Лагерь «Лесная сказка»: дети
Уважаемый читатель, пришло время познакомить тебя с теми, кто составил мне компанию, пока я коротал детство в лесу. Если вам интересно, рекомендую ознакомиться с первой частью повествования, иначе некоторые моменты дальнейшего рассказа могут стать непонятными.
Сегодня речь пойдёт о мальчишках и девчонках. Сразу оговорюсь, что как бы мне ни хотелось поведать о каждом жителе, однако старость не радость, многое в моей голове стёрлось или перепуталось, а потому расскажу лишь о самых необыкновенных и ярких героях.
Мальчишки
I
Без сомнений, у вас было незабываемое детство, полное приключений во дворе и за его пределами, а в окру́ге набиралось хотя бы пять-десять ребят, поэтому вы прекрасно знаете, что ни один двор не обходится без злобного маленького ублюдка, который прибывает на нашу планету с чётким заданием — причинить как можно бо́льший ущерб окружающим. Если в ваших воспоминаниях такого человека нет, что ж, у меня для вас не самые приятные новости: возможно, именно ты, мой дорогой читатель, явился причиной чьих-то неврозов и заниженной самооценки, а потому самое время позвонить старым друзьям и попросить прощения. В «Лесной сказке» таким мелким гадёнышем был Моисеев. С виду он, конечно, был неотличим от обычного мальчишки, но внутри скрывалось настоящее бесовское отродье, которое любую удачную пакость и слёзы обиженного им ребёнка праздновало с неизменным выражением лица:
Уже в четыре года Моисеев был гением подлости: он отбирал и ломал игрушки, строил козни, обзывался и ругался последними словами, мочился в песочнице (и вообще где придётся), подговаривал детей на шалости, а затем ябедничал, дрался, угрожал расправой, мучил животных и бесконечно, с упоением врал обо всём на свете всем подряд. Стоит ли говорить, что и в гостях он вёл себя хуже некуда, а потому больше одного раза его никто не приглашал.
Наверняка в его багаже предостаточно дичайших поступков, но особенно мне запомнился один случай.
Сидим мы однажды с друзьями в гостях. Мне пять лет. Был чей-то День рождения: все приглашённые дети примерно одного возраста, нарядные, весёлые, поели салаты, жареную картошку с курицей, вручили виновнице торжества подарки, а потом мама именинницы принесла нам сладости, разлила по чашкам чай, показала, где находятся игрушки, — и взрослые переместились на кухню посидеть по-взрослому. На протяжении всего праздника Моисеева всячески успокаивали и урезонивали, поэтому переезд старших он встретил с ликованием — и для начала плюнул в банку с компотом. Мы, переглянувшись, съели по куску торта, выпили чай и уселись в углу что-то мастерить из конструктора. Моисеев же в это время сожрал оставшуюся половину торта, рассовал по карманам конфеты, вытер свои липкие руки и физиономию о скатерть и застыл со скучающей миной, что служило признаком надвигающейся беды. Потом послонялся по комнате, без особых успехов попытался позадирать нас — и тут его взгляд упал на портновские ножницы у телевизора, которые своим матовым блеском так и манили его к себе. К сожалению, стол мешал обзору, и никто из присутствующих довольно долго не обращал на новоиспечённого Эдварда Руки-ножницы внимания, поэтому тревогу мы стали бить, когда в Моисееве пробудился парикмахер — подкравшись сзади, он отхватил здоровенный локон одной из девчонок.
Слёзы, крики, именинница бежит за мамой, которая врывается в комнату, изымает ножницы, отчитывает поганца и обнаруживает истинный масштаб ущерба. А события, по всей видимости, развивались примерно так: чик — и стебель герани сложился пополам, чик-чик-чик — и бахрома занавесок упала к ногам вредителя. Потом он почикал остальные растения в горшках, вырезал аккуратную дыру в покрывале на кресле и подровнял на свой вкус скатерть и колготки на батарее. Слава богу, кошка была на кухне.
