Ancz

1789 год. В свежеобразованных Соединённых Штатах выбирают первого президента, Суворов уничтожает турков в районе будущей Румынии, бельгийцы пытаются изгнать австрийцев из своей страны.

А в Версале почти шестьсот человек, собравшихся в зале для игры в мяч, торжественно клянутся замыслить шалость и только шалость.

(Вздёрнутые вверх руки призваны отображать энтузиазм, а не сердечно-солнечное приветствие, не путайте.)

Все, кто хоть как-то знаком с историей Франции, знают, что шалость удалась. Правда, не каждый из собравшихся смог лично удостовериться в этом — изрядная часть поклявшихся отвлеклась на более близкое знакомство с рацпредложением доктора Гильотена, поэтому до финальных титров добрались не все.

Но перед тем как начать рассказывать, что же получилось из этой клятвы, нам нужно забежать назад и поведать о причинах, вызвавших такое переполнение зала. И для этого стоит обрисовать безрадостную картину, сложившуюся к Франции к тому моменту. А поскольку вековые традиции коррупции, раздолбайства и потрясающей неэффективности государства сложились задолго до описываемых событий, начнём мы аж с середины 17 века, с правления Людовика XIV.

Старый-добрый обычай в любой непонятной ситуации бить витрины, жечь машины и протестовать с неистовой силой во Франции зародился давно, и на детство Людовика пришёлся как раз такой период. Сперва королевская семья и кардинал Мазарини бодались с парламентом, потом — с аристократами, затем — вообще включился режим “каждый сам за себя”. Цирк с конями и дворянами продолжался лет пять, и изрядно запомнился как Людовику, так и вообще всем причастным. Народ Франции, посмотрев на это дело, решил, что лучше уж как-то жить с одним правителем, нежели со сворой горлопанов. Король, как ни странно, полностью разделял это мнение и принялся укреплять то, что впоследствии назовут абсолютизмом.

Вообще, если очень упрощённо, так можно назвать любую абсолютную монархию. То есть, ту, где королю, королеве или другому гендерному титулу никто и ничто не мешает, кроме законов физики. Важные шаги в этом направлении ещё до Людовика делал кардинал Ришельё, более известный в нашей стране своей неустанной борьбой против четырёх алкоголиков в форме.

Продолжил его дело ещё один любитель красных шапочек — Мазарини, и во многом именно из-за глубокого неприятия его действий и поднялась буча, о которой сказано выше. Идея “один я в белом плаще стою красивый” Людовику весьма и весьма приглянулась, и сразу после смерти своего кардинала король собрал государственный совет, где и сообщил, что всё, хватит, далее он уж как-нибудь сам разберётся, без сопливых. Что характерно — не соврал. Всё время своего правления Людовик XIV разбирался с вопросами единолично, хоть и не без помощи толковых советников, которых умел находить и удерживать у себя.

(Сам Король-Солнце во всём своём галантерейном великолепии)

Технология была проста — один советник, по имени Кольбер, принимает разнообразные законы, чтобы страна всё же приносила денег несмотря на все прошлые пертурбации, второй, маркиз де Лавуа, на эти деньги в ускоренном темпе клепает новые юниты, реорганизует армии и вообще занимается правильными марсоугодными делами.

Благодаря этой кадровой политике король быстро показал всем окружающим, к чему он более всего тяготеет. Ввиду достаточно прискорбной ситуации с типографиями того времени, контурных карт выпускали ничтожно мало, и в детстве их Людовику не досталось. Поэтому пришлось красить карты в натуральном виде — методом войн и захватов. Все его боевые действия Людовика в один выпуск никак не уместятся, по ним нужно писать отдельный цикл, поэтому сократим — сперва всё было ок.

Голландцы и испанцы страдали и выхватывали живительных, могущество Франции было в зените, а авторитет короля — неоспоримым. Резиденция правителя переехала в Версаль, и все мало-мальски значимые дворяне — туда же. Быть известным аристократом и не быть при дворе стало моветоном и поводом для высмеивания. Дескать, если ты благородный, но почему-то не занял в Версале важнейшую должность младшего распорядителя по делам виноупотребления по нечётным дням каждого третьего месяца (а таких должностей ввели много, специально, чтобы прибрать к рукам всех возможных бузотёров) — то ты весьма не очень и, наверное, вообще дурак какой-то.

Обезопасив себя от повторения детских приключений, Людовик с головой ушёл в военные эскапады. Дошло до того, что им были созданы несколько комиссий по делам “восстановления справедливости”, единственной целью которых было смотреть вдоль границ — что ещё на самом деле всегда должно было принадлежать Франции?

Король-Солнце успел побомбить (с кораблей, понятное дело) Алжир, Триполи и Геную, отжать Страсбург и кучу городков поменьше у немцев и голландцев и исписать десятки фломастеров, очерчивая новые приобретения короны.

(За малым исключением, это всё приобретения короны)

Счастье географического маньяка стало меркнуть только когда всех соседей окончательно достали постоянные аннексии, и против французского престола стали складываться крупные союзы. Уже в следующую массовую войну, в которой Людовик возжелал немного потоптать многострадальных немцев во имя добра и Пфальца, стало понятно, что Франция долго не протянет. Каким бы экономическим гением не был Кольбер, постоянные войны требовали дикого количества денег, которого у Франции попросту не было, несмотря на все усилия финансиста.

Тем более, что радикальные реформы Кольбер провести не мог — Людовик рассматривал своего советника скорее как свинью-копилку и стремился немедленно выдать все выхваченные из неё копеечки своему любимцу — маркизу де Лавуа, в обмен на ещё пригоршню солдат.

(Народ, надо отметить, усилия Кольбера тоже не оценил. Когда тот умер, за три года до той самой войны с немцами, похоронную процессию пришлось охранять — столь сильно было желание простых людей донести до министра финансов своё тяжёлое огорчение его политикой, хотя бы и посмертно).

Война за Пфальц стала первой для Людовика, где профит ушёл в отрицательные величины — территориальные приобретения вроде как и были, но затраченных средств никак не стоили. Кто другой бы понял намёк судьбы, но не таков был Король-Солнце.

Уже через 4 года он с задорным гиканьем влез в войну за наследство, оставленное Карлом Вторым “Инцест укрепляет семью” Испанским. В ней успели поучаствовать почти все государства Западной Европы — от самих испанцев до датчан, отметилось даже княжество Трансильвания — и закончилась она для Франции не так, чтоб очень уж хорошо. Хоть формальные цели Людовик и выполнил, но экономика страны подкосилась окончательно, а многие куски территорий были утеряны навсегда — например, изрядные части Канады. Также серьёзно потрепало флот, и о гуманитарных бомбардировках пришлось на какое-то время забыть, в то время как британцы, напротив, начали задумываться о том, что им чем-то нравится словосочетание “править морями”.

Помимо прочего, во время войны за испанское наследство у Людовика XIV случилось и ещё одно огорчение — внезапная эпидемия кори передала привет антипрививочникам будущего, выкосив к чёртовой бабушке практически всех наследников короля. Ещё один решил присоединиться к тренду и ловко упал с лошади, после чего единственным вариантом остался аж правнук Людовика. И то только потому, что его нянька по своей тёмности и необразованности сочла, что кровопускание — так себе лекарство от кори, и попросту не подпускала к нему эскулапов с ножами.

В итоге, после того как Король-Солнце решил на собственном примере проверить, как это так можно навернуться со скакуна, и затем помер от гангрены (поранил ногу при падении, а ампутировать запретил, ибо не державно это и моветон), наследником стал Людовик XV, его правнук, которого к такому повороту событий не готовили.

(Прадедов бродяга, нянин симпатяга — Людовик XV на троне и лабутенах)

Первые 8 лет за Людовика правил его регент, герцог Орлеанский, покуда малолетнего короля выхаживали, баловали и сдували пылинки со всех августейших частей тела. Задачка перед герцогом была та ещё — несмотря на все усилия Кольбера, Король-Солнце в своей погоне за географической доминацией выжал страну досуха, попутно ещё и рассорившись едва ли не со всеми соседями.

Надо отдать герцогу должное — за столь короткий срок он попытался сделать всё возможное, чтобы как-то поправить положение. Ввёл реформы управления, постарался помириться с протестантами (прошлый король прижал их к ногтю со всей силой своего характера), наладить внешнюю политику и подружиться с бывшими противниками.

Чтобы за шкирку оттащить страну от полного экономического коллапса, вызванного непомерными долгами, кривой донельзя системой налогообложения и прочим наследством прошлого монарха, регент согласился на предложение некоего Джона Ло — шотландца, картёжника, дуэлянта и экономиста, человека замысловатой судьбы и интересных идей.

Если вкратце, Джон считал, что эти ваши драгметаллы суть ересь и разбазаривание ценных ресурсов. Валюта для государства должна стоить по минимуму, но иметь такую же покупательную способность как и серебро с золотом. Обеспечивать её, конечно, неплохо, но, в целом, не так уж обязательно — знай, штампуй себе новые банкноты, чернила-то не золотые.

Пользуясь всемерной поддержкой регента, Джон в краткие сроки организовал акционерное общество, а заодно и выпуск бумажных денег в Париже. На какой-то период страну охватило безумие, весьма знакомое всем тем, кто видел по телевизору бесконечный сериал о жизни и приключениях Лёни Голубкова. За акциями, постоянно растущими в цене, собирались дичайшие очереди, спекуляции и биржевые махинации процветали. Состояния делались в считанные недели, государство богатело.

В какой-то момент Джону доверили под управление не только госбанк Франции, но и торговлю с её заморскими колониями, причём всеми — от обеих Америк до Китая и Японии.

Возможно, Ло был честным человеком и путём торговли пытался устроить обеспечение своих бумажек до какого-то приемлемого уровня. Возможно, это изначально был хитрый план “как поднять денег из ничего”. Существуют разные версии, но факт остаётся фактом — в какой-то момент стало понятно, что выкупить обратно эти акции банк не сможет — ему тупо не хватит наличности в твёрдой монете, причем не хватит катастрофически.

