Серия «Зона кошмаров»

Сидоров развернулся. Луч света скользнул по гладкой поверхности.

- Что, рядовой?

- Там дверь.

- Там ничего нет, мы сотню раз обходили периметр.

Я посмотрел на Артема, его взгляд был направлен прямо на проем, он должен был видеть дверь, она была подсвечена фонарями.

— Ничего тут нет, — его голос прозвучал приглушенно, будто стены впитывали звук. — Всё. Выходим.

Неужели он ее так и не увидел?

Мы прошли в операторскую, и Шанькин, все это время слушавший радиопереговоры, встретил нас неожиданной новостью.

— Того психопата снова ловили! Пытался пролезть в вентиляцию. Кажется, он совсем ку-ку. Скрутили его, ждут машину, чтобы отправить в кутузку.

Я молча кивнул, глядя на экраны мониторов. Там, конечно, было пусто. Но я ее видел! Дверь была там!

Я снова уставился на Сидорова. Тот встретился со мной взглядом.

- Что с тобой, рядовой? – неожиданно холодно спросил он.

- Нет, ничего. – я потупил глаза и прошел в тамбур.

*****

На следующий день, когда наш отряд снова отправили на обход, я услышал его. Тихий, едва различимый голос, будто доносящийся из-под земли. «Андрей...». Я невольно сделал шаг вперед, к зданию, сердце замерло.

— Катков! На что ты там уставился? — резкий окрик командира вернул меня в реальность. Я отшатнулся, как от удара током. Артем смотрел на меня пристально, его взгляд был тяжелым и изучающим.

- Показалось, - улыбнулся я, всем видом стараясь показать, что со мной все в порядке.

После того случая гости не приезжали. Наступило затишье. Наш отряд практически перестали ставить на пост внутри, ограничиваясь только периметром. Но объект меня не отпускал. Каждую ночь мне снилась дверь, что появилась в глубине зала. За ней звучал голос моего друга детства Димки. Я проходил вперед, толкал дверь и видел перед собой деревянный двухэтажный дом, объятый пламенем. В окно второго этажа бился мальчик, он истошно орал, но его не было слышно из-за треска пожара, из-за шума людей. Огонь подползал все ближе и ближе, и скоро все утонуло в дыму. Но мне казалось, что мальчик до сих пор там, что я отчетливо слышу его крик: «Андрей! Спаси, Андрей!».

Теперь этот голос преследовал меня наяву.

- Что-то ты совсем тухлый, - заметил Ванька после обхода, - сходи в медпункт, проверься.

- Да не, это ерунда, - я выдавил из себя улыбку.

- У меня есть кое-что, - Шанькин заговорщицки мне подмигнул и начал рыться у себя в кармане, — Это точно тебя порадует.

Он протянул ко мне раскрытую ладонь. На ней было несколько разноцветных мармеладных змеек.

- Совсем как в детстве, тот же вкус! Ромка Евтушенко пронес сюда целый пакет, представляешь?

Кисловато-сладкий вкус мармелада и широкая улыбка друга на какое-то время заставили меня забыть о комнате, пожаре и голосе. Я и вправду был рад.

*****

Последний час выдался на удивление спокойным. Мы несли ночную вахту на северном участке периметра, переминаясь с ноги на ногу в попытке согреться. Сегодня заметно похолодало. Ледяной ветер пробирался под одежду, заставляя ежиться и кутаться глубже в воротники.

— Спасибо за тех змеек, — сказал я, ломая заиндевевшую ветку сапогом. — Неожиданно было. Помню, как в детстве такие в ларьке покупал.

Ванька хмыкнул, выпустив облачко пара, которое тут же развеялось ветром:

— Да ерунда. Ромка целую пачку приволок, будем на тощак после отбоя кушать. Присоединяйся, мы с Евтушенко и Петровым собираемся в карты рубиться. В «дурака». Петров, правда, вечно мухлюет, но мы его...

Из темноты вперед вышел Артем, застегивая на ходу шинель. Он отходил переговорить по рации. Его лицо в лунном свете казалось высеченным из камня.

— Вам бы отдыхать, а не в карты играть, — беззлобно проворчал он, останавливаясь рядом. — После ночного дежурства сил надо набираться, а вы... Спать нужно, пока есть возможность.

Ванька ухмыльнулся:

— Да мы, товарищ командир, как младенцы — поспали часик и готовы хоть до утра…

Он не договорил. В этот момент ночную тишину прорезал резкий, воющий звук сирены, от которого кровь стыла в жилах. Тревога!

Следующие секунды слились в единый порыв. Мы одновременно схватились за оружие. Лязг затворов, тяжёлое дыхание.

