user11234344

Последние несколько лет тема подростковой беременности в России перестала быть исключительно социальной проблемой — она все чаще звучит в медиа и политической повестке. Государство говорит о поддержке несовершеннолетних матерей, регионы вводят выплаты школьницам и студенткам, а на телевидении продолжают выходить проекты, посвященные раннему материнству. Один из самых заметных — шоу «Мама в 16», ранее известное как «Беременна в 16».

Изначально программа воспринималась как предостережение: показать, к чему приводит незапланированная беременность в подростковом возрасте. Но со временем у нас возник вопрос — действительно ли шоу работает как профилактика или же оно формирует совершенно иной эффект? 🧐

«Мама в 16» выходит на телеканале «Ю», который вещает круглосуточно и доступен без возрастных ограничений. Это значит, что аудитория проекта — не только взрослые, но и подростки, для которых истории героинь становятся частью повседневного медиапотребления. Формат реалити предполагает максимальную «жизненность»: зрителю показывают отношения с родителями, конфликты с партнерами, страхи, слезы, а затем — рождение ребенка и финал, который чаще всего выглядит обнадеживающе (однако, кому как).

Однако за этой кажущейся искренностью скрывается совсем другая реальность.

Чтобы попасть в проект, девушка должна пройти кастинг — заполнить анкету на официальном сайте телеканала или быть найденной редакторами в социальных сетях. По словам бывших участниц, продюсеры активно мониторят тематические группы во «ВКонтакте», где легко отследить беременных подростков и оценить их социальное окружение. На кастинговых сайтах обещают гонорар от 30 тысяч рублей, но точная сумма заранее не называется.

Реальные цифры становятся известны уже после съемок. Так, участница первого сезона Лидия из Иркутской области рассказывала, что получила около 200 тысяч рублей и потратила их на улучшение жилищных условий. А Евгения из Барнаула, героиня второго сезона, в недавнем интервью призналась: ее гонорар был меньше 100 тысяч рублей. Разброс значительный, и критерии формирования выплат остаются непрозрачными.

Не менее любопытно и то, как именно снимается шоу. Одна из бывших участниц призналась, что значительная часть сцен, якобы снятых «до беременности», записывалась уже после родов. Родственникам и близким приходилось буквально играть самих себя: заучивать реплики, воссоздавать конфликты и разговоры, которые либо происходили иначе, либо не происходили вовсе. Весь съемочный процесс занял около 11 дней — вместо девяти месяцев, которые видит зритель.

Некоторые факты биографии также редактируются в угоду драматургии. Та же Евгения рассказывала, что в выпуске ее представили жительницей Иркутска, хотя всю жизнь она прожила в небольшом поселке и ездила учиться в другой город. По ее словам, это было решением режиссеров — «так звучит лучше». Закадровый текст с ней не согласовывали, а отношения с приемной матерью, показанные как теплые и доверительные, в реальности были куда сложнее. Даже биологический отец ребенка в кадре оказался актером — настоящего молодого человека девушка отказалась привлекать из-за агрессии и унижений с его стороны.

Ева из Брянска.

На фоне этих признаний особенно показателен свежий кейс Евы — одной из самых обсуждаемых участниц «Мамы в 16», выпуск с которой вышел всего несколько недель назад. В шоу ее жизнь подается как череда драматичных, но преодолимых испытаний. Однако если посмотреть на ее социальные сети, становится очевидно: вся публичность Евы сегодня напрямую завязана на участии в проекте и теме материнства. Она активно демонстрирует ребенка, ведет приватные каналы, проводит стримы и фактически монетизирует внимание аудитории.

Мы проанализировали комментарии под ее публикациями и пришли к выводу, что без шоу этой популярности попросту не существовало бы. Более того, сама Ева охотно поддерживает интерес к своей истории, понимая, что именно образ «мамы из телевизора» сегодня является ее главным ресурсом.

Возникает закономерный вопрос: где проходит граница между рассказом о сложной жизненной ситуации и ее превращением в товар? И не становится ли подобная медийность формой косвенной пропаганды подростковой беременности?

Мы пытались связаться и с другими героинями проекта — писали им в Telegram и Instagram* (принадлежит Meta, запрещеноой в РФ), отправляли заявки, в том числе с фейковых аккаунтов. Ответа мы не получили. Возможно, девушки действительно заняты воспитанием детей, а возможно — не готовы возвращаться к опыту, который когда-то был показан всей стране.

Контекст вокруг шоу тоже меняется.

