Бэздэз⁠⁠

Глава 2.4

Тогда, семь лет назад, Пулев не был ещё так толст, но уже до того румян, гладок и плотен в боках, что, казалось, дай ему полкоробки эклеров, и притаившийся внутри толстяк прорвёт тесные покровы наливной упитанности и явится во всю природную ширь. Служил Пулев помощником городового и слыл добряком, гулякой и бездельником. Форменную рубаху он носил распахнутой на розовой груди с липовой золотой цепью, фуражку так заламывал за ухо, что непонятно было, как она держится, а его остроносые туфли всегда сверкали, как сабли.

Уважив сонное царство, Пулев полушепотом сообщил Левше, что его обыскалась мать и он должен отвезти его домой. Досадуя на свою беспокойную родительницу и опасаясь, как бы не сорвалась его ненарочная встреча с Ритой, Левша, делать нечего, повиновался и встал, отряхивая шорты.

“Псс”, — шикнул ему Ягр. Он аккуратно поднялся, подложил плед под голову спящей Лее и сказал, что поедет с ними до Развилки, а оттуда на причал, пообедать у бабулек. А то, мол, голод одолел, сил нет. Втроём они тихонько пошли к утёсу.

Пулев ездил на крошечной горбатой “Запрядве” с синей полицейской полосой и визгливой мигалкой. За задней дверью имелось отделение для задержанных, такое маленькое, что вместило бы только только пару непослушных мальчишек, небольшой велосипед или форточного воришку с поджатыми коленками. Более крупному преступнику предлагалось пассажирское место. Впрочем, вся преступность Бэллы сводилась к двум шумным по пьяному делу товарищам самого Пулева. Бывало, что, загулявшись в баре, Пулев получал жалобу сам на себя. Тогда он строго сгребал своих друзей в “Запрядву”, и втроём они уезжали проспаться в городовой участок.

Пулев за руль, Левша на пассажирское, велосипед в багажник, а Ягр на заднюю подножку, так что задний бампер звякнул по асфальту, а передние колёса едва не оторвались от дороги. Громадная ладонь грохнула по жестяном горбу. Поехали! Пулев мечтал добить поскорей это четырехколёсное позорище, чтоб получить наконец приличную машину, потому он безжалостно взвёл мотор, хрустнул передачей и пнул по скрипучим педалям. Несчастный тарантас запищал, как простуженный жук, закашлялся голубым дымом и, сморкаясь резиной, дёрнулся с места.

Пролетели прохладную, как вода, еловую рощу, высекли бампером сноп искр на горбатом мосту, выскочили под луговое солнце, на цветущее небом льняное поле. У Развилки Пулев затормозил, Ягр спрыгнул, и горбатый мотор правопорядка, едва не взлетев от облегчения, пожужжал своей дорогой в Гернику.

Ягр остался на перекрёстке. В нескольких шагах на краю рощи возвышалась глыба оратайского столба. Ягр подошёл, перемахнув себя знаком, порылся в карманах, достал горсть барбарисовых конфет и положил их на ступеньку для подношений. Здесь лежало только несколько почерневших печенек, гранёный стакан с розовым следом высохшего вина и свечой, повесившей обожжённую голову на парафиновой шее.

Ягр с досадой сообразил, что положил пращуру все конфеты. Покосившись по сторонам, взял одну с алтаря, прочитал короткий пятый гимн Реи и, хрустнув леденцом и пустив по ветру липкий фантик, широко зашагал по гремучей гравийной дороге в сторону причала.

По левую руку, на просторной поляне, спиной к лесу стояла красная, как трамвай, усадьба Сотников. Их семейство уже лет триста добывало муравьиный мёд на этих землях, на границе леса видны высоченные муравейники с медовыми коробами, источающими кислый аромат на всю округу. Аппетит от этого разыгрался ещё сильнее, Ягр прибавил ходу.

Послышался рёв мощного мотора, из Гарватова леса выскочил зелёный “Пилигрим” с открытым верхом. Он притормозил и, поравнявшись с Ягром, остановился. На капоте бледным пузом кверху был привязан подстреленный вепрь. Кровь ещё текла с клыкастого рыла и жарилась на радиаторной решётке. В просторном салоне великанской машины сидели три оратая. За рулём Мамонт-Ной, рядом его двоюродный брат Вар-Гуревич.