— По маршруту! — крикнул Сидоров, и мы рванули. Сердце колотилось в такт бегу, ледяной воздух обжигал легкие. Адреналин заглушил все — и усталость, и воспоминания о мармеладных змейках, и командирские наставления.

Тут мы нашли его. Того самого ночного гостя.

Он был абсолютно голый, его бледное, уродливое тело покрывали синяки и ссадины, словно он продирался сквозь колючие кусты. Он стоял на коленях у бетонного основания здания и с животной одержимостью рыл землю голыми руками. Ногти были сломаны, пальцы разодраны в кровь, но он не останавливался, хрипло рыча и с чавканьем проглатывая комья мерзлой земли. От его тела исходил дикий, нечеловеческий запах — смесь пота, крови и чего-то ещё, затхлого и старого.

— Эй, ты! Немедленно отойти от стены! — скомандовал Сидоров, но мужчина не реагировал, будто не слышал. Его глаза, безумные и пустые, смотрели сквозь нас, сквозь бетон, в самую сердцевину аномалии.

Ванька попытался его оттащить за плечо, но тот с воем, словно раненый зверь, впился зубами в его руку. Солдат, грязно ругаясь, отшатнулся, на перчатке проступило алое пятно. Сидоров и я ринулись вперед. Было страшно прикасаться к этому скользкому, дергающемуся телу.

— Скрутить его! Живо! Держи! — рявкнул Артем, и мы с ним вдвоем повалили обезумевшего на землю. Тот бился и выл, пуская пузыри кровавой слюны. Подбежал кто-то еще, мы кое-как обездвижили сумасшедшего бедолагу, и, запыхавшиеся, потащили к грузовику. Мужик продолжал метаться, упираясь, и его босые ноги оставляли на снегу кровавые следы.

Наблюдая, как его тело бьется в конвульсиях на ржавом полу кузова, я почувствовал, как по спине пробежал леденящий холодок. Это было уже не просто безумие. Это было что-то другое, какая-то нечеловеческая одержимость, всепоглощающая и жестокая.

Ванька, морщась, зажимал окровавленную руку, стараясь не смотреть на рану.

— Все нормально? — спросил я, чувствуя ком в горле.

— Да... царапина, — буркнул он, но в его глазах читался неподдельный ужас, а губы дрожали. — Просто...укус. Обработаю.

Сидоров, тяжело дыша, смотрел на удаляющийся грузовик, его лицо было напряжённым.

— Никаких карт сегодня, — тихо сказал он, обводя нас с Ванькой усталым взглядом. — После такого...

Мы одновременно кивнули.

***** 

Через несколько дней меня снова поставили на объект. Каждая складка тяжелого защитного костюма казалась мне знакомой, каждый щелчок замков отзывался где-то в подкорке. Но сегодня дрожь в руках было не сдержать — предательская, мелкая, будто перед экзаменом. Пальцы плохо слушались, когда я застегивал желтый костюм. «А вдруг мне и вправду показалось?», - думал я. «Вдруг этой двери не существует?».

Войдя в таинственный зал, я сразу же, почти не дыша, устремил взгляд в тот дальний угол, где в прошлый раз зияла таинственная дверь. И она была там. Не мираж, не галлюцинация — матовая, темная, отливающая металлом в розоватом свечении. Она была реальна.

И тогда я услышал его снова — тот самый детский голос. Тонкий, пронзительный, словно доносящийся из-под толщи воды. Но на этот раз до меня дошло с пугающей ясностью: это был не голос Димки. Не моего погибшего друга. Это был чужой голос. Испуганный, беспомощный шепот, в котором нельзя было разобрать слов.

Ноги сами понесли меня вперед. Я шагнул раз, потом другой, отдаляясь от командира, завороженный этим зовом.

— Катков! Стой!

Рука Сидорова грубо легла мне на плечо, отбрасывая назад. Его хватка была железной.

И в этот миг, сквозь общий гул аномалии, сквозь собственный тяжелый храп в противогазе, я услышал совершенно отчетливо:

«Помогите!»

Я вздрогнул всем телом, сердце сорвалось с места, бешено заколотившись в груди, пытаясь вырваться наружу. Адреналин ударил в голову. Я повернулся к командиру, ища в его движениях хоть какое-то подтверждение, хоть намек на то, что он слышал то же самое.

Но он оставался спокойным. Нет, не просто спокойным — отстраненным. Артем ничего не слышал. Или... или делал вид, что не слышит?

Комок подкатил к горлу. Я сглотнул, заставил себя сделать глубокий, шумный вдох, выравнивая дыхание. Паника была моим врагом. «Спокойно, — приказал я себе. — Надо делать вид, что все нормально. Совершенно нормально. Иначе... иначе меня больше никогда не пустят внутрь». А я не мог этого допустить. Теперь уже нет.

