Продолжение поста «"Приглашение"»⁠⁠1

Глава 10: Последняя страница

– Нет! – Елена Сергеевна метнулась к Книге с неожиданной скоростью. Её тело словно растекалось в воздухе, оставляя за собой шлейф чернильной тьмы. – Вы не понимаете! Я не просто продолжала твой эксперимент, Николай. Я его усовершенствовала!

Она вонзила свою ручку-кинжал в страницы Книги. По бумаге пробежала рябь, и все тени в комнате вздрогнули, словно от боли.

– Видите? – её голос звучал триумфально. – Я связала все истории воедино. Теперь вы не можете уйти, не разрушив себя!

Павлик пошатнулся, его очертания начали расплываться ещё сильнее.

– Она права, – прошептал он. – Книга держит нас. Если мы её уничтожим...

– ...то наконец-то обретём покой, – закончил за него Вершинин. – Разве не этого мы все хотели? Разве не устали быть персонажами в чужой истории?

Я смотрел на свои руки – буквы под кожей пульсировали в такт биению сердца Книги. Я чувствовал, как история затягивает меня, превращает в текст, в персонажа...

И тут я вспомнил. Тот самый требник, о котором говорила Елена Сергеевна. Он не сгорел при пожаре – я солгал ей. Я спрятал его, потому что нашёл там что-то странное, что-то, что не мог объяснить...

– В каждой истории должно быть слово истины! – выкрикнул я, вспоминая строки из требника. – Одно настоящее слово, способное разрушить ложь!

Елена Сергеевна резко повернулась ко мне:

– Молчи! Ты не знаешь...

– Знаю, – я шагнул к Книге. – Вы использовали древние тексты, чтобы создать ловушку из слов. Но забыли главное правило настоящей истории – она должна нести правду!

Я положил руку на страницы Книги. Буквы под моей кожей вспыхнули, соединяясь с текстом.

– Я, Алексей Дмитриевич Соколов, рассказываю свою историю. Правдивую историю.

Книга задрожала. По её страницам побежали трещины света.

– Нет! – закричала Елена Сергеевна. Она бросилась ко мне, но Вершинин и другие тени встали стеной.

Я продолжал говорить, чувствуя, как каждое слово правды разрушает чары:

– Это история о людях, которых превратили в текст. О тех, кто потерял себя в чужих страницах. История должна закончиться. Мы должны закончиться. Чтобы начать заново.

Комната наполнилась светом. Книга на постаменте начала распадаться – не горела, а именно распадалась на отдельные буквы, которые поднимались в воздух как светящиеся снежинки.

Елена Сергеевна пыталась удержать распадающиеся страницы, но её руки проходили сквозь них. Её тело тоже начало распадаться на буквы.

– Вы не понимаете! – кричала она. – Без текста вы исчезнете! Все исчезнут!

– Нет, – спокойно сказал Вершинин. – Мы просто станем новой историей. Правдивой.

Павлик улыбнулся мне – впервые по-настоящему детской улыбкой:

– Спасибо. Теперь я смогу дописать свою историю сам.

Свет стал нестерпимым. Последнее, что я увидел перед тем, как потерять сознание – как буквы под моей кожей поднимаются в воздух, освобождая меня...

Эпилог: Новая история

Я очнулся в больничной палате. За окном падал снег – настоящий, не буквенный. На тумбочке лежала газета, датированная декабрём. Прошло три месяца с того дня, как я приехал в Чернолесье.

По официальной версии меня нашли на заброшенной станции без сознания. Врачи говорили о нервном истощении, о временной потере памяти. Никто не верил моим рассказам об усадьбе, о живых книгах и людях, превращённых в текст.

Когда я наконец вышел из больницы, первым делом поехал туда. Станция "Чёрный Лог" существовала, но выглядела давно заброшенной. Путь к усадьбе зарос лесом, будто его никогда и не было.

Саму усадьбу я тоже нашёл. Она стояла, полуразрушенная, почерневшая от времени. Местные говорили, что она пустует с двадцатых годов, когда пропала группа интеллигентов, что-то изучавших там.

В заросшем саду я нашёл часовню. На её стенах ещё можно было различить надпись "Verbum caro factum est" («Слово стало плотью» - лат.), но внутри не было ничего, кроме осыпавшейся штукатурки и старых листьев.

Вернувшись домой, я обнаружил на своём столе конверт. Внутри лежал пожелтевший лист бумаги и старая фотография. На ней были изображены люди, сидящие за столом с книгами. Я узнал Вершинина, молодую Елену Сергеевну, Павлика... и себя. Фотография была датирована 1924 годом.

На обороте знакомым почерком было написано:

"Дорогой Алексей!

История не заканчивается, она продолжается в каждом из нас. Мы не исчезли – просто вернулись в реальность, где всегда и должны были быть. Елена хотела запереть нас в вечном тексте, но настоящее бессмертие – в свободе писать свою собственную историю.

Загляни в свой старый требник. Теперь ты поймёшь его по-настоящему.

P.S. Береги себя. И помни: некоторые книги лучше оставлять закрытыми.

Павел"

Я достал с полки требник – тот самый, о котором говорила Елена Сергеевна. Открыл его и замер. На форзаце проступали буквы, складываясь в текст:

"Каждый человек – это книга.

Каждая жизнь – это история.

Но только ты решаешь, кто будет её автором."

А ниже, совсем мелко:

"Приходи в Чернолесье через год. У нас будет новая история. Настоящая.

Н.В."

Я закрыл требник и подошёл к окну. За стеклом падал снег, и в каждой снежинке, если приглядеться, можно было увидеть крошечную букву. Они складывались в слова, слова – в истории, а истории... истории продолжают жить.

Где-то в ящике стола лежит билет на поезд. До следующего декабря остаётся совсем немного времени.