Серия «СТО ФРАГМЕНТОВ НЕ МЕНЯ ОДНОЙ»

Дальше был скандал с отцом "жениха" (уже бывшим мужчиной Лоры), заявления в милицию, медицинские освидетельствования, слёзы и просьбы Маши, общих друзей, соседей, учителей. Мать упрямо шла напролом, никого не слушая. В какой-то момент её благоразумие пересилило (или это была заслуга Машуниных слёз?), но было поздно: в милиции делу уже дали полный ход – «паровоз справедливости» летел на всех парах, остановился он только в суде приговором «…наказывается лишением свободы на срок восемь лет за совершение действий сексуального характера с лицом, заведомо не достигшим шестнадцатилетнего возраста, с отбыванием наказания в колонии для несовершеннолетних номер…»

После объявления приговора Мария впервые ушла из дома. В течение того месяца, или даже дольше, у нашего дома регулярно останавливались полицейские машины – то с мигалками, то без. Иногда дежурные просто забегали к Лоре покурить и узнать, не пришла ли Машуня домой добровольно, а иногда сами возвращали беглянку. Находили они её то на полузаброшенных дачах, то в подвалах, то в притонах, то ещё непонятно где. Когда количество возвращений-побегов перевалило за десяток, милиция перестала гоняться за ней, и эта задача целиком легла на плечи Лоры.

Несколько раз Маша приходила ночевать ко мне, матери я её не выдавала. С одной стороны, было невероятно жалко соседку, а с другой – я понимала, что Машка всё равно сбежит снова, но ко мне приходить перестанет. А где уж она тогда скитаться будет – большой вопрос.

Месяца через три, в последнюю свою «побывку», Маша рассказала, что её несостоявшийся жених покончил с собой в колонии.  Причины и детали никто так и не узнал. Отцу не позволили забрать тело, и похоронили парня в одной из общих могил на территории зоны. Рассказывала Машуня об этом сухо, безучастно, не проронив ни одной слезинки. Это была уже не девочка-подросток, а потрёпанная жизнью женщина - с детским лицом и стариковским взглядом. На прощание она сказала, что тоже хотела покончить с собой, но отец мальчика нашёл её, чтобы рассказать о случившемся и назначить наказание - жить с этой виной, зная, что нет отныне прощения от Бога и людей ни ей, ни матери. Больше Маша ко мне не приходила.

Примерно через полгода Лора постучалась в мою дверь, как в старые забытые времена, и предложила ящик зубной пасты «совсем по дешёвке». Она радостно сообщила, что нашла Машуню, которая теперь работает в коммерческом киоске, продаёт туфли: «Настоящая кожа, из Еревана привозят! Очень хорошие. Тебе не надо?» Добавила, что Маша живёт у хозяина киоска – порядочного армянина, старше её лет на тридцать. На мать дочь по-прежнему даже не смотрит, но Лора нашла общий язык с самим Арменом, от него узнаёт все новости и ежемесячно передаёт через него деньги для Маши.

Дальнейший сценарий истории развивался стремительно и предсказуемо: спустя некоторое время у Машуни появился смугленький малыш, перед рождением которого в неизвестном направлении испарился его биологический возрастной папаша, прихватив с собой всё, что успел заработать на «настоящих кожаных туфлях» и Лориных передачках.

Всеми способами, правдами-неправдами, калачами-пряниками и клятвами-обещаниями Лора уговаривала Машу вернуться к ней, ради малыша. Машуня согласилась при условии, что мать уведомит все соответствующие органы и оформит официальную опеку на внука, и что жить под одной крышей они будут лишь как соседи.

Мария стала на удивление хорошей мамой. Может и не хватало ей академических знаний, но она своим женским чутьём хорошо понимала потребности сына, и малыш рос улыбчивым и смышлёным. Самоуверенная и шумная Лора стала «ниже воды-тише травы». Она бесконечно работала, в свободное время хлопотала по дому, изредка умудряясь выпросить у дочери возможность погулять с коляской.

Как только малыш научился ходить, по настоянию Маши, Лора выбила для него ясли. Машуню все уговаривали закончить вечернюю школу, но вместо этого она устроилась в магазин спорттоваров. Там она вскоре встретила своего будущего мужа – мастера спорта по вольной борьбе. Они тихо поженились и родили двойняшек.

Свои восемнадцать Мария отметила в статусе трижды мамы, всегда стыдливо прячущей за бесформенной одеждой свою красивую грудь. Она была обласканна заботливым и не сильно разговорчивым мужем-спортсменом, который никогда не задавал лишних вопросов по поводу образования или тёмного прошлого любимой жены.