После окончания смены Сидоров отвел меня в сторону. Его лицо было серьезным.

— С тобой что-то не так. Ты стал дерганым, странно себя ведешь. Скажи честно, ты все психологические тесты прошел, прежде чем сюда попасть?

Его вопрос вогнал меня в ступор. Я вспомнил, как попал сюда. Мой сослуживец, Сашка, образцовый солдат, мечтал о службе на этом объекте. Он уговорил меня пойти с ним на тесты «за компанию». Помню белые стены, датчики на пальцах, монотонные вопросы психолога. Сашку забраковали — сирота, из детдома, «нестабильный социальный фон». А я... я солгал. Я умел лгать с детства. Рассказал сказку о счастливой семье, о беззаботном детстве, об успехах. Я стер из анкеты тот самый пожар, беспробудно пьющего отца, беспутную мать. И меня взяли.

Артем повторил свой вопрос:

- Ты в порядке? Ты прошел все необходимые тесты?

— Да, конечно, товарищ командир, — я старался выглядеть спокойным. — Просто не высыпаюсь. На погоду, наверное, реагирую. Тесты прошел, всё отлично.

Сидоров промолчал, но в его взгляде застыла тень сомнения. А внутри меня все кричало. Тревога, похожая на зуд под кожей, нарастала с каждым днем.

*****

Я лишился сна окончательно. Каждая ночь в казарме превращалась в бесконечную пытку. Лежа на жесткой койке, я вглядывался в потрескавшуюся штукатурку потолка, а воображение рисовало ужасающие картины: за той дверью мучаются, кричат, умоляют о пощаде. Детские голоса звучали в голове, сливаясь в пронзительный хор, от которого закладывало уши. Разум шептал: «Это влияние объекта. Ничего этого нет». Но эти слабые попытки самосохранения тонули в детских криках, безостановочно звучащих в моем сознании.

День, другой, третий. Я нес караул, шагал по периметру, охранял границы, делая все на автомате, словно зомби. Руки сами выполняли привычные движения, а в голове стучала одна мысль: «Когда же снова нас поставят на объект?» Я ловил на себе взгляды сослуживцев — Ванька поглядывал с беспокойством, Сидоров с нарастающим подозрением.

Дни превратились в недели, я не находил себе места. По ночам я стал просыпаться от собственного крика, зажимая рот ладонью, чтобы не разбудить других. В столовой я отодвигал тарелку — есть не хотелось, комок в горле мешал глотать. «Вдруг там и вправду кому-то нужна моя помощь? Вдруг там и вправду дети? — не отпускала меня навязчивая идея. — Если они действительно там, то зачем это военным? Неужели они ставят над ними эксперименты? Неужели тот мужчина и вправду узнал свою дочь?»

Подозрения разъедали изнутри. «А мои сослуживцы все знают? Артем не мог не видеть эту дверь, я ведь указывал прямо на нее. А если он видел, то почему сделал вид, что ее нет? Ванька вообще говорит лишь ерунду. Вдруг им запрещено обсуждать объект?» Я ловил себя на том, что анализирую каждое их слово, каждый взгляд, ища подтверждение своей безумной теории.

«И что они сделают со мной, если я попытаюсь туда проникнуть? Попытаюсь спасти детей. Вывести их отсюда. Но как это сделать?» Эти мысли стали навязчивыми, повторяясь в голове снова и снова, вытесняя все остальное.

За этими мучительными размышлениями проходили дни и ночи. Я почти перестал спать, подолгу лежа на койке и вслушиваясь в ночные звуки казармы. Даже мармеладные змейки, которые Ванька снова мне отсыпал, показались безвкусными, как зола.

И вот — мой шанс. Наш отряд снова поставили на объект. Сердце заколотилось в груди, когда я услышал приказ. Я пришел самым первым, опередив всех на несколько минут. Командир Сидоров и рядовой Шанькин вошли в тамбур вдвоем, за ними маячил рядовой Евтушенко из другого отряда — молоденький, лет девятнадцати, с еще детским пухлым лицом.

— Катков, ты остаешься, - Артем смерил меня бесстрастным взглядом, - ты пока отстранен от службы на объекте. Евтушенко, одевайся, пойдешь со мной. Шанькин, ты в операторской. Поторопитесь, ребята, мы немного опаздываем.

В тот момент, когда Сидоров отвернулся, вынимая из кабинки защитный костюм, я нанес ему удар по затылку прикладом автомата. Командир рухнул на пол.

Тут же Евтушенко двинулся на меня, его глаза округлились от ужаса, но его подвел костюм — он запутался в штанине и едва не упал. Я одним прыжком оказался рядом и со всей силы ударил его прикладом в висок. Парень упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть.

