В Город мертвых не решались заходить даже десантники, все из себя сплошь легендарные и невозможные. Им хватило одного раза, когда захотели посмотреть, что творится внутри каменных построек без окон и дверей, расположенных вдоль ущелья. Не без азарта пробили стену, но первый же любопытный едва не пал замертво от страха: из проема на него смотрела обвитая паутиной мумия женщины с ребенком на руках.
Откуда было знать, что сюда веками свозили людей, пораженных неизвестными болезнями. Помещали несчастных в склепы, оставляя лишь окошко для передачи пищи. Когда еду переставали забирать, отверстие замуровывали. Это был единственный для горцев способ спастись от чумы и мора.
Штаб оперативной группировки, не ведая о Городе, дал указание десантной разведроте стать лагерем именно в этой точке. Не сослепу, конечно, и не ткнув пальцем в небо, а из военной необходимости: сюда сходилось слишком много горных троп. А солдату что? Где положил вещмешок, там и дом.
Десантники тоже так думали, пока не заглянули в странный Город. После этого, насколько возможно было отодвинуть соседство, настолько и пятились вглубь ущелья, где засели боевики. Хоть и ближе в пасть к зверю, но зато живому.
Со временем каменные пирамиды стали привычными: Город хранил покой своих обитателей, а в палаточном лагере жизнью правил и распоряжался старший лейтенант Ярыш, не верящий ни в черта, ни в Бога, а только в автомат и своих разведчиков. Даже подтрунивал над ними, находя в палатках иконки: у нас, братцы, дела хоть и суетные, но земные. Так что, пока на войне, смотрите под ноги, а не в небо.
Кроме веры в оружие старший лейтенант имел еще хронический гастрит, невесту в Пскове, восемьдесят одного человека в подчинении, два ордена, три выговора и последнее сто пятое китайское предупреждение в том, что вылетит из армии пулей, если будет и дальше самовольничать при выполнении боевых приказов.
Последнее в конце концов его и сгубило.
Москва на связь с лагерем вышла в полдень.
– Сергей, тебя.
Ярыш с усилием приоткрыл один глаз. Второй оставил досыпать в надежде, что побудка не окажется важной.
Над нарами стоял с прижатой к груди телефонной трубкой командир огнеметного взвода Шаменин:
– Москва на проводе.
Слово «Москва» хотя и заставило Ярыша открыть второй глаз, но для того, чтобы подняться, столицы, видимо, оказалось все равно недостаточно.
– Из Госдумы, – оправдал огнеметчик свою наглость будить командира. Но и подчистил пути отступления: – По крайней мере, так представились.
Ярыш взял аппарат:
– Я – Барсук-лично, слушаю.
Слушал долго, почесывая небритую щеку. Двое суток перед этим он ползал с разведчиками по горам, и никто бы его, конечно, не осмелился тревожить, не будь таким высоким статус абонента.
Выслушав сообщение, Ярыш вернул трубку лейтенанту. Снова лег, отвернувшись к стене и натянув простыню – скорее от мух, чем для тепла.
– Все равно не спишь. Чего там? – постучал ногой по нарам Шаменин.
Ярыш повернулся на спину, с тоской посмотрел на когда-то белую подкладку палатки.
– Тебе фамилия такая – «Махонько» – что-нибудь говорит?
– Махонько? Такой у нас не служил.
– И не будет. Но если на его голову упадет хотя бы пушинка, с меня, видите ли, снимут погоны…
Ярыш встал, прошлепал босыми ногами по пыльному настилу в дальний угол жилища. Там приподнял одну из досок, за веревочку вытащил из вырытого подполья закопченный чайник. Приложился к носику, изогнутому игривой девицей.
– А подробнее? – дождавшись, когда чайник вновь опустится в прохладу, попросил огнеметчик.
– Сейчас узнаем из штаба группировки, – вернулся на свое лежбище Ярыш. Носками вытер ступни ног, но одеться-обуться не успел: надрываясь, зашелся в непрерывном звоне телефон.
