1917

В 1917 году монах Ершов сменил фамилию на Амозова и энергично влился в Революцию.

К середине 1930-х Амозов числился уже старым большевиком, орденоносцем, четырежды раненым  соратником Ленина.

Лишь случайно в 1936 году выяснилось, какие легенды сочинил вокруг своего имени этот авантюрист.

Эта удивительная история «советского Хлестакова» началась 1 февраля 1936 года, когда на должность заместителя отдела по экономическим преступлениям ленинградской милиции кадровики начали оформлять Ивана Васильевича Амозова.

Этот человек имел блестящий послужной список: член ВКП(б) с 1910 года, активный участник Гражданской войны, принимавший участие в боях с интервентами на Севере, в Поволжье и на Украине.

В сражениях за советскую власть он был несколько раз ранен, перенёс три трепанации черепа. Был награждён орденом Красного Знамени, именным браунингом и другими наградами.

О нём неоднократно писали газеты, ему был посвящен целый раздел в музеях Петрозаводска и Новгорода. Это был настоящий герой нового времени.

Ещё два-три года назад биография Амозова ни у кого не вызвала бы вопросов. Но середина 1930-х – это уже время сверхподозрительности (кругом враги народа).

Проверку биографии Амозова поручили Георгию Петровичу Евсееву, опытному оперативнику.

Раскручивать его он начал как троцкиста – по доносу, но оказалось, что в биографии Амозова гораздо больше интересного, чем его пьяные речи, как он «вместе с товарищем Троцким душил контру».

Евсеев начал проверку с родителей Амозова, которые, по его словам, были якобы политическими ссыльными.

В деревне Ульино Подпорожского района Ленинградской области местный участковый уполномоченный быстро разыскал тех, кто знал семью Ершовых (такой была подлинная фамилия Амозова). Обычная крестьянская семья, и никакой политики. Их сын Иван рано ушёл из дома, бродил по монастырям, был псаломщиком, послушником, в монастыре выучился читать и писать. Тем и существовал.

Во всех документах Амозов указывал, что окончил учительскую семинарию, но якобы из-за преследований полиции был вынужден работать металлистом на питерских заводах. Однако ни в одном заводском архиве Евсееву не удалось найти документов, подтверждающих это.

На самом деле всё смешал февраль 1917-го. Монах понял, что наступает время свободы. Раздобыв мундир вольноопределяющегося (солдата), он явился в Таврический дворец, где тогда располагалась Государственная Дума, пообщался с несколькими депутатами, после чего смог написать в своей биографии: «В марте 1917 года еду в Олонец, Лодейное Поле, на родину (в Подпорожский район), арестовываю монархистов, полицию, буржуазию, организовываю Советы, разъезжаю по воинским частям, разлагаю солдат».

Но в Карельском центральном архиве Евсеев отыскал протокол собрания жителей Олонца, на котором Амозов убеждал горожан от имени депутатов Государственной Думы «всемерно поддержать Временное правительство».

Для «большевика с дореволюционным стажем» — более чем странное выступление.

Кончилось собрание вручением Амозову приветственного адреса от священников и купцов Олонца. После столь торжественного приема Амозова понесло: он производит самочинные обыски, аресты и реквизиции, отбирая прежде всего спиртное.

Ретивого «посланца» разоблачил подлинный депутат IV Госдумы от Олонецкой губернии крестьянин М.Аристархов. Он задал Амозову несколько вопросов о повседневной работе Думы, самом здании и тем самым полностью выявил его полную некомпетентность.

В итоге самозванец оказался на нарах петрозаводской тюрьмы, откуда вышел через несколько месяцев.

Но Амозов научился из всего извлекать выгоду: факт своего пребывания в тюрьме он будет позднее выдавать как арест за подготовку вооружённого восстания большевиков.

Разобравшись с «петрозаводской эпопеей», следователь Евсеев вплотную занялся историей вступления Амозова в большевистскую партию. Амозов всюду писал, что в 1909 году, работая на станции Кемь, он стал членом марксистского кружка и там же в 1910 году вступил в партию. Но допрошенные в качестве свидетелей кружковцы Паршуков и Мосорин, на которых ссылался Амозов, показали, что в 1910 году они в Кеми не были и Амозова знать не могли.

Евсеев снова допрашивает Амозова: как и когда он все-таки стал большевиком.