Ванька стоял, смотря на меня, его глаза расширились от непонимания.

— Андрей, что ты... — его голос дрогнул.

Я набросился на него. Рядовой отбивался, но яростная одержимость придала мне сил. Я схватил его за горло, прижал к холодной стене. Он хрипел, пытался вырваться, его ноги били по моему костюму. Я смотрел, как его лицо краснеет, как проступают его веснушки, как медленно угасает свет в его глазах. И в тот миг, когда его тело обмякло, я почувствовал не ужас, а ледяное, всепоглощающее облегчение. Никто мне не помешает.

Сидоров застонал, пытаясь подняться на локте. Я наклонился, и мои руки опустились на его шею. На этот раз я делал это медленно, хладнокровно, глядя, как его взгляд наполняется сначала ужасом, а потом пустотой.

Тишина. Только гул в ушах и пульсация крови в висках. Я шагнул в операторскую, нажал кнопку, прошел в зону и подошел к таинственной двери. Рука дрожала, когда я толкал ее. Дверь поддалась, отпираясь вперед со скрипом.

За ней было небольшое, похожее на бункер помещение, освещенное тусклым аварийным светом. Оно было заставлено стеклянными клетками, в которых копошились, тычась в стекло маленькими ладонями, дети. Бледные, испуганные, с огромными глазами. Они тянули ко мне руки, беззвучно шевеля губами, их рты открывались в крике, который я слышал все эти недели.

Что-то во мне сломалось окончательно. Сознание затопила волна ярости и ужаса. «Выпустить! Надо выпустить!» Я лихорадочно дергал ручки камер, но они не поддавались, заблокированные какими-то электронными замками. Дети смотрели на меня с надеждой. Тогда я сорвал с плеча автомат и дал очередь по замкам. Грохот выстрелов оглушил меня. Стекло треснуло, осколки смешались с алыми брызгами. Детские тела дернулись и затихли, заливаясь кровью.

Я закричал. Кричал, пока не перехватило дыхание, чувствуя, как что-то горячее и соленое заливает мой подбородок. И вдруг все потемнело. Глаза пронзила адская боль, я тер их кулаками, но видел только расплывчатые пятна. Сердце замедлилось, будто погружаясь в ледяную воду. Я оказался на липком, холодном полу.

Где-то вдали, сквозь нарастающий гул, послышались голоса, шаги.

— Тут один пострадавший! — кричал кто-то.

— Помогите... детям... — пытался сказать я, захлебываясь собственной слюной и кровью.

— Он бредит. Уносим.

Все оборвалось.

*****

В одном из кабинетов, пахнущем табаком и старыми документами, капитан раздраженно кричал в телефонную трубку, сжимая ее так, что костяшки пальцев побелели.

— Ты сказал, что отправишь мне крепких парней, а тут четверо двухсотых, твою мать!

Пауза. Капитан нервно постукивал пальцами по столу, глядя в отчет перед собой.

— Как откуда знал? Да покопался бы сам в досье, узнал бы! Отец алкаш, жили в плохом районе, пожар этот в конце концов! От вас одни проблемы!

Еще пауза, тяжелый вздох. Капитан провел рукой по лицу, внезапно почувствовав усталость.

— Ладно. Привози еще четверых. И на этот раз — проверь их как следует.

Что-то я замешкался. И да, шестой шаг мне пока не дался: новеньких туда не отправляют, видимо, дают интересу настояться. Сейчас у меня одна работа: следить за ребятами по мониторам и служить их личным консьержем.

— Открыть дверь!

Я сел в кресло оператора и нажал на кнопку. Дверь медленно открылась, впуская двоих солдат. Как только они исчезли в розовом тумане, я первым делом стянул с себя противогаз. Стало полегче, но ненамного.

На мониторах силуэты молча передвигались по периметру закрытой зоны, то и дело останавливаясь и что-то проверяя на приборах. Ничего другого не было видно, и я уже сломал голову, пытаясь отгадать, что же такого секретного спрятали в этой комнате.

Ванька, конечно, врал, когда рассказывал про дьявола, сидящего там в цепях, и про окружающие его горы трупов. Но запашок оттуда действительно шел мерзкий: воняло тухлятиной, грязными тряпками, мочой, и к этому примешивался отвратительно сладкий цветочный аромат, который каждый раз вызывал рвотные позывы. Но уж лучше это, чем сидеть целую смену в противогазе.

