Противостояние (Жених и Невеста) (Часть 1/2)⁠⁠

Он торопливо вскочил. Не обратил внимания на налипшую к пальцам грязь, только выплюнул мох – ткнулся в кочку прямо лицом. Засмотрелся и, наступив в какую-то ямку, не удержался, упал. Глаза влекли неотрывно вперёд! Как… неужели?..

Возвышенность. Да, этого холма он прежде не видел – высокий, с заметной тропкой, ведущей витиевато между камнями вверх. Тропа для него означала дорогу.

А, значит – и выход отсюда. Ну, наконец-то!..

Когда же добежал до подножия, понял, какую шутку сыграли глаза – «тропа» оказалась не нахоженной. Обычные природные залысы. Издали они походили на протоптанный подъём: широкие ступени из рыжей глины, естественного происхождения. Смотрелись на расстоянии правдоподобно. На них просто не росла трава и выглядели как настоящая лестница, петлявшая по неровному бугристому склону. В Перу разочарование было больше. Экскурсовод подвёл их очень близко, прежде чем люди поняли, что увиденные ими пирамиды не были рукотворными. Потом уже, когда километров на двадцать углубились в пустыню, им показали настоящие – огромные и величественные, как дворцы, с множеством глубоких ходов, камерами-хранилищами и двумя закрытыми саркофагами в отдельных залах. Вот это был настоящий восторг. Словно собственной кожей коснулся древнего мира, почувствовал некоторые его тайны. Даже видел на стенах пляшущие тени – отражения тех, кто жил за пару тысяч лет до него и занимался строительством на месте возведения. А тут – плевать, что никто не ходил. Главное, что холма раньше не было. Подумаешь, поднимется по его склону первым, после чего постарается сюда не вернуться. ТЕ, что оставались позади, выбраться не смогли.

Говорят, если немного погрызть батарейку, то какое-то время она ещё служит. Пульт худо-бедно сможет переключать каналы. Только подходить к телевизору придётся ближе и соблюдать определённый угол – у издыхающего элемента слабее сигнал. Сам он никогда не пробовал. Да и сейчас – ноги его тоже никто не грыз. Однако наверх взлетел так, словно прошёл обновление, но чувствовал себя при этом изжёванным. Новый источник сил давала надежда, забрезжившая где-то впереди путеводным клубочком.

Кусты по пояс. Трава, и снова кусты. Огромный оранжевый диск солнца навис над деревьями. Пока он их не коснулся и только светил в глаза.

Спуск вниз, с другой стороны холма, показался труднее, не только из-за бьющих лучей, но и сам по себе. Такие же вроде «ступени», однако выступы были неудобными. Сбежал, спотыкаясь вниз. Минута, другая – и вся возвышенность далеко позади.

Кирилл остановился. Встал, опёршись руками в колени, чтобы хоть чуть отдышаться. Немного повертел головой и вскоре возобновил движение – боялся, что везение может закончиться. Вокруг него даже лес словно стал другим: добавилось светлых теней и вечерняя тревога, ходившая до этого по пятам, разрядилась в воздухе. Уставшие спотыкаться ноги цеплялись за всё подряд. Два дня назад кроссовки были ещё светлыми. Носки их и бока позеленели от осоки, в которой бродил всё утро возле источника. Искал, где проще перебраться через ручей, который с негромким журчанием вытекал из тихой родниковой заводи. Подошвы обуви были высокими, однако мелкого брода он не нашёл и попытался перепрыгнуть русло с разбега. Хлюпнулся одной пяткой в мелкую воду, после чего отскочил сразу в сторону. А под другой ногой натужно хрустнула ветка, тогда как ему уже везде мерещились кости. Долго потом оглядывался, не появится ли из воды скелет – заскрежещет зловеще зубами и зыркнет вдогонку пустыми глазницами. Глупости всякие в голову лезли. Мёртвые кости лежат неподвижно – нечему там больше двигаться, ни мышц не осталось, ни сухожилий. Всё превратилось в тлен…