– Я – Барсук-лично, слушаю вас… Так точно, звонили… Товарищ полковник, я на боевые вести людей не готов. А потому что не готова сама операция… Да, и там стреляют…
Здесь Ярыш надолго замолчал, явно выслушивая угрозы. Но последнее слово оставил за собой:
– Я людей под пули не поведу.
Решение вряд ли понравилось начальству, его о чем-то предупредили, и ротный огрызнулся:
– Ну и увольняйте.
Бросил трубку.
Огнеметчик сжался: будучи всего лишь лейтенантом, пусть и старшим, но перечить начальнику разведки… Как ему давали ордена?
Ярыш начал рыться в тумбочке в поисках чистой, а главное, одинаковой пары носков. Однако они оказались протертыми на ступнях, и он вернул на прежнюю должность старые.
– Да объясни ты толком, – простонал властитель огня.
– Скоро выборы.
– А мы-то здесь при чем?
– Мы ни при чем, а вот рейтинги политиков… Господам вновь надо доказывать свою незаменимость. А некоторые даже захотели закрыть Родину грудью. И сходить в бой.
– А почему с нами? – начало доходить до Шаменина.
– А у нас нет потерь! Живыми-то хотят остаться!
Стремительно вышел из палатки.
Лагерь был пуст. Лишь на линии боевого охранения – там, где за бочками, набитыми камнями, стояли гаубицы и «бээмдэшки», где ломаной линией траншей пролег пояс защиты десантников, время от времени колыхались в мареве каски часовых. Тишина и покой. Полное умиротворение. Если не знать, что через две ночи боевики потащат через ущелье караван с оружием. Это если их ничто не спугнет. А спугнуть не должно. Поэтому надо сидеть и ждать, сидеть и ждать. Тихенько. Несмотря на выборы и рейтинги…
– И что делать будем? – стоял за спиной огнеметчик.
– Бриться, – потрогал щетину комроты.
Направился к артиллерийской гильзе, приспособленной под рукомойник, подбросил вверх гвоздь, служащий соском. Долго тер шею – ее-то, собственно, и намылили. Зато вода, видимо, охладила пыл, и Ярыш дрогнул перед последствиями за свою дерзость. И вдогонку первому ответу обреченно добавил:
– Готовить роту к бою.
– А…
– Бэ. Взводных ко мне.
Упаковывал московского гостя в солдатскую амуницию Ярыш самолично. В конце, словно хомут в конской сбруе, с усилием затянул бронежилет на круглом животе политика.
– Но… там все нормально, все продумано? – вроде мимоходом, но пожелал лишний раз удостовериться в подготовленности операции Махонько.
– Вы видели донесения. Идут связники.
– Но точно сегодня?
– Моя разведка гарантирует с точностью Гидрометцентра.
Гость насторожился: это тупой армейский юмор или легкомысленность? Отыскал в закромах памяти байку:
– А во Франции местному Бюро погоды писатели присудили литературную премию за самые фантастические сюжеты.
– Наша погода – на два часа вперед. Потому без промаха. Примерьте-ка. – Старший лейтенант подал каску.
– А гранаты будут? – поняв, что отступления не планируется, поинтересовался Махонько. И не преминул щегольнуть знанием тайны, которую бойцы вслух перед боем вообще-то никогда не произносят: – На самоподрыв, ежели что…
Наверное, ему было приятно щекотать себе нервы, зная, какие указания по его безопасности ушли из Москвы. Ведь не дурак же командир терять пусть даже и маленькие, но звездочки. Сто раз должен подумать, прежде чем брать на операцию…
Ярыш вместо гранат распихал по карманам гостя перевязочные пакеты, сигнальные ракеты.
– Связники в силу своей значимости отстреливаются до последнего, так что документы, ценные вещи сдайте связисту.
