OmskiyUholiz

На краю подоконника в квартире пенсионерки Галины Степановны стоял кактус по имени Колючка. Ничем не примечательный, он пережил с хозяйкой переезд, ремонт и кота Мурзика, который однажды попробовал его на зуб и с тех пор обходил стороной. Горшок у него был самый обычный — глиняный, слегка потрескавшийся, с нарисованной кривой синей полоской по бортику. Домашний артефакт, не более.

Но для расы зендрианцев с туманности Андромеды этот горшок был ключом к спасению их цивилизации.

В одну прекрасную звездную ночь в комнате Галины Степановны, прямо перед подоконником, повисла маленькая серебристая капля. Из нее вышли трое существ, похожих на бледные стебли спаржи с большими, как блюдца, глазами. Это были ученые-археологи Зорг, Блип и Ворн.

— Вот он! — прошелестел Зорг, указывая тонким пальцем на Колючку. — Артефакт «Объект 7-Бета»! Тот самый сосуд, в котором, согласно пророчеству, содержится квантовая матрица мироздания! Сканируйте!

Блип навел на горшок сложный прибор. Прибор запищал.
—Показания зашкаливают, командир! Уровень темпоральной энергии превышает все мыслимые пределы! И... кажется, он еще и поет.

Это не пел горшок. Это мурлыкал на кресле кот Мурзик, но зендрианцы, не знакомые с земной фауной, приняли это за побочный эффект божественных вибраций.

— Действуем по протоколу! — скомандовал Зорг. — Аксиоматическое изъятие!

Ворн выдвинул устройство, похожее на швабру с присоской. Он попытался аккуратно присосаться к горшку, но зацепил одну из колючек Колючки. Раздался тихий щелчок, и Ворн отскочил, тряся обожженным щупальцем.
—Защитное поле! Артефакт охраняет колючий страж!

Тогда Блип применил антигравитационный луч. Горшок дрогнул, приподнялся на миллиметр... и с глухим стуком упал обратно. Луч скользнул по влажной от недавнего полива земле и дал сбой.

— Ничего не выходит! Его удерживает какая-то примитивная, но мощная гравитационная аномалия! — в панике доложил Блип.

В этот момент за стеной послышался кашель. Это просыпалась Галина Степановна. Пришельцы замерли.

— Надо брать врукопашную! — прошипел Зорг. — Быстро!

Все трое ухватились за горшок своими гибкими конечностями. Но тут началось самое интересное.

Горшок не двигался. Он будто прирос к подоконнику. На самом деле, за долгие годы на дне горшка скопился слой дренажа и земли, который намертво прилип к слою старой краски на деревянном подоконнике. Это была не магия, а знаменитая земная физика, усугубленная временем и влагой.

Они тянули, пыхтели, тихо ругались на своем языке. Горшок скрипел, но с места не двигался.

Вдруг дверь в комнату скрипнула. На пороге, в синем халате и с тапком в руке, стояла Галина Степановна.
—Кто тут шуршит? Мурзик, это ты?

Она щелкнула выключателем.

Инопланетяне и бабушка замерли, глядя друг на друга. Картина была сюрреалистическая: три тростинки с огромными глазами, вцепившиеся в горшок с кактусом.

Первой опомнилась Галина Степановна. Ее взгляд упала на их руки, державшие ее любимого Колючку. Лицо ее побагровело.
—А ну, отпустите моего ребенка! — прогремела она таким голосом, каким когда-то командовала цехом на заводе.

Зорг, Блип и Ворн испуганно взвизгнули. Они выпустили горшок, отпрыгнули к своему кораблю и, не помня себя от страха, растворились в серебристой капле, которая тут же с шипом исчезла.

Наутро Галина Степановна рассказывала соседке Марии Ивановне:
—Представляешь, пьяницы какие-то вчера к кактусу моему прицепились! Хотели утащить! Такие тощие-претощие, на спаржу похожие... Наверное, с пятого этажа, у них там вечно шумно.

А далеко в глубинах космоса, на корабле зендрианцев, шел разбор полетов.
—Выводы ясны, — подвел итог Зорг, все еще дрожа. — Артефакт защищен не только колючим стражем и гравитационным якорем, но и самым страшным оружием во Вселенной — Высшей Формой Разума, способной испепелить одним лишь звуком. Мы назовем его... Великая и Ужасная Бабушка. Лучше мы вымрем, чем снова сунемся к тому горшку.

А Колючка так и стоял на своем месте. Ничего не подозревая о своем космическом значении и о том, что самая надежная защита от инопланетного похищения — это вовремя не отмытый поддон горшка.

На подоконнике квартиры Ольги Петровны, рядом с геранью и фикусом, жил кактус по имени Гоша. Он был совершенно обычным с виду: зеленый, пузатенький, усеянный колючками. Ольга Петровна любила его за неприхотливый характер и лишь изредка, по выходным, поливала отстоявшейся водой, приговаривая: «Живи, дорогой, только не распускайся».

Но Гоша таил в себе сенсацию. Однажды теплым весенним утром, когда Ольга Петровна мыла посуду, на кухне раздалось тонкое: «Ла-ла-ла-ла-а-а-а…».

Бабушка замерла с тарелкой в руках. Пение было явно не из радио — оно доносилось прямиком с подоконника. Она на цыпочках подкралась к Гоше. Кактус молчал, нагло и беспристрастно впитывая солнечные лучи.