Только через четверть часа Кирилл сообразил, как рано и глупо порадовался избавлению. Снова был обманут местом – просто не успел исходить его поперёк, не узнал новых пейзажей. Сначала показалась пара больших булыжников. Затем – хвост длинной каменной россыпи. По ней он уже бродил, только с другой стороны – там, откуда до самолёта тянулись обломки и были разбросаны вещи. Падая, «кукурузник» оставил свой след на земле: сыпался чей-то багаж, какое-то оборудование и даже нашёлся портфель с чертежами, в который он из любопытства заглянул. Похоже, что намечалось строительство малого комплекса, агро-инженерного или чего-то ещё. Вот только куда и откуда перевозили всё это «железной птицей», он так и не понял. Портфель был сделан из кожи, но слишком уж долго лежал под открытым небом – бумаги и чертежи размыло дождями. Печати поехали и разобрать хоть что-то на них не представлялось возможным. В одном лишь месте мелькнула дата, которая также сказать ничего не могла. Ну, мало ли, что она означала: год выпуска, номер приказа, день сдачи сметы, возможно даже координаты местности. В любом случае, всё это случилось давно – примерно в апреле 80-го, за десять лет до его рождения. Тела перевозившего груз экипажа давно истлели, двое из них встречали рассветы снаружи, один – оставался в кабине. Одежда на нём сохранилось лучше всего, и сам он голым скелетом не был, вся плоть усохла как на египетском фараоне. Переместить его в лес Кирилл не решился, просто запер потуже кабину. Потому что самолёт, как оказалось, был единственным местом, к которому ОНИ не приближались. Держались за пару десятков метров и тихо светились в кустах, перемещаясь изредка. Особенно, когда видели его. Тут же оживлялись, собирались по несколько в стаю, и ждали на отдалении, когда же их жертва выйдет сама. Так он в салоне провёл две ночи. Кажется, для него приближалась третья. До рухнувшего самолёта оставалось меньше километра, и солнце, словно в свою колыбель, погружалось в мягкие кроны деревьев леса. Следовало поспешить. Успеть до пробуждения тех, кто появлялся из леса с наступлением ночи.

К убежищу Кирилл вернулся подавленным и разбитым. Два голых скелета, расположившись метрах в семи от входа, белели костями в тёмной траве. Встречали его неизменно. Кажется, теперь он не обратил внимания на то, как они оба лежали, но в первый день и во второй, ещё проверял, не изменили ли своё положение за время его отсутствия. Все глупости и нелепые голливудские выдумки вспомнились разом, когда пришлось ночевать в этом странном месте. Шёл третий день. Сознание постепенно справлялось с шоком, и, кажется, к ночи он был готов. Упаднические настроения нарастали. Однако теперь не пугался до ужаса, когда натыкался в лесу на новый скелет и видел сквозь иллюминатор свечения.

Всего тел было одиннадцать. По крайней мере, одиннадцать мертвецов он насчитал во время своих скитаний. Возможно, где-то были другие. На двух, что лежали за каменной россыпью, сохранились остатки модной одежды. Сюда попадали в разное время, и этим двоим довелось оказаться последними. У одного в кармане оказался мобильник. Старенький, ещё кнопочный. Парень и девушка, решил про себя Кирилл, и даже окрестил их «женихом и невестой». Они наводили грусть. Лежали в обнимку и у обоих были светлые волосы. Та же ловушка, в какой оказался он. Умерли все, вероятно, от голода – вода здесь была, у россыпи бил природный родничок. Однако даже по течению ручейка от этого ключика покинуть места не удавалось. Кирилл это испробовал в первый же день: в земле чуть дальше имелся разлом, и вода уходила в него. А хождения в стороны от разлома и дальше него не приносили ничего, кроме того, что ноги опять выводили к крылатой машине. Найти бы свою. И трассу, на которой остановился. Зачем пошёл в лес, кого постеснялся? Дорога была пустой. Водители в таких местах справляли нужду, прикрываясь пассажирской дверцей. Его же понесло в дубраву – манила, видишь ли, своей красотой, хотелось потрогать руками листья, вдохнуть свежий воздух. Потрогал и вдохнул.

В салоне самолёта он опустился на пол. Ещё не стемнело. Четыре шоколадных батончика – весь скудный запас, который удалось раздобыть, находясь три дня в одиночестве. Просроченные давно, тут и нашёл, в салоне. Наткнулся практически случайно, когда проводил в первый вечер обыск и залез под обшивку. Видимо, кто-то из людей, коротавших тут последние часы, припрятал от других, но так и не успел ими воспользоваться. Наверное, те трое, что лежали в полукилометре с другой стороны самолёта. Тела их были в разброс. У одного проломлен череп и сколоты зубы. Дрались за припасы в желании выжить. Что ж, радость от того, что не с кем сражаться за шоколадки, наверное, скоро придёт. Осталась последняя из четырёх. Все предыдущие были иссохшими и побелевшими. Пока не захлебнулся слюной, содрал зубами обёртку и голодно ими впился.