В своих «чистосердечных признаниях» тот показал, что «в 1919 году в с. Александро-Невском Раненбургского уезда, будучи беспартийным, я работал в комитете ВКП(б), где словесно заявил о своём желании вступить в партию и на общем собрании был принят в члены ВКП(б) с датой стажа — январь 1919 года с указанием, что я участвовал в революционном движении с 1910 года».

Затем судьба занесла Амозова в Симбирск, на родину Ленина, где ему пришлось менять партийный билет. В новом билете на внутренней стороне обложки технический секретарь сделал надпись: «состоит членом партии с 1910 года».

При обыске в квартире Амозова этот партбилет был найден. Но в нём было указано, что Амозов вступил в партию 30 июля 1920 года.

Правда, имелась там и надпись о вступлении в партию в 1910 году с печатью симбирской организации РКП(б), но никем не подписанная.

Более того — криминалисты обнаружили на первой странице следы подчистки.

Получив партбилет в Симбирске и выждав определённое время, Амозов в 1922 году подал ряд писем и заявлений в Общество старых большевиков, на основании которых и был зачислен в «ветераны революции».

Цель сугубо меркантильная — получить особый паёк. Но на спецпайке Амозов не успокоился — он начинает хлопотать о награждении себя орденом Красного Знамени.

Он добился у секретаря Общества старых большевиков Давильковского письменного ходатайства на имя заместителя предреввоенсовета Э.Склянского о представлении его к награждению. В своём рапорте на имя Склянского Амозов приписал себе ликвидацию белофинского мятежа Мальма в Карелии, участие в боях на Северном, Южном, Западном и Восточном фронтах, где якобы занимал 53 ответственных должности, был четырежды ранен (среди них - ранение ударом шашки при штурме Зимнего дворца в октябре 1917-го), четырежды контужен и даже приговаривался белыми к расстрелу.

К своему рапорту Амозов приложил 509(!) документов. И его наградили орденом Красного Знамени.

Опросив участников боёв с белофиннами, Евсеев разоблачил ещё одну байку Амозова. Оказалось, что никакого участия в боях за город Сорока тот не принимал, а наоборот — позорно бежал оттуда на «мобилизированной у крестьянина лошади».

Свидетели «установления им советской власти в Кемской волости» уличили авантюриста в том, что «никакими отрядами он не командовал и никакой руководящей роли не играл».

Больше того — местные руководители прихватили Амозова на самовольной реквизиции у населения тёплых вещей, а затем и ювелирных изделий. Узнав об этом, руководители Кеми с треском выставили «борца за советскую власть» из города. Белые действительно приближались к Кеми, и красным было не до Амозова. Только это и спасло его от трибунала.

Но Иван Васильевич сумел и тут заработать дивиденды.

Эпизод в Кеми он подавал как историю своего ранения при защите города, в результате чего он «оказался в плену у белогвардейцев, и они его чуть не расстреляли».

Нашел Евсеев и свидетеля «деятельности» Амозова при ликвидации восстания белогвардейской «Чёрной армии» в Уфе.

Выяснилось, что никакого участия в подавлении восстания он не принимал и по ранению в больнице не лежал. Что же касается активного участия Амозова в «подавлении белогвардейского восстания» в городе Дмитриеве Орловской губернии, то, как показала свидетель Наумова, такого восстания вообще не было.

Но одного ордена Красного Знамени Амозову было мало. В июне 1924 года он пишет рапорт на имя командующего Ленинградским военным округом В.Гиттиса, где вновь расписывает свои заслуги и просит наградить его вторым орденом Красного Знамени.

Правда, военные оказались более недоверчивыми, чем Смелянский, и ордена авантюрист не получил.

Однако неунывающий Амозов — уже как «ветеран революции» — тут же добивается освидетельствования комиссией Сануправления Кремля. В итоге ему была назначена персональная пенсия, что по тем временам позволяло жить достаточно комфортно.

5 мая 1931 года Амозов «пробил» себе ещё и право на ношение жетона «Честному воину Карельского фронта».

Но жажда личной славы буквально сжигала его. Амозов добивается для себя персонального места в экспозиции историко-революционных музеев Петрозаводска и Новгорода, где он был представлен как один из главных «учредителей и борцов за советскую власть» в этих регионах.

Но в Лодейном Поле, маленьком райцентре Ленинградской области, у самозванца вышла осечка. Амозов явился в местный музей в форме командира Красной Армии, при бинокле и оружии, и, не найдя себя в экспозиции, устроил директору музея Г.Варичу разнос.