Через полчаса я снова нажал на кнопку. Дверь отворилась, впуская розовато-фиолетовый свет. В комнату ввалился рядовой Иван Шанькин, стягивая с себя противогаз. За ним вошел командир Артем Сидоров и проследовал до следующей двери. Я тут же открыл проход в тамбур: командир все делает по инструкции, а значит, будет упрямо стоять в противогазе, если я не потороплюсь. Хорошо, что с других он не требует так, как с себя. Я нажал на пару кнопок и проследовал за ним.

— И зачем мы туда лезем, — ворчал Шанькин, — каждый раз одно и то же! — его лицо и уши стали пунцовыми, веснушки проступили красными пятнами и стали видны даже на коже головы, из-под коротко стриженых рыжих волос.

— Приказы руководства не обсуждаются, — осадил его Сидоров, снимая противогаз. Сам он будто бы вернулся с прогулки: на бледной коже едва проступил румянец, темно-карие глаза блестели, ни в лице, ни в фигуре не было ни намека на усталость.

— У меня постоянно голова болит после этого, — продолжал рядовой, — и как тут випы развлекаются? По-моему, тут нет ничего веселого.

— Випы? Какие випы? — я сам не заметил, как спросил это вслух.

— Да приезжают иногда друзья-родственники генералов посмотреть на наше чудо, — Ваня, сложив абы как свой костюм, стоя разминал шею.

Командир нахмурился:

— Мы не должны об этом говорить.

— Он же все равно узнает, — отмахнулся рядовой, вразвалочку проследовав к нише за шкафами, в которой располагалась душевая.

Повесив костюм и расправив его на вешалке, командир развернулся ко мне.

— Катков, пора и тебе выходить на позицию. В следующий раз пойдешь со мной.

Я, проглотив ком в горле, кивнул.

— Поди, не терпится уже, — усмехнулся он и ушел вслед за Ванькой. А я уже мог не пытаться скрыть свое ликование: довольная улыбка расплылась на пол-лица, а взгляд был прикован к ней — двери, за которой меня ждало что-то необыкновенное.

*****

Я утопал в густой, черной смоле все глубже и глубже, раз за разом пытаясь выплыть, но темная жижа заливала глаза, проникала в рот и нос, давила на грудь.

Сон оборвал резкий стук в дверь казармы и громкий голос Сидорова:

— Катков, Шанькин, подъем! Срочный выход на объект!

В казарме зашевелились, застонали. Шанькин пробурчал что-то невнятное и неловко спрыгнул с верхней койки. Мы натянули форму и, не до конца проснувшиеся, вывалились в холодный коридор. Командир, с каменным лицом, жестом указал следовать за ним.

В комнате номер один нас уже ждали четверо мужчин в хорошо сидящих, но помятых костюмах. От них пахло смесью парфюма, алкоголя и сигарет. Один из визитеров, грузный, с заплывшими глазами, еле держался на ногах, опираясь на своего товарища. Трое солдат, сопроводивших гостей, тут же ретировались, оставив их на наше попечение.

— ...а я тебе говорю, Серёга, тут у них целый архив КГБ спрятан! — хохотал один, размахивая руками.

— Да ну? А я слышал, тут инопланетян держат, — вторил ему другой.

Их смех резал ухо, казался кощунственным в этой стерильной комнате. Сидоров, вытянувшись, обратился к ним:

— Господа, прошу внимания. Сейчас вы наденете защитное снаряжение и пройдете в шлюз. Там, куда мы направляемся, действуют строжайшие правила: не отходить от группы, ничего не трогать и ни в коем случае не снимать костюм. Это вопрос вашей безопасности.

Потом он повернулся ко мне, и его взгляд был стальным.

— Катков, ты остаешься в операторской. Открываешь, закрываешь, следишь по мониторам. В следующий раз.

Во мне что-то упало. Очередное ожидание. Я лишь кивнул в ответ.

Процедура повторилась. Операторская, фигуры в желтых костюмах, и вот все уже там, за стальной дверью. Я прильнул к мониторам. Они, как и обычно, передавали лишь изображения размытых силуэтов в розоватой дымке, но звук... Звук доносился четко.

— Опа, глянь-ка, какое цветастое! — донесся чей-то пьяный возглас.

— Во дает! — Хохот. — Как будто салют в воде!

— Подожди, подожди, как ты там оказался?

— А ты как? Ого!

На экране силуэты метались, размахивали руками, словно ловили невидимых бабочек. Они то сбивались в кучу, то разбегались, их движения были неестественными, прерывистыми, будто их притягивало и резко разбрасывало невидимой силой. Двое солдат стояли поодаль и наблюдали за этим действом.

— Дышать тяжело... жарко... — вдруг послышался хриплый, прерывистый голос. Это был тот, грузный. — Душит всё... Снимаю!

— Нельзя! Немедленно перестаньте! — рявкнул Сидоров. Но было поздно. На одном из мониторов я увидел, как один из силуэтов резко изменил очертания — снял противогаз. Послышался кашель, переходящий в спазмы.