Вчера целый час пропрыгал у родничка за лягушкой. Просто, чтобы отвлечься, мысли сожрать её пока не посещали. А что? Французы целые фермы держали и разводили их для ресторанов, не каждый ещё мог себе позволить нежное дорогое лакомство. Но тварь оказалась ловкой, не поддавалась. Шмыгала куда-то от него в траву, и каждый раз появлялась намного дальше. Злость даже взяла, не столько на земноводное, сколько на ту ситуацию, в которой сам оказался. В жизни так не блуждал, чтобы куда ни пошёл, а ноги приводили обратно. Следил и за солнцем, за направлением ветра, руками трогал на деревьях мох – тот должен был расти с северной стороны. А когда выходил куда-то в незнакомое место, сразу начинала кружиться голова. И после – будто перемещался обратно, хотя момента перемещения вспомнить не мог. Вот как сейчас, после холма. Просто шагал, и где-то опять выходил у старого «кукурузника». Бредовей не придумаешь. Наверное, бредом бы всё и посчитал, если б не те одиннадцать тел. И эти ночные «появления».

Солнце садилось быстро. Снаружи как будто тушили свет – выглянул из салона, и на глазах вдруг стало смеркаться. Дверца отвалилась, вероятно, ещё при крушении. Иначе б не вывалилось столько вещей. Нашёл полусгнивший брезент и тщательно завешивал им вход, подпирая изнутри деревянными стойками. Маленький ломик всегда держал под рукой. Спал плохо две предыдущие ночи, морило в основном под утро, с рассветом. Вчера же сомлел на целый час у воды, когда приходил наполнить пустые бутылки. Лёг на траву и там задремал. Пялился долго в небо, пока не поплыли картины из жизни – его старый дом, коллеги, работа, родители… Проснулся как раз от кваканья, после чего гонял пучеглазый «будильник» и мысленно грыз себя: никак в голове не укладывалась, где был и как угодил в это место. Лесистая зона, болотце, ручей с родничком и тянущаяся каменистая россыпь, будто нарочно рассыпали щебень. Теперь обнаружил и холм. Пропавший давно самолёт и чьи-то тела добавляли пикантности местным пейзажам. Пилота и экипаж определить удалось, а вот все остальные… Уж точно не пассажиры «кукурузника», вросшего в эту поляну намертво. Наверное, попали сюда, как и он – зашли далеко по нужде или просто гуляли. Потом заблудились. С этими скорбными мыслями Кирилл засыпал, прислонившись спиной к обшивке…

И вот началось.

Как в первые две ночи, сначала заболела голова. Пульсирующее подёргивание в висках и затылке заставило его встрепенуться. Поднялся на колени с большой неохотой, отодвинул фанеру и выглянул в иллюминатор. ОНИ вели хоровод. По кругу облетали его самолёт подобно недремлющим стражам. Была незримая черта, и за неё огни не заступали. Держались метрах в двадцати, не появлялись разом, но поочерёдно мерцали в кустах. Иногда он их не видел подолгу, но пляски эти, с небольшими перерывами, продолжались до утра – так было в две предыдущие ночи. Наверное, из-за них и не спал. Мешало внутренне беспокойство и ожидание чего-то плохого. Хотя отчего-то был уверен, что знал единственное здесь безопасное место – его «кукурузник».

В первую ночь Кирилл столкнулся с огнями в лесу. Тогда ещё надежда вырваться была сильнее – не видел всех скелетов, нашёл только останки из самолёта. Развёл костёр из валежника после захода солнца, неподалёку от временного убежища. Собрал много дров: нашёл в себе на это силы, после всех попыток за день убраться из привязавшего накрепко места – раз двадцать за день возвращался против воли к машине с крыльями. Взял факел и просто шагнул к деревьям. Зачем и куда направлялся – совсем не задумывался. Почувствовал себя изгоем, попавшим на остров, где до него погибли лётчики, думал, что, выспавшись, утром найдёт дорогу, а о находке сообщит в полицию. В кустах слышались непонятные шорохи, но не было ни страха, ни ужаса. Сплошной лишь азарт «робинзона». Кто не мечтал однажды оказаться в странном забытом месте?

