Серия «Когда твоя мама - психопатка.»

Части 1-5

В 17 я ушла из дома. Нашла первых попавшихся людей, готовых со мной жить, перевелась на обучение по субботам в универе, забрала сумку с вещами и поставила родителей перед фактом, что ухожу. Я была готова сбежать куда угодно, только бы это все закончилось.

Конечно, с тем бэкграундом мне просто не могло повезти с выбранными для побега людьми. Я опущу эту часть истории, потому что ее я однажды уже писала, но от своего реального имени. Здесь слишком велик риск деанона, которого мне бы крайне не хотелось. Общая суть: последующие три года были адом, на фоне которого даже предыдущая история порой казалась цветочками. Физическое, сексуальное и психологическое насилие были в полном комплекте. Я не знала другой жизни. Не знала слова «нет». Лица сменились, действия - нет. Лишь усугубились.

Выжила я чудом. Мне банально повезло - со случайной встречей с человеком, который за моим внешним фасадом первым разглядел, на каком дне я нахожусь. Он потратил полгода, чтобы вытащить меня. Он спас мне жизнь в буквальном смысле. И дал мне тогда первую надежду - что может быть иначе. Дал мне способ ощутить всей собой - что со мной можно и нужно иначе. Что я чего-то стою.

В 20 лет мне пришлось начинать все с нуля. Личность была стерта практически до основания. Здоровье разрушено в хлам. Мне страшно хотелось заползти в какую-нибудь нору и зализать там все раны, но не было времени. Нужно было кормить себя и что-то делать. Моя перфекционистичность начала играть в плюс, я быстро росла по карьерной лестнице и легко осваивала новые профессии. Я собирала себя по кускам в полной неуверенности, что это когда-нибудь удастся полностью. Даже дошла однажды до психотерапии - но мне не повезло со специалистом. Я доводила ее до шока и слез своими рассказами, она была молодой и неопытной, и просто не знала, что со мной делать. И я решила, что справлюсь сама.

Еще много лет после я пыталась снова и снова построить отношения с матерью. Не осознавая сути происходящего. Я перебирала все возможные методы один за другим. В моей голове все еще громко звучало «Она же мать! Она же вырастила тебя».

Были попытки отстроить личные границы - раз за разом, все более жестко, но она снова и снова находила пути обхода. Был эксперимент предельной открытости, когда я села и рассказала ей все - всю свою вторую часть жизни, что проходила за пределами ее глаз. Я думала: спрятанное - болит. В открытое же очень сложно ударить. Вот я, вся целиком, стою здесь. Попробуй причинить мне боль. И это работало с другими, но не сработало с ней - для психопатов это просто игра, в которой они - владельцы поля.

Позже я наткнулась на чудесную книгу «Токсичные родители», и с полной самоотдачей прошлась по всем инструкциям в ней. Одной из таких инструкций был возврат родителю всего, что он сделал. Буквальный возврат. Я готовилась к этому разговору почти год, но говорить она мне не дала. Тогда я написала письмо. Примерно той же длины, что все эти посты, только намного более эмоциональное. Я высказала ей все - что было описано и здесь. И мне ощутимо полегчало от самого факта.

Эффекта хватило на несколько месяцев - она была шелковой. А потом все медленно начало возвращаться на круги своя. Побои уже давно остались позади, но она продолжала снова и снова пытаться закрутить меня вокруг себя. Сожрать еще кусочек. Я уже не знала, что еще мне сделать. Но все еще не могла себе позволить послать ее к чертям. Я разрывала контакт несколько раз, но возвращалась снова и снова на чувстве вины. Ведь онажемать.

А потом, полтора года назад, я слушала, с каким кайфом она рассказывает о том, как снова избила и морит голодом за какую-то провинность своего кота. И состоялся короткий диалог:

- Что такого я сказала? Ведь он не понимает по-другому!

- Ты сейчас делаешь ровно тоже самое, что делала все мое детство.

- Я? Да я тебя пальцем не тронула за всю жизнь! Опять себе что-то придумала?

Я сказала: «Не желаю тебя больше видеть и слышать. Никогда». И повесила трубку. И вот тут до меня дошло. Я наконец поняла на себе выражение «как ледяной водой окатили». Открыла учебник по психопатиям и схватилась за голову. Смеялась, плакала, потом опять смеялась, ощущая себя на грани сумасшествия. Звонила другу-психиатру, который быстро подтвердил мои основные подозрения, поставив под вопрос дополнительные диагнозы. Господи, это же очевидно! Я же изучаю психиатрию уже столько лет, почему я не видела этого в упор?

Рыдала я несколько недель. Проживая до конца мысль, что у меня вообще изначально не было шансов на материнскую любовь. Что все эти годы я кормила собой психопата. Что этот психопат сломал во мне все, до чего смог дотянуться. А потом меня отпустило. Тотально. Чувство вины вместе с долгом - исчезли. Ее присутствие в моей жизни в какой-либо форме завершено. Точка. Конечно, после были попытки родственников выяснить, что произошло и разжалобить, но ответ был коротким: «Либо вы уважаете мое решение, либо и вы будете добавлены в ЧС». Вопросы отпали. Меня оставили в покое.