Оба богатыря, в замшевых охотничьих куртках и треуголках с соколиными перьями, были из дома Еленичей. Они служили в ставрийском штурмовом полку, были ровесниками, выпускниками ораторской военной школы в Понурте, а этой весной получили капитанов. Зимой они с полком ходили в походы по степных царей или несли службу на заставах по северным притокам. А летом обитали в Еленичьей Берке под парусной горой, неподалёку от их родной усадьбы. С детства они были Ягру старшими товарищами по Драбогорской заставе, брали его на охоту, на рыбалку, на гвардейское многоборье в Стоков и воспитывали в почтенном оратайском духе, в уважении к силе, прожорству, крупным калибрам, мощным моторам, могучим породам и мундирам из хорошего сукна.

Но за последний год Ягр перерос даже Мамонта-Ноя на полголовы, а завидная Полина из просто красивой девочки созрела в Царевну-Лебедь из сказки про волшебный остров. Любила она только своего синеглазого великана Ягра и на других не смотрела, так что братья немного озлобились на младшего товарища. Да и слухи про Яврос последнее время ходили недобрые. Неудивительно — странный дом, чёртова башня, которая иной раз так звенит и вспыхивает окнами, что в округе свет мигает. А внутри — странная машина какого-то цветка.

Туда же и слухи про клинику, и про несчастных ветеранов южной войны, не то лечившихся, не то томившихся там, и про сумрачного вида Лютовика с его чудными фокусами, и про его чокнутых гостей — княжну Лисовскую и доктора Казимирова. Ещё поговаривали о связи их с чудищем-выворотнем, убивавшем людей в окрестностях несколько лет назад. Впрочем, несмотря на всё это, в гости на Яврос они порой наведывались, но только чтобы полюбоваться на прекрасную Лею.

Мамонт-Ной, щурясь от Солнца и барабаня по рулю ухоженными пальцами, спросил, куда Ягр держит путь в своих курсантских шортиках, не сошёл ли с ума его сумасшедший брат ещё сильней и не скучает ли прекрасная Полина в их сумасшедшем доме без компании завидных во всех отношениях бэров. На это Ягр ответил, что путь он держит к причалу, чтобы пообедать у бабулек, там он намерен заказать воскресного козлёнка целиком, взять две гусиные подачи, каравай, небольшой горшок капусты со сморчками, рыбного пирога противень, квасу немного — сколько есть, а на десерт тарелки три пломбирных шариков.

Мамонт-Ной хмыкнул, на мартовских гуляниях Ягр одолел его в состязаниях по обжорству: он на полминуты быстрее приговорил целого поросёнка с большим блюдом печёной картошки впридачу. Ной тогда с досадой пережил поражение. Добряк Мамонт-Рой хохотнул, толкнул локтем брата и подмигнул Ягру, а Вар-Гуревич, развалившийся на заднем, как обычно, смотрел на всё с ухмылкой. Мамонт-Ной улыбнувшись пожелал Ягру не лопнуть, дал по газам и оставил его в пыли.

Отряхнувшись и сплюнув мелкий песок, Ягр продолжил путь к заветной цели. Как же он мечтал о своём оратайском “Пилигриме”, не охотничьем, как у братьев Еленичей, а о дорожном, на мягком ходу, с пружинными диванами и бронзовым странником на капоте! Возил бы Полинув Ставроссу, и на пикники, и просто так катались бы, а то она из Явроса не выбирается, как проклятая падчерица с утра до ночи при Лютовике и при его машине.

Ягр сошёл с дороги, прошёл заросшей аллеей заброшенного поместья Кумановых, спустился к длинному и узкому кукушечьему пляжу — так путь до бухты вдвое короче, а поваленные поперёк тополя и вычурные полированные морем коряги ему не помеха. Скажи, кукушка, сколько мне осталось?

Через 10 минут, немного запыхавшись, Ягр вышел к бухте. На другой её стороне у причала стояла кособокая, милая ягрову сердцу забегаловка с потрёпанной вывеской “Полыница“. Этим заведением на восемь столиков владели две милейшие сестры — старушки Грета и Варвара. Одна вела дела и считала деньги, другая мыла и подавала, и обе души не чаяли в Ягре. Бессменным поваром здесь был Нестор, хромой калека южной войны. Этот добродушный рыхлоносый коротышка готовил некрасиво, но вкусно, и всякий, кто решался отведать его блюд, похожих на корм в зоопарке, оставался доволен. А Ягр был самым благодарным почитателем его стряпни и заведения в целом.

