Добрая полячка уберет ваш дом чисто.
'Добрая полячка уберет ваш дом чисто.'
Объявление мне понравилось. Я позвонил. Ответил веселый женский голос.
- Какая еще добрая полячка? - подумал я, услышав родную трасянку.
- Что убирать, - спросила она, - дом, квартиру?
- Дом.
- Большой?
- Нет, не большой.
- Где вы живете?
Я назвал адрес.
- Далеко ехать, - сказала она, - добавите десятку на дорогу?
Я согласился.
Я налаживал поливалку во дворе, когда угрюмый тип на старом перекрашенном бывшем полицейском форде подвез ее к моему дому. Он опустил окно и посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Дверь хлопнула. Машина по-гоночному развернулась на месте и, с проворотом, визгом и запахом резины, умчалась. Так обычно ездят на ворованных машинах черные подростки. Для нашей деревенской улицы это было целое событие. Сосед выглянул из своего двора.
- Откуда вы, добрая полячка? - спросил я, специально надавливая на твердое фрикативное 'ч'. Она улыбнулась.
- Я из Красного, под Молодечно.
- A я из Минска.
Мы познакомились. Ее звали Галя.
- Ну, - сказала Галя, - что тут убирать?
- Вот этот дом, - я сделал обобщающий жест руками.
- О, какой большой! Ты же говорил, что маленький!
Что-то в моем облике ей подсказало, что можно перейти на ты.
- Послушайте, Галя, я не буду с вами торговаться. Назовите сумму, и на этом поладим.
- Мне надо посмотреть, что убирать, - сказала она.
Я повел ее экскурсией по дому. В какой-то момент я понял, что для того, чтобы назвать правильную сумму, она не может определиться с уровнем моего дохода. В нашем странном доме, с разрисованными детской рукой стенами, дикой живописью гениальных минских художников, огромными, в полстены, вокзальными часами, художественными изделиями из ржавой колючей проволоки, предметами псевдостарины, не было привычных ее глазу критериев благосостояния.
Я решил Гале помочь: "Ста долларов хватит?"
Самое большое, на что она могла рассчитывать по внутреннему прейскуранту, - семьдесят долларов, но все-таки сказала: "Сто двадцать".
- Нет, - твердо сказал я, - сто и ни цента больше, и вы убираете подвальное помещение, туалет и ванную. Мою комнату убирать не нужно, я свою комнату убираю сам.
Она согласилась.
Уборщицей она была опытной. Сама собрала сложной конструкции пылесос, свободно ориентировалась во всем том чудовищном арсенале механизмов, приспособлений, химических составов и других средств, которые дала современная цивилизация американской домохозяйке. Когда она включила пылесос, я ушел в свою комнату к интернету. Через час она постучала в дверь моей комнаты.
- Входите.
Она переоделась для работы в короткие шорты и пляжную маечку, и я заметил, что у нее, для ее приблизительных сорока лет, отличная фигура.
- Слушай, - сказала она, - там у тебя в шкафу мой любимый коньяк "Метакса", можно я себе трошки налью?
- Наливайте, - сказал я, - a pаботе это не помешает?
- Нет, только лепшей будет. Може и ты со мной посидишь?
- Посижу. Кофе будешь?
- Давай кофе. Будем, как в Польше.
- Ну, лэхаим, - сказала она и опрокинула первую стопку метаксы.
- А почему ты добрая полячка? - поинтересовался я.
- А кто ж еще? До 39 года мы все поляки и были. Только потом, когда Советы стали переписывать, многие назвались беларусами. А которые хотели остаться поляками, те, тю-тю, в Сибирь поехали, – она показала пустой рюмкой в сторону Нью-Джерси. Я в Польше прожила четыре года, прежде чем в Америку уехать. По-польски свободно разговариваю.
- Откуда вы это знаете, про перепись, сколько вам лет? - спросил я.
- Про перепись бабка рассказывала. А сколько ты мне дашь?
Зная правило хорошего тона, что женский возраст следует всегда приуменьшать, я сказал 35.
- Твоя жена моложе? - спросила она, - Красивая у тебя ванная: эта крыша стеклянная и кабина прозрачная, зеркало на всю стену. Для жены все?
- Для жены.
- Раздельно спите.
- Она с ребенком
- А где вы встречаетесь?