Ло пытался бороться с ситуацией, вообще отменив обращение монет и изъяв “излишки”, хранившиеся у населения, но такие меры почему-то радости и понимания ни у кого не вызвали. Попытки обменять акции и банкноты на что-то весомое случались всё чаще, и в 1720 году, спустя 4 года после основания банка, система окончательно рухнула.

По итогам выяснилось, что обеспеченных хоть чем-то активов у компании было примерно на 300 миллионов ливров. А вот бумажек успели наштамповать на 3 миллиарда.

Впрочем, если закрыть глаза на огромное количество личных банкротств и финансовых трагедий, план регента удался — главным выгодоприобретателем от всей этой аферы стало государство, осилившее несколько уменьшить свои долги за счёт невиданного доселе le MMM. Сам Ло был вынужден бежать в Венецию с тремя копейками и без семьи — во Франции вероятность его выживания приближалась к стоимости напечатанных им банкнот, которые сразу отменили.

Французский же народ на долгие годы приобрёл стойкую антипатию к бумажным деньгам и инициативам “сверху”.

(Голландская карикатура 1720 года, намекающая, что товарищ Ло втирает французам какую-то дичь)

Где-то в этот момент, пока обокраденные граждане учились клеить обои из бесполезных бумажек, Людовик XV достиг совершеннолетия и был коронован. Но править не спешил — королю было похер.

Не так похер, как, например медоеду или другой какой бесстрашной росомахе. Нет, заглаженного и избалованного королька интересовали следующие вещи — охоты, кутежи, попить-покушать вкусного и любовницы, конечно же. Остальной мир был Людовику неинтересен, неприятен и никоим образом его не привлекал. Поэтому государственными делами Франции по старой традиции стал заниматься кардинал, но, увы, совсем не Ришельё и даже не Мазарини, а какой-то де Флёри. Данный священнослужитель крайне мало в чём разбирался, поэтому следовал зову интуиции — духовенство от налогов освободить, протестантов снова к ногтю, а что делать с непомерными расходами короны (Людовик воевать особо не любил, но средства, выделенные на юнитов, прожирал сам с превеликим энтузиазмом) кардинал не знал, поэтому толком ничего и не сделал.

И, покуда Людовик пьёт, жрёт и развратничает, у нас есть время наконец-то рассказать про основные проблемы экономики Франции той поры. А их было множество.

Во-первых, с древних времён неплохой профит для королей составляла такая чудесная и замечательная традиция как продажа должностей. Практически любых, за тот или иной прайс. Причём если поначалу, в незапамятные времена, они отдавались пусть и за деньги, но хотя бы не навсегда, то уже к царствованию прадеда нашего версальского гуляки чины отдавались не только пожизненно, но ещё и в наследство. Плюсом к тому шёл ежегодный налог на должность — эдакий аналог годовой лицензии.

С одной стороны — постоянный приток наличности в казну. С другой — должностей понаплодили огромную кучу, каждый купивший немедленно стремился отбить расходы, и эффективность всей системы была глубоко отрицательной.

Настолько, что ещё Ришельё, будучи не в силах совладать с этим трендом, ввёл институт королевских интендантов — специальных суровых мужчин, которые, если надо, лично выезжали на места и разруливали все проблемы. Так как закупившихся впрок чиновников было либо не докричаться (они полагали, что услуга уже оплачена, поэтому какой теперь с них спрос вообще?), либо не дождаться (те немногие, что стремились как-то оправдать свой пост, устраивали полную неразбериху, имитируя бурную деятельность).

Особой популярностью пользовались на рынке должности сборщиков налогов. Дело вот в чём — статистическое бюро Франции пребывало в том же плачевном состоянии, что и все остальные отрасли, поэтому вопрос с получением денег решался незатейливо: в столице путём уверенного гадания на кофейной гуще и научного тыка в полоток решали, что такой-то округ в этом году должен выдать определённую сумму, ну, примерно, как при отцах и дедах выдавал.

Означенная сумма передавалась сборщику, и дальше никого не волновало, как он там на местах собирается это взимать. Естественно, ушлые налоговики брали под козырёк, легко наскребали необходимое, докидывали свой процент, потом ещё немного себе любимым за вредность работы, отсылали затребованные крохи в столицу и считали чистую прибыль.

Причём, что характерно, налоги по большей части взимались не с богатой части населения.

Что приводит нас ко второй проблеме — сословному обществу.

Ещё с феодальных времён всё население Франции делилось на три части. Приятно, удобно и легко запоминается.

Первое сословие — духовенство. Огромное влияние (см. истории про известнейших кардиналов), громадные запасы денег и земли, минимум налогов.

Второе сословие — дворяне. Примерно всё тоже самое, только капельку побольше налогов и обязанностей.

И третье — все остальные.

Вообще все, от вечно голодного крестьянина в обносках до вполне себе зажиточного бюргера в преуспевающем городе. Налоги более чем 50% в совокупности, прав — самый мизер. И если на ропот крестьян давно привыкли возлагать огромное рифлёное скобяное изделие, то вот зарождающиеся буржуа были крайне недовольны подобной бесправностью и всеми силами пытались этот вопрос решить.

У богачей из третьего сословия были варианты, как исправить несправедливость — та самая покупка должностей, и они ей вовсю пользовались. Что, в свою очередь, приводило к дальнейшему обнищанию крестьян и простого люда — ведь свежеиспечённый чиновник немедля возмещал расходы за счёт своих бывших односословцев.

Дворяне же, как и следовало ожидать, крайне не любили таких выскочек, не способных полчаса перечислять своих славных предков, и напряжение постепенно росло.

При этом даже в раздутой до безобразия бюрократической системе Франции, чинов на всех не хватало, а с другими социальными лифтами всё обстояло ещё хуже.

Дополнительным счастьем для простых крестьян были баналитеты. За этим забавным словом скрываются всевозможные уловки и способы выжать побольше мякотки из сельского люда. Прекрасное наследие феодальной поры, пустившее глубокие и широкие корни во Франции.

Хочется помолоть своё собранное зерно? Да, конечно, но только вот на этой мельнице, принадлежащей известно кому, за повышенный прайс.

Проехать по дороге на рынок? Нет проблем, но дорога платная.

Есть желание как-то размножить домашнюю скотину (если она вдруг есть)? Всегда пожалуйста, но самцов имеет право держать только помещик, прейскурант за случку — на стене хлева.

Про запрет входить в леса с целью охоты или хотя бы просто валежника собрать можно и не говорить. Добавим обязательную работу на владельца земель сколько-то дней в году, периодическое обязательно участие в работах по строительству всякой инфраструктуры (дорогам это, правда, всё равно не особо помогало), и в итоге получится, что крепостного права во Франции вроде бы как и нет, причём давно, а жить легче почему-то не становится.

Людовик XV кутит и развлекается, страна катится дальше вниз, а собравшиеся через несколько десятков лет в зале для игры в мяч всё ждут, когда же мы к ним вернёмся.

И в следующем выпуске мы обязательно это сделаем.

В прошлом выпуске армии обеих враждующих сторон довольно спонтанно встретились у небольшого городка Геттисберг, и за три дня делом доказали, что известная картина Верещагина «Апофеоз войны» меркнет по сравнению с реальностью. Совокупные потери составили около 50000 человек.

Каким-то чудом жертв среди гражданского населения практически не было, единственный документированный случай служит скорее примером радикального невезения — Джинни Уэйд, 20 лет, пекла у себя на кухне хлеб, когда в окно прилетела шальная пуля.

Для баланса фортуна решила обеспечить стопроцентную удачу другому «мирному» жителю — Джону Л. Бёрнсу. Кавычки поставлены не случайно — как только начались первые выстрелы, 69-летний боевой старик подорвался с кресла, схватил со стены древнюю ружбайку и запас пороха и пошел на знакомые звуки: дед был ветераном войны 1812 года (не с Наполеоном). Повстречав первого же раненого северянина, Джон поступил по всем канонам правильного 3D-шутера, залутав более современную винтовку (спросив разрешения перед этим), после чего нашел локальное командование США и попросился повоевать.

Воевать получилось до вечера, когда обладатель потрепанного цилиндра на голове (форму дед побрать с раненого постеснялся) таки получил горячей южной любви в виде ранений в руку, ногу и нескольких мелких в грудь. Однако и после этого мистер Бёрнс не растерялся, но умудрился отползти подальше от своего оружия и скинуть подальше патроны. Свои северяне его не подобрали, так как были заняты куда более важным делом — неистово мчались с поля боя (см. отступление первого дня в прошлом выпуске). Нашедшим его южанам дедок рассказал грустную историю про то, как он на поле искал жену, а тут прилетело, ему поверили (а за бой без униформы обычно достреливали на месте) и даже подлатали, после чего Джон уполз в ближайший подвал, считая свое участие в битве и войне оконченным.

Однако так повезло далеко не всем — потери армий составили едва ли не треть личного состава, и продолжать кампанию далее не мог никто, ни янки, ни дикси. Генерал Ли выстроил своих оставшихся бойцов и ждал атаки от Мида, но тот не был уверен в результате и продолжать побоище не стал. За что потом, как всегда бывало, получил по первое число от всех диванных экспертов той поры.

Роберт Ли начал отступление, США довольно вяло его преследовали и, убив при возможности ещё одного генерала КША, дали дикси уползти за реку. Настало время подводить итоги сражения и намечать новые цели для ударов.

Первые впечатления от главной битвы всей войны у сторон были, как ни странно, одинаковые.

Линкольн был несколько недоволен тем, что Роберта не стали добивать, пока была возможность, однако репрессий учинять не стал, даже повысил Мида в звании (хоть и прочитал пару нотаций о том, как надо воевать на самом деле). Газетчики США заходились в буйном восторге и шарашили заголовки сплошным капсом от великого избытка эмоций.