Однако едва разогнал темноту, как сбоку увидел огонь. Подумал, что тоже костёр, и он не один. Успел даже немного порадоваться. Вот только мерцание слабо качнулось и двинулось вдруг к нему. Замедлило ход, шагах в десяти, и, вспыхнув холодным пламенем, приняло образ. Шар из огня вырос в фигуру, с неясными очертаниями, похожую на человека, что не касался ногами земли, а тихо парил над ней. И звук, сопровождавший то превращение, заставил в руках дрогнуть факел. Подобно бормашине, сверлящий все зубы одновременно, послышался тихий зудящий вой. Он исходил изо рта – той самой сущности, чей облик становился чётче; угадывались постепенно руки и плечи, на шее появилась голова. От жуткого её стона сжимало челюсти. Кирилл, поначалу просто оторопевший, стал ощущать ломоту в спине и ногах. А в миг, когда призрак внезапно бросился, увидел другие шары из огня. Те тоже слетались к нему, и будто хотели отрезать путь к самолёту.

Как он бежал в ту ночь! Швырнул факел в кусты. Метил в ту сущность, но она лишь его поглотила – прошёл сквозь её силуэт, вызвав сноп искр. А после он сразу понёсся. Уставшие ноги перебирали со скоростью лопастей бешеной мельницы. За несколько секунд покрыл всё расстояние, влетел в своё временное укрытие. Закрыл, чем смог вход, и долго не мог отдышаться, глядел в иллюминаторы, пока не понял, что его не преследуют. Вот и сейчас ощущал спокойствие – спокойствие крылатой машины, огромной и слегка покорёженной, в которой по воле случая чувствовал себя защищённым. С первого дня осознал, что в этом месте для жути был недосягаем.

Уже на вторую ночь он понял, что голова меньше болит, если выйти наружу. Железный корпус самолёта охранял надёжно от призраков, однако к утру разрывались виски и затылок. Спускался на воздух и бродил возле корпуса, изредка посматривая на скелеты в траве. При свете луны те сверкали особенно ярко. Призраки медленно плавали за деревьями, и будто бы прятались от него, меньше суетились, но проявлялись в большем количестве. Неужто не знали, что всё равно их видит?.. Сейчас он спрыгнул на землю без страха – проверил накануне, что худого ему не сделают. А ведь хотели. Мельтешить перестали, и изредка мерцали по самому ближнему периметру – за первыми же кронами. Вот, твари… Бояться их вблизи «кукурузника» он перестал, а днём шары не появлялись вовсе. Или попросту становились невидимыми. В любом случае, с рассветом их подвывания прекращались. Может, от них голова болела, а при виде него они слегка затихали? Надеялись, что пересечёт черту и выйдет к ним сам. Конечно же, поджидали.

Он опустился на траву и спиной прислонился к шасси. Вглядывался в темноту, видел одно-два мерцания. Притихли, и звуки их доносились слабо. Закрыл тогда глаза. Массировал виски пальцами, глубоко дышал и чувствовал, как боль понемногу отпускает. Так и сидел почти час. Время отсчитывал в голове. Часы слетели с руки, когда убегал от них в первый раз, а наутро уже не нашёл. Зато стали попадаться скелеты.

Вой, раздавшийся из леса, судорожной волной прошёлся по спине. Кто ему вообще сказал, что здесь они на него не набросятся? Так громко в две предыдущие ночи их воплей Кирилл не слышал. Может, нарочно его доводили – питались страхом, эмоциями. Успеют ещё растерзать, когда насытятся вдоволь ужасом. Ослабнет без еды, и страх вернётся в безвольное тело – страх смерти, последней жизненной точки. Тогда уже нападут, а вся "защитная линия" окажется его собственной выдумкой. Только сейчас пришла в голову мысль, ЧТО с этим лесом могло быть не так. Что если, где-то были какие-то испарения? Яд из земли, или воды из ручья, которую без еды пил намного чаще. Яд этот на него и воздействовал. От ядовитых испарений болела голова, и то, чем он надышался, заставляло ходить по кругу, возвращаясь каждый раз к самолёту. Вот только как всё это проверить… У тех одиннадцати, чьи кости обглодали дожди и солнце над головой, подобное дознавательство, видно, ничем не закончилось. Их кости были единственным, что перестало внушать опасения в этом лесу.