Здесь умели накормить большого человека, особое дарование Нестора, видно, ещё с войны, состояло в умении готовить из потрохов, жил, копыт, голов вкуснейшие и обильнейшие подачи. Ягру не по карману было бы как следует наедаться здесь целыми гусями, курами или тем более телячьей вырезкой — из этого он брал себе для вкуса только по паре порций. Основную же часть его стола всегда занимала тройная подача, с дымящимися в полуденном свете потрохами, надрубленными, разваренными ароматными копытами, хрустальными хрящами, крупно порубленным рубцом и перламутровыми суставами — всё это подавалось в облаках пара и с щедрыми остатками мяса на мозговых костях.

Обычно здесь довольно пусто, место не самое проходное, заезжают только водители грузовиков и колесные торговцы, заходят рыбаки или кто с морской прогулки. Ещё могут наведаться сержанты с Курьской батареи. Правда, вчера к ним должно было прибыть подкрепление голубых рубашек для защиты крепости (на всякий случай), и Ягр побаивался, что эти бездельники могут нагрянуть к бабушкам и вымести там всё подчистую. Поэтому Ягр спешил занять своё место пораньше, а не в два часа, как это обычно бывало.

От кафе отходила группа туристов. Десять человек — определил Ягр намётанным взглядом. В оратайском училище он командовал отделением курсантов и десятку определял не считая, с такой же точностью, как два или три. Среди туристов один, в долгополой шляпе и камуфляжной накидке поверх большого рюкзака, был высоченного роста, может, даже с Ягра, но худой и сутулый — то есть явно не оратай. ”Или болел в детстве”, — с сочувствием подумал Ягр и вернулся к своим аппетитным соображениям о том, чем сегодня его попотчует Нестор, чего и сколько он закажет. Больше всего хотелось кабанчика.

Ягр сам не заметил, как оказался внутри за своим столиком, стоящим в дальнем углу возле окна с широким подоконником, заставленным неухоженными цветами. На стене над ним задумчиво молчала медвежья голова, висело двуствольное охотничье ружьё и дюжина фотографий тенора Котта — единственной и не очень заметной знаменитости, как-то отобедавшей здесь. На причале ни души, безмятежно покачивается несколько рыбацких лодок и прогулочный катерок, на дороге фургон поставщика табачной компании, но самого его не видно ни в машине, ни в кафе. Тихо, и бабулек не слыхать.

С кухни здорово пахло жареным мясом, луком, чесноком и бараньим жиром. Тёмный зал с нерабочим потолочным вентилятором, духота, захватанная занавеска едва шевелится душистым сквозняком из кухни. Всё прокурено и покрыто толстой патиной сажи, табачных смол и жира. Липкие клеёнки с почерневшими ворсистыми порезами, следами кружек и корабликами на волнах. Одинокое жужжание мухи и бухтение старого пивного холодильника. На двух соседних столиках десять пустых кофейных чашек и скомканные салфетки.

Вдруг качнулась входная дверь. Послышались когтистые собачьи шаги, пахнуло палёной шерстью. Через несколько мгновений тишины в зал зашёл здешний пёс по кличке Дружок, ленивый и откормленный, как поросёнок. Сейчас вся его задняя часть была обожжена, шерсть ещё дымилась, голый хвост висел обгорелой хворостиной, а одна задняя нога волочилась по полу и кровила. Дружок мутно взглянул на Ягра, прошёл к кухне, улёгся, взвизгнув от боли, сунул нос под занавеску и тоскливо заскулил.

У Ягра похолодело во лбу. Он тихонько поднялся и подошёл к занавеске, остановился, прислушался — ни черта не слышно из-за сиплого воя. Отодвинул занавеску, вошёл. Кухня заволочена паром, большая кастрюля бурлит, давясь серой мясной пеной. Это неправильно — бульон должен едва шаять. На сковородах подгорает мясо и печень. О, это совсем не хорошо. На разделочном столе перевёрнутая бутылка масла, с неё ещё струится тонкая золотая нить и образует глянцевую лужу. В луже из-за стола торчит нога, ступня с поджатыми пальцами и в старушечьем капроновом чулке.

