Гуманоиды⁠⁠

Автор: Александр Бирштейн

На открытые партсобрания в родном ЖЭКе Межбижер ходил всегда. А тут не пошел. Накладка вышла. С одной стороны «Итоги ХХI съезда КПСС», с другой – дело об убийстве – настоящем! – в городском суде, что на Пушкинской угол Дерибасовской. Вот и выбирай! Межбижер выбрал наше родное советское правосудие. С болью, конечно.
А в зале суда наро-ооо-ду-ууу! Убийства, чай, не каждый день показывают. И даже не каждый год. Грех пропустить! Межбижер часа за два до начала пришел. И то еле место отыскал. Среди своих, пенсионеров. Хотя, их три четверти зала имелось. Сел Межбижер и сходу начал обстоятельствами дела интересоваться. Рассказали, что убийство не политическое, даже не бандитское, а вообще бытовое. За что ему, убийству этому, конечно, минус. А по сути – муж жену валенком по голове ударил. А в валенок утюг положил. Настоящий, чугунный, а не нынешний, новомодный-электрический, которым ни белье не погладишь, ни хорошего человека.
- Расстрел могут дать! – говорил, придыхая, бывалый пенсионер Грыжиков. И у присутствующих сладко-сладко замирало сердце. Расстрел… Но не менее бывалый Изгойченко смеялся Грыжикову прямо в лицо. И говорил, повышая голос, что за бытовуху – новое слово! – да еще в состоянии аффекта – три дня учил! – вышку не дают. И отслюнявил какие-то жалкие восемь лет.
Все в этот момент ненавидели Изгойченко. Но уважали.
- Ну, этот, как его, эффект еще доказать надо! – горячился вечный оппонент всех и всегда, инвалид на всю голову Цуцерман. – Утюг был положен в валенок при нетрезвом уме и…
- Пьянство усугубляет… - попытался вставить свои три копейки Межбижер. Но на него шикнули. Межбижера и тут не уважали.
- Лучше бы я пошел на партсобрание! – начал горько раскаиваться Межбижер. Но дальше развивать печаль ему не пришлось, ибо в зал вошел известный адвокат Латунер.
- Сам Латунер! Сам Латунер! – зашелестело в зале. Ибо всем от первого секретаря обкома Синицы до последнего шлимазла с Прохоровской было известно, что Латунер берется только за громкие дела, сулящие славу (открыто) и высокие гонорары (тайно).
Появление Латунера меняло дело! Пристыженный Цуцерман начал сходу интересоваться плакатом «Советский суд – самый гуманный в мире!». Межбижер приободрился и даже встрял в разговор насчет прокурора. По всему выходило, что Латунеру достойно противостоять может только Леводубов – звезда и любимец пенсионеров. Леводубов был громогласен и жесток. Прокурорское дело он усвоил еще с войны, когда заведовал трибуналом.
Утвердив Леводубова, пенсионеры зашлись в обсуждении состава суда. Причем, на роль народного судьи – почему народного? – что-то никто не утверждался. Одни стеной стояли за Нюркину, другие столь же энергично отстаивали Новогадского. Да, конечно, у обоих фаворитов имелись несравненные достоинства. Но недостатки, недостатки…
- Что ваша Нюркина видела, кроме семи с половиной лет максимум? – плевался слюной Вайнштейн. – А Новогадский – герой! Он и десять лет давал!
- Новогадский на «Победе» на работу ездит! Ни стыда, ни совести! – возражал Плесневелый, - А Нюркина на трамвае!
В общем, развлекались, но принципиально.
Тем временем, появилась секретарь суда Роза Марковна и потребовала тишины.
Ввели подсудимого. Он был тяжело и беспробудно трезв. Его усадили на скамеечку за барьерчиком у стены. Сзади стал солдатик с винтовкой.
- Встать! Суд идет! – скомандовала Роза Марковна. И все встали.
Судьей таки оказался Новогадский, что вселило в душу Межбижера и Ко большие надежды.
Обвинителем, как и ожидалось, назначили Левоводубова.
Судья объявил заседание суда по обвинению… и т.д. открытым.
После чего был поднят обвиняемый, который сообщил суду и примкнувшим свое имя -Абрам, отчество - Лазаревич и фамилию - Каганович.
Голос судьи значительно потеплел, но он, извинившись, вынужден был узнать у Абрама Лазаревича еще некоторые подробности типа года рождения и прочих мелочей.
Тем временем Роза Марковна через дежурного милиционера передала Латунеру записку.
«Фуцен, что за дешевые понты?» - значилось в записке.
«Не сци! Проканает» - отписался Латунер.
Но вскочил Леводубов и потребовал внести в протокол поправку:
- Не Каганович, а Кагалович фамилия обвиняемого!
Поправку приняли, а обвиняемому пригрозили наказанием за неуважение к суду.
- Я эту букву не выговариваю! – защищался обвиняемый.
