Первый снег опускается мягко⁠⁠

Первый снег опускается мягко,

дрочит землю, как мамы рука.

Первый снег ждёт условного знака,

но его не дождался пока.

Первый снег — по траве и по листьям,

и по крышам, и по головам.

Первый снег опускается быстро,

и не даст он опомниться нам,

как уже будет всё серебристым,

будто в перхоти с проседью прядь,

и земля будет грязной и чистой,

будто старая дева и блядь.

И не даст он опомниться людям,

как придёт жирный призрак зимы.

Пусть зима усыпит — не разбудит,

и во сне вдруг окажемся мы.

А во сне уже будут снежинки,

будет иней и будут кишки,

и салазки, и с мехом ботинки,

и стишки, и стежки, и снежки.

Будет ёлка под семьдесят метров,

будет добрый прокуренный дед,

и совать себе шило в уретру

будет он, поразив педсовет.

Будут страшные-мрачные ночи,

будут чёрные-белые дни.

За стеной в один миг загрохочет,

дом напротив погасит огни.

Будем щуриться-кутаться дальше,

сидя в горке тряпья под столом.

А на улице радость запляшет,

разнося колотун-костолом.

А на улице будут сугробы,

где когда-то исчез папин ВАЗ,

а точнее, они вместе оба:

папа вслед за машиной увяз.

А на улице будет погано,

будет ночь на всей улице в пять,

сильно вгонит в уныние маму —

примет горстью лекарства и спать.

Дед и бабка почти что синхронно,

только дед — от разрыва путей,

лишь бумажкой в шкафу монохромной

станут родственники для детей.

И зимы разродившийся призрак

усмехнётся, когда мы одни

в этом мире останемся быстро,

без всего: без семьи, без родни.

Будем мы по квартире лишь шастать,

и назад, и вперёд, вверх и вниз.

А потом что-то тенью глазастой

подлетит и прошепчет: проснись.

Мы проснёмся. И снова октябрь.

Мы проснёмся... не мы то есть — я.

Первый снег — он растает хотя бы.

Выпадал он почти что зазря.

Саша Мёртвый