Девочек бить нельзя! А мальчиков можно?⁠⁠

Почитал я посты про обиженных и угнетенных и готов поделиться историей из своего детства.

Мои школьные годы выпали на рубеж эпох. Меня успели принять в пионеры, но уже не успели даже попробовать предложить вступить в комсомол. Поскольку детство моё прошло в закрытом сибирском городе, где коммунизм сочился даже из розеток, то и отношение ко всем пионерским заповедям было соответствующее. Пионер, как известно, всем ребятам был пример, поэтому пионер мог вступить в противостояние только с проявлениями зла и несправедливости, а значит драться позволительно только защищая слабых. Обидеть слабого пионер не мог по определению. Если пионер обидел слабого, то он не пионер... ну и т.д.

Драки в нашей школе не только порицались, но считались настоящим ЧП с разборками чуть ли не у директора. И неважно где произошла драка - в школе, за школой, на уроках или после них. А уж драка мальчика с девочкой тянула на вызов инспектора из комнаты милиции, с постановкой на учёт главного драчуна, которым по стечению обстоятельств всегда оказывался представитель мужского пола. Тогда нам казалось это чем-то естественным, ведь в голову вбивалась абсолютная догма о том, что девочки по природе своей неагрессивны, и в случае конфликта всегда виноват мальчик. И даже если драку затевала девочка, или повреждения были только у мальчика, что вроде бы указывало на источник агрессии, то это не имело никакого значения... девочка была невиновна только потому что она - девочка. Всё! Точка!

Конечно, сейчас, по прошествии многих лет, я прекрасно понимаю, что эта система ценностей формировалась по причине тотального доминирования женщин в педагогическом составе наших учебных заведений, а лично мне ещё и «повезло» учиться в школе, где директором была мать-одиночка средних лет, внешним видом и повадками напоминавшая героиню Алисы Фрейндлих из «Служебного романа» до момента преображения в женщину. Порядки в школе были весьма строгие - строем ходили все, даже физрук с трудовиком. Шаг влево, шаг вправо - попытка к бегству; прыжок на месте - попытка улететь, а это каралось мгновенно. Выволочки, вызов родителей в школу, лишение поездок на заслуженные олимпиады, отлучение от спортсекций... всё это работало как часы - дети боялись провиниться. Нет, охот на ведьм никогда не бывало, и если ты вёл себя среднестатистически правильно, то никто тебя не трогал, например, в профилактически-назидательных целях. Директор хоть и была крайне строгой, но пользовалась заслуженным уважением и подчиненных, и учеников, и наших родителей. Я же, будучи вполне себе адекватным и разумным мальчишкой с хорошей успеваемостью, имел все шансы не познать карательных прелестей этой системы, если бы не один случай.

Шла весна 1993-го года, когда пионерские галстуки в России уже не первый день стремительно «выходили из моды», но только не в нашем городе, и уж тем более не в нашей школе. Мы по-прежнему были верны идеалам великой детской организации имени дедушки Ленина, а потому продолжали нести ответственность в соответствии с клятвой, данной нами при получении алой кумачовой повязки на шею. Ну и поскольку дисциплину и хождение строем тоже никто не отменял, то и дежурства по столовой были также в силе. Уклонистам от этой почетной общественной нагрузки светило коллективное пионерское порицание плюс куча наказаний от системы, поэтому наглеть мало кто рисковал. Ну по крайней мере так думали те из нас, кто и не планировал выходить за очерченные дисциплинарные рамки. И вот в очередной день случилось нечто «невероятное» - одна из моих одноклассниц, отведав явств из школьной кухни, решила не убирать за собой со стола посуду, как это делали согласно правилам все остальные дети, а просто встала и пошла на выход.

Нет, это было не ЧП. Правила дежурства по столовой подразумевало проследить за тем, чтобы каждый убрал за собой, а если на столе оставалась грязная посуда, то дежурному надлежало убрать её самостоятельно. В этом не было ничего постыдного, скорее развивало многозадачность и наблюдательность, где мотивацией служило нежелание убирать объедки за другими. Конечно, в жестокой детской среде всегда есть хулиганы, которые срать хотели на правила, либо предпочитают пользоваться правом сильного. И если учитель или старший по смене не заметил нарушения и не заставил подчиниться правилам, то уж одноклассника-дежурного всегда можно послать по известным адресам, особенно, если он из тех, кто тебе в рукопашной не ровня. Но в данном случае была налицо наглая наглость, ибо мадмуазель не была какой-то привилегированной особой королевских кровей и не имела в услужении лакея или пажа, который должен был убрать за ней посуду. Соответственно, роль лакея и пажа доставалась дежурному по столовой. А дежурным в тот день оказался ваш покорный слуга, которому совсем не понравилась перспектива оказаться слугой ещё и наглой девице.

