"С Музой в темноте"⁠⁠

Во всем районе вырубился свет.

Как водится, в этот момент полностью разрядился телефон и сели батарейки у фонарика. С трудом, наощупь, я нашла в ящике стола огарок свечи, кое-как его закрепила — и стал свет. Тусклый, неверный, с длинными тенями по стенам. Как в детстве.

Огарок чадил на кухне, и я подсела к столу, взяв с собой пачку бумаги и ручку. Надо писать рассказ. Что еще делать?..

И вот – я сидела почти в темноте, пила разведенный чуть теплой водой растворимый кофе, и пыталась писать. Изо всех сил пыталась.

Все темы я уже до этого перебрала – про чертей, про кикимор, перемещения во времени, китайских призраков, ходячих мертвецов и собственное детство. Ничего не осталось. Не про свечку же эту писать?.

С другой стороны стола покашляли.

— Привет, – сказала я, – ты вовремя. Говори.

— Что тебе говорить?

— О чем писать. У меня кризис.

Раздался весьма неприятный смех. С другой стороны на меня смотрел горящий глаз; второй перетягивала повязка. Горбатый нос в неверном свете казался еще больше, чем всегда. Огромные ладони, похожие на пауков лежали на столешнице. Да, и ни белой накидки, ни арфы. Лишь клюка, прилоненная к столу.

— И что мне тебе подсказать? Очередную тему про мертвяков?

— Ты же знаешь, я люблю писать про них. Детские травмы и все такое.

— Пиши про живых. Хотя... Я тебя знаю. Опять скатишься и будешь писать про фриков. Тебе же никогда нормальное не нравилось, девиации подавай.

— Что сделаешь. Такой выросла. Сам знаешь, почему так.

— Да уж.

Старик поднялся, взял себе кружку налил себе воды, снова сел. Я в это время рисовала на своих листочках.

— Я не знаю, чего ты паришься. Столько тем...

Я скривилась.

— Я люблю писать хоррор, страшилки. А тут в мире такое творится, что мои рассказики выглядят бледной ветошью. А хайпить на этом я не буду. Это отвратно.

— А помнишь, года два назад, ты писала про смелых почтальонов в зомби-апокалипсисе? Хорошо ж пошло. Продолжила бы.

— Ну, нет. "Дело Почтовое" я продолжать не буду. Из уважения к памяти Артемки. Да и тоже... Хайп получается, на этом долбанном вирусе, хоть про него тогда и не слышали. Но даже два года назад, это была очень вторичная тема.

— Как хочешь. Пиши тогда про глупых блогерш.

— Я не буду хайпить, сказала же.

— Пиши про тех, кто хайпит.

— Хайпить на тех, кто хайпит на глупых блогершах? Это какая-то отборная ебень.

— Вечно тебе все не так.

Старик помолчал, глядя в кружку с водой.

— Тебе же тут Гоголь снился.

— Было дело.

— В день своей смерти.

— Ага. Я перечитала "Майскую ночь..." и остальное. Теперь неловко перед Николаем Васильевичем. За раз перечитала Булгакова... Но он не снился.

— Не навело на мысли?

— Навело. Что и Гоголь и Булгаков были фриками. Как я люблю.

— За что ты мне не нравишься, – с отвращением сказал старик, – что ты все сводишь к себе. Люблю, не люблю... Писать надо для других. С кристалльной рефлексией. И без непонятных отсылок к своим же рассказам. Поняла?

— Слушаюсь, ваше святейшество.

Единственный глаз старика прожег меня до самого нутра.

— Рефлексия, рефлексия... – я от злости исчеркала листочек, – сам знаешь, какой я неприятный человек. От моей честной рефлексии люди разбегаются.

— Всем нравятся циничные алкоголики.

— Пока не облажаются. А лажают они практически всегда. А я – так вообще постоянно.

— Вот и пиши, про то как лажаешь.

— Знаешь, Муза из тебя так себе. Сказать: "Чувак, пиши и будь собой" каждый может.

— Я тебе не говорил быть собой. Бабенка ты противная. Лучше будь кем‐нибудь другим.

Помолчали.

— Как назовешь? – спросил меня Муза, уже взяв в руку клюку и собираясь исчезнуть.

— Что?..

— Рассказ.

— "С Музой в темноте".

— Какой кошмар.

— Твои варианты?

— "Разговор с одноглазым вдохновителем".

Я ошалела от такой пошлости.

— Ты что, серьезно?..

— Как будто твои прошлые названия лучше.

— Да уж наверно!..

Муза засмеялся – будто в холщовом мешке ломались маленькие косточки – и исчез.

Через пару минут дали свет.

Я задумчиво включила чайник. А ведь сукин сын прав....