«Показалось», — решила Ольга Петровна и вернулась к раковине.

И снова: «А я иду, шагаю по Москве!..» — звонким, чуть высоковатым тенорком вывел Гоша.

Тарелка выскользнула из рук Ольги Петровны и разбилась. С этого дня жизнь ее превратилась в ад. Очаровательный, музыкальный ад.

Гоша пел. Пе́л всегда. Когда всходило солнце, он встречал его бодрым: «Поднимите выше солнце!». Когда Ольга Петровна садилась смотреть сериал, он подпевал заставке из «Трех мушкетеров»: «Пора-пора-порадуемся на своем веку!». Ночью, если бабушка просыпалась попить воды, он мог завести меланхоличное: «Там, под небом голубым, есть город золотой…».

Соседи снизу, супруги Ложкины, сначала стучали по батарее, потом начали звонить.

— Ольга Петровна, — говорил Алексей Степанович, — у вас там караоке-клуб открыли? В три часа ночи «Спят усталые игрушки» — это перебор!

Ольга Петровна краснела и бормотала что-то про «новый голосовой будильник». Она пыталась договориться с Гошей. Уговаривала, грозила выбросить, даже пробовала накрыть его колпаком для торта. Но под колпаком кактус пел еще громче и глуше, словно в собственной студии звукозаписи.

Слава о поющем кактусе разнеслась по всему дому. К Ольге Петровне заглядывали «на огонек» любопытные соседки. Гоша, почуяв публику, распускался во всей красе: исполнял «Калинку-малинку», «Yesterday» The Beatles и даже читал рэп под NWA, что приводило слушательниц в неописуемый восторг и ужас одновременно.

Решающий момент наступил, когда в гости зашел племянник Ольги Петровны, студент-биолог Степан. Услышав утреннюю серенаду Гоши «Выйду ночью в поле с конем…», он не растерялся, а достал телефон и снял кактус на видео.

Через неделю Гоша стал звездой интернета. У него появился свой аккаунт, миллионы подписчиков и спонсор — компания по производству удобрений «Кактус-Сила». Рекламные интеграты Гоша исполнял с особым энтузиазмом, виртуозно вплетая в свои песни слоганы вроде: «Я расту не по дням, а по часам, с “Кактус-Силой” — просто красавчик я у вас!».

Ольга Петровна смирилась. Теперь она жила с личным диджеем и звездой шоу-бизнеса. Она даже купила себе беруши в виде кактусов и с гордостью говорила соседке: «Мой Гошенька сегодня новую песню Бейонсе разучивает. Там, правда, мат немного, но он у меня талантливый!»

А Гоша, сияя от счастья под светом софитов (Степан установил ему специальную лампу), продолжал свои бесконечные концерты. Он нашел свое призвание. И кто его знает, может быть, это была его мечта — не просто цвести раз в десятилетие, а дарить миру музыку. И колючки. Немного колючек.

Она перестала поливать кактус. Это было первое, что он заметил, но не первое, что случилось.

Кактус стоял на её подоконнике, маленький, колючий шарик в глиняном горшке. Она называла его «мой броненосец» и каждый вторник аккуратно поливала из леечки с длинным носиком. Потом вторники стали проходить мимо, и кактус начал сморщиваться, покрываться бледно-желтыми пятнами. Он смотрел на это и молчал.

Потом исчез запах её духов из прихожей. Раньше, открывая дверь, он всегда попадал в облако её легкого, цветочного аромата. Теперь пахло только пылью с улицы и остывшим металлом ключей.

Она все еще жила в квартире, но будто постепенно стирала себя из нее. Её смех, который раньше звенел, как разбитый стакан, теперь стал тихим, вежливым, натянутым. Она перестала оставлять свои волосы в раковине, перестала раскидывать книги на диване, перестала заваривать по утрам два стакана чая.

Он пытался. Говорил: «Давай поговорим». Она отвечала: «О чем?» и в ее глазах не было ни злости, ни боли, лишь плоская, серая усталость, как у человека, который очень долго ждал поезда на холодной станции и, наконец, понял, что его не будет.

Однажды вечером он нашел ее стоящей у окна и смотрящей на тот самый кактус. Она касалась пальцем его высохших иголок.

«Он умер», — тихо сказала она. И он понял, что она говорит не о кактусе.

«Я знаю, почему это произошло», — сказал он, чувствуя, как в горле комом встают все невысказанные слова, все не сделанные вовремя шаги.

Она обернулась. В ее глазах он не увидел ни упрека, ни ожидания. Только пустоту.

«Теперь это уже не имеет значения», — ответила она.

На следующее утро он проснулся от непривычной тишины. В квартире пахло только кофе, который сварил он себе один. На тумбочке с ее стороны лежала связка ключей. Ни записки, ни объяснений. Просто пустота.

Он подошел к подоконнику и тронул кактус. Тот был сухим и безжизненным, как камень. И он вдруг осознал, что самая страшная грусть — это не громкие ссоры и не гнев. Это тихое, медленное угасание, день за днем, как уход воды. И ты стоишь на берегу и смотришь, как уплывает твой корабль, уже не машущий тебе на прощание, потому что он просто растворился в тумане, не оглянувшись ни разу.

Контекстная реклама прямо в тему вылезла