History Fun, цикл восьмой — Французская революция, выпуск 2, уже почти
В прошлом выпуске мы кратко описали чудесную в своей неэффективности систему, традиционно сложившуюся во Франции, рассказали про Короля-Солнце и перешли к его непутёвому наследнику, Людовику XV.
И так как понять причины революции без рассказа о нём нельзя, продолжим с того места, где остановились.
В 1741 году Франция влезла в войну за австрийское наследство. Подробно касаться её причин мы тут не будем — если вкратце, соседние державы решили попилить Австрию, несмотря на все прошлые договорённости. У каждого нашлись претензии, но Франция вступила в войну даже не за какие-то там территории, а просто по велению души — чтоб больше нагадить Австрии, давнему недругу. В свою очередь, увидев, что туда подтянулись неприятные им французы, австрийцам решили помочь англичане и голландцы. И всё завертелось.
На начальных этапах этого верчения Людовик даже выехал сам помахать шпагой и покрасоваться перед строем, но как-то быстро заболел и решил, что война — дело очень нездоровое, не ровен час простудиться можно или вообще занозу какую себе посадить. В Версале-то получше будет. Там он, собственно, и оставался до самого конца.
(«Сфоткай, я типа на фронте брутальный такой»)
Примерно в то же время, пока Людовик изволил отдыхать от тягот управления страной и военных действий (отпуск сильно уставшего короля продлится чуть больше 30 лет), с ним произошло два события, во многом предопределившие дальнейший сюжет.
Во-первых, помер его кардинал, опекавший короля сызмальства и попутно в меру своих скромных способностей руливший государством. Людовик решил нового первого министра не назначать, поступив по примеру солнечного прадеда-вояки. К сожалению, юное двадцативосьмилетнее дарование как-то упустило из виду, что Король-Солнце хоть и был личностью своеобразной, но умел и подбирать людей на посты, и как-то вдаваться в то, что они делают, поэтому единоличное правление ему, хоть и не без определённого процента фейлов, удалось.
Пятнадцатая же итерация Людовиков быстро поняла, что министры втирают ей что-то донельзя скучное, вникать в происходящее не собиралась совершенно и поэтому избрала максимально беспроблемную тактику — тупо соглашаться со всем. Нужна подпись — на, не вопрос. Что, этот указ отменяет недавно принятую политику другого ведомства? Не моя проблема, решайте сами и давайте сюда ещё вина и во-о-он ту цыпочку интересную.
И именно с женским полом связано второе событие, резво направившее карету французского абсолютизма прямо под откос, где волки истории глодали гости других failed states. Звали это событие Жанна-Антуанетта Пуассон, но всем она куда более известна под именем маркиза де Помпадур.
(Всесильная маркиза собственной персоной. У ног совсем не Людовик.)
Король и до неё тратил бешеные деньги не только на свои монаршьи прихоти, но и на хотелки своих пассий, но тем хотя бы хватало здравого смысла не лезть в политику, а просто отрабатывать усиленный паёк натурным методом. Маркиза была не из таких. За несколько лет она полностью захватила внимание короля, и даже когда в 1750 придворные врачи намекнули ей, что средство получения благ подызносилось и стоит заняться чем-то менее физически активным, Жанна-Антуанетта всё равно осталась самым влиятельным человеком при дворе.
Будем справедливы, с учётом основного круга интересов короля, это было не так уж сложно. Если кто-то заправляет всей придворной кутерьмой, балами и увеселениями — он уже контролирует примерно 98% интересов и кругозора Людовика XV.
Продолжая поставлять королю молодых фрейлин, дабы монарх не заскучал, маркиза назначала и смещала министров, принимала политические решения и вообще управляла Францией куда активнее, чем сам Людовик. Того, впрочем, всё устраивало, ведь поставки алкоголя, изысканных кушаний и девушек не прекращались. Траты двора росли на глазах, экономика же по-прежнему пребывала в глубоком ступоре, переходящим в кому. Жители страны, даже парижане, до того весьма нежно относившиеся к королю (были сильные опасения, что династия прервётся — см. рассказ про эпидемию кори в прошлом выпуске), несколько прозрели и стали подозревать, что это не столько бояре плохие, сколько царь остолоп.
Первый звоночек прозвенел в 1757, когда некто Робер-Франсуа Дамьен, несколько неадекватный религиозный мужик, почитал умных иезуитских книжек, в одной из которых рассказывалось, что порой человека убить не только можно, и но полезно, даже короля. Вооружившись перочинным ножом и верой в то, что перманентность любого существа может быть прервана проникающим ранением в главный фильтрующий орган, одним прекрасным январским вечером Дамьен прорвался в Версаль, распихал охрану и ткнул короля, только вышедшего из одного дворца, чтобы поехать в другой, прямо в августейший бочок.
