Счастье для всех, даром. I часть⁠⁠

За долгий путь, растянувшийся на столетия, беспокойные гривы густо припорошились искорками многоцветной лунной пыли.

На подступах к покрытому витиеватой росписью трещин шару Изе́рема пурпурно-розоватый покров осел на конских шеях и лоснящихся боках. Непросто давшийся прорыв через плотные кольца, туго опоясывающие Лихв, оставил протяжные сапфировые росчерки на лицевых и нагрудных пластинах всадников. К Несиго́те отряд нёсся на поднимающейся волне рассвета, неумолимые узоры которого, выжигая пламенем спины рассыпанного строя наездников, одновременно оплавили роящиеся на низкой окололунной орбите серебрящиеся крупицы, тотчас расплескавшиеся хаотичными брызгами по гигантским силуэтам пересекающей небосклон кавалькады.

Целиком и полностью овладевшая разумом и устремлениями животных и их наездников, нежная, едва различимая трель доносилась откуда-то из-за переливчатого, медово-янтарного диска О́глобы.

Все уже понимали, где именно окончится это затянувшееся странствие. Оставленные давным-давно, но такие знакомые, если не сказать больше, места окружали растянутый к тому времени в одну линию отряд. Почти добрались. Ещё несколько десятилетий безостановочного движения – и копыта, окрашенные в серебро, малахитовый мрамор, розовеющий янтарь и синь, испещрённую оранжевыми прожилками, оставят свой легко читаемый след на просёлочных дорогах и напитанных душистыми ливнями лугах.

Раскатистое ржание оттеснило окружающее ничто, также наполнив поднебесье приближающейся тёмно-жёлтой луны отзвуками вожделения и предвкушения.

***

- Зо́рян…

- Ла́да.

- Зор-рян.

- Лада…

- Зорян!

- Лада?

Растрёпанная девичья голова резво взметнулась из-за борта гусеничного грузовичка. Её владелица, неуклюже задрав ногу, попыталась было перевалиться через высокую хромированную боковину кузова, но жилистая мужская рука, уверенно и ласково обвив талию девушки, вновь затянула её обратно.

- Похотливый ты лжец, - хихикая и розовея от лёгкого гнева, болезненно, до отчётливого белого пятна, вжала указательный палец в широкую юношескую грудь Лада. – Дедуле тебя сдам! Ты какими сладкоголосыми руладами меня сюда затащил? Что обещал?

- Ай. Сдавай, - вызывающе безэмоционально отреагировал на тычок парень. – Жениться обещал.

- Жениться – дело нехитрое. Талантов для него особых не требуется. Вот обращение с гитарой – совсем другого полёта умение. А ты что?

- Сыграл тебе, как тоже обещал, - прижимая тонкое девичье запястье к губам, проговорил Зорян.

- Ох, и сыграл. Безнадёга ты и враль, - вздохнула девушка, в который уже раз за вечер бросив мимолётный взгляд на прозябающий рядом разваливающийся инструмент с поведённым грифом и без единой струны. – Отстучал что-то там по дровенюке своей, да намурлыкал пару нот, ни в одну толком не попав. Ну Зорян! Это совсем не тот романс, которым ты меня соблазнял! Ой, а знаешь что? Я шутку сокурсницы на этот счёт вспомнила. Рассказать? Правда, она пошлая.

- Пошлую-то? Нет уж. Вот только этим ваши распущенные академические круга и славятся – приколесят на каникулы за город и давай растлять необъезженных селян.

- Зоряшик, лучик мой трепетный, ты меня сегодня крайне разочаровал. Я прямо раздосадована по наивысшему разряду, - прижимаясь шелковистой щёчкой к щетинистому подбородку собеседника, прошептала Лада.

- Хорошо-хорошо. Виноват. Подманил тебя гитарными переборами, а сам… Обделён я способностями к высшим искусствам. Неуклюж и пением своим безобразен.

- Но-но. Девчонки напели мне, что у тебя вполне сносно выходит. В особенности, когда ты под хмельком, - легонько коснувшись губами уголка рта юноши, дипломатично предложила не слишком уж перегибать палку девушка.