Эпилог.

С 20 до 27 лет я упорно строила себя и свою жизнь, пытаясь справляться самостоятельно. Что-то удалось, но весьма немногое. Было неудачное замужество (уже без треша, но приятного в нем было мало). Поиски себя в профессии и в хобби. Единственное, что удалось сполна - обрасти крепкой стаей Своих.

В 27 я таки дошла на психотерапии. И вот тут наконец начались настоящие перемены - внутри и снаружи. Сейчас мне 32. Я нашла Своего человека и счастлива замужем за ним. Счастьем очень тихим и полноводным. У меня хорошо оплачиваемая любимая руководящая работа и несколько кайфовых хобби. Я успела даже немного покататься по миру и планирую продолжать. Очень много денег и сил я вложила в здоровье - физическое и психологическое. С первым все более-менее устаканилось, с крепкостью второго же мне изначально повезло. Даже мои психотерапевты удивляются, что я «легко отделалась» по итогу. Я набрала вес до нормы. Общая мысль - мне нравится моя жизнь. Она выстроена большим трудом, и я прям довольна итогом. Не с целью похвастаться - этот рассказ для тех, кто проходил или проходит через подобное - и тоже, как я ранее, потерял надежду.

Да, это прошлое никогда не останется по-настоящему позади. У меня все еще бывают флешбеки. Я все еще учусь жить, а не выживать. Порой проваливаюсь на триггерах в состояние «Я ничтожество», но эти провалы все короче, и у меня уже есть проложенный из них путь. Мне все еще бывает сложно доверять, это каждый раз внутренний подвиг. Сон так и не восстановился сам, поэтому уже несколько лет я сплю только на небольших дозах нейролептиков - и нисколько об этом не жалею, потому что ночи под ними проходят спокойно. Список «но» можно продолжать. Начиная от социальных моментов, заканчивая состоянием нервной системы, при котором расслабление - это тоже всегда подвиг. Многое из того, что дается другим легко, для меня по-прежнему - пахота. И я осознаю, что легкой и беззаботной моя жизнь не станет никогда. В той мере, в которой она бывает у людей, выросших в нормальных семьях.

Важно другое - все эти «но» не мешают мне по-настоящему кайфовать от этой жизни. Это все - часть моей личности, часть меня, я больше не борюсь с этим фактом. Это отняло у меня многое, но все, что возможно - я обернула на пользу себе и другим. Сознательно и пошагово.

И цель, которая держала меня на ногах в детстве - воплотилась сполна. Еще со времен юности не иссякает поток людей, которые приходят ко мне за помощью. С самыми разными проблемами. Я включаю эмпатию, и мы вместе разбираем их ситуации на детальки. И находим выход. Со временем ко мне начали все чаще приходить те, кто попал в зависимость от подобных моей матери. И здесь уже работа длится месяцами, а порой и годами - чтобы помочь им выйти из подобного. С наименьшими потерями. Разумеется, в процессе или сразу после я даю им контакты специалистов с приставкой психо-. Это мое волонтерство, мой вклад в этот мир - я стала неплохим специалистом по психопатиям и прочим психическим отклонениям, и схемам манипуляций в целом. Я не могу избавить мир от подобных людей, но могу избавить очень конкретных людей - от них. И буду продолжать это делать, пока я жива (да, закончу на слегка пафосной ноте).

ЗЫ: Хочу сказать просто огромное спасибо всем тем, кто читал, кто писал комменты поддержки, кто описывал собственные похожие истории. Я не ожидала такого мощного отклика. Маленькая Liyko внутри меня смотрела ошалелыми глазами на все эти истории и ощущала, что она наконец-то в этом всем - не одна. Спасибо, ребята.

Части 1-4

Одним из самых сложных моментов был тот, когда она включала «хорошую маму». Это всегда случалось внезапно и длилось не очень долго. Не на публику, не для чужих глаз, а для меня лично, когда мы были наедине. Она вдруг искренне интересовалась моими делами, могла пойти со мной на прогулку или исполнить еще какое-то легко выполнимое мое желание. И в эти моменты она становилась предельно милой и почти теплой. Сочувствующей - почти по-настоящему.

Мои хоть какие-то отстроенные защиты рушились в момент. Я растекалась в лужицу и повторяла - мама, я так сильно тебя люблю. Мне казалось, что в ее психике прояснение, и если я буду очень бережна, оно продлится хоть немного подольше. Я была готова на все, чтобы это не заканчивалось. Вдруг, если я напитаю ее своей любовью, она оттает и задержится в этом контакте подольше? Вдруг я просто недодаю ей любви, и все дело в этом?