Против ожиданий, в КША сперва не сочли произошедшее военной и политической катастрофой. Роберт счёл, что при таком количестве накладок и фейлов то, что армия в каком-то составе вернулась, да ещё и нанесла серьезные потери янки — уже вин. К тому же, он рассчитывал, что теперь Мид оставит их в покое на несколько месяцев, пока снова не соберется с силами.

А зря.

По всем законам жанра, после кульминации действие неизбежно движется к развязке, и шансов выиграть войну у КША более не осталось. В Европе это поняли быстрее и окончательно похоронили идею помощи конфедератам.

3 июля, пока Ли и Мид ещё рубились в Геттисберге, генерал Улисс Грант, о котором мы писали ранее, дожевал крепость Виксберг и взял в плен 25 тысяч солдат Юга. 8 июля силы США полностью овладели Миссисипи и разделили Конфедерацию надвое.

Морская блокада усилилась — промышленные мощности Севера позволили соорудить уйму современных кораблей. В океан на них было не выйти, да и о далеких круизах можно было не мечтать, но с задачей кошмарить побережье они справлялись успешно. Начались активные атаки на порты КША, отбивать которые приходилось ценой больших потерь, усилий и хитроумия. 5 октября, верные своему девизу «голь на выдумки хитра», южане первыми в мире учинили боевую торпедную атаку. Ну, вернее атаку шестовой миной (длинная такая оглобля со взрывчаткой на конце), но одним тыканьем палочкой ситуацию было не поправить.

От безысходности КША переоборудовали гражданские корабли, купленные за последние деньги в Европе, и попробовали нанести удар по торговым коммуникациям Севера. До поры до времени получалось неплохо.

Осенью 1863 Мид снова активизировался и начал крайне болезненно огрызаться в сторону Ли. Роберт хитрыми манёврами смог не довести ситуацию до катастрофы, но и обратить янки в бегство уже не получалось — Север научился воевать и даже рубиться в рукопашной. Хотя с кавалерией по-прежнему было не ахти — известный нам гражданин Стюарт всё ещё был силен в аннигиляции вражьих конников и даже в этой провальной для дикси кампании нашёл, кого погонять по буеракам — см. забег в 8 миль под названием «Баклэндские гонки».

К началу 1864 года уже всем стало понятно, что вопрос только в том, как долго сможет продержаться КША. В апреле главным и ответственным за всё шоу со стороны США назначили генерала Гранта, человека-писятбаксов, известного своим категорическим упрямством в вопросах стратегии и тактики. И он начал пережевывать то, что ещё осталось у конфедератов. Улисс считал, что сил у Юга почти не осталось, и их надо просто методично додавить, не особо считаясь с потерями — у Линкольна много.

Потеряв во время сражений в лесах с говорящим именем Глушь 18 тысяч человек против 8000 у дикси, он просто пошёл вперед и… потерял ещё 18 тысяч в следующем сражении. А потом ещё 13 в следующем. И сил у него всё равно осталось в два раза больше, чем у противника. Генералу Ли стоило больших трудов затормозить этот живой таран, но остановить его он не смог. Грант, всё же сообразив, что так может и паритет наступить, нехотя свернул с наезженной колеи и взял в осаду Питерсберг — 20 километров к югу от Ричмонда, столицы КША.

На других фронтах дела у Юга шли тоже так себе. Отдельным проблеском был Техас, где северянам настучали по голове, но со стратегической точки зрения это было сравнимо с покорением Аляски или какой-нибудь Гренландии — душу вроде бы греет, а толку чуть. Что куда более грустно, пока Грант долбился в укрепления и пытался дотянуться до Ричмонда, другой генерал США, Уильям Шерман, куда более известный общественности в своём тридцатитонном воплощении, шёл к Атланте.

В отличие от командующего, Уильям с несколько большим почтением относился к жизням доверенных ему солдат, и предпочитал не бить в одну точку, а разнообразить тактику и как-нибудь обескураживать противника перед наступлением. Противостоял ему южный генерал немного макклелланского толка, что было куда лучше в обороне, нежели в атаке, но всё равно идеальным вариантом не выглядело.

За 4 месяца Шерман дошел до Атланты, попутно всячески осложняя жизнь своему противнику. Чего стоит хотя бы технология вывода из строя железных дорог (чем почему-то как раз не пользовался его соперник). Подрывать рельсы было нечем, поэтому их ломали грубой физической силой и суровым варварством — сперва кусок полотна поднимался руками и переворачивался, затем нужно было отбить шпалы и сжечь их, а рельсы кинуть в тот же костер. Как раскалятся добела, вытащить и загнуть в петлю о ближайший столб или дерево. «Галстук Шермана» готов! Использовать подобную загогулину теперь можно было только для выставки абстрактного искусства, но в то благословенное время люди не знали о таких извращениях.

В итоге южане сдали Атланту сами, попутно запалив всё ценное в городе. И так как это был один из немногих хоть сколько-то промышленных центров дикси, гореть там было много чему, и полыхало оно знатно. Вслед за падением города за компанию с ним рухнул и весь западный фронт КША, а довольный Уильям пошел развешивать по деревьям свои чудо-галстуки дальше — но уже в сторону моря.

Захват Атланты решил ещё одну проблему США и вынес финальный вердикт конфедератам — 8 ноября 1864 года на президентских выборах победил некто Авраам Линкольн с лозунгом «Коней на переправе не меняют». До захвата города всё могло сложиться иначе — чудо-стратегия Улисса «Мясника» Гранта особой народной любви к нему не снискала, и продолжать войну таким вот образом хотели не все. Однако противником Линкольна на выборах был знакомый нам (и недавно вспомненный) Макклеллан, а Шерман очень удачно взял в город — и у КША не осталось шансов на какие-то мирные варианты, кроме капитуляции.

На море тем временем тоже всё было плохо. Юг опять поразил умы всей планеты своим прорывом в будущее — и в феврале выкатил первую боевую подлодку. 12 метров длины, водоизмещение 7 тонн, 4 узла в надводном положении и как повезет — в подводном, двигатель системы «крути руками». Вооружена была опять шестовой миной, так как идею признали годной и перспективной. К сожалению, о воздействии гидродинамического удара под водой в то время ничего не знали, поэтому первые подводники погибли вместе со своей целью — корветом США «Хаусатоником».

На этом ловкие идеи у моряков КША закончились. Блокада стала непробиваемой, атаки с моря участились, а летом Север занял последний пригодный порт. Рейдеры, долго время не дававшие жить северным торговцам, были кто потоплен, кто взят в плен. Последнего нашли аж в октябре в Бразилии.

Всё это время, пока в других местах происходило какое-то оживленное движение, генерал Грант осаждал Питерсберг. Обе армии успели нарыть километры траншей, припереть к фронту кучу артиллерии, включая особо крупнокалиберные мортиры, и не собирались останавливаться. Мечта Макклеллана о хорошей позиционной войне сбылась — пулеметов ещё не было, но запах Первой Мировой стоял отчетливый. Лобовые атаки заставили даже Улисса понять, что нужно искать другие методы, и линия траншей постоянно смещалась к западу, в попытке обогнуть войска КША и зайти к ним с фланга. Войска КША рыли укрепления в ответ и деятельно сопротивлялись попыткам их «приобнять», но ситуация в осаждённом городе становилась всё хуже. Дикси и до того не роскошествовали, но одно дело — не иметь хороших сапог, а другое — чего пожрать.

Кстати, южнее генерал Шерман придумал, как решить свои личные проблемы с голоданием армии. Так как тащить за собой обозы было долго и рискованно (а ну как Стюарт какой набежит), Уильям решил, что голодный солдат:

а. эффективнее, потому что злее;

б. сам еду где-нибудь найдет, не маленький.

Южная Каролина и Джорджия, через которые шло воинство в 62 тысячи жрунов, оказалась очень рада встретить и накормить освободителей (нет). Однако на том фронте отбиваться уже было толком и некому — силы США настолько превышали по численности те отряды, что остались в этих штатах у дикси, что сопротивления практически и не было.

Сам Шерман оценил ущерб от своего похода в 100 миллионов тогдашних долларов. По нынешним ценам — примерно полтора миллиарда. Количество понавешанных «галстуков», угнанного скота, отнятого зерна, разрушенных мостов, телеграфных линий и прочего, что выступало над рельефом, уже плохо поддаётся подсчёту, так что поверим генералу на слово. Согласно недавнему исследованию, сельское хозяйство в том районе не могло выйти на прежний уровень аж до 1920 года. Уильям эффектом был весьма доволен, и в письмах сообщал, что так и надо поступать — нечего, мол, не тех было поддерживать.

Ещё до конца года выйдя к морю, человек-танк попёр на север, на соединение с окончательно охреневшим от осады Грантом, с целью оказания моральной поддержки и лёгкого подтрунивания на тему любителей копаться в земле. Однако не успел.

Роберт Ли ещё зимой понял, что в осаде ему не высидеть, но ввиду тотального бездорожья и распутицы не мог вырваться на простор до весны. Армия и так едва стояла на ногах из-за болезней, голода и нехватки вообще всего, да ещё и дезертирство стало приобретать массовые черты. Однако и с приходом весны все попытки прорвать рубежи Гранта оканчивались неудачей и лишь дополнительными потерями и без того крайне ограниченных сил.

1 апреля ситуация вообще стала катастрофической — Грант отбил у южан ветку железной дороги. Генерал-майор Пикетт, которому было поручено всё это дело охранять, в момент атаки… коптил ставриду в трех километрах от боя. Ну, надо же как-то отдыхать человеку.

В тот же день Улисс начал глобальный штурм укреплений южан, и Ли понял, что пора резко менять ситуацию. Питерсберг и Ричмонд были эвакуированы, а все наличные силы брошены на исполнение плана выхода из окружения. Роберт хотел обойти Гранта, уйти на юг, там встретиться с недобитками из Каролины, вместе настучать Шерману, ну а дальше уже как-нибудь там.