Ее прямота и явный интерес к моей мужской особе мне нравились.
- В ванной комнате, – сказал я, чтобы разогреть тему.
- А где она сейчас?
- В Мексику отправил с сыном, позагoрать.
- Видно, грошей у тебя полная кишеня.
- Трохи есть, - в тон ей ответил я.
- Давно ты здесь?
- Двадцать лет.
- Чем занимаешься?
- Магазин на Брайтоне. А вы?
- Что ты выкаешь? Давай на ты, - она налила себе уже третью рюмку, - убираю, ну, и еще всяким, чем баба может заработать.
- Семья есть?
- Там осталась дочка, взрослая, в Минске живет. А здесь - сын. Я замужем.
- Кто муж?
- А ты мужика видел, который меня привез? Это мой муж.
- Странный немного.
- Мало сказать, что странный, на всю голову ебнутый! И еще инвалид, с детства. Своими ногами не ходит, но все остальное у него работает как надо. Единственный сын у родителей. Они - бухарские.
Я у них хоматендой была. Типа, домработница. Однажды у него в комнате убирала. Жарко. Я кофточку сняла, а он со своей коляски смотрит и говорит, найди мне бабу, я тебе заплачу. А я говорю, зачем кого искать, что тебе нужно? А он говорит, все что остальным нужно, то и мне. Так и договорились: за уборку мне его родители отдельно платили, а за дополнительные услуги - он сам. У него деньги есть. Он работает, что-то делает там на компьютере, и еще государство пособие дает. Я к ним так год почти ходила и не береглась, не думала, что могу от него забеременеть. A тут раз - и пожалуйста. Я его родителям говорю: "Оплатите аборт и все остальное. Я здесь нелегально, у меня медицинской страховки нет и лишних денег нет, мне никто ничего бесплатно не дает, я вынуждена все сама зарабатывать". А они говорят: "Не надо аборта. Он у нас единственный сын. После него вся фамилия оборвется. Роди нам ребенка, мы тебе денег дадим". Это значит, чтобы я была как суррогатная мать. А я им говорю, что мне ваши деньги, у меня у самой денег курицы не клюют, пусть ваш сын на мне женится. Мне статус нужен и ребенку, когда родится нужно, чтобы мать у него была легальная. Они сразу же согласились, так ребенка хотели. Тогда я им говорю, что мне еще нужно, чтобы мне полная свобода жизни была, потому что сами понимаете, какие у меня отношения могут быть с вашим сыном-инвалидом. Они и на это согласие дали. Ну, мы и поженились, без свадьбы и без колец. Я к ним переехала жить в отдельную комнату, чтобы мне покой был и хорошее питание. Уже он на меня не лез, и я, чтобы свои деньги не терять, ему все руками делала. А когда врачи сказали, что будет мальчик, они начали меня просить чтобы по-ихнему назвать в честь деда. У бухарских, в этом смысле, очень сильная традиция. Мне ихние имена не нравятся: Абрам там или Исаак, но я согласилась за десять тысяч, чтобы они Давидом назвали. Вначале не очень было, а сейчас даже самой нравится – Давид.
Когда они обрезание хотели делать, я сначала против была. Как это, такому маленькому резать? Но тут они твердо сказали, и я не стала с ними ругаться, подумала, что я с вас за это в чем-нибудь другом возьму.
Я ребенка два года грудью кормила, не спешила отнимать. Все время у них жила. Я к ним привыкла, и они ко мне тоже, ну, и осталась, как член семьи. Я в этом году на гражданство сдала. Дочке квартиру в Минске купила, посылки шлю. Я хотела на курсы водителей школьных автобусов пойти, но с английским языком у меня плохо. Все время только с русскими общаюсь. Сейчас Давиду уже шесть лет. Умненький, как все евреи, а внешностью беленький, на моего отца похож. Так и живем...
- А ты давно без жены? – поинтересовалась она.
- Уже две недели.
- Может какая помощь от меня нужна?
Увлеченный драматизмом и комичностью ситуации я спросил:"Сколько?"
- Сто двадцать.
- Сто, и ни цента больше.... и чтобы по полной программе.
- Согласна, – сказала Галя из-под Молодечно.
С улицы раздался автомобильный сигнал.