Я не понимала, что это игра. Относительно искусная, средне-талантливая, но игра. Что это лишь способ поглубже ввинтить в меня очередной крючок, потому что эффект от постоянного насилия со временем ослабевает, и тогда нужен пряник. Нужен способ рассмотреть еще поближе мои болевые точки, чтобы в них более целенаправленно бить.

А потом, как мне казалось, я совершала промах. Рандомный. Неверное движение, взгляд или слово - и все рушилось. И снова были крики и побои. А я не успевала собраться, не успевала убежать или просто подготовиться к словам и ударам. Сколько раз после подобного я думала: больше никогда. Я не поверю этому больше никогда. Я не дам себе расслабиться ни на миг. Она не проберется в меня еще глубже.

Но раз за разом я ловилась на эту удочку. Меня вело захлестывающее с головой желание - я жаждала материнской любви. Была готова продать душу и отдать жизнь за нее. И получая по ядовитой капле ее подобие, я сохраняла надежду. Что однажды. Когда-нибудь. У меня все-таки будет мама. Которая прозреет. Которая обнимет и согреет по-настоящему. И скажет искренне: я люблю тебя, дочка. Мне снились такие сны, и я просыпалась с желанием выть - что это лишь сон.

В остальное время любые ее вопросы незаметно превращались в допросы. «Где ты была? С кем? Что ты там делала? Зачем ты туда пошла? О чем вы говорили?» - она не слушала ответы, перебивая меня новыми вопросами. Я терялась. Пыталась отвечать подробно и спокойно, чтобы не вызвать новый «приступ». Я не понимала - если ей интересно, почему она не слышит ответов? Мне не приходило в голову, что это лишь очередная техника пробивания. Выведения из равновесия, чтобы дать ей повод зацепиться за больное. Способ стереть к чертям мои границы.

Малейшее сопротивление вызывало ее ярость. «Ты закрываешься от меня! Да как ты смеешь, у тебя же ближе никогда никого не будет! Да я же тут с ума схожу от беспокойства, тебе что, сложно ответить? Я так многого прошу сделать для матери?!». И я сдавалась. Ведь и правда, неужели так сложно ответить на вопрос, если для нее это так важно? Или на сотню вопросов. Она ведь любит. Она ведь беспокоится. Почему-то я не ставила тогда под сомнение факт ее любви ко мне - где-то в глубине души. Я все еще верила в это. Все еще надеялась, что все, что я вижу - временные помутнения, и где-то там, глубоко внутри - она и правда любит. Что называется, «по-своему». Как умеет. Просто ей с дочерью не повезло. С обеими в общем-то. Да и с мужем тоже не особо.

Жалость. Проедающая остатки внутренних границ жалость - это то, что вело меня тогда. Что возвращало меня к ней снова и снова, даже когда я уже съехала из дома, еще долгие годы после. Я смотрела на нее и видела глубоко несчастную женщину, которая не справлялась с собственной жизнью от слова совсем. Которой постоянно было больно и плохо. Что это лишь очередная игра, что это сознательный выбор - до меня не доходило очень долго. Как и то, что вся картинка мира, которую она впихивала в меня, не выдерживала критики, если остановиться и задуматься.

Она жила на отцовские деньги и ни в чем себе не отказывала. Салоны, тусовки, ежелетнее море, шмотки - все было доступно. Чем дальше, тем меньше она делала по дому, сваливая обязанности на подрастающих нас. Я регулярно уходила к друзьям, чтобы просто нормально поесть, потому что от бутербродов уже тошнило. У нее были друзья (тогда еще тоже не осознавшие, кто она), любовники, оплачиваемая отцом учеба, с детства самостоятельные дети (она начала оставлять меня одну еще лет с 5)… У нее было все. Но я слушала ее годами - как ей невыносимо тяжело - и верила в это. И ощущала себя обязанной хотя бы попытаться помочь. Снова. И еще раз. И снова.

Чем больше помощи я могла ей оказать, тем больше пряников она мне подкидывала. К моим 16 годам побоев становилось всё меньше, а подлизывания - все больше. Она видела, что я вопреки всему превращаюсь в пробивного и сильного человека, одержимого перфекционизмом (когда это не требуется использовать против нее), и использовала это с максимальной жадностью. Я должна была отдавать ей все. А потом еще и еще сверху.

Я запихивала куда-то очень глубоко собственные желания и эмоции. Ведь ей постоянно требовалось помощь. Ведь я ей фатально задолжала. Я подожду, отложу свое на потом. А ей помощь требуется уже сейчас. Моя цель, которая держала меня на ногах годами - помогать людям - завернулась в спираль вокруг нее. Я стала радаром, нацеленным на одного человека - свою мать. Остатки сил тратились на помощь другим, но основным и единственным человеком - была она. У меня не осталось границ. Практически не осталось собственного «я».

