watcher27

Наверное, мне тогда было лет 6.

Просыпаюсь часа в три ночи от того, что у меня бегут сопли. Проснулся не сразу, в полусне вытирая нос одеялом, краем подушки (сейчас я так не делаю))). Проснулся окончательно, когда понял, что ИХ не остановить. Осень, полная тьма. Встал, свет в детской не включал, рядом спал старший брат. Двинулся на ощупь на кухню. Снял по пути с ручки шкафа марлю, при помощи которой папа гладил брюки. Тихонько, по стеночке, добрался до кухни. Там открыл воду, высморкался, умылся, вытерся полотенцем. И двинулся понемногу назад, прижимая к носу марлю. Потому что, черт, в носу будто кран прорвало. Когда я успел простудиться? Температуры, вроде, не ощущал, голова не болела. Сопли текут, не останавливаясь. И жидкие такие...

В своей комнате повесил на место марлю, постоял... И пошел в ванную, чтобы еще раз высморкаться. Дошел, просморкался, вытерся одним, вторым полотенцем. Вроде получше. Вернулся в кровать.

Не, течет еще. Чуть-чуть. Шмыгая носом и понемногу вытирая его краем одеяла, уснул.

Дурацкое ночное приключение.

Проснулся я от того, что меня, резко подняв и усадив на кровати, трясла за плечи мама. Глаза ее были круглые, и она что-то кричала. Папа и брат тоже были рядом. Они выглядели напуганными. Было уже светло.

- Лева! Что с тобой?!! - Наконец дошло до меня, что кричала мама.

- Как ты себя чувствуешь?!!

- Почему ты молчишь?!!

И прикаждой фразе она резко встяхивала меня. Так, что из головы вылетали остатки снов. Ну, молчал я, потому что еще не проснулся. Чувствовал бы я себя прекрасно, если бы не этот кипеш и не эта мозготряска.

- Хорошо, - наконец выдал я.

Мама меня обняла, и, по-моему, заплакала.

Папа щупал мой пульс и оттягивал пальцами веки.

- А ЭТО ЧТО? - Горестно вопросила мама и обвела рукой мою кровать.

Ёпть! Что это?!!

Вся подушка, одеяло, мои руки были в засохшей крови. Выглядело все очень жутко. Будто прямо здесь, на кровати, резали какого-нибудь дикого кабана, а он дико сопротивлялся. Будто на этой кровати была битва римских гладиаторов, как на картинке в учебнике истории, что у старшего брата, и как будто бой закончился тем, что они порезали друг друга на маленькие кусочки. Или будто кому-то спящему сунули в рот гранату с выдернутой чекой... прости господи, что у меня за фантазия...

Короче, МОРЕ КРОВИ.

Мало того, в засохшей крови были мои руки, лицо. Дорожки засохших кровяных капель показывали, как я метался из кухни в ванную и обратно в спальню, на ручке шкафа висела окровавленная марля, стены по направлению к кухне были в кровавых отпечатках детских ладошек, ванная и умывальник на кухне были в крови, а рядом висели кровавые полотенца...

А теперь представьте ужас мамы, которая встала рано, первой, как всегда, и отправилась на кухню... в ванную... и, наконец, в детскую (по кровавым следам), где и увидела меня, неподвижного (и довольно сопящего), на кровавом одре?!

Папа педиатр, он всех успокоил, разобравшись. Была у меня такая склонность в этот период — носовые кровотечения. Перепрыгаю, переволнуюсь, перегреюсь — и вот оно... Анализы всякие сдавали, все в норме. Потом само собой прошло.

И вылилось-то из моей носопырки, может, милиллитров 50 от силы, но эффект был грандиозный.

Маму кое-как успокоили, но у нее еще долго стояли «мальчики кровавые в глазах»..

