ночь, или это нам так фартануло. Снарядим их едой, водой и каким-никаким оружием. И будем ждать. Поддерживать порядок. Ты за это зарплату и взятки получаешь, не забывай.

– Но там… – блеет Егор.

– Заткнись!

Виктор срывается на крик, и голоса в дальнем конце коридора на минуту стихают. Участковый прячет голову в плечи и пятится назад, придерживаясь одной рукой за ближайшую стену. Он знает, что помощник Куприянова редко повышает голос, и в такой ситуации лучше до греха не доводить.

– Я понял, – только и говорит он, прежде чем неуклюже шмыгнуть на улицу и закрыть за собой дверь.

Виктор остается в коридоре один. Никто из административных работников и не думает показать свой нос из кабинета, дабы узнать, что за шум. В отсутствие Куприянова все воспринимают его друга как полноценного зама и начальника, и если Виктору вздумалось шуметь, значит на то есть объективные причины. Да и под горячую руку попасть никому не хочется.

– Витя, все в порядке?

Лишь один человек в этом здании не боится Виктора. Он оборачивается и видит Риту, которая стоит у кабинета своего мужа со свечой в руке. На ее лице читаются неподдельные тревога и озабоченность. Мужчина выдыхает, разжимает кулаки. Достает из кармана пачку сигарет, закуривает, делает несколько жадных затяжек. Чувствует, как сердце пускается в галоп, а голова идет кругом. Виктор никогда не жалуется на здоровье, но, похоже, годы берут свое. Он думает о том, что нужно бы измерить артериальное давление и усмехается. Железный человек, бывший солдат – Виктор не умеет пользоваться тонометром. Даже автоматическим. Просто-напросто никогда не приходилось.

– В порядке, – говорит он. – Рабочие вопросы. Как книга?

– Дрянь, – улыбается Рита. – Как и подавляющее большинство современной литературы.

– Я в этом не умен, – говорит Виктор. – Да и вообще – не умен. У нас Серега – голова.

Он принюхивается. Сквозь запах табака едва уловимо пробивается другой, такой сладкий и навязчивый, что у Виктора сводит скулы. Видимо, кто-то из работников администрации раздобыл газовую плитку.

– Пойду-ка загляну к нашим дармоедам. Вот ведь сволочи – кофе без меня пьют. Хоть бы предложили из вежливости. Тебе принести?

Рита кивает, и Виктор шагает вглубь коридора, попыхивая сигаретой и принюхиваясь, как охотничья собака.

Пельмени уже давно были съедены, а бутылка водки практически опустела. Сергей разлил остатки по рюмкам, выудил из тарелки с нарезкой треугольничек сыра. Виктор же сформировал себе царский бутерброд, накидав на кусок хлеба колбасы в два слоя.

– Я прям наесться не могу, – пожаловался он другу. – У матушки твоей все блины сожрал, теперь тут. Может еще пельменей закажем?

– Бери себе двойную порцию, я пас, – улыбнулся Куприянов. – И водовки надо захватить. Пока что ни в голове, ни в жопе.

– На твою тушу ведро нужно, – поднял палец Виктор. – А то и два.

– Просто я пить умею, – парировал Сергей. – Со школы в большом спорте.

– Призер олимпийский. Хотя, скорее, на мишку похож. Ну, давай, иди за добавкой, у меня-то денег все равно нет.

– Будут, Витя, будут. Не переживай.

Народу в кафе значительно прибавилось, свободных столиков не осталось. Ну улице уже вовсю танцевала молодежь, песни меняли одна другую, как в калейдоскопе. Сергей поднялся со стула и двинулся по направлению барной стойки. Там уже стояли трое парней, из той шумной компании, которую друзья заприметили изначально. Один из них что-то кричал Марии, бурно при этом жестикулируя. Девушка замерла, боясь пошевелиться и широко раскрыв, и без того не маленькие, глаза. Рядом, подбоченившись, возвышалась Екатерина. Двое других парней гоготали в голос, наблюдая за этим представлением. Сергей остановился позади компании и прислушался.