(Несмотря на орлиный профиль Дамьена, у нас нет достоверных данных на тему возможной любви Робера-Франсуа к красным мокасинам.)
Ножик, как мы уже сказали, был перочинным, а по случаю зимы Людовик облачился в двойной объём пафосных тужурок и фуфаек, поэтому до самого тела дошёл только сантиметр лезвия. Тем не менее, почуяв кровушку на рёбрах, монарх опечалился, загрустил и приготовился к скорой смерти — засел у себя в покоях и позвал духовника с женой с целью исповедоваться за все грехи. То ли шок был так силён, то ли грехов к тому моменту накопилось чрезмерно, но не вылезал он оттуда аж десять дней.
Злоумышленника тем временем схватили (да он никуда и не убегал), долго допрашивали самыми изощрёнными методами, но никакого заговора или хотя бы подельников обнаружить не смогли. Одиночный пикет, как это нынче модно называть.
Казнили преступника тоже с выдумкой и креативом — пришлось аж столетние мануалы открывать, так как технология весёлого гуро давно была утрачена. К возмущению всех собравшихся, несмотря на подсказки предков, сделать всё чисто и быстро не получилось — адское зрелище продолжалось несколько часов, многие этапы мероприятия прошли из рук вон плохо, и радости этот праздник правосудия не доставил никому. Подробности мы приводить не будем, так как у нас всё-таки развлекательное чтиво, а не пособие для юных чикатил, скажем только, что главный палач после эдакого перформанса не выдержал и подал в отставку — старый он слишком для таких экзерсисов.
Дом Дамьена сожгли, а семью изгнали из Франции, на всякий случай. Тут к чести Людовика надо сказать, что он всё же назначил им пенсию, чтобы те не померли с голоду. Да и праздник ультранасилия из казни своего несостоявшего убийцы король устраивать не хотел, но тут уж так повелось — надо было соответствовать памяти суровых предков.
Тем не менее, популярности Людовику этот ивент не добавил.
Сам король из этого случая никаких уроков не вынес, но в том же году маркиза де Помпадур подсказала ему идеальное решение всех житейских проблем. В момент, когда Людовик был особенно удручен положением во внешней политике (и там было чему удручаться), она сообщила, что всё это не очень-то и важно: после нас — хоть потоп. Не надо, дескать, думать о грустном и опускать руки — балы сами себя не проведут.
Тем не менее, причин для печали у короля было немало. На протяжении едва ли не всей первой половины 18 века Франция постоянно бодалась с Англией в своих заморских колониях, примерно на территории будущей Канады. Борьба эта не шла ни в какое сравнение с войнами в Европе ни по масштабам, ни по жертвам, и обычно обострялась в процессе европейских противостояний, без них протекая в вялом режиме. Дрались стороны за делёжку вкусных новых земель и торговлю с индейцами, стараясь, ввиду крайне малого числа собственных бойцов, на убой пускать местных — их там тыщи целые, никому не жалко.
Проблема в том, что Франция в этих стычках раз за разом проигрывала.
Вот и за несколько лет до фразы про потоп снова началось — некто Джордж Вашингтон, двадцатидвухлетний подполковник с отрядом аж в пятьдесят человек, напал на ещё меньший отряд французских дипломатов с печальными последствиями для последних. На вопросы о том, как ж так вышло, сам Джордж потом отвечал много, но как-то путано, то ссылаясь на то, что не расслышал, что там лягушатники ему кричат, то оправдываясь плохим переводом, то просто обходя неудобные моменты.
С этой встречи в лесах война в колониях разгорелась по новой, и уже на следующий год была официально объявлена — Англия с Францией сцепились снова.
Старушка-Европа всегда напоминала банку с пауками, а в такие периоды — и подавно. Не успели решить вопрос с Австрией и её наследством, как снова забурлило. Неожиданно для многих подняла голову Пруссия, и австрийцы решили, что надо всеми силами пытаться договориться с Францией, несмотря на все прошлые обиды. Договариваться пришлось долго, так как сам Людовик был крайне занят отдыхом. Лишь когда Пруссия отказалась продлевать военный союз, свеженазначенный маркизой дипломат побежал спешно общаться с австрийцами. Англия быстренько подружилась с пруссаками, это не очень-то порадовало русских, которые присоединились к французам и австрийцам…
В общем, началось, и началось по-крупному.
Впоследствии всё это войдет в историю как Семилетняя война. Также её вполне можно назвать первой мировой — битвы шли в Европе, Северной Америке, на Карибах, Филиппинах, в Индии и даже в Южной Америке, то есть, везде, где хоть как-то соприкасались разросшиеся колониальные империи.
(Франция и товарищи показаны зелёным, Англия и союзники — синим. Оцените размах.)
