Osama24

Подскажите, что за гнездо под наклейкой у пульта от тв самсунг

Я нашёл её в подвале офиса — маленькую, испуганную, но с таким взглядом, будто она уже знала, что я не смогу пройти мимо. «Тень» — так я её назвал, потому что она всегда была рядом, как тихий спутник, который не требует внимания, но всегда напоминает о себе.
Два с половиной года она была моим коллегой. Её клетка стояла на столе рядом с монитором, и она часто выбиралась оттуда, чтобы устроиться на клавиатуре. Я ругался, когда находил её следы на кнопках, но она смотрела на меня своими блестящими глазками, будто говорила: «Ну что, опять твой код не работает?»
Тот случай, когда она «напечатала» скрипт, стал легендой в офисе. Я отошёл на пять минут, а вернувшись, обнаружил, что она умудрилась запустить программу, которую я писал неделю. Коллеги смеялись: «Тень — наш новый junior developer». Она сидела на клавиатуре, гордо подняв нос, будто знала, что совершила нечто великое.
Её уход был болезненным. Она проглотила USB-кабель, и я не успел её спасти. Последние часы она провела у меня на руках, тихо и спокойно, будто понимала, что её время подошло к концу.
Я похоронил её под окном офиса. На могилку положил кусочек клавиатуры — как память о её «программистских» подвигах.
Спасибо, Тень. Ты была моим напоминанием, что даже в самом маленьком существе может быть огромная сила. Что иногда нужно просто лечь на клавиатуру и посмотреть, что из этого выйдет.

Отсюда

Еще больше историй о большой любви, ласке, преданности и горечи потери тут

Она вошла в мою жизнь тихо, будто тень, вынырнувшая из подземелья метро. Холодный вечер, промозглый ветер, а она — комочек дрожащего пепла с глазами, в которых читались целые миры. Я не спасала её. Это она спасла меня от тишины одиноких вечеров.
Семь лет её присутствие наполняло квартиру незримыми нитями. Клубок, который она гоняла по полу, казалось, вязал нашу общую историю: петля за петлей, пока я шила, а она кружила вокруг, словно пыталась сплести невидимый ковёр. Телевизор стал её горным пиком — там, на вершине, она дремала, как древний дракон, охраняющий покой.
Она не любила одиночество. Когда я читала, её лапы топтали страницы, оставляя следы-закладки. А её игра в прятки с очками… Каждое утро — квест: искать их среди фикусов и герани. Я ругалась, а она смотрела с подоконника, будто говорила: «Нашла? Значит, день начнётся правильно».
Последние недели её шаги стали тяжелыми. Она всё реже забиралась на свой «пик», всё чаще лежала у моих ног, свернувшись клубком. Но даже тогда, когда боль скручивала её, она находила силы ткнуть носом в мою ладонь — безмолвное «не бойся».
Она ушла, как жила — без пафоса, будто притворилась спящей. Но теперь тишина в квартире звенит громче. Телевизор молчит. Клубок ниток размотался до конца.
Спасибо, Смоки. За то, что научила меня видеть жизнь в мелочах: в танце пылинок под лампой, в шелесте ниток, в узорах на заиндевевшем стекле. Ты была моей немой поэзией.
Очки теперь всегда на месте. Но я всё равно заглядываю в горшки — вдруг там осталась частица твоей шальной души.

Отсюда

Еще больше историй о большой любви, ласке, преданности и горечи потери тут

Пушистый ком с глазами цвета речного льда — тогда, двенадцать лет назад, мы и не думали, что этот щенок перевернёт наше понимание верности. Его выбрал наш сын: упёрся пальцем в стеклянный вольер и сказал: «Он будет моим братом».
Айс вырос в стражника. Калитка стала его святилищем — он сидел там часами, провожая взглядом каждую машину, словно мир за забором был враждебным королевством, а он — его непримиримый рыцарь. Утренняя газета, которую он терпеливо тащил с крыльца, казалась нам смешной данью его воображаемому долгу. Но со временем мы поняли: это был его ритуал. Как часы, которые нельзя перевести назад.
Он умел быть невыносимым. Тот побег к соседям за колбасой… Мы искали его весь вечер, а он вернулся сам — с кусочком сервелата в зубах и виноватым взглядом. Сын смеялся: «Он как Робин Гуд, только ворующий для себя». Но после этого Айс три дня сторожил их дом, будто пытался замолить грехи.
Рак подкрался тихо. Сначала он стал медленнее подниматься по лестнице, потом перестал встречать газетчика. Но даже когда боль скручивала его, он умудрялся махать хвостом, услышав скрип калитки. В последнюю неделю он ложился у порога, уткнув нос в щель под дверью, словно ловил запахи ветра, который больше не мог обнимать.
Мы похоронили его под старой яблоней — там, где он гонял воробьёв. Сын положил в могилу ту самую колбасную обёртку, которую когда-то нашёл в траве.
Спасибо, Айс. Ты научил нас, что преданность — это не крики на чужаков, а молчаливое стояние у двери, даже когда за ней — пустота. Что радость может быть в куске колбасы, а достоинство — в умении уйти, не обернувшись.
Калитка теперь скрипит громче. Но мы не смазываем петли — вдруг это он, невидимо, всё ещё проверяет свой пост.

Отсюда

Еще больше историй о большой любви, ласке, преданности и горечи потери тут