Разгневанный Амозов буквально орал на директора музея, обвиняя, что тот ничего не делает, хотя во многих музеях ему, Амозову, «отведено почётное место, в том числе и в Петрозаводске».

Варич был рабочим выдвиженцем: в музей пришел из кочегаров паровоза. На крик «заслуженного большевика» он отреагировал по-пролетарски спокойно, пообещав рассмотреть материалы, которые Амозов предусмотрительно принёс с собой в большом чемодане.

Это были «мемуары», рассказывающие о его «заслугах» перед советской властью. И чего там, в этих воспоминаниях, только не было! И организация взрыва новгородского губернатора Иславина, и фантастический побег от полицейских.

А главное — Амозов приписал себе участие в собрании большевиков в особняке Матильды Кшесинской, встречу в 1917 году в Териоки (Зеленогорске) В.Ленина, которому «лично отдал рапорт и вместе с ним вернулся в Петроград и участвовал в митинге на Финляндском вокзале».

Судя по протоколу допроса Варича, он был эрудированным человеком, хорошо знал музейную терминологию и пробить место в экспозиции музея Амозову не позволил.

О своей славе Амозов начал беспокоиться ещё в 1923 году, когда в газете «Наш край» от 15 ноября опубликовал статью в свою честь.

Также он смог напечатать очерк о себе в главной красноармейской газете «Красная звезда» от 26 июля 1924 года в рубрике «Страна должна знать своих героев», где рассказывалось, как он встречал В.Ленина на финляндской границе, и прочих подвигах, связанных с обеспечением безопасности вождя. В 1934 году он встречает старого знакомого по Лодейному Полю — «бывшего купца и черносотенца» Фомина-Светляка, и тот публикует о нём статью в районной газете «Ленинская правда», где Амозов предстает борцом и основателем советской власти на Мурманской железной дороге.

Затем Амозов написал и подготовил ещё две статьи, которые тоже опубликовал в газетах «Свирская правда» и «Октябрьская правда» 22 ноября 1934 года и 15 мая 1935 года.

Следователь Евсеев нашёл и более серьезные факты из жизни Амозова.

В 1920 году, будучи председателем военного трибунала Приволжского военного округа, пьяный Амозов задержал одного из своих сотрудников, инсценировал над ним суд и приговорил к расстрелу.

В 1923 году — уже как член Коллегии военного трибунала Западного фронта — Амозов был откомандирован в Смоленск, но самовольно уехал оттуда в Москву, где прошёл медицинское обследование. Члены комиссии порекомендовали ему «отдых в деревенской обстановке».

Бросив службу, Амозов уехал из Москвы, никого не поставив в известность. Это было расценено как дезертирство. Через год его задержали в Ярославле.

25 августа 1928 года пьяный Амозов устроил скандал в новгородской гостинице. Придрался к военнослужащему Кузьмину. Тот пригласил Амозова для объяснений в свой номер.

Здесь Амозов в хмельном угаре застрелил «обидчика». Но и убийство, и дезертирство сошли ему с рук, поскольку оба преступления совершались якобы «в состоянии невменяемости».

В итоге под тяжестью собранных следователем Евсеевым доказательств Амозов сознался, что все факты его «героического прошлого» были придуманы с одной целью — иметь дополнительные льготы. Не отрицал он факта дезертирства и убийства Кузьмина.

Судили Амозова по второй части статьи 169 УК РСФСР — за «мошенничество, имевшее своим последствием причинение убытка государству или общественному учреждению».

Санкция статьи предусматривала до 5 лет лишения свободы с конфискацией всего или части имущества. Но Амозова судило Особое совещание при НКВД СССР и приговорило к  20 годам заключения. Освобожден из заключения 19.10.1954.

Реабилитирован 8 августа 1956 г. военным трибуналом Ленинградского ВО.

О дальнейшей его судьбе ничего не известно. Возможно, он снова поменял имя и продолжал жить в новом обличье.

(Фото: Уильям Осгуд Филд в Советском Союзе, 1931-35 годы)

https://t.me/s/tolk_tolk?before=3717

Эпиграф.

«Вопрос свидетелю:

- Замечен ли был офицер Спаркс в жестоком отношении к людям?

Ответ свидетеля:

- Нет, что вы… Только к цветным.»