- Какую? – коварно спросил судья.
Но обвиняемый был не лаком сыт. Поэтому нарисовал на бумаге «Н» и передал через охрану судье. 
Судья вынес постановление об экспертизе логопеда. И заседание продолжилось.
В изложении государственного обвинителя дело выглядело так.
Обвиняемый, будучи в состоянии алкогольного опьянения, ожидал с работы свою жену, которая всячески препятствовала его дурным наклонностям. Ненавидя жену за это, обвиняемый положил в валенок утюг, имея в виду расправиться с женой…
Тут Леводубову принесли записку от Латунера. Записка была явно шифрованной, ибо там стояли какие-то цифры – 2500.
Машинально переправив двойку на тройку, Леводубов продолжил:
- Когда измученная тяжким трудом жена Кагаловича Клавдия Гавриловна вернулась с работы домой…
Тут ему снова принесли записку. Там тройка, выведенная им собственноручно, была оставлена без изменений, зато пятерка переправлена на ноль. Голос Леводубова взвился от возмущения. Наверное, от поступка Кагаловича.
- … вернулась с работы домой в три часа ночи… - при этом, прокурор, опять-таки машинально, исправил ноль на двойку.
Бегло глянув на бумажку-шифр, Латунер согласно кивнул головой. А прокурор продолжил:
- … в состоянии сильного алкогольного опьянения…
- Так кто был в состоянии опьянения? – не понял судья.
- Разрешите мне? – встал адвокат, выискав какую-то бумажку.
- Разрешаю! 
- Согласно акту экспертизы, проведенному судмедэкспертами Бейдервайном и Хачапуриди, в состоянии опьянения находилась гражданка Кагалович. Прошу приобщить к делу! – и он передал бумажку судье.
Бумажка, видимо, тоже содержала нечто шифрованное, ибо на ней были только цифры – 3000.
Внимательно изучив текст, судья Новогадский сурово исправил тройку на пятерку. И сообщил адвокату, что в данном акте экспертизы имеются существенные неточности. После чего вернул бумажку адвокату. Но у того в запасе, оказывается, имелась и другая бумажка с цифрами – 4000, которую он, извинившись, передал судье. Тот рассмотрел документ, подумал и согласился приобщить его к делу.
Затем слово было снова предоставлено прокурору. Тот продолжил:
- … сильного алкогольного опьянения и сходу набросилась на супруга, желавшего узнать, почему жена пришла домой так поздно. Из опыта прошлых лет обвиняемый знал, что в состоянии опьянения жена неуправляема, поэтому спрятал все тяжелые предметы. Так случилось, что в минуты прихода жены, Кагалович, как раз, прятал утюг. Отбиваясь от агрессии жены, Кагалович ударил ее валенком, чем, безусловно, превысил пределы необходимой обороны… Поэтому я требую… - тут голос Леводубова аж зазвенел от суровости - … для подсудимого лишения свободы на срок два года и четыре месяца…
Тут ему снова принесли бумажку с шифром 4000. Нервно скомкав бумажку, прокурор произнес последнее слово:
- … условно!
В едином порыве, замерший от напряжения зал выдохнул. Кто-то пытался аплодировать, но судья потребовал абсолютной тишины. И предоставил слово защите.
- Горе! – взвыл Латунер и попытался порвать на себе волосы. Но пальцы его только елозили по лысине, словно вилка по пустой тарелке. – Большое горе обрушилось на семью Кагаловича. Его жена, его любимая Клава, стала злоупотреблять алкоголем. Что только не делал несчастный муж, дабы отвратить жену от пагубной привычки.
- Напиться, напиться, напиться! – мечтала Клавдия Кагалович. А ведь эти мечты противоречат словам великого Ленина:
- Учиться, учиться, учиться!
- Но Клавдия не хотела учиться. С грехом пополам закончив консерваторию, она предпочла богемный образ жизни, устроившись в оркестр ресторана «Волна», где проводила вечера и, как следует из протокола, львиную часть ночей. Вернувшись нетрезвой домой, она избивала несчастного мужа, вынужденного целыми днями трудиться товароведом гастронома № 1… 
При упоминании об этом элитном гастрономе, судья облизнулся. А адвокат продолжил голосом, сильно намокшим от слез.
- И вот наступила развязка. Придя домой, остервеневшая скрипачка набросилась на мужа. Жизнь его была в опасности. Неумело отбиваясь от агрессивной супруги, мой подзащитный случайно нанес ей один единственный удар, оказавшийся роковым… 
Зал рыдал! Взвизгивая лил слезы Грыжиков, прижавшись к оппоненту Цуцерману. Хватаясь за сердце, выл Межбижер…
- Тише товарищи! Прошу встать! Суд удаляется на совещание.
Совещание было недолгим.
- Год условно! – провозгласил судья Новогадский.
Приговор встретили аплодисментами.
Апелляцию Латунер и его подзащитный решили не подавать.