Изнанка магии⁠⁠

Глава 34. Чернильные крылья.

Поле книг дышало. Корешки трещали, как сухие суставы, а страницы шелестели под ветром, выдувающим буквы в небо. Они кружились, складываясь в послания, которые никто не успевал прочесть. Шпиль впереди рос с каждым шагом, его свет резал глаза, но пение за ним манило — низкое, горловое, словно земля сама гудела сквозь трещины.

Аврора шла первой, проводя пальцами по колосьям-фолиантам. Названия мелькали, как вспышки: «Слепые звёзды», «Река, которая боится течь», «Последний смех скомороха».

— Здесь собрано то, что никогда не случилось, — сказала она, поднимая обрывок пергамента. На нём танцевали силуэты, зачёркнутые кровавыми чернилами. — Возможности, отвергнутые временем.

Бьёрн молчал. Его новый топор, отлитый из строк, оставлял на земле шрамы-цитаты: «Память тяжелее камня», «Выбор — это рана, которая не заживает». В зеркальном осколке, привязанном к поясу, всё чаще мелькал юноша — теперь он стоял по колено в трясине, протягивая руку к отражению.

Двойник шёл последним, разбрасывая пыль от ключа. Каждая крупинка, касаясь земли, рождала мимолётные видения: замок с распахнутыми воротами, ребёнка, спускающегося в колодец, волка с человеческими глазами.

— Они ищут лазейки, — предупредил он. — Архив не отпускает добровольно.

Шпиль оказался не строением, а деревом — исполинским, прозрачным, словно вырезанным из льда. В его ветвях звенели стеклянные плоды, а внутри ствола пульсировали жилы, наполненные чернилами. У подножия лежал камень с надписью: «Расскажи свою ложь, чтобы услышать правду».

— Очередная ловушка? — Бьёрн ткнул топором в корни. Древесина застонала, и из трещины хлынул поток букв, складывающихся в лицо — точную копию его собственного, но без шрамов.

Аврора прикоснулась к камню. Её книга, «Сад посреди библиотеки», раскрылась, и страницы зашептали: «Покажи им трещину, и они дадут тебе целое».

Двойник, вдруг побледнев, отступил. Его тень, отделившись, поползла к дереву, превращаясь в вереницу силуэтов: мальчик с пустыми глазницами, юноша с ножом за спиной, старик зашивающий себе рот нитями тьмы.

— Не давай им имён, — прошипел он, сжимая виски. — Они голодны. Имена дают им власть.

Пение оборвалось. Стеклянные плоды лопнули, и из них вырвались тени — чёрные, бесформенные, с глазами как незавершённые предложения. Они кружили над головой, выкрикивая обрывки фраз:

— Ты мог бы спасти...

— Она всё знала, когда...

— Зачем ты отказался от...

Я шагнул вперёд, сжимая в кармане засохший лист яблони. Тени набросились, но замерли в сантиметре от кожи, будто упёрлись в невидимую стену.

— Мы прошли через архив, — сказал я твёрдо. — Вы не наши судьи.

Дерево затряслось. Чернильные жилы лопнули, заливая ствол синевой. Из гущи ветвей спустилась фигура — человек с лицом, сплетённым из пергаментных лент, и плащом из переплетённых страниц. В руке он держал перо, чьё остриё было каплей расплавленного серебра.

— Ложь, — проскрипел он, указывая на меня. — Твоя история пахнет страхом. Ты врёшь даже себе.

Сердце ёкнуло. В глазах помутнело: комната с разбитыми склянками, крик матери, вспышка, и… пустота. Пробел. Провал в памяти, заклеенный чужими словами.

Аврора вскрикнула. Её книга вспыхнула, страницы сгорая, открыли иллюстрацию: ребёнок, сажающий яблоню в разгар метели.

— Врёшь ты! — бросила она, и её голос впервые дрогнул. — Он отдал свой выбор, чтобы спасти нас. Это и есть правда!

Пергаментный человек рассмеялся. Из его рта посыпались мотыльки, сложенные из запятых.

— Правда в том, что вы бежите. От прошлого. От будущего. Даже друг от друга.

Бьёрн взревел. Топор взмыл, разрезая воздух цитатой: «Иногда молчание — единственная честь». Лезвие вонзилось в дерево, и мир вздрогнул. Шпиль-дерево раскололось, обнажив портал — арку из спиралей, вьющихся в бесконечность.

Тени взвыли. Земля поползла, книги взлетая, как испуганные птицы. Двойник, схватившись за голову, выкрикнул заклинание на языке ядра. Пыль от ключа взметнулась, образуя мост к арке.

— Бегите! Это не конец, это...

Его оборвали. Тени обрушились, обвивая его, вытягивая нити воспоминаний: предательство, сожжённые мосты, первый труп на совести. Аврора потянулась к нему, но главный герой схватил её за руку.

— Нет! Мы...

— Идите! — закричал Двойник, его тело распадалось на буквы. — Я задержу их. Найдите тсточник. Там... ответы.

Они прыгнули в портал, когда пергаментный человек протянул перо. Серебряный наконечник коснулся моей, выжигая слово на коже: «Беглец».

Арка захлопнулась. Они рухнули на песок, белый и мелкий, как молотый мрамор. Над головой висели три луны: одна изо льда, другая из пепла, третья — слепая, без кратеров и теней.

Аврора рыдала, прижимая обгоревшую книгу. Бьёрн, осматривая топор, нашёл новую строку на лезвии: «Мы платим за правду чужой болью».

Я встал. Где-то вдали, за дюнами, звенел колокольчик. Всего один. Звук был похож на вопрос.

— Что теперь? — спросила Аврора, вытирая лицо.

Я посмотрел на горизонт, где мерцал силуэт города — не тени, а плоти и камня. На самой высокой башне трепетало знамя с вышитой яблоней.

— Теперь, — сказал я, начиная идти, — мы узнаём, зачем бежали.

Песок зашептал под ногами, складываясь в карту. Но ветер, вечный союзник тайн, тут же стирал слова.