Tittolama

Наконец-то появился повод выложить эту фотографию. Бэмби. Дикая тварь из дикого леса.

Примерно 25 лет назад, одна молодая женщина, по её словам "заболела акушерством" и стала прекрасным врачом. В любое время она спешила к пациентам и помогала им становиться родителями. Мы пытались как-то посчитать сколько детей она приняла, на 10 000 сбились. Она обожает свою работу, понимает и внимательна к каждому, кто обращается за помощью. И её невозможно остановить. После 2х онкологических операций, во время пандемии, она вышла на работу, потому что она нужна (её знания, опыт, глаза, руки). Сейчас она работает на УЗИ в роддоме, всё также трепетно помогая беременным стать мамами. Она не видит в этом ничего особенного и если она увидит эту запись, мне немного открутят голову, но... Я так люблю её и горжусь, что мне хочется на весь мир рассказать об этой женщине. Об этом ДОКТОРЕ. Спасибо тебе, Татьяна Евгеньевна! И с праздником, мама)

#comment_172664185

UPD: Тут были данные о болезни, но некоторым очень сложно представить врачей живыми людьми. "Ах, могут узнать, что она больна!", как будто с онкологией не один человек (врач) не работает, а сразу умирает. Никто ничего тайно не разглашал, фамилии, адреса, возраста - не было. Были точные формулировки диагнозов, один из которых предполагает агрессивное развитие болезни и смертельный исход в течение 5 лет. И начало документа было дано для того, чтобы не было обвинений в нагнетании и выдумывание жути и чтобы женщины с такими же диагнозами не опускали руки.

***

Вероятно я снова получу минусы за каждую букву, но это не важно, просто надо выговориться, даже если это никто не прочитает.

***

Не «мегаполис», не «сити», не «городок»… Кто вообще придумал это нелепое «городок»? И ещё более нелепое, чем-то напоминающее детскую болтовню в песочнице – «городишко». Однако не будем углубляться в историю, фразеологию и прочие науки. Слишком много путаницы в нашу жизнь вносит избыточное количество терминологии. Есть Город и есть Не Город. И этого более чем достаточно.

Города похожи и не похожи друг на друга, свои и чужие, прекрасные и уродливые, теплые и холодные, города в которые хочется вернуться и остаться, и города, покидая которые испытываешь невероятное облегчение. Город, о котором пойдет речь, впрочем, как и любой другой город, бесполезно разглядывать и изучать, его просто надо увидеть и ощутить всеми органами чувств, не разделяя на спектры и слои. Не отсекая от рек на которых он вырос, не вырывая из перелесков и полей, окружающих его, не снимая с него небо, мягким покровом укрывающее все что в нем есть и помнящее все мгновения жизни этого Города. Если вы все это сможете, то именно небо и откроет вам Город, не приукрашивая и не скрывая ничего, а всего лишь рассказывая.

Рассказ этот начинается с первыми лучами солнца, осторожно и бережно, почти незаметными штрихами, разукрашивающими Город, ещё тихий и как будто выпавший из времени. В этот момент видишь все детали ясно и четко – каждую пушинку тополя, трепещущую на земле, каждый лист, каждую трещину и пылинку. Время громких звуков ещё не наступило и кажется, что не наступит никогда. Поэтому ты стараешься почти не дышать, чтобы не разрушить эту магию, зная, что она конечна и исчезнет с первым сонным шорохом ветра.

Ветер не просыпается резко и внезапно, он встает неспешно. Чуть тронув лепестки роз, едва-едва потревожив тополя, он медленно начинает готовить Город к новому дню. И вот уже вихриться вдоль дорог пыль, шепот листвы становится настойчивей и тополиный пух закружился в утреннем, почти никому не видимом танце. Солнце становится уверенней и ярче, постепенно убирая все следы ночи, ещё прячущиеся в глубине скверов и между домами.

Тишина уходит вместе с ночью, подгоняемая первыми утренними, чуть шаркающими шагами дворников, стремящихся присоединиться к вальсированию тополей, чтобы потом этот танец довести до финала и разрушить рокочущим крещендо прутьев, скребущих по асфальту. Шорох шин все настойчивей и уверенней, с чуть визгливым звоном просыпаются трамваи, хлопки дверей, шаги, щебетание птиц. Все это нарастает, сливается, дробится на тысячу оттенков и тонов, периодически взрываясь криками утренних приветствий и прощаний. И шаг за шагом приближается день…

Солнце поднялось в зенит и обрушилось с такой силой, что даже ветер предпочел скрыться и прижаться к берегам рек. Но Город не боится солнца и как мальчишка-подросток, даже уже чуть обгоревший, искренне не понимает зачем от него нужно прятаться. Утренняя суета затихла, все стало более размеренно – и звук машин, и гомон раскинувшихся на площадях рынков. В движениях прохожих нет угловатости и резкости. Некоторые идут плавно, некоторые чуть более стремительны, но все равно их шаг намного спокойней и более уверен, а не неуклюже суетлив, как утром.

Если остановиться и закрыть глаза, то можно до мельчайших нюансов ощутить все ароматы, которыми в это время Город пронизан как никогда. Пряный аромат пыли с легкой горчинкой бензина переплетается с нежной и душистой нотой речной воды. Мелкими штрихами дополняют этот рисунок запахи травы и листвы, овощей и хлеба, разложенных на открытых прилавках, нагретой штукатурки на стенах домов, и как завершающий нежный блик, поставленный уверенным взмахом кисти, объединяет все аромат чуть перезревшей уже шелковицы, которой Город как маленький ребенок перемазан с ног до головы.