— Эй, быстро надень!

— Отстань...

Силуэт зашатался и упал. Долго я не думал. Пальцы сами нашли кнопку, дверь с шипением пошла в сторону, я сорвался с места и влетел в розовато-фиолетовый проем.

Воздух ударил в лицо — воздух, пропитанный сладковатой вонью. Голова закружилась, а в глазах сразу поплыли радужные круги. «Я оставил свой чертов противогаз в операторской!» — это осознание немного отрезвило меня, и я огляделся. «Надо быстрее наружу!».

Комната была большой, и тусклое освещение не позволяло разглядеть все ее уголки. Полностью различимы были лишь объекты в непосредственной близости. Артем и Ваня уже направились ко мне. Поодаль трое ночных визитеров собрались в кучку и так и застыли. В паре шагов валялся толстяк, отчаянно хватая ртом воздух.

Я направился к толстяку, но через несколько секунд до меня дошло, что я не приближаюсь к нему, а, напротив, отдаляюсь. «Что за дела?». Я ускорился, но тут меня подвело зрение: грузный гость исчез, а вместо него перед глазами заплясали огоньки. Хоп, хоп, хоп, — огоньки прыгали туда-сюда, и взгляд непроизвольно следовал за ними. Краем глаза я увидел, как випы, словно пьяные мотыльки, метались вокруг, а солдаты пытались их собрать.

Через мгновение я оказался лицом к двери и наблюдал, как неразлучная троица гостей заходит обратно в операторскую, сопровождаемая одним из солдат. Как они прошли мимо меня?

Хоп-хоп-хоп. Огоньки окрасились в ярко-красный цвет и закружились вокруг меня. Я ничего не мог с собой поделать и, будто собака, преследующая свой хвост, следовал за ними. Вдруг я оказался в самой середине комнаты, и она как по волшебству осветилась ярким светом. Прямо передо мной пульсировало что-то живое, дышащее, большое. От него расходились волны, откалывались огоньки и плясали по всей комнате.

В следующую секунду я пришел в себя рядом с упавшим. Он лежал на спине, его лицо было багровым, глаза закатились. Я наклонился, чтобы взвалить его на плечо, и в этот момент мир вокруг изменился окончательно. Расстояния поплыли, пол под ногами стал мягким, как желе, а сгусток света начал безостановочно пульсировать.

Задержав дыхание, я из последних сил потянул пострадавшего на себя, но тут перед глазами все поплыло. Я провалился во мрак.

*****

Тишина в лазарете была абсолютной, гнетущей, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов на стене. Я пришел в себя час назад, на дворе был уже день. Врач вел себя так, будто ничего экстраординарного не случилось и я пришел на обычную проверку после дежурства на объекте. «Прими глицин и попей водички», — сказал он и ушел восвояси. Медсестра же посоветовала полежать до обеда, набраться сил.

Лежа на жесткой койке, я вновь и вновь прокручивал в голове те несколько минут за стальной дверью. Не страх, а жгучий, пьянящий восторг переполнял меня. Да, я нарушил приказ, да, меня скорее всего отчитают, но я увидел. Пусть мельком, пусть в панике, но я заглянул в ту реальность, которая скрывалась за розовато-фиолетовым светом.

Мои размышления прервал Ванька, зашедший меня проведать.

— Ну тебя и выбило с первого раза! — воскликнул он вместо приветствия и плюхнулся на соседнюю койку так, что она пошла волнами, — Ну как тебе на объекте? Небось не хочешь больше туда соваться? А? Так и будешь сидеть за экранами, да? Труханы себе поменял хоть?

— Погодь, погодь, — остановил я его тираду, — да все со мной нормально.

— Я тоже испугался в первый раз, — неожиданно тихо продолжил Ваня, — это ж вообще что-то.. ну… потустороннее что ли.

— Не потустороннее, а необычное, — сказал я и уставился в потолок, — Скорее это какая-то научная аномалия, пространство, которое не подчиняется привычным законам физики.

— Да нее, какая физика. Это точно демоническое что-то. По-ту-сто-рон-нее, — отчеканил Ванька, и тут я понял, что он не пытался надо мной подшутить, говоря о дьяволе на объекте.

— Шанькин, а причем тут демоны? — спросил я.

— Да кто ж еще может так напердеть тухлыми яйцами, — отмахнулся он, лег на бок и мгновенно захрапел. Великолепное умение.

*****

На следующий день наш отряд был переведен на периметр. Мы несли караульную службу под скупым осенним солнцем, в сотне метров от серого, ничем не примечательного здания. Воздух был чистым, холодным, желтые листья шурша опадали, под ногами хрустели ветки и желуди. Все было так тихо и буднично, что произошедшее со мной позавчера казалось какой-то фантазией, разыгравшейся в хмельном сне.