Не вышло. 9 апреля, после череды мелких боев и стычек, Роберт понял, что он немного не успел, и уже взят Грантом в кольцо. Понимая, что деваться больше некуда, самый прославленный военачальник дикси подписал капитуляцию своей армии (причем идею подал сам Грант, которому, видимо, надоело попусту тратить силы).

Вслед за этим посыпались капитуляции и других соединений КША. 16 апреля взяли Коламбус, 21 апреля Джон Мосби, человек-кентавр, достойный отдельного выпуска, распустил свою бригаду сорвиголов (но ничего не стал подписывать!), 26 числа сдались силы в Каролине, а в начале мая поймали и президента КША, Джефферсона Дэвиса с женой. Причем при поимке умудрились неплохо пострелять по своим (9 раненых, 2 убитых) и едва не упустить самого Дэвиса. Адъютант повёлся на просьбу жены президента и отпустил её с «мамой» за водой. «Маму», замотанную в женское, выдали сапожищи со шпорами.

На этом войну можно было считать оконченной, хотя отдельные энтузиасты продолжали, будучи либо слишком упоротыми, чтобы сдаваться, либо просто не в курсе последних новостей.

Так капитан крейсера CSS Шенандоа, творивший всякое в моря-океанах, доплыл из Англии до Микронезии как раз ко времени сдачи Ли и попутно раздолбал 13 торговцев янки. Затем, уже в Тихом океане — сжег ещё 11. Только 27 июня суровому моряку, в рамках просьбы охолонуть немного, показали газету с сообщением о сдаче Роберта Ли. Но так как показывал её капитан захваченного судна Севера, южный корсар отнёсся к новости с недоверием, перечитал газету ещё раз и обнаружил там воззвание президента КША, в котором тот обещал, что борьба будет продолжена. Обещанное надо выполнять, поэтому тихоокеанский Джек Воробей не свернул активность, напротив — попёр в Сан-Франциско, где выпустили газету, с целью утащить чего ценного из тамошнего порта, а то ишь ты, пишут гадости всякие. К счастью, 2 августа его перехватил английский корабль, капитан которого таки смог донести до благородного пирата последние новости. Южный моряк очень опечалился, узнав, что валил всех уже после окончания войны, ничем не отличаясь от простого морского бандюги.

Сам Линкольн не мог отпраздновать победу. Ещё вечером 14 апреля он был застрелен в затылок в театре Форда и умер к утру, не приходя в сознание.

Джеб Стюарт погиб в мае 1864 года при обороне Ричмонда от сил Гранта.

Роберт Ли после войны неоднократно подвергался допросам на предмет его лояльности к США, немного путешествовал по стране и умер в 1870 году от инсульта, что было отмечено массовым трауром в Ричмонде.

Джордж Мид после войны получил почетную докторскую степень университета Гарварда за свои исследования о Великих Озёрах, а также о строительстве волнорезов и маяков, и умер в 1872 году от пневмонии. Собственно, он никогда особо и не хотел быть военным.

Уильям Текумсе Шерман долгое время был командующим генералом армии США, успел повоевать с индейцами (тоже разнеся всё вокруг в пыль и прах), в политику, в отличие от многих своих коллег, не лез. Умер от пневмонии в 1891 году.

Улисс Грант успешно баллотировался в 1869 году на пост президента, а потом и переизбрался в 1872. Однако к концу срока вскрылось множество коррупционных скандалов, поэтому на третий его даже не стали выставлять. Умер в 1885 году.

Гражданская война стала самым большим вооруженным конфликтом на территории США за всё время истории страны и самым кровопролитным в истории США в принципе. Ни одна война ни до, ни после не принесла таких разрушений и такого числа жертв для страны. Восстановление займет довольно долгое время, но уже к 1898 году США оправятся настолько, что начнут операцию на Гавайях против королевы Лилиуокалани.

Однако это уже совсем другая история.

А теперь о плохом.

Спасибо всем моим подписчикам, спасибо за то, что продолжали ждать, даже с моей чудесной частотой постов, спасибо, что всё равно продолжали подписываться, спасибо за персональную ачивку. Вы молодцы, и я очень вам благодарен, пусть я и писал так редко.

Увы, я вынужден это сказать, уважаемые — тут постов более не будет.

Они будут выкладываться в ВК, и я уверен, что по словам history fun вы легко меня там найдете.

До новых встреч!

В прошлом выпуске известный кавалерист-пират-ниндзя Джеб Стюарт остался без присмотра начальства, что немедленно вылилось в шквал ограблений, неожиданных нападений и прочего лихого беспредела на всей вверенной ему территории, но ни привело ни к чему хоть как-то осмысленному для армии Юга в целом. Ненадолго оставим конного буканьера и вернемся к происходящему у Роберта Ли.

Стоит напомнить, что вся эта эскапада с походом на территорию врага была тем самым приёмом, часто используемым многими фентези-писателями отечественного разлива, а также практически всеми мальчишками в детстве в своих эпичных постановочных боях, и называется он «а я как будто из последних сил». Однако в случае дикси никакого «как будто» не было — силы действительно были на исходе, бог оставался на стороне больших батальонов и единственное, что могло как-то поправить ход войны (во всяком случае, по мнению генерала Ли) — это решающее сражение с серьезными потерями и моральным ударом для Севера, после чего можно было попытаться свести ситуацию к пату.

При этом в идеальном (для КША) мире сражение бы случилось на заранее выбранных и укрепленных дикси позициях и стало бы неприятным сюрпризом для янки, однако идеал, как известно, недостижим.

Передовые части Юга вошли в Пенсильванию (ту её часть, что относилась к долине Шенандоа) ещё 15 числа, после чего начали просачиваться на север тонким, но упорным ручейком. Генерал Ли заранее проинструктировал подчиненных на тему нарушения беспорядков на вражеской территории, поэтому обошлось без особых погромов и мародерства, скорее в стиле «джентльмены собирают необходимое имущество». Лошадей, пайки, скот, деньги, негров… Кое-где, впрочем, пожгли склад, где-то разнесли фабрику особо радикального конгрессмена-противника Юга, так что без эксцессов тоже не обошлось. Периодически требовали обуви и шляп. Что многое говорит нам о материально-технической части армии.

Рейдерство продолжалось где-то с неделю, однако всем, а особенно Ли, было понятно, что долго подобное веселье тянуться не может. Во-первых, оставаться большими силами в Шенандоа было голодно, во-вторых, Хукер — не Макклеллан, он долго думать не станет, а быстро измыслит что-нибудь крайне огорчительное для дикси. Поэтому основные силы Юга вскоре перешли Потомак вслед за авангардом и углубились в Пенсильванию, к 28 июня сгруппировавшись в районе Чамберсберга (см. карту). Тут Роберт остановился на подумать и на подождать вестей от Джеба Стюарта, без которого понять планы противника было крайне затруднительно. Тот же в этот момент переплывал Потомак и вовсю топил в сторону здоровенного вражеского обоза, поэтому думал, по большей части, о сугубо мирских задачах и новых ачивках, а не каких-то стратегических материях.

Здесь надо сказать, что опасения Роберта Ли насчёт Хукера были полностью оправданны. Тот уже успел примерно осознать происходящее и даже набросал коварный план высадки 25000 человек через проход в горах в тыл Роберту с целью причинения тому печали и тоски, не совместимых с продолжением кампании. Однако Линкольну и штабу показалось, что эти 25 тысяч куда нужнее на прикрытии Вашингтона, из столицы подчиненным генерала пришла депеша «Не обращайте внимания на приказы генерала Хукера», и Хукер, пребывая в перманентном фейспалме, подал в отставку, о чем мы уже писали.

На его место, как и было сказано ранее, заступил генерал Мид, которому из Вашингтона в кои-то веки прислали дополнительные модераторские права — возможность отстранять любого офицера без предварительного обсуждения с самим Линкольном и назначать новых, а также право убирать из армии любого не понравившееся лицо, включая гражданских. Как Северу воевалось до получения этих прав, представить сложно. Стоит удивляться не малому числу побед, а тому, что они вообще порой случались.

В остальном общие инструкции остались теми же — сделать что-нибудь с Ли, при этом ни в коем случае не оставляя Вашингтон без защиты. Пообщавшись с мрачным Хукером и проведя быструю реорганизацию штаба, благо теперь не приходилось запрашивать разрешения Вождя и Учителя на каждый чих, Мид рьяно принялся за дело. Рейд Стюарта его особо не смутил — ну да, известная личность, ну да, скачет здесь туда-сюда, но особого ущерба нанести не сможет. Напротив, Мид умудрился извлечь из беготни Джеба некоторую пользу для себя, придумав идеальную отмазку на все вопросы вида «Почему не уведомили о перемещениях войск?» — «Стюарт провода погрыз!».

Посему основным направлением действий нового генерала стало северное, благо новости о том, что злобный Ли отнимает у горожан обувь и шляпы, дошли до Вашингтона. Военная машина янки продолжила движение по вектору Хукера — на север, параллельно горам, прикрывавшим Шенандоа и пути подхода южан.

А вот сами дикси, благодаря блистательной разведке Стюарта (нет), вообще не подозревали, что север начал шевелиться шустрее обычного и скоро испортит весь праздник своим появлением. Только в районе 29-30 июня Ли понял, что янки подобрались достаточно близко, и стоило бы начать выбирать место для генерального сражения побыстрее. Был объявлен сбор всех сил в городке неподалеку от Геттисберга, но тут некстати случился он сам.

Тот самый рейд в Геттисберг с точки зрения дикси ставил своей целью разведку и захват столь необходимых предметов гардероба, а не какой-то стратегический удар по силам США. Основные силы южан собирались в 13 километрах западнее города, и одна из южных бригад решила зайти по пути в сам город свериться с модными трендами сезона и соответственно обновить ряд аксессуаров, так необходимых каждому бойцу — сапоги, например.