– Ты нас не бойся, не кусаемся мы, – сказал тот, который жестикулировал. – Прокатимся, вина попьем, вернем тебя в целости и сохранности. Я лично прослежу, чтобы никто не покушался на твою невинность.

– Слушай, ты, – начала было Катя, но ее перебил второй парень.

– А мы не с тобой беседу беседуем, бабонька, – сказал он. – Или тоже с нами хочешь.

– Я тебе лицо отгрызть хочу, полудурок чертов, – зашипела Екатерина. – Вернись за столик и не поднимай бучу.

– Ух, какая, злая! – вступил в перепалку третий. – Аж заводит!

– Ты бы лучше тарантас свой завел, да ехал отсюда подобру-поздорову, – ответила Катя.

– А то что? – спросил парень.

Куприянову уже порядочно надоел этот цирк, и он шагнул к стойке.

– Какие проблемы, красавицы? – улыбнулся он девушкам.

Парни смерили его пьяными взглядами. Один из них подошел к Сергею почти вплотную, смотря снизу вверх и дыша перегаром.

– У них проблем нет, – сказал он. – А вот у тебя могут появиться, если ты сейчас не сдриснешь отсюда.

– Хамишь? – спокойным голосом поинтересовался у него Куприянов.

– Предупреждаю, – ответил тот.

Сергей вздохнул и повернулся к Марии.

– Маша, будь добра, еще бутылку водки. Кать, а ты, пожалуйста, свари  пельменей Витьку. Две порции. Из армии человек пришел, жрать хочет.

Мария отошла к холодильнику, а парень насупился и толкнул Куприянова в плечо.

– Эй, ты не понял, что ли?! – зарычал он.

Его дружки заржали, подошли поближе.

– Я с детства непонятливый, – сказал Сергей, продолжая улыбаться.

– Может выйдем, поговорим, непонятливый? – ощерился парень.

– Не вопрос, давай.

– Сереж, – подала голос Катя.

– Нормально все, – подмигнул ей Куприянов. – Про пельмени не забудь.

Вернулась Маша и поставила на стойку перед Сергеем бутылку водки. Тот взял ее и обернулся. Виктор спокойно наблюдал за ними, дожевывая очередной бутерброд. Куприянов махнул ему, тот встал из-за стола и двинулся к выходу. Двое оставшихся парней из шумной компании тоже покинули свой столик. Сергей зашагал в сторону дверей, чувствуя на спине тяжелые взгляды взбешенных оппонентов.

На площадке перед кафе собралось с полсотни человек. Кто-то танцевал, кто-то сидел на расставленных по периметру скамейках. Гремела музыка, вокруг было шумно и весело, спиртное лилось рекой. Цены в самом кафе демократичностью не отличались, поэтому молодежь, в основной своей массе, предпочитала закупаться в магазинах и приходить сюда, на бесплатную дискотеку. Да и при желании, столиков внутри все равно не хватило бы на всех присутствующих.

Куприянов спустился с крыльца, свернул за угол кафе, остальные проследовали за ним. Здесь начинался сквер, деревья не давали сюда просочиться свету уличных фонарей. Сергей обернулся и увидел, как в темноте вспыхнул уголек сигареты. Через секунду к нему подошел Виктор, а пятеро парней рассредоточились полукругом.

– Ребят, закурите? – спросил Виктор, выдохнув облачко дыма.

– Не курим, спортсмены, – ответил один из них.

– Слышь, Вить, – спортсмены, – сказал Куприянов. – А водку хлещут как не в себя. Гроссмейстеры, по ходу.

– Как ты нас назвал? – прорычал тот, который разговаривал с Машей.

– Ты какого хрена к девчонке пристал? – резко сменил тему Сергей. В голосе его засквозили стальные нотки.

– А тебе какое дело? Твоя баба, чтоль?

– Была бы моя, я бы даже разговаривать с тобой не стал.

– Пацаны, у нас тут Чак Норрис нарисовался, – взвизгнул парень с краю и заржал.

– Не. Брюс Ли, – поддержал его другой.

Вожак вышел вперед, подошел к Сергею, посмотрел снизу вверх.