Действия мои были просты и отточены, я преградил путь, покидавшей трапезный зал прЫнцессе, и предложил Её Высочеству убрать-таки за собой свои королевские приборы. Но меня ждало испытание, к которому жизнь меня ещё не подготовила, ибо эта величественная дева попросту меня проигнорировала... я оказался для неё пустым местом... меня просто начали обходить не удостоив даже взгляда. Я был готов к чему угодно: к обману «да я всё убрала, это не моё», к агрессии «да пошёл ты», к хитрости «ой, мне плохо, мне надо срочно в туалет, чтобы обосраться», к манипуляциям «а вот когда я дежурила, никто не убирался, и ты тоже», и т.д., и т.п., но вот к игнору я готов не был. Говорят же, что девочки взрослеют раньше, чем мальчики. И становятся мудрее и по-бытовому хитрее раньше, чем мальчики. И она поступила максимально эффективно в данной ситуации, ибо целью её было сделать так, чтобы я офигел, а она бы успела воспользоваться моим замешательством и свалить в закат без нужды замарать свои ручки. И скорее всего, она бы преуспела, не сработай во мне простое мальчишеское «Да вот хуй там!», и не схвати я её за локоть в тот момент, когда она уже проскользнула мимо меня к выходу из столовой.

А дальше всё было как в тумане: схватив её я зацепил за рукав свитера, я оттянул его несколько больше, чем надо, оголив плечо и лямку бюстгальтера (а нам, извините, всего 12-13 лет! - и такое оголение это как у взрослых полное ню в общественном месте), за что практически тут же схлопотал нехилую такую затрещину. Ну допустим, что я её совершенно точно заслуживал бы, но при иных вводных, а тут-то вроде как правда была на моей стороне, и это уже становилось делом принципа, поэтому и после затрещины рукав я не отпустил. Как выяснилось позже, именно это было воспринято как нападение (чуть ли не с целью изнасилования, не иначе), и по этой причине следом я словил ещё и девичью ногу в пах. А вот это было неожиданно больно. Настолько, что я потерял контроль над собой и просто сложился пополам мыча что-то нечленораздельное (хвала Аллаху, Будде, Христу и всем остальным, что неЧЛЕНораздельность сопроводила меня и в штанах, и все мои причиндалы сохранили свою целостность, более того, никаких последствий в дальнейшем не было выявлено) на чисто русском языке, что было хорошо расслышано и абсолютно однозначно истолковано всеми находившимися в столовой. Короче, в 12 лет ТАК матерятся только в очень экстремальных ситуациях, либо если в прошлой жизни были сапожниками.

И вот уже в школу вызваны инспектор из детской комнаты милиции и мои родители. И вопрос стоит чуть ли не об исключении меня из школы, как чуждого элемента. Классного руководителя нет, она в отпуске по уходу за больным ребенком и никак прийти на эту беседу не может. Инспектор из комнаты милиции занят более важными делами. Соответственно, со стороны обвинения семья одноклассницы, директор, завучи. Со стороны защиты всё было сначала не так уж радужно, как мне показалось. Моих родителей не было в городе в это злополучное время, и поскольку я был под присмотром строгой хоть и родной тётки, то в школу пошла именно она. Надо заметить, что моя тётушка тогда уже была заслуженным педагогом с огромным опытом воспитательной работы в детсаде для детей с физиологическими нарушениями, и пользовалась огромным уважением в городе. Может быть именно это оказалось решающим фактором, а может быть то, что тётя выросла в деревне, но на «разборках» в школе говорила в основном именно она. Причём не оправдывала меня, а откровенно наезжала на все тех, кто запланировал судилище надо мной. Основной проблемой для собравшихся «судей» оказалось то, что на утверждение «Девочек бить нельзя», им был задан простой вопрос: «А разве мальчиков можно бить?», на который не нашлось такого ответа, который хоть каким-нибудь образом оправдывал бы поведение моей истязательницы, включая удар по незащищенному нервному сгустку мужского рода. Беседа затягивалась, никто не хотел уступать в конфликте, поэтому копать начинали всё глубже и глубже. Принесли наш классный журнал, чтобы выяснить, насколько хороша моя успеваемость в учёбе и поведение в классе. Заодно посмотрели на строки напротив фамилии нашей героини и несказанно удивились - куча пропусков, ужасные отметки, множество замечаний классного руководителя. Начали копаться дальше...