Я выросла в мире, где за все нужно платить болью, и платить ежедневно. Когда случилась первая попытка изнасилования в мои 13, я не удивилась. И никому не сказала. Особая ирония был в том, что это происходило на глазах сестры, которая и не подумала вмешаться. «Ну подумаешь, полапали тебя, с тебя не убудет» - было ее ответом. Взращенная ненависть ко мне проросла в ней очень глубоко. На второй попытке изнасилования год спустя - я уверилась в мысли, что могу вызывать только похоть, ведь в остальном я ничтожество, не стоящее внимания. Я шла на дно все глубже, а оттуда снова и снова стучали.

Продолжение следует.

Часть 1.

Часть 2.

Часть 3.

Главное ощущение всех тех лет - поглощающее одиночество. Вокруг было столько людей, но они все были будто в параллельной реальности. Той, в которой их ждут дома. В которой можно завалиться после школы на диван и расслабленно посмотреть телек. В которой можно так крепко спать, что не слышишь будильника. Я не испытывала зависти, потому что слишком глубоко угнездилась внутри мысль «ты все это заслужила». Но я ощущала пропасть между собой и всеми вокруг.

Уже во взрослые годы я призналась друзьям тех лет, насколько иной и неуместной себя ощущала. Они смотрели на меня большими глазами и не понимали, почему. Я так и не смогла объяснить - тогда. «Лишняя на этом празднике жизни» - когда-то мне очень понравилась эта услышанная фраза. Это и правда максимально остро ощущалось на тусовках и дискотеках. Я не понимала, как можно беззаботно веселиться.

Моей реальностью были натянутые до предела нервы, бессонница и ненависть к зеркалам - они отражали загнанного зверя. Слабого и маленького. Отвратительного. Голос матери проел мне кожу и пробрался внутрь головы: «Ты ничтожество, все ненавидят тебя, ты тупая и никчемная. Тебе не место в этом мире». Даже когда ее не было рядом, он продолжал звучать внутри меня. И он был очень убедителен.

Мне до сих удивительно, как при таких вводных мне удалось ни разу не столкнуться с травлей среди ровесников. Больше того, у меня как-то получилось влиться как в компанию «ботаников», так и местных «крутых». Обе стороны считали меня немного странной, но это не вызывало негатива. Возможно, сыграло роль и то, что уже тогда я начала помогать всем, до кого дотягивались руки. Греть, заботиться и бороться вместе с ними с их бедами. Моя эмпатия наконец играла в плюс - им не приходилось объяснять мне, что они чувствуют. Я ощущала их эмоции лучше собственных. Это отвлекало от разъедающей меня ненависти к себе и чувства вины.

А мать продолжала встраивать в мою психику все новые и новые рычаги контроля. Одним из них стало чувство долга. Непомерного, неоплатного долга. За ее тяжелые роды. За смелое решение не согласиться на аборт. За то, что она тащит этот тяжелый крест в лице меня. За то, что я сломала ей жизнь. За всю ее боль и тотальное недовольство жизнью. За то, что ради меня она остается со сволочью-отцом. Список был бесконечным. Это редко звучало напрямую, но было в каждом слове и движении - я ей задолжала. И этот долг не оплатить никогда и ничем, но надо стараться это сделать, стараться каждый день. Закончится этот долг моей смертью, ведь жизнь дала мне именно она.

Я медленно превращалась в аскета. Ведь я не могла что-то брать от мира с таким непомерным долгом, увеличивая его еще больше. Порции пищи и сна уменьшались. Вес, и так весьма средний, медленно падал. Чтобы отдавать качественно, я ныряла с головой в перфекционизм. Все, что я делала - должно было быть идеальным. Радости и отдых - к черту, они не для меня. Мне нужно пахать на отдачу долга. Ей и миру в целом. Только так мир меня сможет хотя бы терпеть. О принятии я и не мечтала.

Подмена ролей случилась очень рано и совершенно незаметно. Уже не она была мой матерью, а я - ее. Она приходила ко мне плакаться каждый день с очередной хренью, раздутой до размеров слона. Она пыталась через меня отжать квартиру у родственников отца. Заставив меня выучить речь, она привезла меня к ним и сказала «Говорить будет Liyko». И я говорила. Хорошо, что родственники оказались не идиотами. Но мне потом крепко влетело за то, что была недостаточно убедительна.

Она перевесила на меня ответственность за алкоголизм отца, ввязала меня в бесконечную борьбу с ним. И когда у отца случился гипертонический криз с давлением за 200 после перепоя, врача в ночи искала тоже я. Когда на даче заискрила проводка и едва не случился пожар, отключать всю электрику в сухой деревянный дом пошла я. Я еще не достигла подросткового возраста, когда в целом ответственность за все в нашей семье кроме заработка - упала на меня. И это было логичным - ведь это было способом хотя бы на пару процентов покрыть мой долг к ней.

Одиночество, пахота, снова одиночество. Одним из моих талантов было держать лицо. Никто ничего не подозревал из моих ровесников. Я вела обычную жизнь подростка. Гаражи, деревья, подъезды, первые отношения. В бессонные ночи я продолжала маниакально читать книжки или оттачивать разные навыки, но некоторые вечера еще были моими. Вопреки тому, что требовал «внутренний голос», взывая к радикальному аскетизму.