– Зря грубишь, здоровяк, – сказал он. – Большой шкаф громко падает.

– Смотри, как бы тебя этим шкафом не придавило, – заметил Виктор.

– С тобой, чмо, вообще никто не разговаривал, – рыкнул главный из пятерки. – Иди домой, к мамкиной сиське, дай дядям побазарить. Таких лохов, как ты, даже в армию не берут.

Виктор выплюнул сигарету и сделал шаг вперед. Выхватил из руки друга бутылку с водкой, коротко размахнулся и засадил вожаку прямо по макушке. Во все стороны брызнули осколки стекла, парень дрогнул и осел на землю, по лицу побежала кровь вперемешку со спиртным. Виктор осмотрел оставшееся горлышко, отшвырнул его в кусты. И в ту же секунду на него посыпался град ударов. Товарищи поверженного вожака, не сговариваясь, разделились по двое и бросились на Сергея и Виктора. Куприянов взревел, пару раз широко махнул сжатыми кулаками. Один из нападающих тут же отлетел к стене кафе, врезался в нее, ойкнул и притих. Второй оказался ловчее, поднырнул под руку Сергея и прописал ему хорошо поставленный хук правой.

«Боксер», – подумал Куприянов, пытаясь сохранить равновесие и уйти от следующего удара.

Частично, ему это удалось, кулак оппонента прошел вскользь, не нанеся серьезных повреждений. Сергей понял, что, пропусти он еще пару хороших ударов, нокдауна ему не избежать. Нужно было срочно перехватить инициативу. Он поднял руки выше, защищая голову, и двинулся на противника. Тот же на месте не стоял, прыгая из стороны в сторону и ища брешь в защите Куприянова. Отработал по корпусу, сбивая кулаки о локти Сергей, подался назад, пытаясь разорвать дистанцию. Куприянов прижал подбородок к груди, прикрывая слабое место, ринулся вперед. Попытался поймать парня на обманку, но он легко разгадал маневр, ушел от удара и врезал Сергею в правую челюсть. Тот мотнул головой, пытаясь собраться, сгреб противника в охапку и воткнул кулак ему в солнечное сплетение. Пресс у боксера был стальной, но Куприянов вложил в этот удар всю свою ярость, так что парень шумно вдохнул, пытаясь компенсировать недостаток воздуха и повис на руке Сергея, словно тряпичная кукла. Сзади послышалась брань, по затылку будто бы огрели кувалдой. Куприянов охнул, ноги его подкосились, и он завалился на боксера, выдавив из того последний кислород.

– Витя! – успел крикнуть он, прежде чем его начали пинать ногами.

Продолжалось это недолго. Нападающий охнул и отлетел в сторону, когда на него, подобно тигру, прыгнул Виктор. Армейский рукопашный бой не отличался эффектностью, но по эффективности уделывал многие виды единоборств, поэтому через несколько мгновений противник уже корчился на земле.

– Лежачего не бьют, гнида, – плюнул на него Виктор. Затем подошел к Сергею и протянул руку. – Извини, упустил я его, пока с первым возился.

– Да ладно, – Куприянов поднялся, потрогал шишку на затылке. – Ты как раз вовремя. Чем это он меня? Камнем, что ли?

Он поднес пальцы к глазам, увидел на них темную кровь.

– Сука, блин, – резюмировал Сергей.

Вожак пятерки что-то невнятно замычал, пытаясь подняться с земли.

– Очухался уже, – сказал Куприянов. – Крепкий. Алкоголь-то ему хорошо в голову ударил.

Он подошел к парню, помог встать. Тот кое-как протер глаза от залившей их крови. Волосы его слиплись колтунами и торчали во все стороны.

– Мужики, вы чего? – пробормотал он.

– Завали, – коротко отрезал Виктор. – Вы откуда?

Парень замотал головой, покачнулся и чуть не упал. Куприянов помог ему сохранить равновесие, взяв за грудки.

– Мы… это… из Авдеевки, – ответил вожак.