В феврале 2024 года проект был переименован из «Беременна в 16» в «Мама в 16». Это решение появилось не на пустом месте. Ранее шоу подверглось резкой критике со стороны политиков, которые говорили о недопустимости «нормализации подростковой беременности» в медиа. Заместитель председателя комитета Совета Федерации по социальной политике Юлия Лазуткина прямо указывала на проблему формата, а депутат Госдумы Виталий Милонов называл раннюю беременность чрезвычайным происшествием и призывал запретить передачу.

Тем не менее шоу не исчезло — оно просто сменило название и тональность. В условиях, когда на федеральном и региональном уровнях все чаще говорят о стимулировании рождаемости, проект органично вписался в новую реальность. Теперь акцент делается не на беременности, а на материнстве — более «позитивном» и социально одобряемом образе.

Проблема в том, что за этим позитивом теряется главное. Почти каждый выпуск заканчивается хэппи-эндом: несмотря на конфликты, бедность, отсутствие поддержки, героиня рожает, а жизнь будто бы налаживается. Контрацепция упоминается вскользь или не упоминается вовсе. Аборты подаются преимущественно через моральную оценку, без разговора о психологических и медицинских последствиях для самой девушки.

В итоге проект, который изначально должен был, кажется, предостерегать, все чаще внушает другую мысль: если ты родишь, то справишься. Государство поможет, аудитория поддержит, а медийность может даже принести доход. И именно это — главный вопрос, который остается после нашего расследования. «Мама в 16» — это разговор о реальных проблемах подростков или красиво упакованный продукт, который подстраивается под новую демографическую повестку? Ответ на него зрителю предлагают найти самостоятельно. Но для этого важно хотя бы понимать, что остается за кадром.

Авторы: Еременко Екатерина, Мирко Алина, Яримова Алина

Современный медиапространство России — это любопытный гибрид почти «традиционного» телевидения и стремительно развивающегося цифрового медиа. Представьте: бабушка вечером по-старинке включает телевизор, а внук параллельно просматривает каналы в Telegram и смотрит видео в TikTok. Такой медиамикс — реальность российского медиапотребления последних лет.

Телевидение остается монументальной платформой: почти 97% россиян смотрят ТВ хотя бы раз в месяц, согласно Mediascope. При этом формат просмотра уже давно перестал быть линейным: телевизионные программы смотрят не только на ТВ, но и в интернете, ежедневно до 57% аудитории выбирают именно цифровой доступ к эфиру. «Классика» телевидения — сериалы и развлекательные шоу — удерживают внимание большинства, но вклад новостного и политического контента постепенно растет по мере взросления аудитории.

Однако за этими тенденциями скрывается мощное цифровое движение. Интернетом хотя бы раз в месяц пользуются около 85 - 92% россиян. Среднее время, проведенное онлайн, приближается к 5 часам в день, и значительная часть этого времени уходит на видео и мессенджеры. В том числе 20% интернетного времени приходится на видеоконтент, что позволяет думать, что платформы вроде YouTube у россиян в фаворе.

Что касается медиабизнеса, рынок тоже испытывает динамичные изменения. Основные бюджеты перераспределяются в сторону цифровых медиа: доля интернет-рекламы превышает 50% общего рынка, а видеореклама и аудио показывают устойчивый рост. Ретейл-медиа (реклама внутри маркетплейсов) — один из самых быстрорастущих сегментов: в 2024 году его объем превысил 200 млрд рублей, а прирост достигает +40 % в год.

👉 Кстати! Крупные холдинги продолжают контролировать ТВ-пространство. Например, Национальная Медиа Группа остается ключевым игроком, владея такими популярными каналами, как «Первый канал», СТС и «РЕН ТВ».

Здесь важно отметить одну тенденцию: аудитория не столько исчезает с одной платформы, сколько распределяется между сотнями нишевых и тематических пространств. Сайты устаревающих таблоидов фиксируют падение посещаемости, что может объясняться переходом части аудитории в социальные сети, Telegram-каналы и мессенджеры как источник информации, не требующий обязательного просмотра ТВ или посещения сайтов СМИ.

Медиасреда России в 2025 году — система с сильной основой (телевидение) и быстро растущим цифровым сегментом, где для успеха требуются кросс-платформенный подход, гибкие стратегии контента и умение адаптироваться к постоянным изменениям в медиаповедении аудитории.