В 15, когда мать сильно увлеклась поиском любовника, я начала ездить автостопом. Отключала телефон, ловила первого встречного стопера мужского пола - и в дорогу. Инстинкт самосохранения отсутствовал напрочь. Но мне повезло. За два года поездок ни одного несчастного случая. Материнский гипер-контроль периодами начал сменяться полным пофигизмом, и я пользовалась этим сполна. Каждая поездка была глотком воздуха в бесконечной борьбе и пахоте.

Продолжение следует.

Часть 1.

Часть 2.

Параллельно с настраиванием против друзей мать стравливала меня и с родственниками. Начиная с сестры - и тут ей это удалось сполна, чем дальше, тем жестче мы с ней ругались, в какой-то момент начались драки. Сестра была в разы крупнее и сильнее меня, но здесь я хотя бы могла защищаться и бить в ответ. В отношении матери - не могла от слова совсем.

Вслед за сестрой последовали другие родственники. Отец, конечно, был главным «дьяволом», виновным во всех проблемах ее жизни. Алкоголик, равнодушный тиран - определений было много. Каждый его промах в воспитании, недостаток внимания - рассматривались под лупой. Она ввязывала меня во все их ссоры, требуя, чтобы я была на ее стороне. Когда отец один раз в жизни избил меня ремнем (странно - я совершенно не помню, за что, хотя повод явно был серьезным), это ему припоминалось потом постоянно. Да и по моему доверию это ударило сильно - он был последним человеком в семье, кто не поднимал на меня руку до.

Остальные родственники со стороны отца были тоже «по ту сторону баррикад». «Они не любят тебя и никогда не полюбят, ведь ты мой ребенок. А меня они ненавидят, значит, и тебя полюбить не способны. Посмотри, какую игрушку они подарили твой сестре, а какую тебе. Посмотри, как они смотрят на тебя, ты же им отвратительна!».

Я долго пыталась не верить. Особенно больно мне было слушать об отце, которого я сильно любила. Но вода камень точит. Она напитывала меня своим ядом, и я травилась - с годами все сильнее.

Единственным родственником, который буквально спасал мне психику в те годы, стала прабабушка. Мы не очень часто виделись, но каждая встреча с ней была от этого особенно ценной. Она никогда не лгала. Вообще. Это было удивительным и как-то по-особенному безопасным. Позже я взяла этот принцип в собственную жизнь, доведя его почти до патологии. Не лгать. Никаких «во благо» и «во спасение». Просто не лгать (спойлер: нет, сложно. Но оно того стоит).

В ней было какое-то море любви. Ко всем ее внукам и правнукам, коих было не мало. Она никогда не делила нас на любимчиков и нет. И разговаривала с нами как со взрослыми вне зависимости от возраста. Только с ней удавалось обсуждать самые сложные вопросы (но о происходящем в семье я и ей не смогла рассказать). Мы обсуждали философию, религию, жизнь в целом, характеры людей. Мы часами сидели у печки и смотрели на огонь. Она - в кресле-качалке. Я рядом под пледом. Предельный уют и безопасность.

Она прожила до моих 13 лет. Думаю, без нее моя психика была бы в гораздо худшем состоянии по итогу.

Позже, начав раскапывать эту историю с разных сторон, до меня начало доходить то, что не бросалось в глаза сразу. Например, количество нетрадиционной медицины в моей жизни. Я чудом выжила еще при рождении - было тазовое предлежание, повреждение шеи, проблемы с почками, через несколько дней развязался пупок - и я попала на полтора месяца в инфекционку после операции. Потеряла 2 кг из 4. Видимо, жажда жить у меня врожденная. Естественно, после такого старта жизни здоровье было слабым, мягко говоря.

И да, мать таскала меня по врачам. Когда я в очередной раз попадала в больницу, она устраивала целые концерты под названием «я ухаживаю за своим больным ребенком». Но гораздо чаще она таскала меня черт знает к кому, и проблемы усугублялись, становясь хроническими. Тогда мне казалось - она не доверяет врачам. А потом дошло: у нее же была очень определенная цель. Сделать так, чтобы моя от нее зависимость стала абсолютно тотальной.

А бонусом она получала еще один очень удобный рычаг для усиления моего чувства вины. Каждый раз, когда я жаловалась на что-то (а я была весьма терпеливым ребенком), начинался концерт: «Господи, ну за что мне этот крест, да сколько же можно болеть, это ты виновата! Ты снова ходила без шапки, да? Идиотка, сколько ж можно! Ты просто не хочешь в школу, я тебя знаю, опять все придумала!». И я замолкала и послушно шла в школу. Ведь я тяжкий крест, меня так невыносимо на себе тащить. Что мать делала все, чтобы я стала инвалидом - такое как-то в голову не приходило тогда. Ей не удалось, но она была к этому близка.