О, - сказала Галя, - это он, забирать меня приехал. Ревнует.
Объявление мне понравилось. Я позвонил. Ответил веселый женский голос.
- Какая еще добрая полячка? - подумал я, услышав родную трасянку.
- Что убирать, - спросила она, - дом, квартиру?
- Дом.
- Большой?
- Нет, не большой.
- Где вы живете?
Я назвал адрес.
- Далеко ехать, - сказала она, - добавите десятку на дорогу?
Я согласился.
Я налаживал поливалку во дворе, когда угрюмый тип на старом перекрашенном бывшем полицейском форде подвез ее к моему дому. Он опустил окно и посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Дверь хлопнула. Машина по-гоночному развернулась на месте и, с проворотом, визгом и запахом резины, умчалась. Так обычно ездят на ворованных машинах черные подростки. Для нашей деревенской улицы это было целое событие. Сосед выглянул из своего двора.
- Откуда вы, добрая полячка? - спросил я, специально надавливая на твердое фрикативное 'ч'. Она улыбнулась.
- Я из Красного, под Молодечно.
- A я из Минска.
Мы познакомились. Ее звали Галя.
- Ну, - сказала Галя, - что тут убирать?
- Вот этот дом, - я сделал обобщающий жест руками.
- О, какой большой! Ты же говорил, что маленький!
Что-то в моем облике ей подсказало, что можно перейти на ты.
- Послушайте, Галя, я не буду с вами торговаться. Назовите сумму, и на этом поладим.
- Мне надо посмотреть, что убирать, - сказала она.
Я повел ее экскурсией по дому. В какой-то момент я понял, что для того, чтобы назвать правильную сумму, она не может определиться с уровнем моего дохода. В нашем странном доме, с разрисованными детской рукой стенами, дикой живописью гениальных минских художников, огромными, в полстены, вокзальными часами, художественными изделиями из ржавой колючей проволоки, предметами псевдостарины, не было привычных ее глазу критериев благосостояния.
Я решил Гале помочь: "Ста долларов хватит?"
Самое большое, на что она могла рассчитывать по внутреннему прейскуранту, - семьдесят долларов, но все-таки сказала: "Сто двадцать".
- Нет, - твердо сказал я, - сто и ни цента больше, и вы убираете подвальное помещение, туалет и ванную. Мою комнату убирать не нужно, я свою комнату убираю сам.
Она согласилась.
Уборщицей она была опытной. Сама собрала сложной конструкции пылесос, свободно ориентировалась во всем том чудовищном арсенале механизмов, приспособлений, химических составов и других средств, которые дала современная цивилизация американской домохозяйке. Когда она включила пылесос, я ушел в свою комнату к интернету. Через час она постучала в дверь моей комнаты.
- Входите.
Она переоделась для работы в короткие шорты и пляжную маечку, и я заметил, что у нее, для ее приблизительных сорока лет, отличная фигура.
- Слушай, - сказала она, - там у тебя в шкафу мой любимый коньяк "Метакса", можно я себе трошки налью?
- Наливайте, - сказал я, - a pаботе это не помешает?
- Нет, только лепшей будет. Може и ты со мной посидишь?
- Посижу. Кофе будешь?
- Давай кофе. Будем, как в Польше.
- Ну, лэхаим, - сказала она и опрокинула первую стопку метаксы.
- А почему ты добрая полячка? - поинтересовался я.
- А кто ж еще? До 39 года мы все поляки и были. Только потом, когда Советы стали переписывать, многие назвались беларусами. А которые хотели остаться поляками, те, тю-тю, в Сибирь поехали, – она показала пустой рюмкой в сторону Нью-Джерси. Я в Польше прожила четыре года, прежде чем в Америку уехать. По-польски свободно разговариваю.
- Откуда вы это знаете, про перепись, сколько вам лет? - спросил я.
- Про перепись бабка рассказывала. А сколько ты мне дашь?
Зная правило хорошего тона, что женский возраст следует всегда приуменьшать, я сказал 35.
- Твоя жена моложе? - спросила она, - Красивая у тебя ванная: эта крыша стеклянная и кабина прозрачная, зеркало на всю стену. Для жены все?
- Для жены.
- Раздельно спите.
- Она с ребенком
- А где вы встречаетесь?