Кошмары, снившиеся маме девочки в ту ночь, позже легли в основу одного из эпизодов фильма «Большой Лебовски»:
Родителей Моисеева я не помню. Как-то раз спрашивал про их семью у отца, на что он мне ответил: «Про это отребье я даже вспоминать не хочу». И действительно, не вспоминал.
II
Лучшим моим другом был Артур — сын дяди Валеры, водителя сказочного автобуса КАвЗ-3270. Невероятным совпадением было то, что с Артуром мы родились в один и тот же день с разницей в час. Квартиры наши хоть и располагались в разных подъездах, но находились по соседству, а детские комнаты были смежными, поэтому мы разработали некое подобие азбуки Морзе и перестукивались через стену, а порой переговаривались через розетку. Домашних телефонов тогда никто не имел, а единственный в округе аппарат стоял в кабинете моего отца в котельной. Наши семьи дружили, мамы часто гуляли вместе, так что и мы быстро поладили. А когда избавились от материнской опеки, стали проводить всё свободное время вместе. Союз этот был крепок и искренен, не раз мы выручали друг друга из разных передряг, а Артур был надёжным товарищем, что не раз доказывал на деле.
Бегали мы однажды по лагерю: стоял погожий солнечный денёк, народа была куча — кажется, играли во сифы. Нам как раз удалось оторваться от водящего и усесться всей гурьбой на заборе, чтобы обозревать округу и не быть застигнутыми врасплох. Но, как ты знаешь, дорогой читатель, коварство желающего отгали́ться не знает границ, а его стратегическим замыслам позавидовал бы сам Александр Македонский, поэтому из кустов водящий выскочил с совершенно неожиданной стороны. Сжимая в руках мяч, он с воинственным кличем бывалого охотника на мамонтов что есть мочи нёсся прямо на нас. Мальчишки и девчонки в панике посыпались с забора. Я же, лихо оттолкнувшись от рабицы, мягко спружинил на траву — и почувствовал, что игра моя окончена. Беспощадные законы физики, импульс и сила земного притяжения сыграли со мной злую шутку — я обосрался. Мгновенно и бесповоротно. Чтобы никто не догадался об этом страшном происшествии, моё лицо приняло как можно более беспечный вид. Теперь эта гримаса известна нам под названием «Гарольд, скрывающий боль»:
Но расслабляться было некогда: в условиях цейтнота я принял единственно верное решение — щемиться через кусты вместе со всеми, а затем уйти в сторону и бежать подальше от всего живого в сторону дома. Первая часть плана удалась блестяще, но затем я с ужасом понял, что улюлюкающая ватага следует за мной и моими обгаженными штанами, поэтому, обернувшись, в отчаянии проорал что-то вроде: «Разделяемся!», дал ещё один крюк через кусты, выскочил на аллею и стремглав бросился к воротам. В спину мне неслось: «Эй, ты куда! Туда не бегаем!..», но на правила мне было уже наплевать. Отбежав как можно дальше, я замедлил шаг, чтобы отдышаться, поправить трусы и оценить масштабы бедствия. Остывающее говно противно липло к коже и при каждом шаге мерзко хлюпало, стремясь заполонить собой как можно больше пространства в недрах моих штанов. До дома оставалось шагать метров триста-четыреста — порядочное расстояние для пятилетнего ребёнка, особенно с таким балластом. О том, чтобы бежать, не могло быть и речи — я был деморализован и малоподвижен. И вдруг, чуть впереди, из зарослей вывалился запыхавшийся Артур. Сердце моё замерло. На все расспросы о причине скоропостижного бегства я упорно отмалчивался, чувствуя как от стыда горят лицо и уши. А потом заревел и во всём признался. Окажись я сейчас в такой ситуации, разрешил бы проблему на раз-два, но тогда, уж не знаю почему, мы не додумались просто скинуть с меня все портки, пустить в дело десяток лопухов, упростив таким образом дальнейший путь. Всю дорогу я шагал, раскорячив ноги, как заправский казачок-морячок, а Артур шёл рядом и всячески меня подбадривал.