Открыв приложение банка в начале месяца, на секунду зависла: большие суммы ушли на еду. Не на продукты, не на доставку — а просто на кафе, перекусы и кофе между парами. Стипендия в этот момент выглядела как мифическая сумма (🤭), которая существует где-то на экране, но не в жизни. Я решила проверить, только ли у меня так или все мы просто тихо спонсируем общепит, и провела мини-опрос среди своих студентов.

Больше половины опрошенных студентов тратят на еду вне дома от трехсот до пятисот рублей в день, почти треть — меньше, но тоже незначительно, а около десяти процентов вообще не следят за суммой. Если перевести все это в месячную сумму, выходит около девять - десять тысяч рублей. При этом почти все отмечали одно и то же: готовить некогда, в столовой стало дорого, а сэндвичи в кафе — «не сильно хуже домашнего».

Но настоящие расходы рождаются не из обедов, а из мелочей. Кофе перед парой, шоколадка на ходу, перекус между семинарами и лекциями — и вот за день уходит около пятисот рублей, хотя кажется, что ты просто «ничего не ел». 68% опрошенных признались, что не считают такие траты вообще, пока не откроют «Историю операций».

Некоторые все же пытаются «выживать», но по-своему. Кто-то приносит еду из дома в контейнерах, кто-то ищет скидки в приложениях, кто-то договаривается с друзьями и заказывает на всех. Но, кажется, суть не только в экономии. Еда для студентов давно стала не просто «топливом», а неким ритуалом. Встретиться после пары, посидеть с ноутбуком, сделать проект под шум кофейной машины — это уже не трата, а привычный фон повседневности.

И все-таки, когда кофе и булочка стабильно вытесняют стипендию из кошелька, поневоле начинаешь думать, что термос и домашняя паста — не такой уж пережиток прошлого 🫱🏽‍🫲🏾

Когда-то, чтобы почувствовать себя уже действующим журналистом, нужно было попасть на стажировку или сразу на работу в редакцию. Сейчас — достаточно создать телеграм-канал. Для студентов журналистики это не просто всеобщий тренд, а целая альтернатива классическому пути: вместо практики в издании — самостоятельное медиа в телефоне. Телеграм стал пространством, где рождаются новые формы журналистики, без планерок, шеф-редакторов и аккредитаций.

📩 В то время, как на факультетах журналистики объясняют, как устроена структура классических новостей, как согласовывать текст и держать баланс между фактами и мнением, студенты в телеграме запускают каналы, где обсуждают университет, политику, медиа и, конечно, саму журналистику. Здесь нет верстальщика и выпускающего редактора, но есть постоянные подписчики, обратная связь и чувство реального медиапроцесса.

Телеграм дает иллюзию полной свободы, но вместе с ней — такую же, как и везде, ответственность. Если в редакции за фактчекинг отвечает целая команда, то в студенческом канале ответственность за каждое слово лежит на его создателе.

Согласно данным Mediascope, опубликованным в январе 2025 года, аудитория телеграма в России оценивалась в 90,57 млн человек в месяц (~73,6 % населения). Молодые пользователи все чаще воспринимают канал не просто как мессенджер, а как «редакцию в телефоне», где можно узнавать новости и участвовать в их обсуждении. Для студентов это пространство оказалось идеальным: без барьеров, без формальных рамок и с моментальной реакцией аудитории.

Но за свободой приходит и хаос. Телеграм не проверяет источники, не требует стандартов, не редактирует тексты. В итоге граница между блогом и журналистикой становится почти незаметной.

Часто слышу фразу:

Если у тебя есть сто подписчиков — это уже СМИ.

На первый взгляд в этом есть своеобразная романтика, но на деле — вопрос об ответственности. Когда любое сообщение может стать новостью, важно помнить, что журналистика начинается не с поста, а с проверки информации и источников.

💌 В университетах пока нет предмета «телеграм-журналистика», но, кажется, это лишь вопрос времени. Мы все чаще учимся не у преподавателей, а у алгоритмов и реакций людей в комментариях. И, возможно, это не так уж плохо. Потому что в телеграме, как нигде, видно: журналистика — это не просто должность, а способ видеть, думать и формулировать. Даже если вместо выпускающего редактора у тебя просто кнопка «опубликовать».

Кстати! Не забудьте подписаться на мой телеграм-канал о музыке 🌷

Сегодня студенты ждут от учебы не зачетов и красных дипломов, а конкретных умений. Они хотят понимать, что именно пригодится им в профессии и как этому научиться. Работодатели в ответ кивают: важны навыки, но без базового образования никуда. Между этими позициями — преподаватели, которые пытаются соединить теорию с практикой, традиции с ожиданиями нового поколения. Мы посмотрели, что происходит на стыке этих миров — и почему диплом перестает быть конечной целью современной молодежи.