- А вот что сказали бы на мой счёт ваши профессора-философы?

- О тебе-то? Отметили бы в журнале, что предмет неуклюж, пением безобразен и врушка, - прыснула молодая особа.

- Я о том, что мирозданье гармонично устроено. Если уж чего-то недостало в одних талантах, то в других – прямо от души, аж с горкой отсыпано, - скользя ладонями по жаждущим прикосновений девичьим бёдрам, терпеливо доводил свою мысль до логического завершения Зорян.

- Ох-ох, есть такая умозрительная теория, есть… И чего бы только у тебя могло быть с горкою? - седлая собеседника, запустила пальцы в жёсткие волосы юноши Лада.

- А вот здешних девах упрашивать выйти замуж не пришлось бы.

- …Что-что там девах? – не поспев за крутым виражом мысли паренька, озадаченно переспросила девушка

- Жениться – наука нехитрая. Ума много не нужно. Ты же так отшутилась? А я-то всерьёз.

- Верю тебе, Зоряшка, - поглаживая лоб, виски и скулы своего мальчонки со всей серьёзностью, на какую только была способна, тихо проговорила Лада. – Ты дай мне только выучиться. Всего-навсего три годка. Или же перебирайся поближе к Академгородку. Ты же не собираешься на самом деле навечно осесть на этом отшибе с такой-то светлой головой и способными ручищами?

- Не будем снова об этом. Не сегодня. И так уж слишком много разочарований за вечер стряслось, - помедлив со словами, подытожил юноша, задумчиво отбивая ногтями ритм по неприкрытой девичьей лодыжке.

- Счастьюшко моё, не рви мне сердце, - прижалась подбородком ко лбу молодого человека Лада.

- Не буду рвать. Буду латать тебе душевные раны, - встрепенулся, высвобождаясь из-под девушки, Зорян.

- Ох-ох. Подарочек?

- Ага. Вполне за него сойдёт, - доставая нечто из наколенного кармана, цокнул языком парень.

Предметом оказался подзамызганный мешочек из голубой такни, расшитой двумя переплетающимися полосами витиеватого жёлто-зеленого орнамента. Из него на ладонь юноши, сухо прошелестев, выскользнули несколько продолговатых трубок. Занятные вещицы были целиком обсыпаны разноцветным песком и пестрели искорками всевозможных оттенков: от нежно-василькового до раскалённо-оранжевого. Точно так же, как и сонм лун, нависший над грузовичком, прижатым к полуразваленной каменной ограде посреди волнующегося разнотравья.

- Ничего себе… свистульки? - одёрнув подол платья, от порыва ветра задравшегося чуть выше дозволенного, повисла на плечах Зоряна девушка.

- Сборная свирель. Свистульки-то мы с ребятами десятками лепили по детству. Но это вот… Это работа помастеровитее… - неспешно провёл ребром ладони по отверстиям на поверхности инструмента очарованный юноша и принялся скручивать его части между собой.

- Где взял? Кого прирезал? Какой нечисти в услужение подался за такую красоту? – протараторила Лада.

- Нечисти жуткой. Нечисти всесильной. Душенькой моей вертящей, как ей того возжелается. Шею мне прямо сейчас мозолящей, - хохотнув, не сдержался Зорян и тотчас заслуженно отплатил за возмутительные слова прикушенным краешком уха.

- Так ты мне всё-таки сыграешь сегодня?

- Ну... Опыт кое-какой имеется. Имелся. Давно это было… Ай, чтоб тебя! – парень не успел ухватить расшитый мешочек, сорванный с борта грузовика очередным резким дуновением. – А ведь холодает. Да?

- Совсем нет.

- Интересно, на что я ещё годен, – облизнув губы, собрался использовать музыкальный инструмент по его прямому назначению молодой человек.

- Отложи-ка всё лишнее в сторону, Зорян, - девушка ловко выхватила из огрубелых пальцев переливающуюся искрами свирель.

- Ты весь вечер пинала меня за невыполненные обещания. И? - в недоумении уронил руки на колени юноша.