Уже немолодые здания, подернутые сеточкой морщин, отступают от такого обилия света. Юные и гордые дома ещё не зажгли свои огни и неуверенны в своих силах. День – время солнца, рек, людей и деревьев. Именно они и только они – это Город сейчас. Сильный и чуть самоуверенный с оттенком легкой насмешливости, открытый и светлый, умело перемежающий вежливость с ехидством, теплоту и нежность со страстью и горячностью, жесткость, переходящую в жестокость, с добротой и готовностью помочь в любую минуту.

В сумерки все будет совсем по другому. Нарастет напряжение и вновь вернется стремительность. Уже другая, не утренняя, похожая на веселого щенка, не знающего куда выплеснуть энергию, а более глубокая, тяжелая, по виду и сути своей напоминающая стремительность гепарда, гонящегося за добычей. Спрятались за листвой и укутались в чернильно-синие тени старые здания. Они всегда Наблюдатели, видящие все, но ничего не обличающие. Гордо вскинули головы и самоуверенно с оттенком наглости подмигивают неоном молодые. Город все большее и больше раскрывает какие-то очень кошачьи черты и нюансы. Не только в движении людей, но и в мерцании огней, и в мурлыканье рек, которых в преддверии наступающей ночи можно распознать только по серебристому мерцанию.

Вдоль золотистого ожерелья дорог пульс Города неровен и быстр. Финишная прямая дня диктует свои законы и подстегивает даже самых медлительных. Солнечный свет ушел, а электрические огни не располагают к созерцанию. Тени все уверенней возвращаются на привычные места, стирая краски и выводя на первый план запахи и звуки. Сложно быть в это время простым прохожим, который ещё чужой здесь. Наэлектризованность пространства передается и тебе, подталкивая не к движению вообще, а к достижению какой-либо цели. Но в этом Городе её у тебя ещё нет, ты пока только знакомишься и ещё даже не коснулась рук им протянутых, а только ощутила их тепло. И вместе с чувством этого тепла приходит понимание того, что Город намного сильнее. И вплетая стук каблуков в вечерний ритм почти бежишь и ныряешь в темноту подъезда, в квартиру, скидывая слишком громкую обувь, не зажигая света, наливаешь себе два глотка виски и запрыгнув на подоконник, почти не мигая и не дыша наблюдаешь за всем уже со стороны, ожидая наступления ночи.

Глупы те, кто считает ночь пугающей. Ночь не бывает страшной, как не бывает страшным Город в ночи. Слегка вздрогнув от металлического хруста закрывшейся за спиной подъездной двери, выходишь и погружаешься в прохладу темноты. Дурманящий запах виноградных листьев, уже не видимых глазу, последние ноты тепла от серых лент асфальта, ветки табачного дыма, корни которых раскинулись над скамейками, где едва заметные тени ворчат обо всем и ни о чем. Кажется, что весь Город затих только для того, чтобы послушать эти разговоры, прекрасно зная их все до мельчайшей подробности, интонации и жеста, потому что все это уже было, всё ещё есть и всё ещё будет, пока будет ночь и будут эти скамейки, надежно укрытые тополями.

Осторожно, ныряя в самую черноту теней и стараясь быть как можно менее заметной крадешься мимо этих скамеек, дорог, дверей. Замираешь на границе света и тени немного прислушиваясь и каким-то кожным чувством выбирая дальнейший путь и снова скользишь там, где чернильно-синий мрак. Ты никто для этой ночи, ты пока никто и для этого Города. Здесь нет твоего места и твоих целей, ты просто мелкая пылинка, занесённая ветром и кружащаяся вдоль домов и парков. По кошачьи шипя и вздрагивая, когда Городу становится скучно, и он зажигает фонари от звука твоих шагов. Тогда ты улыбаешься и подавив первое желание метнуться в тень, спокойно идёшь дальше и кажется, что перед тем как выключиться фонари одобрительно хмыкают тебе в след. И ты будешь бродить пока не придут серебристо-пастельные оттенки раннего утра, не смотря, но видя, не ощущая, но чувствуя все что есть вокруг.

Уезжая, оглянувшись на Город в последний раз, ты вдруг увидишь, что ты не знаешь о нем ничего, но понимаешь почти всё. Кажется, что с чуть лукавой насмешкой, Город прощается с тобой словами Марка Твена – «Всё, что я тебе говорю – это правда! Нет бога, нет вселенной, нет жизни, нет рая, нет ада. Все это только сон, замысловатый дурацкий сон. Нет ничего, кроме тебя. А ты только мысль, блуждающая мысль, бездомная мысль, потерявшаяся в вечном пространстве». И на краткий миг действительно все замирает и нет ничего, кроме тебя и Города. Гордого, сильного, насмешливого, чуть-чуть уставшего Города-друга, который забудет о тебе через минуту, но будет искренне раз ещё одному твоему приезду. И снова поведет по своим улицам, рассказывая все новые и новые истории. Это так ясно и ощутимо, что ты не понимаешь, как не заметила этого раньше и махнув рукой, уже на другой стороне реки, улыбнёшься Городу на прощание и не оглядываясь пойдёшь дальше, для того, чтобы обязательно сюда вернуться.