Если вы не были в пивных города Кёльна,то скорее всего не знакомы с кёльнским пивом. А зря. Стоит попробовать. Пиво лёгкое, вкусное, подаётся в маленьких бокалах, пьётся быстро, а внимательный кельнер будет носить вам один бокал за другим, пока вы не накроете свой опустевший сосуд ладонью. А если ещё под рейнское жаркое...

Но рассказ не про пиво, а про случай чудесного исцеления, произошедший буквально у меня на глазах.

Бабушка моего соседа Юргена как-то лет десять назад тяжело заболела. Врачи подозревали рак и готовили старушку к худшему. Фрау Геллер лежала на больничной койке, ни с кем не разговаривала, худела, сохла, отказывалась есть и, главное, пить. На тумбочке в изголовье кровати всегда стояли бутылочки с соками и минеральной водой, но бабушка не проявляла к ним ни малейшего интереса. Ей что-то капали в вену, но всем было понятно, что воля к жизни в женщине, когда-то ставшей принцессой кёльнского карнавала, окончательно иссякла. Дети и внуки регулярно навещали больную в её персональной палате, а выйдя из больницы, тяжело вздыхали и мысленно делили наследство.

Однажды Юрген после тяжёлого трудового дня купил пару бутылочек пива, чтобы выпить дома под футбол, засунул их в карманы рабочего комбинезона и в таком виде заглянул в госпиталь проведать бабушку. Привыкнув к тому, что старушка не участвует в разговоре, он минут пять рассказывал бабке про свои дела, и вдруг уловил её крайне заинтересованный взгляд. Взгляд был прикован к карману, из которого торчало наружу горлышко пивной бутылки.

Недолго думая, внучёк вынул из кармана бутылку, зажигалкой содрал пробку, придал бабушке сидячее положение и приложил к её губам стеклянное горлышко.

Старушка присосалась к бутылочке, под тонкой кожей было буквально видно, как пиво полилось через пищевод в давно опустевший желудок. Бутылка быстро опустела. Юрген скормил бабушке вторую.

С этого дня фрау Геллер пошла на поправку. Постепенно она стала есть, но сок и воду по-прежнему игнорировала. Теперь вместо тумбочки в изголовье кровати стоял принесённый заботливым внуком маленький холодильник с кёльнским пивом. Через месяц врачи признали, что рака нет и не было, а мадам абсолютно здорова, и выписали её домой к радости всей её многочисленной родни.

С тех пор прошло десять лет. Фрау Геллер всё ещё жива и здорова и каждый день пьёт не меньше пяти бутылок кёльша.

А вот Юрген год назад в пьяном виде свалился с крыши и сломал обе ноги. Это он, по его словам, вместо кёльнского пива выпил дюссельдорфского. Непозволительная оплошность.

Жил-был художник один.

Жил он хоть и в центре современной Европы, но при этом достаточно бедно, как и полагается молодому дарованию слегка за сорок. Была у него мастерская в старой конюшне бабушкиной фермы, краски были, кисточки. Холсты имел. Всё как в известной песне. Не было лишь идеи. А без свежей идеи в наше непростое время тебя и за художника-то никто не примет, хоть ты урисуйся. У коллег по цеху идеи из задниц на бумагу краской брызжут, яица давно к брусчатке прибиты, двери горят, а наш горемыка всё только сознание расширяет и чуда ждёт.

Но кто ждёт, тот дождётся, и на нашего творца наконец снизошло. Вдохновил его весенний коронавирусный карантин. Это новое для всех событие ещё не нашло отражения в творчестве, и наш герой почувствовал свой шанс. В дальнем углу его мастерской-конюшни уже давно пылился десяток манекенов, подобранных им на помойке за магазином. Художник развил бурную деятельность и за неделю отыскал по разным свалкам ещё штук сорок пластиковых фигур. Затем он с помощью нанятых за бутылку пива подмастерьев обмотал манекены красно-белой сигнальной лентой, и в родительском грузовичке отвёз их в соседний город, где расставил толпу своих мумий на главной площади.