Командир размеренно шагал впереди, держась линии ограждения. Я, погруженный в свои мысли, шел следом. Ванька, попинывая шишки, тащился за мной. Вскоре показался контрольно-пропускной пункт, и Артем салютовал тамошнему командиру, капитану Егорову. Тот приподнял руку в ответ, но тут что-то его отвлекло, и он скрылся в будке.

Именно тогда мы вновь увидели ночного гостя. К шлагбауму подкатил черный тонированный внедорожник, из которого вывалился тот самый грузный вип, что накануне снял противогаз на объекте. Он был бледен, руки его дрожали, глазки бегали. Егоров подошел к нему и что-то сказал. До нас долетали только обрывки фраз: что-то про ночной визит, что-то про разрешения.

— Вы не понимаете! — голос випа прорезал утреннюю тишину, — Мне нужно туда! Один раз!

— У вас нет допуска, — громко ответил Егоров, – Я не могу вас пропустить.

Вип кричал про звонок «самому министру», тыкал пальцем в грудь капитана, но тот стоял на своем. В итоге, плюнув себе под ноги, мужчина влетел в машину и умчался, оставив за собой шлейф бессильной ярости.

— Чего это он? – спросил Ванька. Я лишь пожал плечами, а Артем будничным тоном сказал:

— Бывает…

*****

Командир Сидоров встретил меня у входа в комнату номер два. Он молча смерил меня взглядом, кивнул на мой штатный костюм, висевший в кабинке, и произнес всего одну фразу:

— Готовься. Выходим через час.

Я не волновался. Я был в предвкушении. Четвертый шаг — тяжелый костюм лег на плечи как влитой. Пятый шаг — я вошел в комнату номер два. Шанькин сел на место оператора и помахал мне рукой.

Рычаг щелкнул. Дверь с протяжным скрипом поползла в сторону, впуская волну того самого, уже знакомого розовато-фиолетового света.

— Шестой шаг, — тихо сказал я сам себе и переступил порог.

Воздух внутри был густым, сладковатым, давил на уши как на глубине. В этот раз я сразу увидел Его — пульсирующий сгусток света в центре зала. Он словно дышал, то расширяясь радужным шаром, то сжимаясь до размеров кулака. От него отрывались светящиеся частицы и кружились в причудливом танце.

Сидоров вышел вперед и начал обход. Прибор у него на руке протяжно пиликал.

— Командир, — я шагал, следя за тем, как один из огоньков описывает дугу и исчезает у меня над головой. — Что это вообще такое?

— Наше дело — выполнять приказы, Катков. А не задавать вопросы.

Очень на него похоже, но я не верил в то, что Артему было совсем неинтересно то, что происходит в этой комнате.

Пространство перед нами исказилось — несколько разноцветных огней выстроились в идеальную геометрическую фигуру, которая затем рассыпалась на отдельные блики. Наш бравый командир на секунду замедлился, так же, как и я, наблюдая это буйство красок. А потом сказал:

— Мы были здесь уже много раз, Андрей. И каждый раз комната встречает нас по-разному. Меняются размеры, цвета, перспективы. Но кое-что всегда неизменно.

— Что? – не скрывая любопытства спросил я.

— Периметр. Эта стена всегда остается на своем месте. Она всегда из того же материала. Она всегда одной и той же высоты. За полчаса мы проходим ее несколько раз, и она остается прежней.

— А ученые тут бывают? Тут проводят какие-то исследования?

Командир остановился и обернулся ко мне. Хоть я и не видел его выражения лица из-за противогаза, я был уверен, что он немного раздражен.

— Катков, я не знаю всего, но уверен, что объект изучают. Мы бываем тут не так часто и не знаем всего. И лично мне никто ничего не докладывают.

Я задумался. Полчаса ходим, полчаса отдыхаем... Пять циклов. Смены бывают в разное время суток: утром, днем, вечером. После смен обязательно сдача анализов в медпункте. Неужели они изучают и нас?

— Объект не наша забота, — Сидоров пошел дальше. — Пока я тут служу не было никаких эксцессов.

— Кроме випов, — не удержался я, наблюдая, как в дальнем углу комнаты розовая дымка на мгновение сгустилась в подобие человеческой фигуры. — Тех, что с противогазами баловались.

— Если сюда водят посторонних, — голос Сидорова звучал приглушенно, — значит, объект считается безопасным.

Я покачал головой, чувствуя, как странная энергия покалывает кожу даже через костюм. Прямо перед нами несколько светящихся точек внезапно выстроились в прямую линию, словно указывая куда-то вглубь зала.