Из-за двери нашей квартиры по подъезду распространялся запах жареной рыбы — мама готовила обед. Нажав на кнопку звонка, я с кислой миной придумывал, как начать объяснения, но Артур, дабы избавить меня от позорного признания, прямо с порога звонко заявил: «Тётя Наташа, ваш сын обосрался!» И всё. А я снова заревел от стыда и бессилия. Мама от таких новостей на мгновение растерялась, но тут же взяла себя себя в руки, объяснила, что так выражаться неприлично и что нужно говорить «обкакался», приказала нам скидывать обувь и отправляться в ванную. Потом она помогала мне привести себя в порядок и переодеться, а Артур с достойным и невозмутимым видом сидел на кухне, ел суп, болтая ногами, и терпеливо ждал меня и пюре с треской на второе. Пообедав, мы снова помчались покорять местные просторы. Самое замечательное в этой истории то, что Артур свято хранил эту тайну и больше никогда не обмолвился о приключившейся со мной оказии.
Девчонки
Девчонок в «Лесной сказке» было предостаточно, но моих ровесниц было пять. Двух из них я помню ярко, а остальные слились в некий стереотипный собирательный образ, который всем вам хорошо известен, потому и рассказывать о нём нечего.
I
Романтическая глава. Если тебе, мой уважаемый читатель, не нравятся милые лирические сопли, можешь смело пропустить эту часть и переходить к следующей.
Таня. Тоненькая, как тростинка, ленточка в косе, веснушки на носу и непослушная чёлка — такой я её запомнил. Незадолго до отъезда из лагеря, когда мне исполнилось шесть лет, мы с Артуром даже соперничали за её внимание, но Таню интересовали только кошки и жирафы. Отец её, дядя Коля, был редкостным асоциальным типом и отбитым на всю голову алкоголиком (о нём ещё пойдёт речь), однако на девочке это, к счастью, никак не отразилось — она была светлым жизнерадостным ребёнком, который смотрел на мир любопытными глазами, живо интересовался всем вокруг и легко сходился с людьми. Как-то так само собой сложилось, что я, Артур и Таня держались особняком от остальных ребят во дворе, что, однако, не мешало нам бегать с ними где попало, а мой отец называл нас бандой «Три поросёнка».
Однажды поросят осталось двое — Артур подхватил ангину и безвылазно провёл две декабрьские недели дома под одеялом. А во дворе стояла предновогодняя суета: ставили ёлку, украшали её самодельными игрушками и иллюминацией, сооружали снежные крепости, из досок колотили каркас для ледяной горки. Конечно же, нам, малышам, было жуть как интересно участвовать в этой суматохе, пусть даже по схеме «принеси, подай, иди на хер — не мешай». Но лучше всего нам удавалось путаться под ногами, поэтому в конце концов мы были сосланы кататься на санках.
У Тани санок не было, поэтому я любезно предоставлял ей место позади себя и настаивал, чтобы она покрепче меня обняла. Под предлогом требований безопасности, разумеется, хе-хе. Гуляли мы долго, несколько раз забегали в подъезд погреться у батареи, носились с собаками по сугробам, пытались понять, отличается ли на вкус снег в разных концах «Лесной сказки», чуть не были загнаны домой, но вопреки всем препонам катались до тех пор, пока на горке не осталось никого, кроме нас. Уже давно зажглись уличные фонари, дети и взрослые потихоньку стали расходиться по домам, и, скатившись в очередной раз, у подножия горы я с досадой обнаружил отца.
— Папа, ну последний разочек! — взмолился я.
Расчёт был на то, что подъём занимал минут десять-пятнадцать, ещё сколько-то можно было поторчать на горе, и лишь потом отправиться вниз в последний за этот вечер раз. Таня из-под съехавшей набекрень шапки тоже уставилась на моего отца умоляющими глазами.
— Господа, последний разочек был только что, вы устали, замёрзли, проголодались, Таню ждут дома родители — пора и честь знать.