И тут наконец Махонько дрогнул. По прилету он ничем не выказал своего беспокойства, кроме излишнего вороха анекдотов и баек про светскую жизнь. А направляясь перекорнуть пару часов в палатку связистов, даже доверительно склонился к сидевшему над картой ротному: – Тут небольшая просьба. По возможности. Раз уж оружия не даете. Если вдруг будут раненые… С вашего позволения, так сказать… Вы уж дайте мне с ними сфотографироваться. Не мне нужно – для буклетов там, листовок. Эффект, так сказать, личного депутатского присутствия… Кто-то в Москве, конечно, сидит, а я вот к вам, к настоящим мужикам…
Надо отдать должное – сам застыдился своей просьбы и уткнулся в фотоаппарат. И во благо, потому что огнеметчик навалился на Ярыша и не дал тому встать и грохнуть табуретом об пол.
Сейчас, экипируя гостя и уловив его замешательство перед сдачей документов, ротный наконец испытал удовлетворение. Было бы, конечно, совсем здорово, если бы Махонько откровенно струсил и вообще отказался лететь. Пусть бы даже просто намекнул об этом – нашлась бы уважительная причина это сделать. Что вертолет, например, перегружен. Или разведданные не подтвердились. Но москвич, хотя и заколебал барабанной дробью пальцевпо «бронику», отказываться не стал. Видать, деньги в Госдуме платят такие, что один раз можно и перетрусить…
В вертолете посадил гостя с краю, сам сел рядом, отсекая от солдат с их усмешками. Машина закачалась, набирая полную грудь воздуха, приподнялась и, набычившись, пошла вдоль ущелья. Свет в салоне и кабине погасили, и лишь лампочки подсветок еле теплились зеленоватыми, желтыми и красными огоньками. Махонько, вцепившись в металлическое сиденье, неотрывно смотрел на них, страшась уловить в их мерцании угрозу полету.
Летели около пятнадцати минут, после которых старший лейтенант кивнул вертолетчику – сажай, хватит жечь керосин.
А потом был стремительный бросок через горушку – и бой на зловещем фоне Мертвого лунного города. С морем огня в темноте. «Ромашка» – портативная рация на груди у комроты – не умолкала, но когда Махонько попытался записать эфир на диктофон, Ярыш отбил его ударом по руке: донесения секретные, лучше от греха подальше.
Зато, когда неподалеку раздались гранатные разрывы, эта же рука, только что ударившая, и пригнула к земле гостя. Ярыш спасал то ли его, то ли свои погоны, тем не менее этот жест Махонько благодарно отметил, даже уткнувшись носом в горную крошку.
Когда позволили поднять голову, перед ним и ротным стояли связанные два боевика в потрепанной одежде. Все же получилось. Взяли!
– Уходим! – прокричал в «Ромашку» Ярыш.
Засвистели, торопясь набрать подъемную мощь, вертолеты. Пленных, толкая автоматами в спину, погнали к ним первыми, следом, прикрывая собой добычу, попятились разведчики. Одного из боевиков уложили на пол «вертушки» практически под ноги Махонько, и тот не упустил возможности незаметно попинать его ботинком в бок – из-за тебя, сволочь, рисковали жизнью. Теперь бы только долететь обратно, только вернуться. И сразу на Москву. Успеть увидеть зависть в глазах коллег…
Улетал Махонько этими же «вертушками». Они терпеливо ждали, пока гость нафотографируется со всеми, сдаст амуницию и пересмотрит документы. Потом он еще какое-то время ходил среди солдат, толкался, давал всем закурить, подмигивал – мы это сделали! Ярыш, ожидая отлета, покуривал в сторонке и тоже легко улыбался. Он свою задачу выполнил – и волки сыты, и овцы целы.
Обняв всех, кого надо и не надо, Махонько припал грудью даже к вертолетчику, с которым предстояло лететь обратно.
– Будешь в Москве – обязательно ко мне, мы это дело отметим по-столичному, – посчитав бой лучшей проверкой братства и потому перейдя на «ты», последним подошел к Ярышу. – Возьми, – протянул визитку. Ротный взял бумажку, одновременно кивнул летчику: «Увози быстрее». «Нет проблем», – улыбнулся тот и одним щелчком тумблера заставил вращаться лопасти. Вихрь от них выхватил у Ярыша листок, швырнул в сторону, в водоворот пыли и ветра.