Сергей и Виктор переглянулись. Не сказать, чтобы молодые люди Новокаменки враждовали с соседним селом, но стычки с приезжими были делом обыденным. Эта история могла закончится здесь и сейчас, но виделось возможным и продолжение. Если через недельку эти пятеро вернуться, прихватив с собой еще с десяток человек.

– Тебя как зовут? – спросил Куприянов.

– Вадим, – сказал парень.

– Значит так, Вадик, слушай сюда, – кивнув, продолжил Сергей. – Ты уж извини, что так вышло, но вы сами спровоцировали. Досталось всем, но все живы-здоровы.

– Мне же теперь швы на башку наложат, – зашипел вожак.

– До свадьбы доживет, – вставил Виктор, закуривая.

Куприянов бросил на него тяжелый взгляд, и его друг отвернулся, делая вид, что рассматривает ближайшие кусты и попыхивая сигаретой.

– Машина ваша у кафе? – спросил Сергей.

Вадим кивнул.

– Давай, поднимай своих, и валите домой, раны залечивайте. Доедете потихоньку. А через неделю встретимся здесь, в это же время. За мировую выпьем. Идет?

Вадим пощупал разбитую макушку, скривился от боли. Виктор показательно шумно выпускал облачка дыма, Сергей же молчал, ожидая ответа. Вожак вытер окровавленную ладонь о штаны, протянул руку Куприянову.

– Дерзкие вы ребята, – сказал он. – Так, или иначе, – рад знакомству.

Куприянов приходит в себя уже во дворе. Он стоит у подъезда, вдыхая прохладный воздух полной грудью. Воспоминания раскалываются, рассыпаются на отдельные, ничего не значащие фрагменты, уступая место суровой реальности. А реальность такова, что Кати и Бори дома нет, и куда они могли запропаститься Сергей Сергеевич себе не представляет.

Он идет вдоль стены, сворачивает за угол и открывает скрипучую калитку палисадника. Проходит по дорожке до участка Екатерины, останавливается у шалаша. Смотрит на тёмное окно Борькиной комнаты. Повинуясь какому-то странному, внезапному порыву, с трудом забирается внутрь шалаша. Здесь царит кромешная тьма, и Куприянов достаёт из кармана свечу и зажигалку - незаменимые атрибуты этой проклятой, странной ночи. Огонек выхватывает из темноты лежанку со старой подушкой. А возле нее лежит что-то. Кусочек картона. Сергей Сергеевич наклоняется, берёт его в руку, поворачивает. Старая, черно-белая фотография, из тех, которые делают на документы. И с фотографии на него смотрит она, молодая и красивая. Тогда никто и никогда бы не подумал, что это милое создание начнет пить как не в себя, а позже и подсядет на героин.

– Привет, Маша, – шепчет Куприянов. – Ты прости меня. За все.

– Сумасшедший! – воскликнула девушка, как следует рассмотрев шишку и ссадину на затылке Сергея. – А если бы голову пробили?

– Ну так не пробили же, – резонно замечает Куприянов.

Они сидели на лавочке в сквере, а вокруг было темно и тихо. Кафе давно закрылось, дискотека закончилась, а молодежь разбрелась кто-куда. Ушли и Виктор с Катей, оставив их наедине. Летняя ночь дышала свежестью, давая передышку перед новым днем с его испепеляющей жарой.

Маша закончила осмотр и прижалась головой к плечу Сергея.

– Спасибо, – сказала она. – Эта работа меня доконает, честное слово. Каждый третий норовит пристать.

– Тогда я почаще заходить буду, – Куприянов улыбнулся. – Чтоб не приставали.