В городе обнаружились северные кавалеристы, и бригада решила сразу не лезть в длинную очередь в галантерею, хоть никто и не поверил, что это взаправдашняя армия янки. Посчитав конкурентов обычным ополчением, дикси вернулись на шоппинг уже двумя бригадами, наплевав на приказ Роберта не ввязываться в сражения до полного сбора всех сил.

Так началась самая кровопролитная битва Гражданской войны в США, ставшая переломным моментом всей войны.

Неожиданности для дикси начались сразу. Во-первых, «ополчение» оказалось, как и предсказывали редкие разумные люди в рядах бригад КША, вовсе не ополчением. А толковыми и тренированными северными кавалеристами. Им, конечно, не хватало лихости орлов Стюарта, но они хотя бы были на нужном месте, в отличие от. Во-вторых, янки, ещё со вчерашнего дня заметив на горизонте недоброе, принялись готовиться к обороне от превосходящих сил. В-третьих — основные силы Мида были разбросаны на расстоянии от 8 до 40 километров от Геттисберга, так что их подход был просто делом времени. А курьеры с сообщениями выехали сразу, как только начались первые выстрелы и командующий северными кавалеристами бегло пересчитал количество наступавших.

Начали дикси бодро, пользуясь численным преимуществом, но быстро выяснили, что противник немного умеет в оборону, завязли, а потом и вовсе начали активно заканчиваться. Некто Арчер, генерал одной из бригад дикси, поспешил с атакой, после чего бригада прекратила свое существование, наткнувшись вместо обещанных ополченцев на клячах на суровую северную бригаду, стоявшую к Геттисбергу ближе всех и поэтому успевшую на подмогу первой. Сам же Арчер вошел в историю как первый генерал КША, попавший в плен. Командир второй бригады, схожую ачивку не взял, но умудрился сперва раздробить свои силы, а потом совершенно бесполезно их растратить. Не все из потерь были на совести именно его приказов, но тем не менее, к полудню от южан остались одни слёзы. Северян же только прибавилось, ведь крики «Наших бьют!» разносились далеко.

К половине третьего к месту действий прибыл запыхавшийся Ли. До того он отправил сообщение, требовавшее не начинать кавардак, но увы, мобильные сети опять подвели, и смска дошла слишком поздно — чад кутежа успел возобновиться с полной силой. Мясорубка опять начала крутиться, и из-за несогласованных действий юг продолжал нести бездарные потери. Командующие на местах решили, что раз уж не получилось предовратить, надо возглавлять, да и сам Ли, наведя резкость и осмотрев получающееся, неохотно приказал продолжать.

К половине четвертого что-то начало выходить. Неся дикие потери, дикси таки проломили оборону США и янки побежали из города.

Здесь надо отметить, что в начале дня Север держался очень и очень хорошо, давая правильное оборонительное сражение и стойко отражая постоянные атаки. Однако в какой-то момент боевой дух всё же надломился и началось паническое бегство. Некоторые отряды пытались отступать тактически, огрызаясь и правильно отходя к своим, но совсем не все. Большая часть понеслась вдаль, роняя тапки и заливисто голося. Гражданское население Геттисберга, вообще не ждавшее такого карнавала в первый день июля, присоединилось к панике. Особо отличился генерал Шиммельфенниг, забравшийся на чей-то задний двор, отрывший окоп полного профиля за поленницей и решивший, что теперь он живет тут. Что характерно, сложнопоименованный не вылезал из своего бункера до самого конца битвы, то есть — спойлер! — ещё два дня.

Первый день закончился убедительной, хоть и дорогой победой юга. Остатки северной армии, участвовавшей в бою, сгруппировывались на Кладбищенском холме. Во всяком случае те, кто вообще подозревал о его существовании, а это были далеко не все.

Однако главная проблема КША состояла в том, что Роберт не подозревал, что его силы ввязались в сражение со всей армией янки, большая часть которой ещё просто не успела подойти.

Южане тоже были на месте далеко не все. Из-за этого утром второго дня был упущен прекрасный момент для атаки, пока силы США ещё не успели окопаться на своём холме. К сожалению, секрет группового телепорта генерал Джексон унёс с собой в могилу.

Поэтому всё утро и большую часть дня Юг готовился к решающей атаке. Вместо запланированного времени в девять утра, какие-то осмысленные шевеления начались только к полудню, а сама атака вообще отложилась аж до четырех часов дня. К тому моменту Север успел подтащить ещё больше войск и артиллерии и более-менее вменяемо расположиться на своем холме и окрестностях, хоть и не без накладок, вызванных инициативной идиотией мелких командующих на местах.

Вообще порой кажется, что стороны негласно соревновались в самом эпичном фейле. И хоть первое место мы безоговорочно отдаем генералу Шиммельфеннигу, да будет уютной его поленница, претендентов на другие места было в избытке. Горделивые речи под артиллерийским огнем — «Примкните штыки, отважные техасцы! Вперед, возьмем эти высоты!» — тут прилетает снаряд и продолжение речи с уточнением, какие именно высоты планируется брать-то, остаётся несколько скомканным. Контратаки верхом на коне перед строем своих солдат прямиком на выстроенные для залпа линии Юга — минус полковник, минус конь, а солдаты предупреждали.

И такого с избытком. На второй день мясорубка начала работу чуть позднее, но зато с утроенной силой. За один из кусочков местности, прилегавшей к Кладбищенскому холму, поле Уитфилд, всего-то 8 гектар, билось 11 бригад с обеих сторон, и порядка 4500 человек с поля не ушло.

Основной целью армии КША был либо штурм самого холма, либо его флангов, менее укрепленных и готовых к обороне, как надеялся Ли. Реальность показала, что фланги также были защищены достаточно надежно, и хоть дикси и смогли вжать противника ближе к холму, решающего успеха добиться не вышло. Нужно было либо менять тактику, либо пробовать ещё раз, желательно со свежими силами.

Свежие силы, кстати, подошли не только к Северу, но и к Югу. К третьему дню битвы обе армии были в полном составе (насколько это возможно после двухдневного сражения) и более того, запыленный и смущенный Джеб Стюарт таки осилил найти Геттисберг (видимо, на слух) и явиться пред очи раздраженного командования. Впрочем, от него в происходящем толку было бы мало.

На третий день Роберт Ли решил сосредоточиться на одной решающей атаке. Основной боевой силой должна была стать дивизия Пикетта, оставшаяся более-менее свежей. К ней в дополнение выдали ещё две дивизии, состояние которых было куда хуже. Помощник Роберта, генерал Лонгстрит, послушав план атаки, твердо, но вежливо пытался указать Ли, что есть куда более рациональные методы самоубийства, но переубедить командующего не удалось.

Был выбран один из участков Кладбищенского хребта (примыкавшего к одноименному холму), не самый пологий, но не дававший особого укрытия оборонявшимся, и именно туда было решено идти на прорыв.

Атака, позже названная по имени основной дивизии, началась с артподготовки. Юг начал бомбардировку позиций врага, тратя и без того крайне скудные запасы амуниции. Отвечавший за состояние артиллерии генерал то ли не пересчитал оставшиеся ядра и прочие праздничные салюты, то ли, пересчитав, постыдился сообщать такое маленькое число Роберту, поэтому особо пострелять шансов не было. Тем более что после начала стрельбы спецобоз с дополнительными ядрами быстро отволокли в тыл — а ну как что нехорошее случится?

Пока пушки бабахали, Лонгстрит всё никак не мог решиться отдать Пикетту приказ пойти и героически помереть, но в итоге атака всё же началась. В отличие от артиллерии дикси, у янки с боеприпасами было всё в порядке, более того, они заранее развернули дополнительные батареи, причем некоторые пока что не стреляли, чтобы не выдать своих позиций. Поэтому, когда дивизии пошли на приступ, начался форменный ад. Гибли солдаты, офицеры, командующие, места разрывов снарядов были видны невооруженным глазом по разбросанным во все стороны телам, но дикси шли вперед и вверх.

Чтобы подойти к холму, сперва нужно было преодолеть дорогу, огороженную прочной и высокой изгородью. К этому моменту начали стрелять не только орудия, но и стрелковые цепи Севера. Впоследствии в произвольно выбранном куске изгороди 4 метра на 30 сантиметров нашли 836 пуль.

Тем не менее, Юг продолжал идти. И когда он уже почти достиг цели, пехота янки не выдержала и начала отступать. Однако до хребта и так дошли какие-то крохи от изначального количества атакующих, и в дело вступила картечь. Северяне не жалели последних запасов и порой лупили с минимальной дистанции, но зато двойными зарядами.

Солдаты КША, добравшиеся до небольшой каменной стены, где ранее стояла северная пехота, продолжали обстрел, но дальше идти уже было некому, да и командовать, собственно, тоже. Генерал Армистед, командовавший одной из бригад и во время приступа шедший впереди своих бойцов, с горсткой уцелевших умудрился пережить даже картечный залп, бросился к орудиям и успел развернуть их в сторону противника, но зарядов уже не осталось, а десятью минутами позже не осталось и дикси, что их захватили — Север хоть и бросил стену, сопротивляться не прекратил.

Все генералы и полковники дивизии Пикетта были убиты или ранены во время атаки, и несмотря на определенные успехи, атака в прямом смысле захлебнулась в крови. И вошла в историю одновременно и как великий триумф КША и их боевого духа, и как трагедия для них же — ведь по существу, ничего добиться не удалось.

Наступал четвертый день. Охреневшие стороны неформально договорились не стрелять и начали собирать раненных и мертвых. 30 000 у США. 27 125 у КША. Чем и кем дальше воевать, становилось не очень понятно.

Генерал Ли выслушивал отчеты и понимал, что битва проиграна и пора отступать, генерал Мид не верил, что ему всё же удалось отбиться, пусть и с такими потерями, Джеб Стюарт потратил 250 человек в бессмысленной атаке одновременно с атакой Пикетта и теперь рассказывал всем о великих победах его кавалерии. Не то чтобы кто его слушал.