Позже я также задавалась вопросом - что мне вообще помогало держаться тогда? Помню злость, очень много злости. Чаще всего не на мать, хотя в подростковом возрасте и на нее тоже. Помню какую-то крайнюю форму упрямства. Я выживу. Вопреки всему я выживу. И главное: я никогда не стану как она. Я буду помогать людям, и это будет мой способ уравновесить то зло, которое она и подобные ей причиняют миру. Эта мысль угнездилась во мне где-то глубоко еще в совсем ранние годы. Я смотрела на свою семью и думала - может, я подкидыш? Может, моя настоящая семья где-то еще? Я даже как-то вскрыла шкаф с документами в поисках доказательств. Не нашла и очень расстроилась. Но во мне жила какая-то странная уверенность - есть другой мир. Где-то за пределами этой квартиры. И либо я его найду, либо построю собственный. Где будет настоящая любовь и забота.

Это не было радужной и красивой мечтой. Я в целом не помню за собой мечтательности - не до того было. Это было спасительной мыслью, целью, ради которой можно было выдержать что угодно. Психика милосердно помогала мне продержаться: очень быстро произошла диссоциация с телом. «Это не меня бьют, а всего лишь тело». Так было легче перетерпеть. Так ощутимо повысился и болевой порог.

Ранний подростковый возраст дался мне особенно трудно. Злость захлестывала меня с головой. Я все еще не могла драться с матерью, но в какие-то моменты я ловила себя на том, что специально распаляю ее еще больше во время ее «приступов». Порой отчаяние захлестывало настолько сильно, что я начинала надеяться: может, в этот раз ей окончательно сорвет крышу, и она меня наконец просто убьет? И все закончится? Когда этого не происходило, я ощущала грань разочарования. Порой мне казалось, это единственный выход из этой ситуации. А потом я вспоминала о своей цели и направляла злость в другую сторону. Она была моим топливом - злость. Долгие годы. Без аутоагрессия в разных видах, конечно, тоже не обошлось. Какое-то время я резала себе руки (не вены, а именно руки). Это было странным способом обрести контроль над своим телом хотя бы на пару минут. Странным способом ощутить себя еще живой - увидев кровь.

В какой-то момент я начала уходить по вечерам гулять. Плеер, тогда ещё кассетный, в уши - и вперёд по всему району, включая лес. До ночи, оттягивая момент возвращения до последнего. Мне не нужна была компания. Это были часы для себя. Гопоты я не боялась, да и знала лично многих из них. И это было лучшим временем в сутках. Я, музыка или ветер в ушах, пустые улицы и фонари. Мое пространство покоя.

Продолжение следует.

Часть 1 тут.

Когда оглядываюсь назад, всегда в первую очередь вспоминаю дорогу из школы домой. Которую удлиняла как могла, но школа была совсем рядом. Считала шаги. Огибала дом. Делала глубокий вдох, прежде чем открыть подъезд. И постоянная мысль на фоне - мне некуда больше пойти. Такое тоскливое смирение.

Это странно, но до весьма позднего юношества я искренне считала, что подобное творится в каждой квартире. Когда закрываются двери. Думала, что остальные тоже очень успешно притворяются, когда в доме посторонние.

Потому что на людях мать была идеальной. Громогласно идеальной, я бы сказала. Активистка в школьном родительском совете, милейшая женщина при моих одноклассниках, она участвовала в разных мелких благотворительных акциях и подкармливала бездомных животных, она помогала организовывать все школьные тусовки и дискотеки, ездила на все экскурсии. Мне много раз говорили в школе - тебе так повезло с ней, она такая современная и классная! Смотри, как сильно она заботится о тебе.

Я молчала. Мне было стыдно. И снова начинала сомневаться в собственной адекватности. Только лет в 13 я впервые осмелюсь аккуратно рассказать кому-то из одноклассниц о том, что творится у меня дома. Мне не поверили. «Мы же видели твою маму, ты гонишь чтоли? Может, она просто тебе поджопник за плохое поведение дала, а ты это избиением считаешь?». Может, и правда я все не так понимаю? - подумалось мне. И я замолчала. Еще на несколько лет.

На самом деле во всем этом прошлом самым разъедающим были даже не побои. Их можно было перетерпеть, тем более, что серьезных травм я при них не получала. Дважды сломанный нос и пара сотрясений мозга не в счет. После того, как на лице сестры остался немаленький шрам, она осторожничала, старалась не оставлять совсем видимых следов.

Гораздо менее выносимой была общая обстановка. Сильно позже я узнаю, что это называется абьюз и манипуляции. А тогда я не понимала. И у гугла было не спросить.