Ягр попятился по зыбкому, как трясина, полу, запнулся о Дружка, тот завизжал и тяпнул Ягра за голень. Ягр вздрогнул, остановился. Это хорошее, мирное место — здесь не должно случаться ничего плохого. Он подошёл и заглянул за стол. Там вповалку лежали его старушки, Нестор и ещё кто-то в комбинезоне табачной компании. Все четверо были сильно обгоревшими выше пояса — такие обширные ожоги с чёрными сердцевинами оставляют бесшумные, термитные пули Соло.

Перед глазами Ягра мутным негативом проплыла картинка — десять туристов, скорый шаг долговязого, десять кофейных кружек на столике, скомканные салфетки. Нестор воевал на Медианах. Мнительный старик заподозрил в гостях недоброе, и они всех убили. Когда Ягр видел десятерых идущими от кафе, они свернули направо в сторону Явроса. Ягр вскрикнул и скривился, будто ему дёрнули зуб. Они идут, чтобы сломать Машину Цветка и всех убить. Полина! Ягр потянул себя за чуб, повернулся на месте, как слепой, стал хватать всё подряд со стола, половник, луковица, кусок мяса, нож — ринулся из кухни, снёс занавеску вместе с карнизом. Подбежал к своему месту, выбросил нож, рванул со стены ружьё: охотничья двустволка была в его руках как игрушечная, палец едва пролезал на спусковой крючок. Пробежал за стойку, стал скидывать барахло с полок, нашёл пачку патронов — утиная дробь — чтоб тебя. Зарядил, оставшиеся патроны рассовал по карманам. Полина. Соло смешались с морскими зеваками, вон на той яхте приплыли сюда, выпили кофе, всех убили и пошли на Яврос.

Ягр выбежал на улицу, сначала было бросился вслед за Соло, но через несколько шагов рявкнул и рванул вдоль бухты, на короткую дорогу через кукушкин пляж. Молчите, кукушки. Не хочу. Он мчался изо всех сил на звенящих, как колокола, ногах, проклиная себя за то, что оставил Лею, что так долго дураком сидел у бабулек и ковырял клеёнку. Перед глазами мелькала картинка с силуэтом долговязого Соло, спускающегося на пляж козьей тропкой. Полина. Термитные пули. Обгоревший собачий хвост. В голове шумела пустота, жаркий свет отуплял, у Ягра не было плана, одна только растерянная ярость. Выбежал на аллею. Впереди за гущей одичавших деревьев послышались выстрелы, сначала один, два, потом россыпями, потом взрыв, гранатные хлопки. Что это? Крики и стрельба боя впереди на дороге, Ягр бежал изо всех сил, впереди подъём, насыпь дороги — из-за неё ничего не видно, только поднимается вверх столб чёрного дыма. Аллея ещё не кончилась, а стрельба стала стихать. Ягр добежал под насыпь, когда все уже стихло, кроме кузнечиков и звона в ушах.

Поднялся мимо дорожки и залёг под густой черёмуховый куст, выглянул. На дороге горел жарким пламенем войсковой грузовик, ещё один был перевёрнут на бок и лежал в луже пролитого горючего. Кто-то нестерпимо скулил за перевёрнутой машиной. Ягр поднялся и осторожно вышел на дорогу. Повсюду валялись трупы морских десантников, десятки трупов, изуродованных термитом, голубые рубашки, синие шорты, как будто букет васильков растоптали на дороге.

Поодаль, ближе к перекрёстку, два трупа Соло. Ягр подбежал к ним. Один скорчился калачиком в луже противного алого цвета. Другой, в паре шагов, лежал на спине, с простреленной грудью, широко раскинув руки, и безмятежно глядел в чужое небо поверх съехавших на нос солнечных очков. Падаль. На обочине ещё трое туристов: один растерзан гранатой, двое посечены осколками. На другой стороне дороги из кустов торчат ноги в заморских жёлтых ботинках. За одну минуту боя Соло вдесятером перебили два взвода десантников. Но шестерых они здесь потеряли. Теперь их осталось четверо.