В дальнейшем мы встречались с Машуней пару раз случайно, но не говорили о прошлом или планах на будущее. Знаю только, что спустя десяток лет после замужества, она так и не закончила школу, работала в обувном магазине, никогда не улыбалась Лоре и могла ударить всякого, кто пытался повысить голос на её детей.

А здесь я была официанткой-поломойкой. Так я называла себя в течение дня, размазывая шваброй по линолеуму не только пыль, но и остатки собственного самоуважения. То же самое я говорила себе перед сном и именно об этом вспоминала первым делом, едва просыпаясь.

Всё детство все вокруг повторяли: «Будешь плохо учиться – будешь мыть полы»! Социальные стереотипы, на которых я выросла, поддерживали представление о нижайшем статусе подобных профессий. В моём окружении предпочитали не обсуждать принадлежность к такому рабочему классу, и профессии уборщиков или дворников считались наиболее постыдными и низкооплачиваемыми. Тех, кто выбивался из этого круга и поднимался выше, даже спустя годы, оценивали предвзято, добавляя в разговорах за спиной с насмешкой: «Ну что с него/неё возьмёшь – из грязи в князи».

После каждой вахты я мечтала уволиться и вернуться на базар. Друзьям каким-то образом удавалось меня образумить, и каждый раз я соглашалась на ещё одну вахту, обливаясь крокодильими слезами, даже когда тратила свои честно заработанные деньги.

И вот третья, очередная «последняя» вахта. Несчастная, я выхожу из автобуса и сталкиваюсь своим обречённым взглядом с Ним. Колоритный, широкоплечий мужчина средних лет, в длинном кожаном плаще, с усами Д’Артаньяна - в общем «сразувидноиностранец» - не отрываясь, смотрит в мои всегда «на мокром месте» глаза.

Я не замечала его трепетных и деликатных ухаживаний. Он был единственным в коллективе, с кем я могла говорить, не глотая при этом слёзы. Мы умудрялись жестами разговаривать на самые разные темы, смешивая и нещадно коверкая при этом русские, французские и английские слова. Смеялись до упаду, пытаясь объяснить друг другу значения простых слов и фраз, когда вместе учили английский в редкие минуты отдыха.

Эта вахта действительно оказалась последней, но наша дружба с Д’Артаньяном продолжилась и вне работы. Иногда он приезжал в город за покупками и тогда просил меня сопровождать его на базар и в магазины - для иностранцев там негласно устанавливались «особые» цены, и моя помощь помогала сэкономить приличные суммы, которые наш друг щедро тратил на игрушки для моей дочки.

Всё было замечательно, тепло и бережно. А потом он подарил мне кольцо и сделал предложение. Мне – официантке-поломойке, неудачливому никчёмному существу, неспособному ни что другое, кроме как мыть полы, убирать грязную посуду за другими, да стоять на базаре.

Я была настолько изранена внутри, что не могла принять его чувства, не могла полюбить или хотя бы понять и увидеть красоту и достоинство человека, который полюбил меня – обесцененную мной же самой личность: депрессивную и не восстановившуюся после сложного расставания с мужчиной, который всячески принижал и подавлял три года.

Если не полюбишь себя, не сможешь полюбить и того, кто выбрал тебя. Даже если это принц заморский на белом коне - он уже заведомо неудачник, раз разглядел что-то стоящее в том, кто в собственных глазах - никто.

Жизнь без самоуважения продолжается.

*********************** Продолжение следует************************

Реальность начала возвращаться вместе с суетой и движением внутри салона. Сквозь иллюминатор видно, как везут трап.  Первый мой полёт и первый приезд в город-легенду. Как встретит столица? Волнение от завершения полёта даже выше, чем до его начала. Предвкушение сменилось радостью, а потом тревожностью. Она нарастала, и я чувствовала дрожь в коленках и липкий пот, струящийся по спине под шубой.

Перед поездкой мы с Геной пошли на базар и одели меня основательно, тепло и дорого. Чтобы прилетела и сразу такая Королева с трапа сошла, пусть не стыдно перед людьми будет. Чай, не в тьмутаракань какую-нибудь собиралась, в Столицу всё же.  Такие были ожидания. Реальность оказалась несколько другой – я в толстенной шубе, нелепой норковой шапке, утеплённых цигейкой сапогах на каблуках и с огромной походной сумкой на плече. Неуклюже спустилась по трапу, зашла в автобус, совсем не похожая на персону голубых кровей, а больше смахивающая на дородную неповоротливую даму, приехавшую из деревни. Очень жарко. Шапки терпеть не могу, но надо сохранять статус. Терплю дальше.

Потом было ожидание багажа, долгий поиск нужного автобуса, ковыляние по скользкой дороге с чемоданом, ночное заселение в сильно уставшую ещё с советских времён гостиницу, заспанный администратор, душный номер, маленький гудящий холодильник, тумбочка с тараканами, обшарпанная кровать и матрас с выпирающими пружинами.