- Успеется. Пока ты вспомнишь, с какой стороны в неё дуть, у меня весь запал уляжется, - отложила игрушку на ребристую крышу кабины Лада.

- Запал? Какого роду запал? – томно промурлыкал парнишка, возвращаясь в объятия раззадоренной воспитанницы Академии.

- Творческого, - медленно увлекая своего мальчишку вниз, за высокие хромированные борта, горячо выдохнула девушка.

Шелест сминаемой ткани, гулкие отзвуки прогибающегося тонкого металла и неразборчивые перешёптывания вновь заполнили внутреннее пространство кузова, мало-помалу просачиваясь наружу сквозь просветы у днища.

Отрывистая трель одновременно с порывом пробирающего ветра взвилась над переплетённой парой и сразу же, стремительно затухая, сорвалась вниз, увязла в толще густых трав. Возня в грузовичке приостановилась.

- Свирелька расстроена тем, что ты её у меня отобрала, - пробурчал юношеский голос.

- Тут нет места для другой, кроме меня, - раздалось в ответ хищническое шипение.

Копошение снова продолжилось, но опять ненадолго.

- А расскажи-ка ту пошлую шутку.

- До-олго же ты сопротивлялся, - прозвучал смех Лады. – Идёт как-то виолончелистка мимо зверинца…

***

Мотоколяска таки увязла на обочине грунтовой дороги, но иным путём объехать безразмерную лужу, полностью поглотившую укатанную колею, не представлялось возможным.

Третья́к стоял рядом со своей трёхколёсной крохой, грузно упёршись обеими руками в покрытую рыжими пятнышками низкую крышу, глубоко дышал и собирался духом, в сотый раз мысленно прокручивая последовательность минувшего дня.

…Расчистка хлама в пристройке к дедовому домишке не задалась с самого утра: свалилась с верхней полки и расплескалась бутыль прогорклого масла, заляпав и старика, и нагромождения скарба вокруг; мыши, как оказалось, давным-давно выели гнездо в заботливо уложенных в жестяном коробе запасных тентах для прицепа; не вовремя подломившаяся ножка шкафа с механизаторской мелочёвкой обрушила гремящую латунью и нержавейкой лавину в узкие проёмы и щели между высящимися башнями нажитого упорным трудом добра. Нет числа тяготам и расстройствам.

С полудня Жда́нович, разуверившись в себе и не слишком рассчитывая на помощь вышних сил, принялся топить нагрянувшие печали на дне гравированной фляжки, навечно занявшей своё почётное место в центре нагрудного кармана его рабочего комбинезона.

К приезду Зоряна Третьяк выглядел куда как веселей и лучистее.

- И сегодня тоже? – пробасил дед.

- Мы совсем ненадолго. До конца каникул – всего-ничего. А на порогах так и не успели побывать.

- Разлучаешь нас каждый день почти. Не даёшь мне нарадоваться внучкой вволю.

- Дедуль, чего ты? Я от тебя и так ни на шаг не отхожу, - выпорхнув из цветника на заднем дворе, прильнула к боку Ждановича девушка. – А ты раньше, чем обещался, Зорян. Дайте-ка мне пару минут, мальчишки.

Пока молодая особа прихорашивалась в домике, юноша угостил старика сигаретой. Неспешно выкурили. Обменялись последними новостями. Третьяк справился у молодого ухажёра о здоровье его родителей и житье-бытье старшего брата.

Парень в ответ вежливо поинтересовался, не сгодится ли его помощь, присев на корточки у входа в развороченное нутро пристройки. Хозяин дома только отмахнулся:

- Я, здоровяк, там еле справляюсь, что уж про тебя, цуцика, говорить.

Зорян, с тщательно скрываемым удовлетворением, был вынужден согласиться с настолько убедительным доводом старика, и принялся ворошить подножье пёстрой горки, вывалившейся за пределы дверного проёма. Пару-тройку раз тактично спрашивал можно ли взять, кое-что из запылённой мелочи, неизменно получая утвердительные ответы.