Когда жуткий вой повторился, переходя в женский хохот и плач, Кирилл всё же подня́лся, поёжившись. Голова уже не болела. Забрался обратно в салон, закрыл за собой надёжно выход и вытер со лба испарину. Выглянул в иллюминатор – но не увидел никого. Долго смотрел, прижавшись лбом в темноту, пока не устали глаза. Выдохнул затем, и плюхнулся на пол. Зачем-то подтащил к себе тряпичную сумку. Чиркнул бензиновой зажигалкой, поставил вниз, что б горела, давая немного в салоне света. И заново осмотрел всё богатство, что собрал за вчерашний день. Сотовый телефон, ржавый фонарь, две тонкие заколки и беззубая мужская расчёска как гребешок. Вещи, что находил возле тел. Ничем они пригодиться ему не могли, но для чего-то принёс собой в самолёт. Возможно, надеялся, что выберется, расскажет потом, как найти «кукурузник», а мелочи как-то помогут опознать тех людей. Ведь ничего, кроме костей от них не осталось, обрывки истлевшей одежды были только на парочке и на пилоте, что оставался в кабине.

Уснул, посидев немного в раздумьях. Находки обратно не спрятал…

Четвёртое утро. Встал рано. С самого пробуждения вынырнул вдруг из депрессии и почувствовал небывалый прилив надежды. Июльское солнце ярко светило в салон. Поколебавшись, выпил немного воды – проверить, не в ней ли был яд, всё равно не мог – и выбрался после на воздух. Носки в кроссовках воняли. Надо будет их постирать, ходить пока на босую ногу. Обсохнут на поясе до обеда.

Обед. От мысли об этом слове в желудке заквакало. Ей-ей как та самая лягушка. Быстро огляделся, и выбрал вчерашнее направление. Помнил, как минуя родник, выйти к тому холму. Вчера он пытался преодолеть возвышенность, сегодня же – попробует обойти. Сиднем сидеть, пока оставались силы, мыслью было самой неверной.

Правда, судя по тем, кто попал сюда до него, брождение помогло им мало – остовы целых скелетов лежали в разных местах. Прятались, с кем-то сражались. Друг с другом или спасались от стражей-шаров, что могли запугать, принимая личину зверя и человека. Он лично встретил призрак мужчины в плаще и видел на отдалении волка. Чаще они летали бесформенными. «Шарами» Кирилл назвал существ про себя, края́ у них всё равно были зыбкими. Дрожали и изменялись.

Холм, как ни пытался выйти к нему сегодня, на месте не стоял. Всегда ускользал. Вот-вот появлялся вдали, за деревьями, но стоило подойти – исчезал. Как будто мираж. И солнце меняло своё положение. Всё время идти и смотреть на него он не мог. Так даже упал один раз, поднялся – а оно за спиной, юркнуло туда незаметно. Когда играли «против» такие хитрецы, куда было с ними тягаться? Однако пытался.

Возвышенность появилась неожиданно, и совсем с другой стороны – забрал сильно вправо, и она перед ним возникла. Думал, окажется вновь у каменной россыпи, но из-за клёнов вынырнул холм. Залысы-ступени, знакомый вчерашний подъём. Шагнул не прямо к нему, а повернул. И, кажется, обогнул по кругу. Всего-то прошёл шагов сорок, всё ждал, что встретится слева спуск, однако опять вернулся… к подъёму в начале. Хитро́, ничего не сказать.

Попробовал снова, ещё и ещё. В глазах уже начинали кружиться листья. И вот – журчание ручейка; проклятый лес опять обманул, вывел незаметно к источнику. Он вышел назад, откуда до каменной россыпи было недолго. Немного за ней по прямой – и его самолёт. Привык за четыре дня в уме называть «своим».

Поиски выхода прервались сами собой. Снова находка. Не скелет, и не чьи-то новые вещи, похоже, просто мёртвая птица.

Кирилл подошёл к ней, присел. Воро́на или какой-то близкий родич. Взял прутик и ткнул – птица не шевелилась. По открытым глазам и так понимал, что издохла, но всё же проверил. Ветер колыхнул на шее нежные пёрышки, пушком обрамлявшие горло. Затем, руками, брезгливо тронул крыло. Холодная. Окоченеть ещё не успела, но лежала давно, наверное, с ночи. Взял осторожно в ладони и двинулся вместе с ней.