Следующая неделя осталась в памяти несколькими визитами к врачу, бесконечными анализами, вопросами, тестами, болью и надеждой, развенчанной диагнозом «вторичное бесплодие неясной этиологии/неясного генеза». Коротко и безнадёжно. Теперь можно ехать домой. Думать обо всём этом буду потом, сейчас слишком устала.

Накануне отъезда иду на базар. Подарки бы взять. Не знаю даже, что нужно, но и приехать без них не должна. Брожу между рядов, почти не замечая того, что на прилавках. От пространных неясных мыслей отвлекает крикливый голос:

- Девушка, можно вас на минуточку? Вытяните билетик лотерейный, вдруг выиграете? Это бесплатно, ну попробуйте. Надо же, какая удача! Да вы счастливица! Телевизор ваш! – женщина лет сорока, в цветастом платке, повязанном поверх каракулевой шубы, выбегает из-за прилавка, радостно меня обнимает, трясёт за руку.

Я ошарашена, думаю, что телевизор — это хорошо, конечно, но как его везти теперь?

Женщина продолжает суетиться, что-то лопотать, достаёт какие-то бумажки, приговаривая «сейчас-сейчас, всё быстренько сделаем, лапушка, и пойдёшь со своим подарком, надо же какая удача!»

Я жду, немного недоумевая, как всё так просто сложилось, и думаю, как Гена будет рад и что он скажет, увидев меня с коробкой.

Тут к нашему прилавку подходит дама, протягивает похожий на мой открытый лотерейный билет продавщице и говорит:

- Добрый день. Как я могу получить свой выигрыш?

Продавец берёт билет и застывает с непонимающей улыбкой:

- У вас телевизор?

-Да, телевизор, спасибо, - дама улыбается и расстёгивает верхнюю пуговицу драпового пальто с песцовым воротником, - хотелось бы побыстрее получить, тороплюсь я, знаете ли.

Продавец поворачивается ко мне, к даме, смущённо говорит, что первый раз такое, теперь как-то придётся решать, кому этот телевизор достанется, он один, а выигрыша два, что же делать-то?

- Давайте так решим, вот тут часы, завожу на минуту, кто больше денег даст за эту минуту – того и телевизор, договорились? А если минута пройдёт, и никто не заплатит, то отдам вам каждой по половине суммы, просто деньгами. Идёт?

Мы с дамой в песце смотрим друг на друга, киваем и соглашаемся.

- Давайте не будем никаких денег никому платить в течение этой минуты, просто разделим сумму и пойдём со своим выигрышем, что скажете? – говорю я даме и вижу бессловесный несколько высокомерный кивок в ответ.

Продавец заводит часы, секундная стрелка начинает бежать по кругу – два, три, четыыыыыре, пять… Я наблюдаю за стрелкой и думаю, почему минута может длиться так долго.

На седьмой секунде соперница-дама вдруг резко жмёт на стоп-кнопку и говорит:

- Сто рублей даю!

Продавец подмигивает мне и говорит:

- Ваша ставка, три секунды есть!

- Сто десять! – выпаливаю я, сумма небольшая, но и не маленькая новыми деньгами. Где-то параллельно мелькает мысль, что телевизор тысячи три стоит, не меньше, а дама - дура полная, ну зачем продавцу деньги отдавать, поделили бы и всё. Кошусь на даму и бурчу, чтобы та хорошо подумала.

Продавец запустила часы, секундная стрелка возобновила черепаший ход. Деньги бегут вместе со временем – промелькнула в моменте мысль.

- Триста шестьдесят! – громко выдохнула дама и нажала на стоп-кнопку снова.

- Ну зачем вы это делаете! Все же деньги мимо отдадим! – снова вслух возмущаюсь я, - давайте просто оставшуюся сумму поделим и пойдём с деньгами!

- Душечка, ставку делаете или нет? Раз, два… - продавец смотрит в глаза, дама ворчит, что не надо меня торопить, её ставка сделана и телевизор ей нужно отдать, зачем кому-то подыгрывать, три секунды прошло.

- Триста семьдесят! – говорю и понимаю, что прошло только пятнадцать секунд, а почти четверть моей выигранной суммы уже уходит продавцу из-за глупости этой песцовой тётки.

- Пятьсот рублей! – дама не сдаётся и упрямо не смотрит в мою сторону, продолжая игнорировать мои доводы в отношении денег.

Продавец молчит, но красноречиво загибает пальцы, напоминая про бегущие секунды.

- Шестьсот рублей, - говорю я, уже понимая, что нужно молчать.