Из показаний свидетеля, данных военному трибуналу в Сан- Антонио. [6]

Подразделения, целиком состоявшие из «цветных» солдат- это отдельная страница в истории Армии США. Иррегулярные индейские отряды воевали на стороне восставших колонистов еще в годы Войны за Независимость (1775-1783); не чурались колонисты привлекать к военной службе и негров, завезенных в страну в качестве невольников (или родившихся уже в неволе здесь же). Полки, целиком состоящие из «цветных», принимали активное участие в Гражданское войне Севера и Юга (1861- 1865); «Цветные Войска Соединенных Штатов» (это вполне официальное название, United States Colored Troops) к концу этой войны составляли 10% от всей численности армии Севера, или более 178,000 человек [1].

После окончания Гражданской войны в 1866 г. Конгрессом США было принято решение о создании двух кавалерийских (9 и 10 кавалерийские) и двух пехотных (24 и 25 пехотные) полков, укомплектованных исключительно «цветными» ветеранами Гражданской войны. Все вместе они получили название «Солдаты Баффало» (в честь названия полка «черной» кавалерии, проявившей себе в войнах с индейцами).

В моем рассказе речь пойдет о судьбе 24-го пехотного полка Армии США, состоявшего целиком из чернокожих. Эта история- одна из тех, которые там не особо любят вспоминать. И это понятно- можно кого угодно считать виноватым в изложенных далее событиях, приведших к расформированию полка- черных, ненавидевших их белых, некомпетентное командование, расистов- политиков,- но факты проявления ненадежности в бою, неподчинения командованию, и даже мятежа с убийством мирных жителей , подкрепленные историческими документами, увы, никуда не денешь…

«По долинам и по взгорьям…»

Поначалу боевой путь полка складывался довольно гладко, и, как говорится, ничто не предвещало… Полк исправно нес гарнизонную и пограничную службу, охраняя сограждан от еще не замиренных индейцев, разных банд «романтиков с большой дороги» и мексиканских налетчиков, временами совершавших рейды через границу с целью поживы. Участвовал в испано- американской войне 1898 г., где сражался в битве на холме Сан- Хуан; в 1899 г. отправился на Филиппины воевать с тамошними повстанцами; в 1916 был переброшен на охрану границы с революционной Мексикой и принял участие в неудавшемся походе генерала Першинга против войск Панчо Вильи.

Вскоре после начала Первой Мировой войны правительством США было принято решение о строительстве дополнительных военных баз для подготовки войск. Для охраны строительства одной из них, Кэмп Логан, и был направлен 3-й батальон 24-го полка. Батальон покинул пункт постоянной дислокации в Коламбусе, штат Нью- Мексико, и прибыл к месту строительства неподалеку от Хьюстона, штат Техас [2].

«Большая ошибка».

Тут надо сказать, что к черным в Техасе в то время относились, как бы это сказать… без особой любви. А к вооруженным черным- тем более (можете себе представить сейчас заголовок статьи «Негры- солдаты должны умереть!»? [4]) И известие о том, что несший прежде службу на охране строительства полк Национальный гвардии, состоящий из белых, будет заменен полком, состоящим целиком из черных, не вызвала в городе особого восторга.

Тем не менее, Хьюстонская торговая палата заверила командира батальона Ньюмана в «теплом патриотическом приеме»- деньги, выделенные на строительство, необходимо было осваивать [3].

Военный лагерь Кэмп- Логан [3].

Тем не менее, когда солдаты 24-го пехотного прибыли из Нью- Мексико (до которого «законы Джима Кроу» о расовой сегрегации еще не добрались) в Хьюстон, они были весьма неприятно удивлены. Оказалось, что здесь им ездить в одном транспорте с белыми нельзя, пить из одних баков с белыми- тоже нельзя, а для местных они не ветераны войн за эту страну, а просто «ниггеры» [3][5]. Полиция Хьюстона тоже относилась к ним без особого почтения, наградив синяками нескольких солдат, выбравшихся в город [5][6]. Впрочем, солдаты, судя по другим источникам, тоже не отличались кротостью нрава и дисциплина в батальоне прихрамывала. Вход и выход в расположение батальона строгостью не отличался, в результате чего у солдат не было особых затруднений со спиртным и дамами легкого поведения, и выбираясь в город, те побаивались в основном военной полиции, а та относилась к ним снисходительно [6].