Инсталляция, надеюсь я правильно подобрал слово, получилась интересной. Толпа манекенов на площади вызвала живой интерес прохожих. Художник с важным видом расхаживал между фигурами и давал пояснения. С его слов выходило, что обмотанные сигнальной лентой куклы символизируют разобщённость и взаимное недоверие людей в период эпидемии. Люди с удовольствием фоткались со странными монстрами и выставляли селфи в Инстаграме.

Назавтра куклы оккупировали соседний городок. О художнике написала местная газетёнка. Процесс пошёл.

За полгода грузовик с манекенами успел побывать во всех уголках Германии. Куклы выстраивались перед Рейхстагом и на берегу Северного моря, они стояли в центре Мюнхена и на набережной в Гамбурге. О художнике заговорили...

Примерно к сентябрю тема себя исчерпала. В октябре пошла вторая волна, но красно-белое воинство уже не вызывало прежнего интереса.

Наш художник, который успел привыкнуть к некоторой известности и даже замахнулся на кое-какие гранты, ненадолго впал в ступор, из которого его вскоре вывела телепередача о домашнем насилии. Никогда не знаешь, откуда придёт вдохновение.

Он кинул клич в интернете, нашёл ещё тридцать женских манекенов, ободрал красно-белую ленту с летних карантинниц, обмотал всех своих пластмассовых баб жёлтой плёнкой и погрузил в грузовик.

Назавтра армия желтопузых амазонок стояла на площади соседнего города, символизируя борьбу с насилием в семье.

На очереди были Берлин и Ганновер.

Вскоре его заметили феминистки, и выделили жирный грант на развитие актуальной темы. Жизнь удалась.

Впрочем, мужские и детские фигуры наш герой выбрасывать тоже не спешит. Кто его знает, что там завтра по телеку покажут.

Меня недавно пригласили поиграть в мафию. Это, кто не знает, такой способ коллективного убийства времени. Город засыпает, просыпается мафия...

Когда отказывался от столь заманчивого предложения, вспомнил, что мне уже доводилось играть в мафию, но это была совсем другая игра.

История случилась со мной в Бонне лет двадцать тому назад. Я в то время получал второе высшее, активно занимался спортом и много общался с такими же любителями потягать гантели. Но, будучи в душе нежным ботаном, дружил и с хорошими интеллигентными очкариками. Самым большим задротом из моих тогдашних знакомых был некий Лёва, преподаватель философии в боннском универе. Тощее тело, нечёсаные космы на слишком умной голове и огромные с толстенными стёклами очки делали его настолько странным на вид, что как-то турецкие вышибалы не пустили его на русскую дискотеку, посчитав слишком похожим на маньяка.

И вот этот самый Лёва переехал с женой и пятилетним сыном в новую квартиру. Центр города, хороший крепкий дом, невысокая квартплата... Все эти достоинства напрочь перечёркивало наличие этажом ниже омерзительных соседей. Пожилая немецкая пара откровенно издевалась над соседями сверху, вызывая полицию по пять раз в день. То ребёнок слишком громко играл, то телевизор им мешал, то ещё что-то. По ночам Лёва терпел до последнего, потом, когда ждать становилось невозможно, на цыпочках пробирался в туалет, справлял нужду, спускал воду и обреченно садился на кухне ждать полицейский наряд. Ждать, как правило, приходилось не слишком долго. Это были ещё относительно спокойные времена, и скучающие полицаи рады были отреагировать на каждый ночной вызов.

Как бороться с этим соседским беспределом было совершенно непонятно.

Однако после трёх бессонных ночей подряд Лёва напряг свой философский мозг и выдал идею.

- Ты понимаешь, - радостно кричал он мне в телефон, - я тут подумал, чего эти бюргеры боятся, и я-таки понял. Русской мафии! Вот кто их должен приструнить.

- Какая мафия, Лёва? - попытался возразить я. - Ты не в Москве, не на Брайтоне и даже не в Берлине. Где ты её возьмёшь?