Он ловко подхватил санки и направился к дому.
— Папа, ну последний-препоследний! Мы быстренько!
Отец обернулся, стёкла очков блеснули в свете фонаря, и он с улыбкой произнёс:
— Если быстренько, то, пожалуй, я могу и подождать.
В мгновение ока я схватил санки, Таню за мокрую рукавичку — и мы ринулись в темноту покорять гору в последний-препоследний раз. Я переживал, что отец передумает, постоянно оглядывался назад, но он стоял внизу, широко расставив ноги, и всё махал рукой, когда я оборачивался. Чем дальше мы поднимались, тем гуще становилась ночь вокруг, и вскоре тьма совершенно окутала нас. Здорово было просто идти бок о бок и тащить санки на верёвочке. Сосны устремлялись ввысь, упираясь верхушками прямо в чёрное небо, миллиардами звёзд искрился снег в свете луны, тоненько хрустел наст под валенками, а я прислушивался к шорохам зимнего леса и дыханию Тани, украдкой поглядывая на её румяную пухлую щёку, что маячила прямо подле моего плеча. И тут меня перемкнуло — не в силах побороть искушение, я взял и чмокнул её в эту холодную розовую щёку. Обомлевшая от такой наглости, Таня медленно развернулась в мою сторону, рот её превратился в отчаянный бублик, а изумлённые глаза полезли куда наверх, под шапку. Мне было пять, и я не очень понимал, что нужно говорить в такие моменты, поэтому, не колеблясь ни секунды, брякнул:
— Это мой жаркий поцелуй холодной зимой.
Помолчали с минуту. Я смотрел на носки Таниных валенок и боялся взглянуть ей в глаза. Мне ни капельки не было стыдно, но я был напрочь сражён внезапностью своего порыва и тем, что не мог объяснить себе его причину. Тишина стояла неимоверная. Где-то далеко внизу, внутри жёлтого пятачка величиной с монету, виднелась отцовская фигурка. Вдруг Таня шагнула ко мне навстречу, неловко ткнулась носом и губами мне в лицо, отступила назад и прошептала:
— А это мой.
И как рванула к вершине! Что мне оставалось, кроме как помчаться за ней? Запыхавшиеся и счастливые, мы поудобнее уселись в санки и, оттолкнувшись в четыре ноги, съехали с горы в каком-то новом незнакомом мне настроении. Затем мы с отцом проводили Таню, папа передал её родителям, долго отряхивал в подъезде мою шубу веником, а за ужином, хитро подмигнув маме и сестре, сообщил, что я теперь жених. И как он узнал?
А на следующий день Таня бегала с нами во дворе с таким видом, будто ничего и не произошло. Так я впервые столкнулся с женским коварством.
Потом в моей жизни случались и другие поцелуи: забавные, случайные, искренние, дурацкие, но тот, в тёмном зимнем лесу накануне 1994 года, всегда стоял и стоит особняком. Даже спустя двадцать пять лет. А фраза про жаркий поцелуй наверняка была подслушана мной из какого-нибудь сериала навроде «Просто Марии», который тогда смотрела вся «Лесная сказка», да и вся страна, наверно.
II
Я полагал, что эта глава будет посвящена девочке, но в процессе написания понял, что самое яркое событие, связанное с этим ребёнком, не о ней, а о её семье. Я даже хотел вовсе перенести эту часть в повествование о взрослых жителях «Лесной сказки», но решил оставить всё как есть — в качестве перехода от рассказа про детей к рассказу о старших. В общем, уважаемый читатель, не взыщи.