«Из искры возгорится пламя»

23 августа 1917 г. двое патрульных, Ли Спаркс и Руфус Дэниелс, несущих службу в квартале Сан- Фелипе, населенном преимущественно черными, попытались задержать нескольких игроков, игравших на улице в «кости» (азартные игры подобного рода были под запретом). [5][6]. Игроки разбежались, и, как показалось Спарксу, один из них забежал в дом одной из местных жительниц, чернокожей Сары Трэвис. Вломившись к ней в дом, полицейские обыскали его, но никого не нашли. Видимо, хозяйке не понравилось вторжение в ее дом, и она принялась на повышенных тонах высказывать свое недовольство. Это было ошибкой. Оба офицера и раньше были замечены в чересчур жестком поведении по отношению к черным; миссис Трэвис сразу же досталось «на орехи», после чего полицейские выволокли ее на улицу в одной ночной рубашке. Пока патрульные ждали экипаж, чтобы «упаковать» домовладелицу и отправить в участок, вокруг начала собираться толпа, привлеченная ее воплями.

В толпе оказался рядовой Эдвардс, который вмешался в ситуацию, после чего копы немедленно переключились на него- сбили  с ног и принялись лупить рукоятками револьвером, и лупить жестоко. Как сказал Спаркс: «Когда я с ним закончил, он был уже «хорошим ниггером». Тут эту свалку заметил показавшийся рядом капрал военной полиции Балтимор, который попытался забрать Эдвардса, но... Как завила свидетельница, один из полицейских сказал капралу: «Еще шаг, и с тобой будет то же самое!». Балтимор сказал Эдвардсу: «Сейчас иди с ними, я тебя все равно потом заберу». Возможно, это и вывело Спаркса из себя; он размахнулся и ударил Балтимора револьвером по голове. Балтимор бросился бежать, а полицейские бросились за ним, стреляя из револьверов (как они утверждали, в воздух). Капрал забежал в соседний дом и попытался спрятаться под кровать, но был из- под нее вытащен, нещадно бит, арестован и отправлен в местный полицейский участок. Надо сказать, что Спаркс здорово разбил ему голову, и когда капрала волокли в кутузку, все его лицо было в крови. Поэтому, когда слухи об аресте капрала достигли полка, в них уже говорилось, что капрал Балтимор убит полицейскими [5][6].

Балтимор пользовался большим уважением в полку; к тому же, прямо за пару дней до этого двое солдат были избиты полицейскими Хьюстона за нарушение правил сегрегации; полк немедленно забурлил, солдаты принялись сбиваться в группы и пошли разговоры о походе на Хьюстон. Дежурный офицер, майор Сноу, немедленно связался с полицией, чтобы установить факты и потребовал передать ему капрала. Когда выяснилось, что Балтимор жив и будет передан в полк, солдаты слегка успокоились, но ненадолго [5][6].

Майор Сноу запретил все перемещения и приказал усилить караулы; но вскоре ему доложили, что одна из палаток, где хранилось оружие, разграблена. Майор объявил общее построение и произнес на плацу речь, что «глупо и безрассудно военным брать правосудие в свои руки». Но его речь была прервана выстрелом одного из солдат, тайком протащившим на построение оружие. Кто- то заорал, что к лагерю идет толпа белых, чтобы всех линчевать, и после этого вся дисциплина рухнула окончательно. Солдаты расхватали оружие и боеприпасы, после чего началась хаотическая стрельба [8].

Но толпа не может без руководства, и место отстраненных от командования официальных командиров немедленно заняли неофициальные. Один из них, сержант Вида Хенри, собрал вокруг себя группу из 150 человек. Он приказал пополнить боекомплект и выдвигаться маршем в сторону Хьюстона. Колонна из солдат прошла сквозь пригороды Хьюстон, стреляя по окнам домов. Солдаты обстреляли машину с белыми пассажирами; другую, везшую черных, они не тронули [8].

Колонна прошла две с половиной мили по направлению к Сан- Фелипе, прежде чем полицейские попробовали ее остановить. Группа из шести полицейских открыла огонь по колонне солдат (!). Ответным огнем из винтовок двое полицейских были убиты на месте, один смертельно ранен. По иронии судьбы, одним из убитых оказался Руфус Дэниелс, один из двух полицейских, избивших Эдвардса и Балтимора [3][5].