- Я всё продумал, - заявил философ, - только ты должен мне немного помочь.

Назавтра во двор лёвиного дома, бибикнув для привлечения внимания, въехали два чёрных автомобиля, из которых наружу выбрались крепкие мужчины восточноевропейского вида в спортивных костюмах и кожаных куртках. Любопытные жильцы прильнули к оконным стёклам. Из подъезда на полусогнутых ножках выбежал Лёвушка, угодливо пожал протянутые ему сильные руки и начал на русском языке что-то объяснять главарю, периодически тыкая пальцем в окна третьего этажа, в которых виднелись белые от ужаса лица ненавистных соседей. Спортсмены хмурились и недобро кивали, а затем похлопали Лёвчика по плечу, сели в машины и выехали со двора. Лев посмотрел в сторону соседей, победно улыбнулся и пошёл домой.

По словам Лёвчика с того самого дня его семья жила спокойно года два, пока весь их дом внезапно не сгорел. Но "русская мафия", состоявшая из двух врачей, экономиста, архитектора и трёх инженеров к этому пожару отношения не имела. Это я вам как главарь банды говорю. Авторитетно.

Моя подруга Нина руководит отделом в одной очень хорошей немецкой госструктуре. Организация эта, как и полагается в наше время, абсолютно толерантна не только к сексменьшинствам, но и к инвалидам. В том числе к инвалидам по части психики.

У Нины в отделе есть замечательная сотрудница официально больная на всю голову и потому абсолютно неувольняемая.

В теории звучит довольно неплохо, но на практике весь отдел каждое утро с ужасом ждёт, в каком настроении заявится на работу фрау Шиз. Если настроение более или менее, то тётенька запирается в своём единственном в отделе личном кабинете, выходя оттуда только для встречи с психологом, которого ей предоставляет работодатель, но если фрау не в духе, то работа всего отдела прерывается её фееричными выступлениями со слезами, швырянием во все стороны рабочих документов, обвинениями коллег в моббинге и прочими милыми шуточками. Происходит это регулярно, а уволить её, повторюсь, нельзя, так как толерантность.

Нина, пытаясь хоть как-то наладить работу отдела, предложила фрау Шиз перейти на хоум-оффис, на что та ответила отказом, так как общение с коллегами - единственное, что держит её на плаву. Узнав об этом, коллеги впали в коллективную депрессию и начали искать вакансии в соседних отделах.

И вдруг где-то в конце августа фрау Шиз придя на работу не заперлась как обычно в своём кабинете, а присоединилась к пьющим кофе коллегам и даже мило поддержала беседу, чем привела всех в состояние шока. В тот день отдел впервые за несколько лет работал без происшествий. Назавтра чудо повторилось и продолжалось четыре дня подряд. На пятый день фрау Шиз выдала-таки очередной приступ, но после выходных снова была мила и адекватна.

Путём аккуратных расспросов коллеги выяснили причину перемен.

Оказалось, в доме фрау Шиз, которая жила одна без родни и друзей, неизвестно откуда появилась тощая диковатая одноглазая кошка. Где она жила до этого неизвестно, просто однажды субботним утром фрау Шиз обнаружила её сидящей на подоконнике в кухне. Единственный глаз смотрел прямо в больную душу и требовал любви и вискаса. И того и другого киса получила с избытком, в связа с чем решила задержаться в гостях на неопределенный срок. В ночь с воскресенья на понедельник кошка пришла в постель к фрау Шиз, легла в ногах и сладко заснула. Что удивительно, эту ночь несчастная женщина впервые за много лет проспала без обычных кошмаров, а на следующий день почувствовала себя вполне здоровой. С тех пор так и повелось, если киса спала в кровати, всё было прекрасно, но, стоило кошке переночевать в другом месте, как приступы моментально возвращались.

Вот уже три месяца работа целого отдела серьёзной немецкой государственной организации напрямую зависит от прихотей какой-то дворовой кошки. Это, согласитесь, многое объясняет.