Ждановичу тем временем крепко взгрустнулось. Уже несколько дней, как в ночном воздухе и небесной выси проявили себя первые вестники надвигающегося конца лета. С приходом затяжной слякоти, снова затянут изматывающую песню плечи с шеей и поясницей. У завязших в городских заботах детей совсем не остаётся времени на деда. Скоро к ним присоединится и Лада…

- Ох… А это… Тоже вам нужно? – подал голос Зорян.

- Да пропади оно всё пропадом, - отлепился от изгороди из ивового прута Третьяк, даже не глядя в сторону паренька.

- Жданович? Точно?.. Жданович?

- Не сядь на брюхо на развилке у старой криницы. Там, на днях мне сказали, чуть ли не весь пригорок смыло на дорогу. И гусеницы, глядишь, не выгребут, - направляясь к дому, через плечо посоветовал старик…

… Только тогда Зорян и мог прихватить свирель с собой. Зорян. Зорян. Зорян! А сам-то что?! Дед злился на всех и вся, тем не менее отдавая себе трезвый отчёт в том, что главный паршивец – он сам. Дурная плешивая башка. Кто сложил все яйца в одну корзину? У кого хватило умишка хранить подобные вещи в тайнике посреди рассыпающейся сараюхи? Никому ведь и в голову не придёт искать что-то ценное в этой хибаре, да? Третьяк, и так бы тебя и ещё вот так! Кто, упрямо отметая любые предложения о помощи, устроил светопреставление в трещащей по швам каморке? Ты был железно уверен в том, что двойная стенка короба для инструментов, усиленная листом металла, никогда не даст слабины? Так как же, бес тебя дери, это всё же стряслось, и одна из вещей, которые тебе доверили хранить пуще самого себя, запропастилась неведомо куда, ни на что не годная ты пьянь? Только бы действительно её подобрал Зорян, иначе…

Шумно выдохнув, старик забрался в один из нарукавных кармашков и извлёк оттуда маленький бумажный кулёк, из которого отсыпал на ладонь пару белоснежных капсул. Затем он набрал воздуха в грудь, запрокинул голову и проглотил ежедневную поддержку для сердца, запив хорошим глотком из фляжки. Встряска куда сильнее, чем обычно ему сегодня не помешает.

Когда, отпустив молодёжь и отлежавшись с полчаса, Третьяк вернулся в пристройку и обнаружил неладное, то, лихорадочно и безрезультатно перевернув груду, в которой копошился Зорян, сразу же сорвался к порогам.

На развилке всё и вправду оказалось совсем не по возможностям мотоколяски с низкой для подобных свершений посадкой. Жданович, матерясь на чём свет стоит и навеки прощаясь с поясницей, еле выволок её обратно на твёрдую землю и уже было развернулся, чтобы гнать через заброшенную взлётную полосу, но расслышал надвигающееся знакомое похрустывающее ворчание. Поодаль, с примыкающей понизу грунтовки к старику натужно карабкался угловатый автопоезд лесорубов.

Развалившиеся в кабине Беля́й с Соловьём, похоже, уже безропотно смирившиеся с пребыванием в числе пожизненных должников Третьяка, без лишних вопросов с помощью троса играючи перетащили за собой нервничающего деда через море грязи.

- Жданович, спиши хоть со счёту последние две бутыли! А? Жданович! – безуспешно пытался докричаться до стремительно удаляющегося старика Соловей.

На порогах парочки не оказалось. Устроившиеся чуть выше по течению геологоразведчики убедили старика в том, что никого кроме них самих вечером на берегу не объявлялось.