А каковы будут последствия этого сражения для хода всей войны, мы скоро узнаем.

Оставайтесь с нами.

В прошлом выпуске генерал Ли решил снова перенести веселье на северную сторону, дабы и тамошние жители воочию увидели, как это забавно и увлекательно — участвовать в гражданской войне. Расчёт был на то, что после наглядного примера особо ретивые янки таки одумаются и вынудят Линкольна быть посговорчивей.

Благодаря хитрой стелс-тактике, южане смогли пролезть в знаменитую долину Шенандоа и отправиться на север под прикрытием гор, которые очень удачно расположились между долиной и основными силами Севера.

Важную роль в плане кампании Роберт отводил Джебу Стюарту, хорошо известному нам по прошлым выпускам лихому кавалеристу-клептоману. Его в Шенандоа не послали, и по первоначальному плану он должен был работать по другую сторону хребта, постоянно беспокоя северян своими набегами и попутно уточняя для Роберта конкретное положение дел в районе армии противника.

Однако, как и всегда, «гладко было на бумаге», да забыли про особенности рельефа. В данном случае таковыми особенностями стали два важных факта. Первый — после крайне сомнительного с точки зрения художественной ценности хеппенинга с парадом и последующим огребанием от понабежавшей со всех сторон кавалерии Севера, Стюарта, мягко говоря, невзлюбили южные газеты. До известного сильно позже заголовка про головокружение от успехов дело ещё не дошло, но было опасно близко. Следовательно, необходимо было срочно провести деятельную пиар-кампанию с целью повышения собственного реноме и ЧСВ.

Второй факт — по какой-то причине инструкции Стюарту были выданы неточные, двумя разными кусками (некоторые пишут аж про три, а не два приказа), противоречивые (то ли из-за опечатки, то ли ещё из-за чего), причем второй полученный приказ Джеба настиг во сне и читал он его спросонья, при свете костра, что не лучшим образом сказывается на понимании.

В итоге вместо инструкций вида «будь рядом, делай по возможности, не твори фигни» Стюарт транслировал полученное как «Бей посуду, жги кабак, даешь дичайший угар!», что знатный предводитель копытных немедля принялся исполнять с редкостным энтузиазмом. Посоветовавшись с приближенными и убедившись, что войска Хукера (вконец задерганного его же собственным начальством, состоявшим из лучших представителей диванного генералитета) пока что топчутся на месте, пытаясь выполнить приказ «стой здесь, беги туда», Джеб оставил у гор наиболее бесполезные в плане решительных наскоков подразделения, и объявил день отдыха перед началом карнавала.

Пока кавалерия Юга отдыхала, затюканный Хукер поднял последние сводки, осознал, что дикси активнейше прут по Шенандоа на север и переходят реку Потомак, после чего начал отправлять корпуса параллельным курсом, по другую сторону гор.

В итоге, когда ночью 25 июня Стюарт отчалил флибустьерить, положение сил уже категорически изменилось — Джеб почему-то пребывал в уверенности, что янки как тусили на одном месте, так и будут продолжать топтаться на известных ему точках, а тут поди ж ты. Тем же днем конники, пройдя всего километров 20-25, внезапно обнаружили перед собой цельный корпус противника, увлеченно топавший куда-то.

По идее, тут надо было немедля плюнуть на дерзкий план осквернения тылов супостата, отойти обратно и сообщить Ли о перемене диспозиции (во всяком случае, Роберт рассчитывал именно на это). Однако у Стюарта было совершенно другое видение ситуации. Прыгать на целый корпус было самоубийственно, но отступать просто так — не по-пацански, поэтому Джеб расчехлил свою артиллерию (которую после недавних событий он вообще от себя далеко не отпускал), немного пострелял по весьма удивленным северянам и, пока не прилетело в ответ, отступил к ближайшему городку немного подумать над тем, как быть дальше.

Думал он до ночи, что задержало выполнение приказов генерала Ли (уверенно шарашившего на север где-то за горами) уже на 2 дня. Пишут, что Стюарт все же пытался отправлять донесения о положении дел своему генералу, но учитывая крайне прискорбное положение дел с информационной связностью в те годы, они либо доходили не туда, либо доходили в виде застарелых баянов нулевой ценности, либо же не попадали никуда вообще. Что характерно, ни одно из сохранившихся посланий не запрашивает, что делать — это Джеб прекрасно знал безо всяких советов!

26 июня Стюарт продолжил просачиваться в сторону севера, и это не преувеличение — практически сразу он встретил ещё один корпус янки, а потом ещё и ещё, вследствие чего кавалеристам пришлось аккуратнейшим образом лавировать между движущимися частями противника, в нужный момент прикидываясь ветошью и не отсвечивая. Пушки уже не распаковывались — даже среди отчаянных конников не было желающих застрять своей тушкой в шестеренках военной машины Севера. Скорость перемещения, учитывая постоянную игру в прятки, запутывание следов и растворение по кустам, была крайне прискорбна.

На следующий день случился некоторый затык у городка Фэйрфакс. Стюарт обнаружил там практически не охраняемый склад армии Севера, что вызвало серьезный приступ радости у дикси — наконец-то хоть какая-то ценная добыча, а не посиделки по кустам! Однако задержал южан не столько экстаз экспроприации, сколько акт героизма со стороны оказавшегося рядом небольшого (87 человек) конного отряда Севера.

Несколько кавалеристов из него поили лошадей неподалеку, попали под обстрел южного охранения и хотели было отойти, но один из коней, испугавшись жужжащих свинцовых мух, решил попытать счастья в противоположном направлении и умудрился втопить как раз в сторону городка. Его хозяин, вынужденно последовав за ним, несколько одурел от открывшегося зрелища — он полагал, что имеет дело с какими-то шальными засланцами в небольшом числе, а выяснилось, что в городок понаехали гости с юга в количестве двух тысяч, да ещё и с артиллерией.

Северный кавалерист сделал самое разумное, что мог: догнал лошадь, утащил её практически из стана врага, вернулся к своим, сообщил о внезапно подошедшем полярном звере, и выслал гонца к основным (87 человек, как мы помним) силам — кричать аларм и запрашивать инструкций. Сам же со своим отрядиком остался в полукилометре от дикси с целью продолжать наблюдение.

Командир подразделения принял красивое, но несколько самоубийственное решение внезапно атаковать, поэтому день разудалого грабежа у южан несколько смазался последовавшей перестрелкой, переходящей в фехтование, погони и прочие трехмушкетерные развлечения. По итогам взаимодействия северяне, естественно, проиграли и потеряли несколько десятков человек ранеными и плененными, но умудрились подстрелить насмерть вражеского майора и, что впоследствии окажется куда более важно, задержали Стюарта еще на полдня — отдохнуть, в себя прийти, посчитать раненых и дограбить.

После выполнения всех этих важных задач, Джеб поскакал дальше, но быстро уперся в вышедшую из берегов реку Потомак, пересечь которую, не повторяя судьбу Чапаева, было непростым квестом. На его решение ушло ещё несколько часов, и только 28 числа всё наконец получилось.

На другом берегу кавалериста ждала сложная морально-этическая дилемма, произошедшая ввиду апдейта информации об окружающей действительности — Стюарт допросил пленных.

(Джеб, кстати, был категорически восхищен безудержной храбростью тех 87 парней, что так лихо атаковали его днем ранее. Он-то полагал, что это был передовой отряд более крупных сил, что объяснило бы его дерзость, ан нет — его действительно пытались протаранить полтора инвалида, несмотря на всю отчаянность этой затеи).

С одной стороны, осознав, что Север активно зашевелился, нужно было срочно топать к генералу Ли, чтобы как минимум сообщить ему об этом факте. По пути можно было внезапно встрять в очередные корпуса янки, но это было неизбежное зло.

С другой, где-то северо-восточнее, то есть в другом направлении, шел большой и вкусный обоз Севера — буквально тонны ценного лута, 140 повозок, набитых важным и полезным добром, по какой-то нелепой случайности попавшим не в те руки.

В поединке между стратегической необходимостью и тактической жадностью победила последняя плюс любопытство — дикси, непривыкшим к большим запасам чего-либо, было как минимум интересно самим посмотреть на обоз длиной в 8 миль.

Умудрившись попутно ограбить канал, по которому шли баржи с запасами севера (и подтвердить свою уникальную репутацию единственного в мире конного пирата), Джеб Стюарт помчал в сторону ещё больших ачивок и свершений.

Тем временем у сил США сменился командующий. Джозеф Хукер к 27 числу полностью осознал, что бороться с Робертом Ли он может, а вот с собственными командирами — никак, и подал в отставку, которую Линкольн с радостью принял. Немедля был назначен новый защитник Вашингтона и Авраама и им стал Джордж Мид — толковый, неоднократно раненый в боях и имевший неплохие отношения с Хукером мужик.

Небольшая ремарка для понимания атмосферы, царившей тогда в армии США: Джордж к высоким чинам не стремился и никаких прошений не подавал, поэтому, когда в его штабе утром нарисовались посыльные от Самого, первым делом подумал, что его пришли арестовывать. Не потому, что было за что. Просто так как-то повелось.

Тем не менее, уже 28 июня Мид начал разбираться с происходящим, и первое, о чем он узнал — так это о кавалерийском отряде, барагозящем в опаснейшей близости от Вашингтона: у городка Роквилл (20 километров от столицы по прямой) какие-то конные упыри отжали у США обоз длиной в 8 миль!

Стюарт действительно был крайне близко к столице янки, но лошади уже устали, да и захваченные тонны добра никак не добавляли ни скрытности, ни скорости. Он, конечно, сообщил одному из плененных, что «да мне прост лениво чот, так бы я ещё до вечера вашего Абрашу лично за жабры взял», но воплотить эту похвальбу было бы крайне непросто.