Подробно о Семилетней войне мы говорить не будем, иначе собравшиеся в зале для игры в мяч навсегда останутся статичной картинкой. Но сообщим, что для Франции она прошла крайне неудачно. Атаки маршала Ришельё (правнучатого племянника одного кардинала, а также, по совместительству — деда одного известного одессита) были эффективны, но сильно повоевать ему не дали. Принц де Субиз, большой друг одной маркизы и знатный гурман, добился смещения Ришельё и занял пост маршала сам.
После себя этот стратег оставил два рецепта — супа и соуса.
Более не прославился ничем.
Под предводительством подобных кулинаров война для Франции пошла куда менее успешно — в 1763 году был заключён Парижский мир, по итогам которого у Людовика отвалилась практически вся Америка и утратился контроль над Индией.
Что ещё хуже, расходы на столь обширные военные кампании были чудовищны. Денег у государства практически не осталось, долги превышали весь доход короны за пару-тройку лет.
Ещё в самом начале войны, отчётливо понимая, куда всё катится, главный финансист пробовал обложить налогом духовенство, но французские коллеги РПЦ предложения не оценили, и на этом финансист закончился.
Ещё один экономист, по фамилии Силуэт, задумал обложить налогом уже дворян. Продержалась эта инициатива целых полгода, не выдержав негодования как самих аристократов, так и что более важно — маркизы де Помпадур. Его фамилия стала в то время символом чего-то дешёвого и недолговечного, например — вырезанных из чёрной бумаги портретов, как раз набиравших популярность.
Это языковое нововведение осталось в памяти куда лучше реформ министра.
И всё же после завершения войны с налогами пришлось что-то решать уже самому Людовику. Он издал указ об их повышении и… парламенты отказались его принимать.
За десятилетия неразберихи во внутренней политике, продажи должностей и мздоимства государственное устройство Франции стало нелепой помесью какой-то восточной сатрапии и парламентской республики, причём вобрало в себя только недостатки. Эдакий антикентавр, который и скакать быстро не может, потому что ладошкам больно, и стрелять из лука не умеет, потому что копытца.
Людовик напомнил парламенту, что главный в стране — он, а эти сборища так просто, для видимости, но дворян это не убедило. Конфликт затягивался, да к тому же и без того не особо деятельному королю внезапно стало не до того — сперва от пневмонии умерла Помпадур, а вскоре и его сын и наследник.
На какое-то время монарх впал в ступор и по своему обыкновению занялся ничем. Лишь с появлением новой фаворитки, госпожи Дюбарри, Людовик немного вышел из летаргии, чтобы ещё раз решить вопрос с парламентами.
С наследником монарх вопрос уже решил — раз его внуку, Луи-Огюсту, не нравится новая любовь короля, так и пошёл он лесом с глаз долой. В итоге на образование и воспитание наследника изрядно подзабили, и парень рос добрый, но скромный, не слишком образованный и очень нерешительный.
(Помпадур ver. 2.0, то есть Дюбарри.)
К 1771 году Дюбарри втащила в королевский совет очередного карьериста, и тот немедля подал Людовику, всё ещё озадаченному преступным отказом парламентов его слушать, прекрасную идею — есть ведь армия!
Ночью ко всем членам парижского парламента постучали. Мрачные дартаньяны на пороге имели только один вопрос к разбуженным — королю подчиняться будем, нет? Надо отметить храбрость депутатов — крайне многие ответили отрицательно, несмотря на тягостную атмосферу подобных диалогов.
На следующий день всем отказникам сообщили, что они более никаких чинов не занимают, купили они их там или нет — все свободны. Более того, из города лучше бы тоже уехать, не мозолить тут глаза никому.
Такой внезапный тиранический демарш ничего, кроме дальнейшего озлобления не вызвал. Вместо распущенного парламента были введены особые суды, без затруднений принимавшие указы короля, но дворяне отказывались с ними взаимодействовать, а простые буржуа с большим недоверием восприняли такие метаморфозы.
Почти до каждого, кроме самых бедных крестьян, стало доходить, что добром это всё не кончится.
Однако король, сделавший больше всех для развала государства, всё же сумел выйти сухим из воды. В 1774 году, последние три года по своему обыкновению занимаясь ничем, Людовик XV подхватил оспу от одной из девушек, присланной ему от Дюбарри с целью поразвлекаться, и скоропостижно помер.
Новым королем под именем Людовик XVI стал тот самый Луи-Огюст, и был он совсем не тем человеком, что годится для расчистки авгиевых конюшен.
Людовик XVI восходит на престол и с ужасом смотрит на пахучее наследие деда, Дюбарри спешно бежит прятаться от накопленных недоброжелателей, а достойная публика в зале для игры в мяч сверлит нас укоризненным взглядом.
И в следующем выпуске мы будем заглаживать свою вину перед ними.
(В 1717 году во Франции с визитом был сам Пётр I и ему дали подержать малолетнего Людовика XV на руках. Эх, Пётр, лучше бы ты его уронил.)