- Семьсот пятьдесят даю! – дама выкрикнула нагло и вытащила свой костлявый подбородок из песцовой массы.

- Больше у меня нет, -отвечаю и уже знаю, что телевизор достанется этой странной глупой дамочке, а мне теперь не на что купить подарки.

- Дома-то есть ещё деньги же? Торгуйся, не упусти! Телевизор тыщ на пять потянет! – Продавец тихонько нашептывает, пока дама роется у себя в сумке, секундная стрелка тем временем неумолимо бежит.

Вдруг что-то останавливает суету в моей голове, и я начинаю видеть нелепость всей ситуации и собственную жадную глупость. Ещё не понимая, что я делаю, достаю из сумки шестьсот отложенных на подарки рублей, отдаю их «продавцу» и без слов иду в сторону выхода. Женщина бежит за мной, приговаривая, что нельзя так отказываться от удачи, дама по-прежнему роется в сумочке. Я иду к выходу, не оборачиваясь.

За шестьсот рублей я получила бесценный урок - иногда решиться на поступок можно даже тогда, когда понял, что уже поздно. Но остановиться поздно намного полезнее и нужнее, чем не сделать этого никогда.

И я уже знаю, где ещё мне нужно остановиться.

Тем временем, жизнь без халявы продолжается.

*********************** Продолжение следует************************

Не буду спорить, нужно на работу собираться. Даже в овощном, где после школы работала, так не пахала, как сейчас на Генин ресторан. Ресторан, конечно, громко сказано – придорожная забегаловка у проходной кирпичного завода, но на нашем районе это почти полноценное развлекательно-питейное заведение. Назвали красиво, ярко и красочно - «Палитра». Местные быстро разобрались с «творческой» составляющей и переименовали в «Пол-литра», исправив краской незамысловатую вывеску на второй день после открытия.

Кстати, пол-литровки мы тоже продаём. Из-под полы, конечно. Разрешение получить - целая эпопея. Решили, что пока так будем работать, а там разберёмся, если с проверкой придут.

Зарабатываем неплохо, особенно в дни зарплаты. Гена всей выручкой, конечно, сам распоряжается. Денег на питание хватает. На всё остальное не очень, спим пока на полу, кровать вот-вот купим. Зато питаемся мы очень хорошо, кроме тех дней, когда голодаем из чувства солидарности.  

Так не всегда было, надо сказать. Платить алименты Гена перестал с тех пор, как его бывшая жена съехалась с одним из его бывших коллег. Она тоже молодец, конечно, пафосно представила мужика всей родне и общим друзьям – «прошу любить и жаловать, самый лучший из всех, кого я встречала в жизни». Гену после этого уже понесло. А доконало то, что близкий друг детства стал встречаться с бывшей женой этого «лучшего земного мужчины», о чём Гене по-родственному поведал муж его троюродной сестры – женщины с языком без костей, такта и совести.

Похлеще Санта-Барбары ситуация, в общем.

Телевизор смотреть некогда, но «мыльно-сериальная» жизнь продолжается.

*********************** Продолжение следует************************

Я пришла за дочерью в сад, мне стали громко и эмоционально описывать произошедшее, а я остановила этот водопад бурных слов, обняла свою дочку и объяснила всем, что она же ребёнок, который ещё не умеет так ясно осознавать сложные цепочки принадлежностей! Она совсем недавно перешла в этот садик и ещё только учится контактировать и общаться с ровесниками!

Вы правда поверили, что я так и сделала? Вовсе нет. Я сделала так, как было «положено» – публично поругала дочку, прочитала мини-лекцию о том, как плохо воровать, хуже того заставила её извиниться перед хозяйкой мяча на глазах у всех. По дороге домой и дома попыталась что-то объяснить уже по-человечески, но… Момент был упущен.

Потом пожалела о своём поступке, конечно, и до сих пор почти физически чувствую эту детскую боль и отсутствие защиты со стороны взрослого. Хотя взрослого ли? Насколько может быть взрослой мама в позднем пубертате?

Не знаю, почему молодым девочкам разрешают вот так просто заводить детей, и никто не просит их сдать экзамены на элементарные знания и готовность к такому важному шагу?

Мы с дочкой едем в такси. За окном фонари. Яркие, они на скорости сливаются в непрерывную цепочку. Как будто череда красивых событий, которые видны, если смотреть не под ноги, а поднять голову выше и ещё выше, заглянув за банальную, цепляющую, тягучую серость заезженного асфальта. Когда-то уже такое было, кажется.

Моя мудрость ещё не наступила, и я до сих пор видела среди ярких огней потухшие фонари и обижалась на ребёнка, взявшего взаймы тот самый мяч.

Казалось, что собственная, одолженная у кого-то жизнь, продолжается.

*********************** Продолжение следует************************