Мид выслал конно-артиллерийские отряды экстренного реагирования, и пока этот СОБР бегал вокруг, пытаясь найти ограблятелей корованов, Стюарт уполз дальше на север и ко второй половине дня уже 29 числа доперся-таки до городка Вестминстер, где лениво выдал по рогам северным кавалеристам. Бедных янки соскучившиеся с обозом бойцы Джеба ещё долго гнали по дороге в сторону Балтимора, что вызвало жуткую панику в означенном Балтиморе — непредсказуемость Стюарта и его любовь к сувенирам была широко известна, и можно было ожидать, что помимо обоза тот захочет упереть с собой полгорода в придачу.

Однако Джеб к этому моменту начал понимать, что он как-то слишком уж разошелся в своем кутеже и, скорее всего, генерал Ли хотел от него несколько другого. Однако ж, чтобы понять, куда теперь следует ползти с ним на встречу, Стюарту, ввиду запредельной отягощенности трофейным скарбом, пришлось перейти к другим методам оперативной разведки — чтению газет.

Из них следовало, что все армии собираются пересечься где-то на севере, и силы Роберта выходят из-за гор и направляются на восток с непонятными целями, поэтому Джеб в кои-то веки взялся за ум и потащился примерно в том направлении. Продвижение было крайне неторопливым и разительно отличалось не то что от марш-бросков покойного Джексона, но даже и от обычных забегов Стюарта — прежде всего Джеб заботился о захваченном обозе, что сказалось уже 30 числа, когда он с кряхтением добрался до городка Гановер (в США любят оригинальные топонимы).

Из-за того, что кавалерист предпочел защищать уже завоеванное, нежели пытаться взять город, оттуда его погнали неприятно пахнущими тряпками, и тяжеловесному отряду пришлось давать дополнительный крюк в 8 километров, а потом переться всю ночь до следующего городка.

У местечка Карлайл вымотанный и огорченный Стюарт попытал счастья против местного ополчения, оставив половину сил охранять проклятый обоз, но и там вышел конфуз — город взять не вышло, и полдня Джеб потратил на фрустрацию, бессмысленно обстреливая его из своей артиллерии.

Пока отягощенный конник тратил ядра, до него таки дошли известия о том, что в тридцати километрах к югу великие армии США и конфедератов таки встретились в генеральном сражении рядом с городом с в кои-то веки оригинальным названием — Геттисберг.

Роберт Ли наконец-то перешел через горы и встретился с Джорджем Мидом, Джеб Стюарт поспешно полз на встречу к очень соскучившемуся по известиям о нем начальству, а обе страны затихли в ожидании известий о битве.

Что из этого вышло, мы узнаем в следующем выпуске — stay tuned!

Прошлый выпуск тут:

http://pikabu.ru/story/history_fun_tsikl_sedmoy__voyna_sever...

В прошлом выпуске свидетели внезапного освобождения рабов отходили от шока, Линкольн довольно потирал руки и устраивал очередные переназначения в своих штабах, Бернсайд отправился в заслуженную отставку, а командовать северными войсками на восточном фронте в редком приступе озарения поставили генерала Хукера.

Мы оставили наших героев в тот момент, когда Роберт Ли спешил от переправы на запад, в сторону городка Чанселорсвилл, где, вроде бы, ошивались какие-то дикие тыщи специально обученных северных стелс-воинов. Памятуя о том, что у него тоже есть особые бойцы, с имплантированными известно куда турбореактивными движками, он выслал вперед орлов Джексона с ним самим во главе, а сам, собрав то число народу, без которого охрана переправы могла бы продолжать спектакль «Граница на замке», почапал следом, но в человеческом режиме.

Меж тем у Хукера начинались проблемы. До своего назначения он не командовал столь обширными силами, да еще и серьезно удаленными друг от друга, и нехватка опыта начинала сказываться. Справедливости ради надо сказать, что более опытные граждане (см. Макклеллан) тупили на порядок больше, плюс Хукеру активно ставил палки в колеса технический прогресс, вернее — его ненадежность.

Так, например, сверившись с планами операции и со сводками с полей, командующий янки заранее приказал своим ребятам на переправе у Фредериксберга устроить адский цирк, чтобы отвлечь Роберта Ли и окончательно сломать ему мозг, а другому подразделению сместиться к одному из бродов, мимо которых к основным силам США мог пойти противник, дабы подкинуть дикси еще дозу мигрени и геморроя, но злобная техника подвела и сообщения вовремя никуда не ушли. Осознав, что благодаря вредному телеграфу приказы могли и не дойти, Хукер продвигался вперед осторожно, но совсем уж активного сопротивления не ждал. А зря.

Каменная стена, успешно преодолев звуковой барьер, утром первого мая уже был в районе оборонительных позиций южан на западе. Вытащив южных солдат из нежно любимых Робертом траншей, Томас огласил свою мысль, согласно которой защищаться нужно наступательным методом, и немедленно придал всем ускорения в сторону противника, выполнять разведку боем.

Подобный подход к рекогносцировке местности, помноженный на сверхъестественные скорости реагирования, весьма огорчил Хукера, на которого валом посыпались сообщения о дикси, прущих вперед, причем в каком-то неприличном числе, которого никак не выходило из изначальных расчетов. Не имея толковой информации о происходящем на переправе, генерал янки не мог прийти к однозначному выводу о происходящем, поэтому свое наступление несколько придержал, не желая ввязываться в глобальное сражение без полной информации. Силы Севера стали отходить назад на старые позиции, преследуемые неугомонным Джексоном. Томас, впрочем, тоже не был дураком, поэтому совсем на рожон не полез — покрутился вокруг, посмотрел, как обстоят дела, посовещался с подъехавшим к месту главной заварушки Джебом Стюартом, а потом тоже отступил, благо к вечеру до вечеринки доехал и Роберт Ли.

Два знатных полководца Юга, по легендам, долго сидели на некоем бревне в районе временного штаба и обсуждали, как им обустроить Хукера, который засел в лесах рядом с городом вместе со своими дивизиями скрытных засланцев. Логичным казалось сперва отрезать его от реки, чтобы к нему не набежало еще больше боевых янки, но сделать это было крайне затруднительно, так как момент был уже упущен, да и рискованно — потому что никто толком не знал, сколько там прячется народу.

Ближе к ночи свежую струю в дискуссию внес Стюарт, вовремя вспомнивший, что у него в одном из подразделений служит капеллан родом откуда-то из этих мест, шибко грамотный в плане лесных тропинок и прочих замысловатых путей сообщения. Боевого попа немедленно нашли и пристроили к делу — указывать на карте свои знания. Предложенный служителем культа обходной маршрут в целом Джексону понравился (хоть и заходил не со стороны реки), но оказался слишком длинным. Чтобы сократить его, по наводке капеллана подняли с постели местного слесаря, который, по свидетельским показаниям, был вообще грандмастером лесных чащоб и оврагов. На нем квест по нахождению максимально нетрадиционного пути наступления был успешно выполнен, а жаль, было бы интересно посмотреть, до каких профессий дотянутся озадаченные вояки.

На следующий день, в негуманные четыре часа утра, Каменная стена поднял своих бойцов, обрадовал Роберта Ли сообщением, что забирает у него почти все кроме двух дивизий и учапал в лес по нарисованной заранее карте. 33000 человек, полные три дивизии, с максимальной скоростью и осторожностью начали обходить противника с правого фланга. Понятно, что при такой близости к врагу полной скрытности добиться не вышло, и янки пару раз замечали странные телодвижения у себя под носом, а один раз даже начали долбить по Джексону из пушек, хоть никуда и не попали. Хукеру довольно быстро стало известно о происходящем и, зарывшись на полчаса в карты, он начал догадываться о задумке дикси, однако не в полной мере. Предупреждения командующим, стоявшим на правом фланге, были разосланы, но они, получив телеграммы, крайне скептически посмотрели на непролазные чащи вокруг и просто-напросто не поверили в возможность их преодоления силами крупнее трех местных крестьян с вилами.

Передовые части Севера, перед которыми развернулась эпическая картина вида «нормальные герои всегда идут в обход» даже отправили запрос на преследование и атаку непонятных частей, но пока они обменивались сообщениями с Хукером, момент был упущен, и янки смогли докопаться только до самого хвоста колонны, да и то с сомнительным результатом. Джексон же, согласно плану, сперва ушел на юг и только скрывшись в лесах, начал поворачивать в нужном направлении, отчего Север решил, что супостат струсил и отступает, обрадовался и продолжил сидеть на попе ровно и сидел так аж до полшестого вечера, пока Каменная стена, в полной тишине (про вред от барабанов и трубачей Юг тоже успел догадаться) не завершил свои пируэты и не попер вперед, подобно носорогу во время гона, постепенно набирая скорость и нанося килотонны ректального удивления войскам янки, которые все это время целили артиллерию и винтовки совсем в другую сторону.

Лесной ад длился несколько часов, за которое бойцы Томаса успели пройти насквозь практически все, что увидели перед собой, захватывая орудия, разгоняя ошалелых бойцов врага и вообще крайне радуясь своей роли внезапных лесных демонов. Какие-то части янки упирались в наступающих, просто расслабленно шествуя по лесным дорогам в маршевом порядке, какие-то получали презент с тыла. Один из северных генералов, по слухам, успел отдохнуть и как следует придушить зеленого змия, после чего алкогольная нега была грубо попрана южными сапогами, а его подразделение с визгом разбежалось по лесам — минус 683 человека, 4 полковника и один генерал за 15 минут.

Хукер, понимая по звукам чащобной вакханалии, что творится что-то глубоко нездоровое, осилил полностью осознать происходящее только тогда, когда Джексон постучался в черный ход его собственной дивизии. Тут Джозефу пришлось аврально свистать всех наверх и отправлять в штыковую, собственноручно разворачивая орудия в другую сторону по колено в грязище.

