Я ещё в детстве догадался, что на ноль делить можно. Не то, чтобы прям уверен был. Нет. Я нутром это почувствовал. Однажды я спросил у матери, мне было тогда лет 7, не больше: "а это правда, что взрослые люди умеют делить на ноль?" Она сразу изменилась в лице. Покраснела, в её глазах появилось чувство страха, даже стыда. Она долго не знала что мне ответить, подумала минуты две, а затем, нерешительно, очень сухим тоном отрезала: "нет, не правда, на ноль делить нельзя и никогда не пытайся, я запрещаю тебе!" Я был удивлен, никогда не видел её в такой растерянности. После нашего разговора она зашла в кабинет отца. Там они о чем-то громко спорили. Я решил подслушать у двери. Отец говорил о том, что каждый ребенок вправе знать, что на ноль делить можно, но рановато в его возрасте. Мать же, стояла на том, что дети и думать об этом не должны, просила спрятать подальше какие-то журналы. Я долго не вспоминал об этой сцене, но по ночам, почти каждый день, начал ловить себя на мысли о том, что хочу, очень хочу делить на ноль. Я ещё не знал зачем, что это дает. Просто хотел и все. В своём воображении я воскрешал различных, понравившихся мне персонажей кино, знакомых детей, некоторых знакомых взрослых и представлял как я делю на ноль с ними. Воображал зеленую-зеленую доску, пытался почувствовать как мой неумолимый мел скребет о её девственную поверхность, как я ощущаю его вибрации в своих пальцах. Приятный трепет на лицах тех, кто смотрел как я делю на ноль. Все это с каждым годом все ярче и ярче вгрызалось в мои ночные сны. Кульминацией всех этих сладких мук стало то, что проснувшись поздно днем, я обнаружил в своей крепко стиснутый руке карандаш, а на листке лежащим поверх одеяла была неудачная попытка поделить на ноль не зная соответствующих формул. Однажды утром, когда отец уходил на работу, я увидел, что он не закрыл свой личный шкафчик. Мать тоже была на работе, поэтому, я, испытывая необычайный трепет во всем своем теле, решился приоткрыть дверцу в доселе неизвестный для меня, взрослый мир. Там валялась огромная куча уже известных мне вещей, книг, но в самом низу, словно специально запрятанные, вожделенной стопкой лежали красочные журналы. Достав их, трясущимися от волнения руками, я приоткрыл первую страницу. Да это был "математический понедельник", самый математический журнал из всех, что тогда продавали. На обложке была изображена самая интересная формула месяца, во всей своей красе, лишь некоторые части её были слегка прикрыты, чтобы заинтересовать покупателя. Это была формула деления на ноль!!! Да, я схватил эти журналы, взял со своего столпа пачку бумажек, закрылся в туалете, достал свой маленький кохиноровский карандаш и делил, делил на ноль! Несколько часов, без устали. Когда на меня налегла усталость, я был в легком разочаровании, которое смешалось с неимоверно горькой обидой на родителей. Почему, почему взрослые скрывают это? Почему прячутся как какие-нибудь постыдные грабители? До их прихода я избавился от всех улик, сложил журналы на прежнее место. С тех пор я не переставая делил на ноль каждый день. Учил делить на ноль всех своих друзей (за что мне не раз попадало). И когда отец, через много лет, после 17-го моего дня рождения посадил меня в машину и куда-то повез, я уже обо всем догадывался. Я видел все по его лицу. И точно. Машина остановилась перед техническим университетом, на пороге нас ждала молоденькая девушка с бледно голубыми виноватыми глазами. Перед тем как выйти отец сказал мне, чтобы я ничего не говорил об этом матери. Что так надо. Так поступают все хорошие отцы. Мы вышли, девушка подошла к нему. Она была математиком. Он сунул ей в руку пачку денег, она спрятала их не считая, её щеки залились краской. Отец шепнул ей на ухо, достаточно громко, так, что я мог услышать: я хочу чтобы ты научила моего сына делить на ноль. Она потупила глаза и поманила меня за собой в классную аудиторию. Туда, в этот взрослый мир. Мир, в котором я, в тайне от всех, жил уже так много лет. Или, правильнее сказать, мир, который уже так давно жил во мне.
