Эхо
комета летела в небе, слегка подбирая хвостик.
зияли повсюду горы провалами древних оспин —
как будто они твердили: мы вечность, мы сон, мы камень.
а мы поднимались выше и к вечности привыкали,
четыре простых безумца — студентов из гео-ВУЗа.
космические потоки вязали созвездья в узел,
сползая под ноги змейкой, тропинка вела куда-то —
быть может, стремясь к воротам неведомого Кадата,
стремясь оплести узором хребты, возвышенья, пики?
а мы поднимались выше, не смея от ветра пикнуть.
менял разноцветье всполох: сиреневый, желтый, алый.
нас четверо было — младший, — его называли Алекс¸
болтливый до раздраженья, — приехал из глухомани,
сказал как-то раз, что горы его, как магнитом, манят.
что вот оно, счастье, братцы — добравшись, исполнить йодль.
калечился он, как мальчик — я ссадины мазал йодом, —
ну что за дурак везучий, таких дураков не снилось.
отвесьте-ка подзатыльник, отвесьте ему, на милость.
второй из нас — это Павел, красивый, ну как апостол.
он думал о цели много; не думал, что будет после.
насвистывал на привалах — Бетховен, Шопен, Чайковский, —
цитировал всем Гомера, игральные мучил кости.
по правде сказать, был странным, пил воду, фырчал от чая,
как викинг из прошлой эры, был слишком суров, отчаян —
себя от огня эмоций он будто бы обесточил.
что жаждал найти, кто знает — но жаждал, уж это точно.
Элиза — сережка в ухе — цените, любите, грейте, —
была не второй, не первой, была абсолютно третьей.
порой замирала тихо, гадая, что звезды шепчут.
возможно, в ней было что-то от крови лесных волшебниц.
возможно, она удача — ее ниспослали боги, —
училась в магистратуре, умело играла в покер.
смеялась — куда уж звоньше, — над каждой внезапной шуткой,
стихала, прижавшись к Павлу, когда становилось жутко.
а небо — оно спирально, — подходит резьбой к отвертке.
я брел, упоенный снегом — усталый такой,
четвертый.
а в выси, над горной цепью, мерцали во тьме медузы.
мы шли, и бетонный город казался нам чем-то тусклым.
оплотом перегородок и сборищем перекладин,
ведь город однажды сдался и сказку свою утратил.
мы шли, и вздымались спины — дельфинов, китов, косаток.
мне трогать хотелось звезды, рукой без конца касаться.
трепать их по теплой холке в надежде, что что-то скажут.
мы шли, и пространство пело — гудело и билось, — в каждом.
*
во мгле фонари светили, что призраки от лучины.
мы шли через снежный мостик, когда это всё случилось.
нас было всего четыре — четыре нелепых тела.
мы шли через снежный мостик, когда оно завертелось.
вздымалась корона пиков — три острых иглы, по сути.
мы жаждали к ним добраться, теряли во мгле рассудок;
терялись во мгле, как дети, не ведая сна и горя.
нас было всего четыре, когда нас накрыли горы.
три острых вершины пали, растаяли как фигурки.
нас было всего четыре; я плакал, кусая губы.
всё быстро случилось, очень — подобно кульбиту в танце.
нас было всего четыре;
но только один остался.
кто знал, что себе хозяев вершины веками ищут?
всё было таким дурацким —
холодным, абсурдным,
хищным.
а я, дуралей, не верил, что горы — склады для трупов…
меня увезли оттуда,
поставили массу трубок.
я мучился целый месяц — мне снилось, как ветром дуло.
под светом холодной лампы
пищала аппаратура.
я мучился, но пытался — коряво писал в бумажке:
где Алекс, Элиза, Павел? что знают они о каждом?
но мне отвечали: — что вы, ведь нет никакого Павла,
Элизы и Александра…
и мне оставалось
падать.
*
прошло лет двенадцать где-то, я снялся со всех учетов.
конечно, не лазил в горы.
да ну их подальше.
к черту.
но, правда, во сне, как прежде, я вижу три горных трона,
три лика из льда и снега, что время и тлен — не тронут.
стоят они неподвижно, их абрис — не в меру четкий.
два парня, почти мальчишки; меж ними стоит девчонка.
всё так же совсем, как раньше — найти иномирность трудно.
но кровь тяжелее стала —
породистой стала,
рудной.
бывает, сойдут с помоста — с их льдистого горе-царства,
и скажут, едва прошепчут, как горное эхо…
"здравствуй".
(с) мглистый заповедник