Ее прямота и явный интерес к моей мужской особе мне нравились.
- В ванной комнате, – сказал я, чтобы разогреть тему.
- А где она сейчас?
- В Мексику отправил с сыном, позагoрать.
- Видно, грошей у тебя полная кишеня.
- Трохи есть, - в тон ей ответил я.
- Давно ты здесь?
- Двадцать лет.
- Чем занимаешься?
- Магазин на Брайтоне. А вы?
- Что ты выкаешь? Давай на ты, - она налила себе уже третью рюмку, - убираю, ну, и еще всяким, чем баба может заработать.
- Семья есть?
- Там осталась дочка, взрослая, в Минске живет. А здесь - сын. Я замужем.
- Кто муж?
- А ты мужика видел, который меня привез? Это мой муж.
- Странный немного.
- Мало сказать, что странный, на всю голову ебнутый! И еще инвалид, с детства. Своими ногами не ходит, но все остальное у него работает как надо. Единственный сын у родителей. Они - бухарские.
Я у них хоматендой была. Типа, домработница. Однажды у него в комнате убирала. Жарко. Я кофточку сняла, а он со своей коляски смотрит и говорит, найди мне бабу, я тебе заплачу. А я говорю, зачем кого искать, что тебе нужно? А он говорит, все что остальным нужно, то и мне. Так и договорились: за уборку мне его родители отдельно платили, а за дополнительные услуги - он сам. У него деньги есть. Он работает, что-то делает там на компьютере, и еще государство пособие дает. Я к ним так год почти ходила и не береглась, не думала, что могу от него забеременеть. A тут раз - и пожалуйста. Я его родителям говорю: "Оплатите аборт и все остальное. Я здесь нелегально, у меня медицинской страховки нет и лишних денег нет, мне никто ничего бесплатно не дает, я вынуждена все сама зарабатывать". А они говорят: "Не надо аборта. Он у нас единственный сын. После него вся фамилия оборвется. Роди нам ребенка, мы тебе денег дадим". Это значит, чтобы я была как суррогатная мать. А я им говорю, что мне ваши деньги, у меня у самой денег курицы не клюют, пусть ваш сын на мне женится. Мне статус нужен и ребенку, когда родится нужно, чтобы мать у него была легальная. Они сразу же согласились, так ребенка хотели. Тогда я им говорю, что мне еще нужно, чтобы мне полная свобода жизни была, потому что сами понимаете, какие у меня отношения могут быть с вашим сыном-инвалидом. Они и на это согласие дали. Ну, мы и поженились, без свадьбы и без колец. Я к ним переехала жить в отдельную комнату, чтобы мне покой был и хорошее питание. Уже он на меня не лез, и я, чтобы свои деньги не терять, ему все руками делала. А когда врачи сказали, что будет мальчик, они начали меня просить чтобы по-ихнему назвать в честь деда. У бухарских, в этом смысле, очень сильная традиция. Мне ихние имена не нравятся: Абрам там или Исаак, но я согласилась за десять тысяч, чтобы они Давидом назвали. Вначале не очень было, а сейчас даже самой нравится – Давид.
Когда они обрезание хотели делать, я сначала против была. Как это, такому маленькому резать? Но тут они твердо сказали, и я не стала с ними ругаться, подумала, что я с вас за это в чем-нибудь другом возьму.
Я ребенка два года грудью кормила, не спешила отнимать. Все время у них жила. Я к ним привыкла, и они ко мне тоже, ну, и осталась, как член семьи. Я в этом году на гражданство сдала. Дочке квартиру в Минске купила, посылки шлю. Я хотела на курсы водителей школьных автобусов пойти, но с английским языком у меня плохо. Все время только с русскими общаюсь. Сейчас Давиду уже шесть лет. Умненький, как все евреи, а внешностью беленький, на моего отца похож. Так и живем...
- А ты давно без жены? – поинтересовалась она.
- Уже две недели.
- Может какая помощь от меня нужна?
Увлеченный драматизмом и комичностью ситуации я спросил:"Сколько?"
- Сто двадцать.
- Сто, и ни цента больше.... и чтобы по полной программе.
- Согласна, – сказала Галя из-под Молодечно.
С улицы раздался автомобильный сигнал.
О, - сказала Галя, - это он, забирать меня приехал. Ревнует.