Она устраивала ежедневную, ежесекундную слежку за мной. Подслушивала телефонные разговоры под дверью, вскрывала мою почту, позже с чьей-то помощью вскрывала первые еще переписки в инете, находила мои тщательно спрятанные личные дневники, перерывала карманы и школьные тетради. Втиралась в доверие к моим подругам и под видом заботы «о глупенькой и не очень здоровой, в том числе на голову, дочке» выуживала у них любую информацию обо мне. Круг общения на этом фоне быстро редел. Оставшимся я просто не могла рассказывать ничего личного, потому что они тоже могли в любой момент передать все ей. Доходило до форменной паранойи - я оглядывалась на улицах проверить, не прячется ли она за углом, чтобы услышать, что я собираюсь сказать.

А потом все подслушанное и выуженное из других оборачивалось против меня. Она обрушивала на меня тонны обвинений и осуждения - я не так живу, не так дышу, я лишь притворяюсь хорошим человеком, а на деле я мразь. Я вырасту тупой шлюхой и далее по списку. Любое слово или даже то, что не было сказано, но якобы подразумевалось - ставилось мне в вину.

Этот талант переворачивать с ног на голову что угодно и разворачивать против человека - он какой-то очень особый у психопатов. Оно звучит абсурдно, но когда слушаешь подобное постоянно - начинаешь верить, начинаешь жить в этом перевернутом мире. «Тебе нравится этот парень? Ты же понимаешь, что как только он тебя поцелует, ты станешь ему не интересна? Посмотри на отца, мужики все уроды». «Ты сказала подружке, что любишь бывать у нее дома? А у нас дома тебе плохо, значит, да? Н кормят тебя, не одевают, не заботятся. Ах ты бедненькая. Розгами каждый день тебя бьют, да? Ты видела вообще, как некоторые живут? Чего тебе не хватает, мразь ты неблагодарная?». И так далее, любое слово или действия выворачивалось против меня. Иногда очевидным образом. Иногда - нет.

Все мои друзья в этой перевернутой картине - были предателями и уродами похлеще меня. Итог всегда был один: никому нельзя доверять, только ей. Причём всегда в этом была двойственность, которая окончательно ломала мозг. В одном и том же предложении у неё легко совмещались две мысли: «У тебя такая классная подружка, посмотри, какая умная» и «Ты же понимаешь, что никому нельзя доверять, особенно корыстным напрочь девочкам? Я тебе рассказывала, сколько раз меня предавали?» Или, например, «Твоя сестра в очередной раз посмотри что наворотила, пострадала и ты, и ещё больше - я». «В смысле ты не любишь сестру, это же родная кровь, а ну быстро сходи извинись!».

Любые возражения или возмущения пресекались на корню железными аргументами - «Я тебя родила, я лучше всех знаю и тебя, и как тебе лучше. Я делаю все это, потому что только я тебя по-настоящему люблю». Вторым аргументом всегда было «Да ты посмотри на себя, ты же тупая, как пробка, посмотри, сколько дурости ты творишь, ты же сдохнешь без меня сразу!». Причем выбить прямое признание обо всех слежках было невозможно, она изворачивалась ужом и повторяла, что знает это все только потому что «читает» меня влегкую, у меня все на лице написано, что у нас особая глубокая связь, ведь она мать.

Когда ей не удавалось пробиться напрямую, она легко находила обходные пути. В мои 9-10 лет я впервые сблизилась по-настоящему с одной девочкой, одноклассницей. Я буквально сбегала к ним домой и сидела там до совсем уж неприличного времени, потому что у них дома было так тихо и тепло. Это была одна из очень немногих семей, где и правда была любовь, искренняя и греющая. Мать не смогла отвадить меня от этой девочки, хотя очень пыталась. Мы крепко сдружились. Тогда она обошла с другой стороны - начала упорно набиваться в друзья к ее родителям. Это удалось, но толку было мало, я успела хлебнуть «другой жизни» хоть немного.

А потом моя подруга заболела. И чем дальше, тем больше времени проводила в больницах. И мать ухватилась за этот шанс зубами. Она категорически отказывалась отвечать на мои вопросы, не пускала меня в больницу и отвечала «она на обследованиях, все хорошо». А я еще не умела тогда с первого взгляда распознавать онкологию.

В какой-то момент мать начала меня долбить - позвони подруге, сходи к ней в гости. Давай, быстро, прямо сейчас, брось то дело, которым занимаешься. Под постоянным прессингом я не могла не сопротивляться, и мне прилетало, что «потом будешь локти кусать, а ну быстро пошла!». Я ничего не понимала, от слова совсем. Почему-то дружба вдруг превратилась в принудиловку с постоянными обвинениями, суть которых не была понятна.

Закономерным итогом последний разговор с подругой стал ссорой. Первой в нашей дружбе. И последней. Она была на взводе от состояния (она понимала, что умирает), а я была зла на мать и ее очередные пинки «Быстро!! Сейчас же!». На следующее утро мать сказала мне, что моя подруга мертва.

