Мемуары прабабушки 34-35 страница⁠⁠

-34-

Но с условием, что работу зоологического кружка возобновишь. На походы и экскурсии она мне давала свои штопанные сапоги. О работе в кружке напишу позднее.

По приезду в Гурьевск я поступила няней в семью служащего. Хозяин работал продавцом в кооперации. Жена — домохозяйка и мальчик 9 месяцев. Жили они на частной квартире. Хозяюшка моя готовила кушать, читала романы, вязала кружева для своих нужд. В то время она вязала прошвы к наволочкам. Когда она заметила, что моя рубашка обвязана самодельными кружевами, спросила:
— Кто обвязывал?
— Сама, — ответила я.
— Что же ты мне сразу не сказала?

И тут же заставила приглядываться к её вязанию.
Рисунок прошвы для меня был очень сложным, но она упорно меня учила. Наконец, я стала вязать не хуже её. Сейчас у меня совершенно не было времени читать, писать. Зато я научилась многими приёмами вязания.

Небольшая речушка текла рядом с оградой хозяев, а из ограды была дверь на выгон. Выгон — это днём выгоняют скот из крытых стаек. Выгон был огорожен жердями высотой 2 метра. На полу выгона лежала колода из выдолбленного толстого дерева для водопоя животных. Хозяева топили баню, я носила воду с речушки. Спускаясь к проруби, я увидела у городьбы выгона много детворы и взрослых.

На площадке выгона стоял вороной жеребец. Этот конь был не для работы, а для катания — в гости или на праздники, когда устраивали конные бега. Нет, конь не стоял, а прыгал на задних или передних ногах, швыряя землю из-под ног, оборвав узду, за которую был привязан к кольцу колоды. На губах была кровавая пена. За каких-то десять минут он своей кровью покрасил всю изгородь выгона. Корыто превратилось в щепки — осталось только дно. Какое буйство и сила!

Вскоре пришли мужчины, отстранили нас от городьбы, и один из них пристрелил жеребца. Мужчины, одеты в чёрные халаты и резиновые перчатки, разобрали городьбу, набрызгали площадку выгона белым раствором.

-35-

Изгородь увезли в поле и сожгли там. Оказывается, конь взбесился.

Истопили баню, все помылись. Последняя пошла я. Баня топилась по-чёрному. Мне показалось холодно. Я плеснула воды на каменку, залезла на полок париться. Вот почувствовала — меня тошнит. Помню, что открыла дверь и на пороге упала. Когда опомнилась, то лежала на полу кухни. На голове моей была мокрая тряпка. Хозяйка в уши мне толкала кусочки репчатого лука. Я хохотала и хохотала. Мне совсем не хотелось, и даже тяжело было смеяться. Но я истерично хохотала, когда охрипла и затихла.

Мама была здесь — значит, за ней сбегали. Хозяйка говорит, что Фаю надо увезти домой: «Наверное, она заразилась от бешеной лошади». Через два дня хозяйка пришла за мной, но мама обиделась, что меня оклеветали, что будто бы я взбесилась, и отказала ей. До сих пор я так и не знаю, бывает ли истерический смех после угара.

Вот я учусь в третьем классе, в зимнее время. Во время пионерских сборов катались на санках, делали горки для катания, лепили снеговиков, пещеры, берлоги в сугробах, ходили на экскурсии в библиотеку, на завод, писали сочинения о проведённых сборах. К нам примкнули все третьи классы. За это хвалили учительницу Анну Васильевну на педсовете.

В марте-апреле мы ходили в лес, собирали коллекции о пробуждающихся насекомых — жуков, пауков, букашек, — появления первых цветов для гербария.

На опушке леса, на пригорке, нашли первые цветы — встренники. Кто-то заметил, что на нас идёт большая собака. Приглядевшись к ней, я поняла — это бешеный волк. Шерсть серая, с рыжими лохмотьями, уши и хвост опущены, у рта — пена, глазные белки красные. Я растерялась, какую дать команду, но невольно крикнула:
— Это бешеный волк!

Мы все пустились бежать с горы. Кто бегом, кто кувырком — бежали без оглядки. Вскоре услышали выстрел. Когда собрались в кучу — волка не было видно, а увидели лошадь и мужчину с ружьём. Он нам махал рукой, чтобы мы вернулись.