Объезжая вздыбленные бугры и змеящиеся провалы на взлётной полосе запустелого аэродрома, Третьяк, нашёптывая, перебирал все прочие места, где могли уединиться молодые. Когда Зорян с Ладой только-только наводили зыбкие мостики между собой, заботливый дедушка подговорил соседского мальца, посулив заманчивую для подростка плату, на присмотр за новоиспечённой парой. Только лишь на первое время, само-собой разумеется. Ждановича волновали ровно три обстоятельства: не позволяет ли себе лишнего поклонник его внучки, обо всём ли ему докладывается сама девушка, и где именно пропадают вечерами влюблённые. Первой руки распустила Лада. С этих самых пор не осталось ни единого сомнения насчёт того, что в девчонке верховодит именно материна порода. Миловались же голубочки зачастую на низких крышах артельных складов; но бывали и у светящегося прудка; иногда под поросшим мхом и вьющимися цветами остовом древней липы; или на луге с развалинами домишки ворожеи.

Изрядно помятый складской сторож, крайне недовольный тем, что ему не дают блаженно дремать, не впустил деда за ограду. Высвободив тучные телеса из уютной сторожки, он демонстративно ухватил ружьё обеими руками, всем видом показывая, как сейчас не поздоровится тем, кто рискнул тискаться на вверенных ему крышах, и уковылял на незапланированный обход. Щербатые скаты пустовали.

Про пруд нечего было и помышлять. После обильных дождей путь к нему через пролески оказался бы для мотоколяски дорогой в один конец. Старик верил в то, что и у Зоряна хватило трезвомыслия для благоразумной оценки силёнок его холёного, начищенного грузовичка.

Под липой негромко разливался аккордеон. Два девичьих голоска, то сплетаясь, то слегка расходясь, пели о неизлечимой тоске заоблачного океана и молчаливой надежде носовых фигур разбившейся о самоцветные кучёвки флотилии. Местная немногочисленная молодёжь в рассеянном свете егерских фонариков разбилась на несколько зябко нахохленных стаек и меланхолично внимала и так всем давным-давно известной истории без счастливого окончания. Стрёкот разгорячённого двигателя прервал размеренное течение песни.

Дочь бригадного механизатора, которую из всех присутствующих Третьяк знал лучше всего, рассказала ему о том, что Зорян с Ладой, по разговорам, вроде бы, собирались показаться на сегодняшних посиделках. Но если уж они до сих пор не объявились, то нечего и ждать. Да и сама компания вот-вот разбредётся по домам.

- Случилось что, Жданович? – с любопытством рассматривая взъерошенного деда, уточнила девушка.

- Думаю, нет. Пока что, - добивая бултыхающиеся во фляжке остатки, предположил Третьяк.

Когда фары мотоколяски наконец-то выхватили высокую отсвечивающую крышу грузовика в накатывающей стене разросшихся за хлябистое лето полевых трав, явно перебравший свою дневную норму старик мгновенно протрезвел.

Молодые люди, свесив ноги с кузова, целомудренно сидели на расстоянии в локоть друг от друга, лишь чуть соприкасаясь мизинцами. Они расслышали неповторимое тарахтение дедовой тарантайки, наверное, минуты за три до того, как Жданович, неистово пытаясь совладать с раскисшей колеёй, самолично вкатился на луг. Розовый предательский румянец на счастливых лицах послужил бы достаточным поводом для наводящих вопросов, но Третьяк не заметил даже его робкой тени. Как, впрочем, и почти всего вокруг.

- Пороги? Да? – только и выдохнул старик, вываливаясь из седла в жирную глубокую грязь.

- Дедуль, Зорян пытался проехать у криницы, но там такое… - вступаясь за общее светлое будущее всех присутствующих, попыталась перетянуть внимание на себя Лада.

Жданович выставил вперёд руку, призывая к тишине, собрался духом, сосредоточился, воззвал к внутренним бесам и вскипел. Стремительно. Беспощадно. Начисто позабыв о том, что совсем недавно винил во всём лишь себя одного.

Третьяк глубоко вдохнул и открыл рот, намереваясь дать волю клубящемуся в голове скопу всевозможных дум, но краем глаза ухватил протяжное скольжение где-то в сумеречной выси. Вслед за ним и провинившаяся пара возвела взгляды ко многим лунам.

По нисходящей широкой спирали, совершенно бесшумно, не шевеля ни единым мускулом, переливаясь малахитом, янтарём и сапфиром, нестройной и плотной вереницей опускались на луг десятки закованных в цветистое железо конников.