Все последующие месяцы, когда я пыталась оплакать свою потерю и хоть как-то ее пережить (мне было 11 лет), на меня лились тонны «Я же тебя предупреждала, идиотка», «А потому что надо было мать слушать» и далее по списку. Чувство вины разрослось до масштабов города - мне казалось, даже в самой смерти подруги есть моя вина. Ведь меня предупреждали, а я… И нашу ту последнюю ссору я потом не могла себе просить очень много лет.

Сближение с кем-то по-настоящему стало запретным. Ведь я не просто причиняю боль всем, кто меня окружает, я еще и несу смерть.

Продолжение следует.

Не знаю, прочитает ли это кто-то, но эта история должна быть написана. Для меня самой. В рамках самотерапии, потому что знает о ней лишь узкий круг моих друзей. И те - частично. Как-то так повелось - чтобы действительно закрыть гештальт, мне нужно написать о нем в публичном пространстве. Тогда исчезает стыд. Тогда отпускает боль - если не до конца, то значительно. А Пикабу позволяет это делать без фамилий и имен.

Это одна из тех историй, которые начинаются с типичного: «с виду мы были приличной семьей». Лишь позже, начав раскапывать эту историю вглубь, я узнала, что крики, звуки побоев и рыдания из нашей квартиры доносились еще с момента, когда я начала ходить. Но это будет сильно позже.

Я очень плохо помню совсем ранние годы. Точнее - почти совсем не помню. Милосердная психика вытеснила все, что могла. Но хорошо помню юность, начиная лет с 7-8.

До этих лет мы жили с бабушкой и дедушкой. Полагаю, это было сдерживающим элементом хоть частично. А потом отец купил нам отдельную квартиру, в которой мы оказались заперты вчетвером - родители, я и сестра.

Отец неплохо обеспечивал нас в те годы (привет, 90-е), голода мы не знали. Я хорошо училась и в целом была пай-девочкой - милой, доброй, безотказной. Ко мне на уши приседали местные старушки, а чуть позже - начали приходить и мои ровесники. Я была хорошим слушателем и инстинктивно умела согревать и утешать.

Не уверена, что этот внутренний барометр был дан мне от рождения. Он просто был единственным способом выживания внутри нашей квартиры.

Я никогда не знала, когда снова случится ее «приступ». Мне приходилось улавливать оттенки голоса и мимики, чтобы, если повезет, успеть. Сорваться с места и успеть закрыть на замок дверь в свою комнату (через несколько лет вместо замка в двери будет дыра, но тогда это еще было шансом). Триггером могло быть что угодно. Не то сказала. Промолчала невовремя. Не так посмотрела. Не помыла кружку сразу после чая. Список был бесконечным.

С места в карьер - она срывалась в крик. Главный признак - мгновенно стекленеющие глаза. Гораздо позже я найду в книгах эту фразу, и подумаю - если не увидишь такое - не сможешь объяснить более точно. В ее глазах не оставалось ничего, кроме чистейшей концентрации ненависти. И она бросалась на меня. Иногда под ее руку попадались предметы, и тогда она била тем, что попалось. Иногда просто руками. Я забивалась в ближайший угол и закрывала руками голову и живот. И просто ждала. Плакать было нельзя - ее это бесило еще больше. Но и не плакать было нельзя - тогда ей казалось, что она недостаточно сильно бьет.

Вместе с побоями всегда были крики. «За что мне все это», «Почему я не согласилась на аборт». «Ты тварь, ты угробила мне всю жизнь». Слов было много, но суть не менялась.

В какой-то момент все наконец заканчивалось. Она выбегала из комнаты, хлопнув дверью. Начинался следующий этап. Она громко рыдала в своей комнате, а мне полагалось прийти и жалеть ее. Ведь это я ее снова довела. И я шла. Не потому что меня заставляли, а потому что тогда и правда чувствовала страшную, чернющую вину - как я могла быть такой паршивой дочерью?

Третий этап выбивал меня из колеи еще больше, чем первые два. Могли пройти минуты или часы, но она приходила ко мне и с искренним недоумением спрашивала, откуда на мне синяки. Сетовала на то, что я криворучка и опять обо что-то стукнулась. Иногда тащила меня замазывать эти синяки зеленкой с подспудным «Господи, да за что ж мне такое наказание-то». Она не помнила, кажется, и правда искренне - что было час назад. Позже мой друг-психиатр скажет, что это «психопатия с расщеплением личности».

Но тогда, в детстве, мне казалось, это с моей головой беда. Если она не помнит из раза в раз, может, это я все придумала? Может, у меня больное воображение, и со мной реально что-то не так? Это было одним из главных вопросов сквозь всю мою юность. Почему все вокруг нормальные, а я - наказание? Что я делаю не так? Может быть, дело в самом факте моего существования? Потому что логики в других причинах я не находила, хотя искала очень упорно. Слишком рандомные вещи становились причиной ее «приступов».

А тем временем время между этими «приступами» потихоньку сокращалось. Если ранее это могли быть недели, чем дальше - тем чаще они случались. Порой и каждый день.

Продолжение следует.