Спустя три года после нашего приезда в лагерь в квартиру по соседству заехала молодая семья из трёх человек: дядя Миша, тётя Инна и их дочь Настасья. Не Настя, не Анастасия, не Ася, не Настенька, а именно Настасья — это жители «Лесной сказки» довольно быстро уяснили из-за постоянных одёргиваний тёти Инны — высокой белокурой женщины с колючим взглядом и нервным ртом. Дядя Миша был охотник: у него имелось блестящее длинное ружьё, широченные промысловые лыжи, патронташ, маскхалаты на все времена года и прочее обмундирование. Больше, чем охоту, дядя Миша любил — нет, не свою семью, — пить водку. Накидавшись в лоскуты, он частенько валялся на лестнице в подъезде, мешая проходу. Однажды, возвращаясь домой с прогулки, я в очередной раз застал его на площадке между этажами: у него было разбито лицо, он сидел, не подавая признаков жизни, опершись спиной на стену и уронив голову на грудь. Но, когда я осторожно перешагивал его ноги, охотник вдруг проснулся, уставился на меня мутными глазами и что-то пробормотал со зловещей ухмылкой:
В тот день я установил мировой рекорд по скоростному покорению лестничных пролётов и стал бояться дядю Мишу ещё больше. Наверно, его страшилась и собственная жена, потому что регулярно не пускала его ночевать, и тогда он зверски колошматил в дверь, орал матом, ругался с моим отцом и всеми, кто выходил его утихомирить. Сельскую милицию не сильно тревожили заботы «Лесной сказки», им в то время и своих проблем хватало — другого объяснения, почему драки и пьяные дебоши местные жители были вынуждены разруливать своими силами, я не нахожу.
Как только начинался охотничий сезон, и дядя Миша, получив разрешение от местного лесхоза, пропадал на две-три недели, тёте Инне тоже резко переставало сидеться дома — в городе обнаруживались срочные неотложные дела, которые не подразумевали наличие детей. Оставлять Настасью на поруки моей маме на день-два для тёти Инны стало нормой, поэтому я не мог не познакомиться с девочкой-ровесницей. Сначала моя мама, ясное дело, сопротивлялась напору безответственной соседки, пыталась достучаться до материнских чувств тёти Инны, но сдалась после того, как узнала, что та вполне спокойно уже оставляла Настасью в запертой квартире на два-три дня. К сожалению, родителей не выбирают.
Проблем с ней не было: она была тихой, скромной и всецело разделяла мой интерес к машинкам, книгам, паровозам, гаражам из кубиков и особенно металлическому конструктору, который предусмотрительный папа привёз из командировки в ГДР ещё до моего рождения. Выглядел он как-то так:
В нашу ватагу малышей Настасья тоже влилась как родная: бегала наравне с мальчишками, не ревела по пустякам, а после похода на обед часто выносила всем страждущим хлеб с вареньем или пряники, за что быстро снискала ещё большее уважение. К тому же у неё был кожаный футбольный мяч — настоящий раритет в нашем дворе.
Очередной субботний день апреля 1994 года ничем не отличался от предыдущих, разве что темнело всё позже, а значит детворе нельзя было упустить возможность подольше послоняться по территории лагеря. Старшаки, приезжая из школы, уже неделю строили в лесу дом на дереве. Конечно, им жуть как хотелось скрыть местоположение своего логова, но и мы были не лыком шиты — после нескольких неудачных попыток наш разведотряд установил дислокацию противника. Вдоволь налюбовавшись десятком сколоченных досок, мы срочно приняли решение соорудить из говна и палок свой штабик. И начали с того, что уволокли с вражеской стройплощадки пару деревянных ящиков и тяжеленный кусок линолеума. Довольно быстро выяснилось, что для постройки дома этого маловато, и мы отправились к дяде Валере в гараж клянчить ресурсы. Нашего восторга от такой затеи он, как ни странно, не разделил, но под напором разноголосого нытья сдался, выставив два условия: сообщить, где мы будем строиться, и никогда не разводить там огонь. Пришлось согласиться, а в награду мы получили доски, ножовку, худенький рулон тепличной плёнки, молоток с гвоздями и — самое главное — возможность забрать из гаража старое кресло! Пока мы перетаскивали это богатство в кусты, наше воображение рисовало прекрасный проект будущего жилища. Стройотряд карапузов трудился не покладая рук, ближе к вечеру пришли старшаки и нагло конфисковали свой линолеум, но унынию мы не поддались — и к вечеру, когда нас по очереди уже стали забирать родители, штабик был почти готов. Он стал настоящим венцом архитектурной мысли:
Довольные и уставшие, мы с Настасьей добежали до дома и распрощались на лестничной клетке, радостно предвкушая завтрашние хлопоты.