Как в итоге оказалось, девочка была единственным ребёнком в семье и её постоянно баловали. К тому же обслуживали её две бабушки, живущие в соседних с семьёй подъездах. Девочка никогда не убирала со стола даже дома, не говоря уж о каких-либо домашних делах или помощи родителям. Росла этакой белоручкой, абсолютно не приученной к труду, считающей, что все вокруг ей должны. Училась она соответственно. В какой-то момент шокированными оказались вообще все присутствующие педагоги, когда выяснилось, что в те дни, когда у неё «вырисовывалось» дежурство по графику, она всякий раз «болела», о чём приносила записки от родителей. Однажды, когда по-настоящему заболел другой ученик, и очередь неожиданно сдвинулась, "назначив" её дежурной прямо здесь и сейчас, то она тут же пошла к школьной медсестре и, сказав, что у неё начались «эти дни», свалила с уроков. При этом её родители были на 100% уверены, что в таком подходе нет ничего противоречащего школьной дисциплине и равенству всех учеников перед общими правилами. В общем, в глазах родителей прЫнцессы я по-прежнему был виновен, подлежал всяческому порицанию и наказанию, а их доченька по-прежнему олицетворяла собой невинный цветочек, растущий на радость родителям, а не на потраву всяким смердам и холопам вроде меня.

На секунду все охренев замолчали, и вдруг директор встала и попросила мою тётю пройти в соседний кабинет для приватного разговора. Пока они отсутствовали, родители одноклассницы продолжали меня прессовать, рассказывая, что именно с таких моментов начинается путь в криминал по «кривой дорожке», и что ещё немного, и я превращусь чуть ли не в вора, убийцу и насильника гусей, если меня не остановить прямо здесь и сейчас. Прошло всего минут пять, но мне они показались вечностью, и я был несказанно рад возвращению тёти и директора. И тут оказалось, что у всей этой эпопеи неожиданное завершение: мне предложили извиниться перед девочкой за применение силы (я ведь схватил её за свитер, помните), которое рассматривалось как превышение вверенных мне полномочий при исполнении возложенных на меня обязанностей дежурного. Все с ожиданием смотрели на меня, а я смотрел на тётю и не понимал, почему она улыбается и кивает, ведь ещё несколько минут назад она яростно защищала меня аки львица детёныша. В горле застрял комок от ощущения несправедливости и бессилия, но я вдруг понял, точнее почувствовал, что меня вовсе не собираются унижать. По крайней мере ни директор, озвучивая своё решение, ни тётушка, хитро подмигивающая мне, не выглядели палачами, пришедшими лишить меня остатков гордости и достоинства (которое мне и так чуть не отбили несколькими часами ранее). Скорее всё выглядело формально - я должен был признать, что не имел право на применение силы, и сейчас понимаю это и раскаиваюсь.

Ну ок. Dura lex sed lex - закон суров, но это закон. Я всегда доверял своей тёте, и в тот раз тоже безропотно подчинился, признал свою неправоту и даже извинился. Хотя сейчас понимаю, насколько неискренне это звучало из моих уст, ведь я просто пробубнил то, что мне сказали пробубнить, но как ни странно, это полностью устроило директора. Все смотрели на неё и ожидали продолжения озвучивания моего наказания, но она сообщила, что я могу идти. Что тут началось! Монаршая чета орала, что их чудом не обесчещенная доченька не отомщена, а я - тать и душегуб - избегаю наказания. И вот тут-то я чуть ли не впервые узнал, что справедливость существует. Нам всем с детства вбивают, что награда так или иначе неотвратимо находит своего героя, а расплата мерзавца. Но именно в тот вечер всё это произошло впервые по-настоящему и прямо на моих глазах. Директор жестом остановила словесный поток моих обвинителей и добавила, что поскольку их ненаглядная дочка избежала больше дюжины дежурств с начала учебного года, то ей придётся побыть дежурной до конца учебного года ежедневно, т.е. ближайшие дней 20-30 учебных (точно уже не вспомню, но это было начало 4-й четверти), и если она будет уклоняться от этой обязанности или не будет посещать занятия, то с учётом той успеваемости, которая была продемонстрирована ею до того момента, она автоматически останется на второй год со всеми вытекающими. И уж проследит за этим лично сама директор. Такого финала не ожидал никто. Мы с тётей быстро покинули помещение в котором зарождались торнадо ненависти и цунами безысходности, и пока мы молча шли до дома, я несколько раз смотрел на тётю, а она лихо мне подмигивала, помолодев, как мне казалось, сразу лет на 15.

Я сейчас уже и не вспомню, как звали мою обидчицу, или как она выглядела, оттарабанила ли она все назначенные дежурства или осталась на второй год. Это был мой последний год в этой школе, всего через несколько месяцев я переехал жить в Москву и перевёлся в московскую школу. Но я очень хорошо запомнил в тот день три вещи: справедливость существует и может настигнуть в самый неожиданный момент, моя тётка по-настоящему мировая женщина, а удар по яйцам НУ ОЧЕНЬ болезненный... а ещё, что бить мальчиков тоже нельзя. По крайней мере, безнаказанно.