Один из кавалерийских полков Севера успел получить сообщение о внезапном нападении, но без уточнения, откуда и как вылезли супостаты. Из-за недостатка ценной информации торопящийся на выручку полк на полном ходу влетел в неприятное, ввиду чего до штаба доехали горькие слезы. (Что не помешало потом одному из одаренных северных генералов умно рассуждать, что в этом и был его гениальный план по спасению Хукера).

К семи часам вечера ситуация запуталась катастрофически. Смешались в кучу кони, люди и все прочие участники событий, да так, что сам Джексон счел продолжение щедрого вваливания янки контрпродуктивным и даже вредным — в темноте и неразберихе в военное время могут произойти вещи куда хуже незапланированной беременности.

Остановить адовый натиск тоже оказалось нелегко — отдельные группы энтузиастов продолжали засыпать Северу за шиворот и после сигнала к прекращению веселья, тупо не услышав его в чаде кутежа.

Еще ближе к вечеру Джексон решил сам выехать на передовую, лично посмотреть, насколько удачно зашло наступление его засадного полка имени Донского. Выбравшись на «ничейную полосу», Томас только-только начал оценивать масштабы разрушений, как его заприметил передовой разъезд южан. Парни у Каменной стены были резкие как известно что, а адреналин в крови зашкаливал. Не став разбираться, что это там за конная группа такая нарисовалась, бдительные разведчики дали залп, по итогам которого сразу подтвердились две общеизвестные вещи. Первая — стрелять дикси умеют. Вторая — калибры в то время были глубоко негуманные, так как о Женевской конвенции еще никто не слышал. В Джексона прилетело аж три привета от друзей и коллег, после чего осмотр поля боя резко завершился и начался особо напряженный эпизод сериала «Скорая помощь», полный шока, метаний и запоздалых извинений. Тяжело раненного генерала начали спешно утаскивать в тыл, но тут очнулись северяне поблизости, решившие, что это опять внезапное зло пришло по их душу. В лучших традициях голливудского Ван Хельсинга ночные кошмары начали отгонять картечными залпами куда попало, что едва не огорчило и так весьма опечаленного свинцом Каменную стену до смерти, а заодно подрубило его ближайшего помощника. Командование быстро передали как всегда вовремя подскочившему Стюарту, но атаку решили не продолжать, пока еще кто-нибудь не скопытился по недоразумению.

Не все северяне, что характерно, сочли идею ночной паузы разумной, и один из военачальников янки, решив, что его отрезали от своих и окружили, а значит, наступать можно в любом направлении, буром попер вперед по темнотище. Часть ночи дикси слушали звуки пальбы и канонады откуда-то из леса, гадая, с кем ж там умудрился сцепиться север и не выступили ли еще и белки и волки против оккупантов. Атака ночных энтузиастов даже принесла свои плоды в виде захваченной орудийной батареи и разбитых пехотных частей. Утром выяснилось, что батарею придется отдать, а за атаку извиниться, но это уже мелочи.

Те части янки, что не бегали меж деревьев с выпученными глазами, остаток ночи занимались крайне полезным делом под присмотром несколько охреневшего, но не терявшего хватки Хукера — выстраивали толковые оборонительные позиции из бревен и грунта. Джозеф, хоть и был немало удивлен кунштюком, который провернули южане, не собирался просто так уходить с занятых позиций, поэтому их следовало максимально укрепить. Расчет теперь строился на том, что Ли можно зажать между молотом и наковальней — северные части рядом с бродом у Фредериксберга никто не отменял, и они вполне могут исполнить алаверды в тыл Роберту. Генерал Ли это тоже прекрасно понимал, но в данный момент сделать с этим ничего не мог — его количество сил просто не позволяло нормально удержать оба направления против превосходящего противника. Спросили совета у Джексона, но тому только-только ампутировали уничтоженную пулями руку (см. суровые калибры), поэтому Каменная стена был крайне печален и ничего толком посоветовать не смог.

Поэтому с утра третьего мая началась жесточайшая мясорубка в стиле Первой мировой, только что без газов, огнеметов и прочих подарков технического прогресса. Южане, не считаясь с жуткими потерями, перли вперед, стремясь выкурить янки с их позиций как можно скорее, чтобы успеть прикрыться от врага далеко сзади. Им по мере сил способствовала артиллерия, в кои-то веки получившая преимущество перед северной так как США немного тупанули с логистикой и не обеспечили своевременной замены орудий и боеприпасов. С раннего утра на поле боя царил полнейший ад, шокировавший даже привычных ко всякому воях тех времен — как-то вот не приходилось им до того в прямом смысле этого слова идти по трупам, как своим, так и чужим, потому что больше ступить некуда вообще.

Где-то до девяти утра ситуация более-менее устраивала Хукера, всегда помнившего, что у него в запасе есть еще силы. А потом особо удачливый канонир Юга залепил в колонну дома, рядом с которой вглядывался вдаль Джозеф, и означенная колонна, расколовшись вдоль от попадания, нанесла генералу северян ушиб всей бабки, отчего тот устал и решил полчаса подремать.

По северной армии пошли слухи, что Хукер гикнулся, что не лучшим образом сказалось на моральном духе — в кои-то веки нормальный командир, и тот помер! Минут через тридцать Хукер все же пришел в себя, но не совсем — судя по описаниям, он получил тяжелую контузию и теперь соображал куда хуже, чем раньше. А тем временем его позиции постепенно сдавались под натиском юга. В довершение всего, дикси, подавив орудия врага, перетащили свои на выгодно нависавший над полем холм меньше чем в километре от целей и начали утюжить супостата так, что продолжение какой бы то ни было жизнедеятельности стало крайне замысловатой и нетривиальной задачей.

Север отступил, но не до конца, решив отойти на новые оборонительные позиции. Роберт Ли наслаждался победой, которая казалась ему полной, хоть и немного Пирровой — потери были запредельными, особенно если учесть, за какое короткое время полегло столько народу. Обе армии потеряли 17 585 человек. Не так много, учитывая предыдущие сражения, но не за пять же часов!

Тем не менее, Роберт был настроен решительно догонять и добивать Хукера и непременно бы сделал бы это, что стало бы его критической и пожалуй последней ошибкой. Джозеф, пусть и с гудящей головой, осилил снова засесть в лесах, и с ним было 50 000 человек. Отрезвление от успехов могло оказаться фатальным для Ли, если бы он ломанулся в неизвестность за противником.

Однако тут ему на руку сыграла вторая часть северной армии, которая, будучи не в курсе, что Хукер уже отступил, перешла через реку, взяла штурмом позиции южан, которые там остались только для вида, и уверенно пошла в наступление. Ли пришлось отложить план добивания врага и немедленно переключиться на другой фронт. Для Хукера он оставил часть армии в 36 тысяч бойцов с наказом держать оборону, периодически изображая страшные напрыги на янки, чтобы силы США не вздумали вылезти из лесов. Первая же попытка сымитировать атаку наглядно показала, что бы случилось со всей армией Ли, если бы он вздумал выкуривать Хукера из леса — как только первый отряд КША двинулся в сторону Джозефа, тот, успев из последних сил навести порядок в артиллерии, вжарил по нему так, что Юг, потеряв 50 бойцов за 2 минуты, решил посидеть тихо на месте и ничего не штурмовать даже в шутку.

Тем временем у командующего второй частью северной армии наступали тяжелые времена. По изначальному плану он должен был дожать силы Ли, утомленные безуспешными атаками на лесного Хукера, но тормознул с выполнением и на вражеском берегу неожиданно для себя встретил довольно бодрого Роберта, с энтузиазмом ввязавшегося в оборону. Обмен новостями с Джозефом и запрос новых приказов проходил очень вяло и мутно, так как контуженный Джозеф стремительно терял креативность и способность быстро реагировать на происходящее. Добавляли радости и понимания периодические сообщения от ближайших сподвижников Хукера о том, что отец-командир словил бревно и теперь вещает странное, поэтому лучше ему не верить. Оказавшись в когнитивном тупике, вторая армия США почла за лучшее аккуратно подождать, пока первая начнет какие-то активные действия, а потом уже врываться в замес. Первая же армия — В — взаимопонимание! — ждала начала кутежа от второй, собираясь подпрягаться только когда та стартует вечеринку.

Хукер из последних сил даже измыслил очередной хитрый план, сопряженный с ловкой разводкой супостата в трех соснах, многократном переходе через реку, ложными отступлениями и атаках с неожиданных направлений, но обеспечить его выполнение уже не мог, особенно когда жизненно необходимые для него силы уподобились тому самому бревну и вяло отбивались от раззадоренного Ли, ничего более не предпринимая.

К пятому мая Хукер окончательно впал в депрессию и после первого за кампанию военного совета решил отступать. В ночь на шестое, когда погода в очередной раз решила проявить себя, силы Джозефа ушли за реку, так же тихо, как и пришли. Южане очухались только утром, не обнаружив противника там, где ему полагалось бы быть. Роберт Ли был в ярости — он искренне верил, что до полного разгрома северян осталось совсем немного.

Хукеру пришлось многократно оправдываться перед начальством и Линкольном лично. Впрочем, США не сочли эту кампанию проигранной, так как разгромом она не завершилась и потери были, с их точки зрения, более моральными, чем физическими. Благодаря накалу военной цензуры и краткости всего забега общественность даже не успела узнать о том, что кампания вообще случилась, поэтому и волнений по поводу фейла не последовало, хотя репутация у Хукера подпортилась изрядно.

Роберт Ли же, окруженный восторгом и поклонением (разбить 130 тысяч, имея всего 60 — это действительно круто, без дураков), приступил к планированию следующего наступления, которое должно было перенести военные действия на территорию противника.

А теперь о грустном. Томас Джексон, уже почти оправившийся от ранений и ампутации, регулярно сообщал о болях в груди, но врачи считали их неким незначительным симптомом, а очень зря. 10 мая Каменная стена скончался от пневмонии.

Хукер оправдывался, Ли с некоторой печалью планировал наступление, Джексона готовили к погребению.

В следующей части — начало новой кампании.