Он замолчал, разглядывая темные ветви деревьев. Голова раскалывалась, но на душе было легко, как никогда. День выдался на редкость удачным. Хорошие новости на работе, возвращение лучшего друга живым и здоровым. А самым большим и неожиданным призом для него оказалась эта хрупкая и красивая девушка, которая сейчас прижималась к нему, вызывая волнение в груди и легкую дрожь в коленках. В первый и в последний раз Сергей влюблялся еще в школе, в девятом классе, но эта подростковая любовь давным-давно уже отцвела и была похоронена на задворках памяти. Теперь же забытые чувства нахлынули на него с новой силой, захлестнули, подобно волне. Он высвободил руку, обнял Машу, прижал к себе. Она положила ладонь ему на грудь, почувствовала быстрое биение сердца. Затем подняла голову и посмотрела на Куприянова. Он поймал ее взгляд, и мир вокруг тут же сжался в точку. Они остались одни. В деревне, в стране, на целой планете. Теперь Сергей не видел ничего вокруг себя. Ничего, кроме этих бездонных глаз, в которых ему хотелось бы утонуть. Он подался вперед и поцеловал Машу. Губы ее были горячими, влажными и чуть сладковатыми от помады. Голова Куприянова закружилась, то ли от всплеска гормонов, то ли от выпитого. Он отстранился и посмотрел на девушку. Она молчала, хитро прищурившись и лукаво улыбаясь.

– Ты, конечно, крутой здоровяк, – игриво проговорила Маша. – Но не думай, что выиграл какой-то приз.

– И в мыслях не было, – Сергей порадовался темноте и тому, что девушка не видит, как лицо его залилось краской.

– Пошли, домой меня проводишь, – она поднялась со скамейки и потянула Куприянова за руку. – А то Катя волноваться будет.

Сергей кивнул и встал. Он знал, что девушки жили с полуслепой и полуглухой бабушкой с тех пор, как умерли их родители. И Катя, помимо роли старшей сестры, брала на себя, частично, и материнскую ответственность за Машу.

Они, обнявшись, прошли под сводами деревьев, вышли к трем магазинам. Шагали медленно, будто бы пытаясь отсрочить вынужденное расставание. А Куприянов думал о том, что вряд ли уснет сегодня ночью. Он уже, с нетерпением, ждал нового дня и новой встречи с Машей. Хотел смотреть в ее глаза, наслаждаться улыбкой, обнимать и прижимать к себе, чувствую жар молодого тела. Он понял, что, буквально, сдался в плен, но не хотел из него выбираться.

– Сереж, – прервала затянувшееся молчание Маша.

– А? – Куприянов вынырнул из мира грез.

– О чем думаешь?

– Да я так, – Сергей замешкался. – Ни о чем конкретном. А что?

– Просто интересно, – сказала девушка. – А мне всякие глупые мысли в голову лезут.

– Это какие? – вопросительно поднял брови Куприянов.

– Не скажу, – Маша зарделась и отвернулась.

– Так не честно! – Сергей затормошил ее за плечо. – Что ты за человек? Сказала «А» – говори и «Б». Интриганка!

Девушка остановилась, остановился и Куприянов. Она смотрела куда-то вперед, туда, куда уходила улица, освещаемая редкими фонарями. Затем повернулась, и Сергей увидел ее лицо, – самое милое на всем белом свете. Нет, он не был в плену. Его приручили. Раз и навсегда.

– Ты скажешь, что это все глупости.

Голос Маши доносился до него будто бы издалека, ласковый и будоражащий. Она обняла его за шею, привстала на цыпочки. Сергей чуть наклонился, и ее губы оказались рядом с его ухом.

– Скажи, – прошептала Маша. – Ты веришь в любовь с первого взгляда?

P.s.: Уважаемые читатели и подписчики!

Во-первых, хочется поздравить всех Вас, ваших друзей и близких с наступающим Новым годом! Хочется пожелать счастья, здоровья, любви и всякой остальной банальщины. А так же материального благополучия, чтобы мысли о ценах на яйца не мешали вам спать по ночам. Желаю, чтобы все ваши мечты сбывались, а планы выполнялись и перевыполнялись.

Во-вторых, хочу попросить прощения за то, что давно не выкладывал продолжение. Предновогодняя суета внесла свои коррективы, так что свободного времени очень и очень мало. Благодарю всех тех, кто ждет продолжение и ругает меня матерными словами за мою неторопливость. До конца праздников попытаюсь взять себя за шкирку и написать шестнадцатую главу полностью. Иногда, правда, опускаются руки, и хочется все бросить нахрен, но уже много сделано и отступать некуда) И бежать, тоже, некуда)

Еще раз всех с праздником! Спасибо, что читаете мою графомань)