Вскоре после этого солдаты остановили полицейскую машину; двое находящихся в ней полицейских были разоружены и расстреляны. Вскоре после этого кто- то заметил движущийся автомобиль с открытым верхом, за рулем которого был кто- то в погонах. Решив, что это полицейский, солдаты открыли огонь, убив водителя наповал, но… это оказался капитан Национальной гвардии Мэттис, чье тело озверевшие солдаты изуродовали почти до неузнаваемости. Видимо, выплеснув свою злобу, солдаты начали остывать и осознавать, что это все, конец, пощады им не будет. Бунтовщики начали потихоньку разбегаться. Сержант Вида Хенри предложил оставшимся вернуться в лагерь. На подходе к лагерю он пожал сослуживцам руки и ушел в ночь. На следующий день его тело нашли с размозженным черепом- сержант застрелился [3][8].

Когда стрельба стихла, 17 человек были мертвы- четверо полицейских, двое солдат, капитан Мэттис и восемь гражданских. Еще один офицер полиции скончался на следующий день от полученных ранений, как и один из солдат; еще один из бунтовщиков был убит при задержании. Этот убитый солдат стал единственным, кто погиб от огня противника; остальные двое- жертвы хаотичного «дружественного огня»…

Час расплаты.

На следующий день в Хьюстоне было введено военное положение. Лагерь был оцеплен войсками. Батальон был разоружен; часть солдат успела разбежаться до этого и попыталась найти убежище у местного сообщества все в том же районе Сан- Фелипе; операция по их отлову продолжалась несколько дней [3]…

Разоруженный батальон был доставлен обратно в штат Нью Мексико, где в городе Сан- Антонио состоялось первое заседание военного трибунала.

Заседание военного трибунала по делу о мятеже в Хьюстоне [3].

Первый трибунал занял 22 дня. По его итогам 13 человек были приговорены к смерти через повешение (сержант, 4 капрала и 8 рядовых); 41 человек был приговорен к пожизненному заключению; 4- к тюремному заключению на незначительный срок (от 2,5 лет и менее).

Смертникам огласили приговор, но не сообщили о времени и месте его приведения в исполнение. Впрочем, Армия США не стала с этим долго затягивать- инженерным войскам пришлось работать при свете факелов, но виселица была готова еще до рассвета. В 7:17, за минуту до восхода солнца, все 13 приговоренных были повешены одновременно [9].

Второй трибунал состоялся шесть дней спустя. Из пятнадцати обвиняемых 5 были приговорены к смертной казни, остальные к пожизненному. После одобрения вышестоящей инстанцией, приговор был приведен в исполнение.

Фото места захоронения 18 повешенных бунтовщиков. Надпись: "На этом участке захоронены 18 военнослужащих 24-го пехотного полка США. Повешены неподалеку отсюда за участие в мятеже в Хьюстоне, штат Техас, 23-го августа 1917 г.".

Третий трибунал судил сразу 40 человек. 11 были приговорены к смертной казни, 12 к пожизненному заключению, остальные признаны невиновными. Из 11 приговоренных к повешению 10 были помилованы президентом США Вильсоном; казнь заменили на пожизненное заключение. Это весьма негативно было воспринято общественностью [10].

Происшедшее подавалось, как заранее спланированный заговор. «Правосудие восторжествовало, бунтовщики, сбившие с толку честных солдат, казнены либо закончат свои дни в тюрьме». Вроде как пятно позора смыто кровью виновных. Полк не был расформирован, и продолжил свое существование. Но эта оказалась не последняя неприглядная страница в его истории.

Продолжение следует.

Спасибо за внимание!

Источники информации:

[1] http://www.wvculture.org/history/ahnews/1103news.pdf

[2] https://eric.ed.gov/?id=ED446013

[3] https://homsk.com/begemot/bunt-chernokozhih-soldat-amerikans...

[4] «Negro Soldiers Must Die» https://news.google.com/newspapers?nid=999&dat=19180112&...

“United States vs. Sergeant William C. Nesbit, et al. Volume 1”

https://cdm16035.contentdm.oclc.org/digital/collection/p1556...

[6] Greuning, Martha (November 1917). "Houston: An N.A.A.C.P. Investigation" https://books.google.ru/books?id=O1oEAAAAMBAJ&pg=PA14&am...

[7] Record of Trial by General Court Martial of Corporal John Washington, et al., 24th Infantry. Volume 1

https://cdm16035.contentdm.oclc.org/digital/collection/p1556...

[8] United States vs. Corporal Robert Tillman, et al., 24th Infantry, vol 2

https://cdm16035.contentdm.oclc.org/digital/collection/p1556...

[9] Laurence J. Morris “Military justice”

https://books.google.ru/books?id=SERsEA9uHtUC&pg=PP1&amp...

[10] https://www.nytimes.com/1918/09/05/archives/president-saves-...