Костёр разгорелся жаркий. Было немногим за полдень, однако, оказавшись у самолёта, огонь развёл до условной «черты» – линии, за которую ночью призраки не заступали.

Совсем уже тошнотворным оказалось её потрошить. Справился маленьким карманным ножиком; вещица не из его, а из найденных, однако вместе с другими её не держал. Таскал всегда в заднем кармане джинсов, на случай если придётся защищаться. Не важно, от кого.

Как только мясо стало румяниться, ушла дурнота и прочие прежние убеждения. Выжить хотелось больше, чем умереть. В прожаренную тушку зубы вонзились остро и сразу аппетитно захрустело, живот заквакал хором лягух. Давился, жевал и глотал. Расхрумкивал даже мелкие косточки. И с каждым куском ощущал, как появляется сытность – чувство, которое, как казалось, забыл.

Объел её всю, до гибкого позвоночника. Его же, обсосав, бросил в костёр. Последовавшее вонючее послевкусие обильно запил водой. Поднимался прохладный ветерок, и две большие коряги, вместе с остатками дров, легли на полыхавшие угли. Двигаться после еды не хотелось…

Это был первый раз, когда он провалился в сон, который можно было назвать безмятежным. Уснул у огня, прямо в траве. Сначала даже не сон, а крепкое по-мертвецки забытье – ни рвущих голову мыслей, ни сновидений. Наверное, пару раз просыпался – чувствовал запахи дыма. И так боялся под конец, что проспит в этот день работу, что скидывал с себя невидимое одеяло, готовился встать и спустить ноги с кровати.

Открыл глаза, когда уже стемнело. От жаркого костра остались только угольки, тихие и пока ещё красные. Пепел объял их по бокам, однако посередине вяло потрескивало корневище. Света оно давало мало. Уж точно недостаточно, чтобы другой свет, хищный и голодный, не перекрывал его, вспыхивая равномерно рядом.

ОНА смотрела на него. Спросонья он увидел только лицо. Бледное, в сполохах огня, угадывался нежный овал. Разглядывала его с любопытством. И как только по́днял выше веки, призрачные губы пошевелились – раздвинулись на пол пальца, словно шептали или шипели. Потом ещё шире, ещё. И взгляд потонул в черноте открывшейся гортани.

Женщина вздрогнула, лязгнув зубами. Челюсти её напряглись и снова разверзлись. Открыв рот широко, она кричала безмолвно. А контуры головы искрились и таяли. Тела оптически не было видно – она будто вытянулась вся в струну, зависла параллельно земле к нему головой. И ведь как сумела подобраться – зашла за черту, подрагивала в воздухе между костром и спасительным самолётом!

Кирилл быстро вскочил. Метнулся. Призрачные голова и тело – за ним. Перемещались, не давая себя обойти, продолжая при этом истончаться. Заканчивались, как бенгальский огонь, и потом под конец превратились в облачко – яркое и светящееся, что угадывало всякий раз его движения, упреждая их, заграждало дорогу.

Однако с десятой попытки ему удалось. Облачко противно взвизгнуло, не успев за ним, и метнулось назад к деревьям, будто его туда утянуло. Рядом тут же появился ещё шарик. Снова послышалось завывание. Вдвоём они наблюдали со спины, как жертва устремилась к спасению. Кирилл оборачивался, и тоже их видел. В несколько буквально прыжков он оказался у самолёта. Остановился. Видел, что его не преследуют, и новых призраков больше не появилось.

– Ты не заставишь меня! – кричал он больше той, что так его напугала. – Не сможешь заставить! Никто из вас не заставит!..

Страшный протяжный вой, что впервые услышал вчера, снова раздался в ночи́. И от угроз перейдя к отступлению, Кирилл забрался в самолёт. Сердце после этой встречи выпрыгивало.

«Ненавижу… – тихо бормотал он про себя в темноте, унимая стуки в груди. – Ненавижу…»

Страх. Это его он пытался трансформировать в ненависть, сам себя убеждая негромко вслух. Сидя на подстилке, пальцами перебирал по ломику-гвоздодёру. Толку-то от него как от оружия.

Потом вдруг резко согнулся, успел откатиться в сторону с места, служившего ему лежанкой, и ло́ктями упёрся в пол. Вырвало непереваренной вороной.

К утру начал душить глубокий надрывный кашель...

Часть 2 - ФИНАЛ