— А ты знаешь когда это обнаружили? Почему никто ничего о нем не слышал?

Сидоров снова повернулся ко мне. В круглых прорезях его противогаза отражались пляшущие огоньки.

— Здание старое. Построено давно. Еще при советах. Больше я ничего не знаю. И знать не хочу.

Внезапно центральный сгусток света запульсировал с особой силой, и на секунду вся комната озарилась ослепительным белым светом. На мгновение я ослеп, а когда зрение вернулось, я увидел, что Сидоров спешно отдалялся, его походка говорила об окончании разговора лучше любых слов.

*****

В следующую смену наш небольшой отряд был направлен на контрольно-пропускной пункт. Я проклял про себя ротацию, уж очень хотелось снова оказаться в той комнате. Но нас ожидали другие приключения.

Грузный мужчина снова вернулся. Он не был похож на самого себя. Лицо землистого оттенка, под глазами черные мешки, одежда помята. Он шел сутулясь, будто нес на плечах невидимую тяжесть.

— Пропустите меня, — хриплым шепотом обратился он к нам. — Прошу вас. Мне нужно... мне нужно увидеть её ещё раз. Одну минуту.

Командир Сидоров вышел из будки, его лицо было непроницаемым.

— Уезжайте. Прохода нет.

Лицо мужика стало красным, как кирпич. Я ожидал новых угроз и проклятий, но тут он зарыдал. Гулко, протяжно, утирая глаза грязным рукавом и размазывая по лицу сопли.

— Вы.. вы не понимаете! — его слова были приглушены рыданиями — Там... там моя дочка! Я видел её там! Она зовет меня! Она там застряла!

Он упал на колени, схватив Сидорова за брюки.

— Откройте дверь! Ради Бога!

Я в растерянности посмотрел на командира. У того на лице не дрогнул ни один мускул.

— Вашей дочки там нет, — холодно сказал он, — Вам показалось. Это влияние аномалии.

В голосе мужчины что-то надломилось, он зарыдал пуще прежнего и повалился на землю. С минуту он лежал распластанный на земле, но вдруг одним движением вскочил на ноги, его лицо исказила бешеная гримаса.

— Вы! Вы все в сговоре! Вы её украли! — он с диким криком бросился на Сидорова, колотя его кулаками по бронежилету.

Мы с Ваней схватили его за руки, но он вырвался, его тело содрогнулось в спазме. И, прежде чем мы попробовали скрутить его снова, его вырвало прямо на Сидорова. Рвота была странного, темного, почти черного цвета.

— Господи, помилуй, - прошептал Ваня.

А я стоял как вкопанный, ноги будто вросли в асфальт. Время замедлилось, растянулось, превратившись в череду жутких, отрывистых кадров.

Прямо передо мной Артем, с лицом, не выражающим ничего, кроме холодного презрения, коротким, резким движением оттолкнул обезумевшего гостя. Тот, слабый и разбитый, споткнулся о собственные ноги и рухнул на колени. Артем не смотрел на него. Его взгляд был прикован к мундиру, на котором растеклось черное, маслянистое пятно рвоты. Он оглядывал его с такой брезгливостью, с какой смотрят на ядовитую гусеницу, медленно, с отвращением стряхивая с рукава самые крупные капли. Казалось, его больше заботит испорченная форма, чем судьба человека у его ног.

И тут, словно из-под земли, возникли солдаты. Двое. Они действовали быстро, без лишних слов, схватив гостя под мышки. Мужик не сопротивлялся, его тело обмякло, стало бесформенным и тяжелым. Он лишь непрестанно бормотал что-то бессвязное, а его глаза, широко раскрытые, полые, были устремлены туда — за колючую проволоку, к серому зданию. Они потащили его к уазику, и его ноги волочились по земле, оставляя в пыли две неглубокие борозды.

И вот тогда, когда его уже начали заталкивать в кузов, в нем что-то щелкнуло. Он внезапно рванулся с нечеловеческой, истерической силой, выкручиваясь из солдатских рук. Его тело изогнулось, порыжевшая от грязи рука вытянулась вперед, пальцы судорожно сжались и разжались, словно пытаясь ухватить что-то невидимое, что было там, в запретной зоне.

— А-а-а-а-а-а-а! — его крик прорезал воздух. — Ве-е-ерни-и-те-е-е-е!

Солдаты, побагровев от напряжения, втолкнули его внутрь, и дверь уазика с глухим стуком захлопнулась. Но этот крик еще долго висел в холодном осеннем воздухе, эхом отдаваясь в ушах, впитываясь в кожу. Я стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как леденящий холод этого отчаяния проникает в меня самого.

(Часть 2)