Согласно опросу, проведенному среди студентов РАНХиГС, 72% участников в первую очередь хотят получить от обучения навыки, а не диплом. Для сравнения: лишь 46% респондентов отметили диплом как приоритетную цель, а 6% признались, что пока не знают, чего ждут от учебы.

При этом 78% студентов уверены, что понимают, какие именно компетенции им нужны, но реальные занятия лишь частично соответствуют этим ожиданиям: так ответили 76% опрошенных. Еще 22% считают, что система обучения не отражает потребности рынка, и 12% признали, что академические курсы полностью дают необходимые навыки.

Похожая ситуация и с организацией учебного процесса: только 15% студентов удовлетворены тем, как он выстроен, тогда как 61% выбрали ответ «частично», а 31% признались, что недовольны системой полностью.

Можно получить диплом, даже красный диплом, но не уметь совершенно работать. Вас с удовольствием возьмут в какое-нибудь СМИ, вы придете на работу: неделя, две, другая и ваш работодатель поймет, что вы, собственно, ничего не умеете, и вас нужно всему учить, — отмечает преподаватель кафедры дизайна и медиакоммуникаций РАНХиГС Александр Кожемякин, — Многие раньше начинали без диплома: со школьных газет, потом работали в заводских многотиражках, набивая руку, набирая компетенции. А потом уже переходили, становились профессиональными журналистами».

Александр Кожемякин приводит собственный пример: по образованию он биохимик, но благодаря накопленному опыту и практическим умениям смог построить карьеру в журналистике и сейчас преподает студентам основы профессии.

Проблема, о которой говорит преподаватель, перекликается с мнениями представителей рынка труда. Работодатели из самых разных сфер — от госструктур до спорта и финансов — признают, что идеального кандидата формирует не один критерий, а сочетание образования и компетенций.

Так, Александр, сотрудник Роскадастра, считает, что «разговоры о ненужности диплома — преувеличение»:

Я занимаю должность во многом благодаря тому, что когда-то получил журналистское образование. Это было решающим фактором при приёме на работу. Диплом по-прежнему экстремально важен, особенно в столицах. Но soft skills — это вторая сторона медали: умение работать в команде, быть чутким и продуктивным — не менее важно.

Другие эксперты видят приоритет в практических умениях. Сергей из футбольного клуба ЦСКА подчеркивает:

Мы прежде всего смотрим на навыки — важно, что человек умеет и как может применить это на практике. Диплом тоже играет роль, но уже второстепенную.

Похожего мнения придерживается и Дарья, представительница компании ДОМ.РФ:

Диплом — неотъемлемая часть, но работать будет человек с навыками. Поэтому я бы сказала, что все взаимосвязано: без диплома не было бы и самих навыков, но решающее значение имеет практика.

Иван из Рослесинформа видит ситуацию как «двойственную»:

В нашем учреждении без профильного диплома не возьмут, но и просто корочки недостаточно. Сейчас часто бывает наоборот: диплом есть, а знаний нет. Поэтому дилемма остается, хотя без диплома все же лучше не пытаться.

С точки зрения бизнеса всё зависит от сферы, говорит Екатерина, представительница одного из российских банков:

В IT мы оцениваем проектный опыт и инициативность — диплом не решает. Но в юриспруденции, маркетинге или финансовом секторе формальное образование по-прежнему весомо.

А вот Екатерина из Шереметьевской таможни подчеркивает баланс:

Диплом важен — особенно из престижных вузов, в том числе РАНХиГС. Но мы смотрим на реальные профессиональные навыки: часто именно они определяют карьерное продвижение.

По данным исследования, опубликованного «Ведомостями», почти 30% российских студентов хотели бы самостоятельно выбирать дисциплины для обучения. Эксперты отмечают растущий запрос на персонализацию и гибкость в высшей школе. Результаты опроса среди студентов РАНХиГС подтверждают эту тенденцию: будущие специалисты все чаще воспринимают университет не как формальный институт, а как пространство для «самонастройки» — место, где диплом и навыки должны работать не порознь, а вместе.

Материал подготовили студенты РАНХиГС: Алина Мирко, Екатерина Еременко, Алина Яримова, Дмитрий Жириков