– Куда уехал цирк, он был еще вчера? – пропел за спиной огнеметчик.
Лейтенант развязывал боевиков, и ротный подошел к ним, приобнял, извиняясь за пинки и зуботычины. Контрактники, игравшие роль связников, незлобливо отмахнулись: ради маскарада стоило и потерпеть. Ярыш оглядел всех участников шутовского боя:
– Всем забыть, что здесь было на самом деле. Командирам взводов – привести оружие к нормальному бою.
Разведчики, подхихикивая, выстроились в шеренгу. Начали откручивать со стволов компенсаторы для стрельбы холостыми патронами и представлять офицерам оружие к осмотру. Так воевать можно…
– Товарищ старший лейтенант, вас из штаба группировки, – подбежал связист, приглашая командира к рации.
Ярыш со спокойной душой направился к палатке.
– Да, вылетели, – сев на нары и стаскивая с ног ботинки, ответил на главный вопрос начальника разведки. – Нет-нет, можете передать, что вел себя геройски. Даже в атаку ходил. Конечно, в бронежилете и каске, как без страховки? Он фоток наделал, там сами все увидите, – подмигнул вошедшему огнеметчику: все прокатило. Однако тут же привстал, оступился о полуснятый ботинок и повалился обратно на нары. – Нет, я не буду… Все равно… Не могу…
– Лейтенант! – заорали в трубку так, что Ярыш отстранил ее от уха. И голос начальника разведки стал слышен и огнеметчику: – Я тебе приказываю: за проявленное мужество и героизм представить Махонько к ордену Мужества.
– Пишите сами, – бескровными губами прошептал Ярыш, но его услышали.
– Что-о? Я напишу! Но завтра… завтра ты сдашь роту новому командиру. А сам в ремонтные мастерские. Глотать соляру. Командиром взвода.
– Есть… – выдавил старший лейтенант. У него оставался шанс уточнить – «…писать представление». Но Ярыш сглотнул ком: – Есть сдать роту.
Бросил трубку. Потрогал щеку – зря брился, знал же, что не к добру перед боем прихорашиваться. Только бой-то затевался игрушечный…
Почувствовав, что стоит на полуснятом ботинке, дернул ногой так, что обувка улетела в угол.
– Так ты и сам сказал, что он действовал геройски, – попытался перевести все в шутку Шаменин, но осекся под тяжелым взглядом командира.
– Да если бы наших солдат так награждали, они бы у нас ордена уже на спине носили, – усмехнулся Ярыш.
– Но там же выборы…
– У нас здесь у каждого тоже свой выбор.
Босым вышел из палатки. Пока еще его разведчики, веселые и довольные ночной прогулкой, забросив на плечи пулеметы, словно косы, шли от вертолетной площадки к палаткам, похожим на стожки сена. Настоящая косьба начнется для них в другое время и в другом месте. Коси коса, пока роса. Роса долой – коса домой…
Круговыми движениями по часовой стрелке, как учили не имеющие достаточных лекарств батальонные медики, провел по груди и животу, успокаивая резь от разыгравшегося гастрита. Может, и впрямь он появляется не от пищи, а от нервов? Зато теперь можно и в госпиталь лечь – из ремроты можно отлучаться, там спокойно…
Со стороны Мертвого города начинал заниматься рассвет. Солнце по закону востока всегда вставало над каменными склепами, но сейчас это почему-то показалось старшему лейтенанту плохим предзнаменованием. Беря на себя грех за потревоженный покой обитателей Города, шепотом попросил прощения у каменных изваяний:
– Ради живых…
И впервые за службу – может, потому что босой и без оружия сам был абсолютно беззащитен – пронзительно почувствовал страх за своих подчиненных. Сейчас, еще все живые, они шли к своим постелям, к своим прерванным снам, к своим иконкам. Кто поведет их в бой завтра? Все ли вернутся?
Поднял взгляд в просветленное небо. Не зная молитв и не привыкший креститься, он просто попросил у него удачи своим разведчикам. Признавая, что дела земные вершатся под ним, под небом.
© Н.Ф. Иванов