Проснулся я от какого-то тревожного ощущения. В комнате было темно, но можно было разобрать, что сестра, замерев, сидит в кровати напротив. Затем в коридоре зажёгся свет, в комнату заглянул отец и ледяным голосом произнёс:
— Из комнаты ни шагу, — и плотно прикрыл дверь.
Почти сразу раздался оглушительный хлопок. Сестра испуганно смотрела на меня и молчала. Я быстренько перебрался к ней. Потом мы услышали, как отец открывает рамы в гостиной и что-то орёт на улицу. Через минуту в детскую зашла мама — лицо белее простыни — я никогда не видел её такой, деревянной походкой она прошла к нам, села и крепко прижала к себе. Из-за приоткрытой двери было видно, что отец по пояс высунулся в окно, крича и отчаянно жестикулируя. Было очень страшно от неизвестности происходящего. Мне хотелось спросить, что случилось, но нарушать молчание тоже было страшно. Папа несколько раз бегал из гостиной в кухню и обратно, потом заметил нашу приоткрытую дверь и снова её плотно закрыл. Мама крикнула:
— Не вздумай выходить!
Время тянулось ужасно медленно — было непонятно, прошло два часа или четыре. Кажется, я несколько раз засыпал. Стало светать. И тут в подъезде стало очень шумно, где-то посыпалось стекло, нечеловеческим голосом орали мужики, потом раздался знакомый звук — как будто пьяный дядя Миша снова колошматит в дверь, но в разы громче, стоял треск, хруст, и я подумал, что дом вот-вот развалится. Мама соскочила с постели и выбежала в коридор. Я больше не мог перебарывать любопытство и пустился за ней. Дверь в квартиру была распахнута, на площадке стояла невообразимая возня — было очень много людей, кто-то был в масках, где-то голосили женщины, а дядька в кожаной куртке кричал:
— Руки, сука, руки смотри!
Потом эта толпа кого-то волоком потащила вниз по лестнице, мелькнула Настасья на руках милиционера — и всё стихло.
Стрелял дядя Миша два раза: первый выстрел я проспал, а хлопок после слов отца был вторым. Я до того момента никогда не слышал, как стреляют из ружья, поэтому не сообразил. До конца было не ясно, кто в квартире остался в живых. Конечно, особенно переживали за девочку. Мой отец понимал, что пьяный охотник может не ограничиться пальбой в своём доме, поэтому не осмелился выйти, а стал кричать что есть мочи, чтобы всех разбудить и предупредить. Единственный телефон — в котельной. Ну, а потом дежурный кочегар вызвал милицию, приехала группа быстрого реагирования, те эвакуировали подъезд (кроме нашего этажа) и после безуспешных переговоров штурмовали квартиру. Не знаю, что стало причиной охоты в замкнутом пространстве: «белочка» или приступ ревности. Тёте Инне муж снёс голову во сне, второй заряд всадил в уже бездыханное тело чуть погодя. Настя, как потом рассказывали, пряталась между стенкой и холодильником. Наверно, ублюдок её и не искал, повезло. Надеюсь, он получил по заслугам.
После этого случая в «Лесной сказке» всё пошло наперекосяк, да и общая ситуация в стране счастью не способствовала. В лагере всё чаще случалась разная жесть, пьяницы стали и вовсе уж по-чёрному бухать, и мама сказала отцу, что больше в подобном окружении жить не намерена. Через месяц мы уехали в город.
Настасью на руках милиционера я тогда видел в последний раз. И после отъезда, к сожалению, больше не встречался ни с кем из тех друзей детства. А штабик мы так и не достроили.