Диверсант с глазами Бэмби⁠⁠

Лику трудно было назвать успешной — ну, в том хищном смысле, на который молятся HR-директора. У неё не было «зубов», не было хватки, не было той красивой ярости, которая умеет идти по головам. Зато у неё был дар. Один из тех, про которые в больших компаниях говорят шёпотом, как про проклятие. Рядом с Ликой любой коллектив превращался в семью.

А семья, как известно, не воюет за KPI. Она пьёт чай, слушает и жалеет. А ещё она останавливается, если кто-то устал.

Для корпорации это — смерть. Эффективность падала, а человечность лезла вверх, как плесень в тёплой ванной.

И вот сидит Лика, крутит в руках два оффера, и лицо у неё — как у героини трагедии. Где-то между «быть или не быть» и «придётся съесть этот пирог в одиночестве».

Первое предложение — от друзей. Злой, голодный стартап, рвутся в «единороги», работают по пятнадцать часов в сутки и верят, что всё можно изменить. Второе — от огромного пивного холдинга. От той самой машины, что заливает страну дешёвым пойлом, превращая мужиков в грустные подушки на диване.

— К друзьям я не пойду, — сказала Лика твёрдо. Как капитан, отказывающийся стрелять по своим. — Нельзя. Это подлость.

— Почему? — удивился знакомый.

— Потому что я их развалю. Я же себя знаю. Через месяц они перестанут рвать жилы, начнут высыпаться, обсуждать отпуска… Я им весь темп собью своей эмпатией. А подводить своих — это последнее дело.

Она отхлебнула остывший кофе. Скривилась — как будто в чашке было нечто похуже кофе.

— А к пивникам я тем более не пойду.

— А тут что?

— Да при чём тут деньги! — вспыхнула она. — Это зло. Конвейер по уничтожению здоровья. Работать на них — всё равно что крутить гайки в адской машине. Совесть не позволит.

Знакомый посмотрел на неё долго, почти с уважением. Прищурился. Будто прицеливался.

— Лика, — тихо сказал он. — Вспомни математику.

— Ну?

— Смотри. Твоя «мягкость» для бизнеса — это минус. Ты — песок в смазке. Ты тормоз. А друзья твои — это плюс. Они горят, они строят. Если ты к ним придёшь: минус на плюс даст минус. Ты уничтожишь хорошее. Это будет грех.

Лика кивнула. Медленно. Не то соглашаясь, не то прислушиваясь к чему-то внутри.

— А теперь следи за руками. Пивная корпорация — это минус. Жирный, тяжёлый минус. Им нужна агрессия, скорость, нажим, чтобы заливать рынок этой дрянью. И вот туда приходишь ты. Со своими цветами, пирогами и «как ты себя сегодня чувствуешь». Ты не будешь вредить специально. Ты просто будешь собой. Ты сделаешь их… уютными. Минус на минус, Лика, даёт плюс.

Она замерла. Не моргала, не дышала. Если бы кто-то дёрнул штору, Лика бы свалилась со стула, потому что вся ушла внутрь себя — туда, где тихо, и где, как выяснилось, только что родился план.

Глаза у неё стали прозрачными и точными, как у хирурга, который внезапно понял, как вырезать опухоль без крови.

— То есть… — медленно сказала она, словно примеряя новое пальто. — Я могу быть не ошибкой системы. Я могу быть вирусом.

Знакомый кивнул. Почти торжественно. Если бы у него был меч, он бы посвятил её прямо там, среди кружек и кофе-лужиц.

— Вирусом добра, — сказал он.

— Ну ладно, — она залпом допила остатки кофе. Лицо скривилось, как у школьницы, которой налили водку «для храбрости». — Идём. Буду их троянской няшкой.

Пауза.

— Хотя подожди, — нахмурилась она. В Лике жила совесть, и она иногда просыпалась не вовремя. — А если я их развалю? Совсем. А люди? Те, кто не виноват?

Он рассмеялся. Не от злорадства — от нежности. Оттого, как же она всё-таки была настоящей.

— Лика, ты же не танк. Ты чайник с сиренью. Эта махина не рухнет от одного пирога. Просто будет гудеть потише. Ты — не конец. Ты — замедление.

Прошёл год.

Пивной гигант стоял на месте. Формально. На бумаге. Но воздух внутри стал другим. Тягучим, как сироп. Завод не закрылся. Продажи не упали в пропасть. Они просто перестали расти. А для корпорации, живущей исключительно расширением — стагнация это как зима для муравейника. Всё ещё шевелится, но уже без энтузиазма.

Эффект был невидимым. Как радиация. Никакой катастрофы, ни одного громкого провала, всё тихо и равномерно. Просто немного не туда, не так, не вовремя. И самое страшное — никто не мог найти, где сбой. Он был везде и нигде. Как утечка.

А у утечки, если присмотреться, было имя и фамилия.

В отделе маркетинга стали чаще откладывать срочные согласования. Не из вредности. Просто «Ой, сейчас не могу, у нас тут Лика принесла пирог, давай через полчасика». В продажах вошло в моду читать инструкции и «прояснять истинные потребности клиента». Цикл сделки вырос, но число скандалов упало. И как-то стало… тише.

Даже среди топов, вечно торопящихся, укоренилась странная привычка. Прежде чем орать и требовать, они вдруг спрашивали: «А как ты вообще?» И, что особенно странно, слушали ответ.

Злость ушла. А вместе с ней — деньги.

Генеральный директор нередко проходил мимо её стола. Смотрел на Лику — светлую, спокойную, поливающую фикус посреди стеклянной пустыни. Она улыбалась ему своей тёплой, небрежной улыбкой. Той самой, от которой хочется снять галстук, послать к чёрту совет директоров и уехать на рыбалку.

«Хорошая девочка, — думал он. — Безобидная. Хоть одна живая душа в этом террариуме».

Он не понимал одного.

Что эта «безобидная девочка» — самая эффективная диверсия в истории их рынка. Она разрушала Империю Зла самым страшным оружием.

Она просто делала её счастливой.