Ягр добежал до еловой чащи, нырнул в голубую тень — родной хвойный дух. Круто пошла в горку родная дорога — что ж ты делаешь? Великанское тело задыхается от быстрого бега, слишком быстро, лёгкие дерёт огнём, мамочкины Духи — как же мало воздуха. Только бы добежать. Добежать, а там все убиты. Выстрел! Впереди! Ещё выстрел. Заметили? Отбиваются? У Казимирова всегда с собой пистолет. Глупая привычка. Что с него толку? Бежать. Бежать! Опять стихло. Не слышно новых выстрелов. Кончено. Всех ловят по дому, как мышей, и убивают, сжигают бесшумным термитом. Он добежит — и его убьют. Уже скоро. Воздуху! Воздуху!

Лес кончился. Знойная вершина холма, родные давно не беленные стены Явроса, кузнечики пилят уши, у ворот машина Еленичей. Приехали навестить прекрасную Лею, пока Ягра нет, лукавые поклонники. Перед воротами два трупа. Оба Соло. Вбежал в ворота, запнулся, упал — ещё труп Соло, полголовы снесено, зубы в розовой жиже дёсен. Остался только один долговязый. Спрячьтесь где-нибудь от него. Дорожка к дому, ветки в эдемских лепестках лезут в глаза, царапаются, как чужие. Крик. Крик из башни. Это Полина. Только не в моём раю, умоляю. Задыхаясь ввалился в дом, темно со свету, коридор, башня, Машина Цветка, у стены корчится в крови Вар Гуревич, в другой стороне валяется и коптит вонючим дымом термитное ружьё, под окном Лисовская, то ли мёртвая, то ли без сознания.

За батареями Машины Цветка возня и пыхтение. С двустволкой наготове, на раскалённых ногах Ягр пошёл на шум. За блоком батарей каблуки охотничьих сапогов стучат по полу. На Мамонте-Ное сидит долговязый, похожий на богомола, он не чувствует тщетного богатырского сопротивления и душит великана. Это как будто схватка деревянного солдата и плюшевого медведя. Богомол давит шею сосредоточенно и со вкусом, Ной затихает.

Теперь вместо его хрипа позади слышится нутряное, захлёбывающееся дыхание. Долговязый сжимается, готовясь к прыжку, прочь с мушки смешного ружья. Гремит выстрел, и мелкая дробь обдирает длинную голову, оставляя на узких плечах удивлённо стонущий кусок кровящего безглазого мяса. Но богомол не падает, он выхватывает пистолет и ищет цель в бесшумной, красной комнате. Ягр берёт ружьё за тёплое дуло, размахивается и, вложив в удар всё своё брезгливое милосердие, лупит по освежёванной голове.

Ореховый приклад разлетается в щепки,  долговязый плавно заваливается набок, но продолжает елозить по полу, как издыхающая змея. Мамонт-Ной сипло дыша отползает от богомола. Шарит рукой под креслом, нащупывает и достаёт оттуда свой отлетевший в схватке пистолет — охотничий коловрат. Долговязый ещё дышит. Ной наводит на него пистолет, тот щёлкает пустым барабаном. “Подожди, подожди”, — шепчет Мамонт-Ной, достаёт патроны из кармана своего охотничьего жилета и принимается заряжать. Готово. Целится и разряжает в голову богомола полный барабан, пять утяжелённых пуль на вепря и медведя. Но и от них голова не разлетелась, как можно было бы ожидать, от выстрелов она только дёргалась на шее, как на верёвке, будто внутри неё стальной шар. Всё же богомолу хватило свинца, и он затих.

Ягр опустился на корточки, привалился к стене, вытянул ноги. В ушах звенело — выстрелы коловрата в помещении с хорошей акустикой — это не шутка. Глотка горела, как будто он напился солёного кипятка. “Полина!” — крикнул он и тут же почувствовал прохладные руки у себя на шее. Он не слышал, как она подошла. Почувствовал, как горячая влага быстро сбежала ему за шиворот, Полина что-то говорила сквозь слёзы, но из-за звона в ушах он ничего не мог разобрать.

Ягр ещё не отдышался в объятиях Полины, Мамонт-Ной хромая бродил взад вперед и щупал шею. Казимиров перевязывал рану Вара. Лисовская стояла перед образами триады в красном углу, пела псалом Избавление, поливала из бутылки на угольки в чашах, они вспыхивали золотым огнём, а она вскрикивала: “Воля ваша! Воля ваша!” — и жадно отпивала из горлышка. Лютовик подошёл к по виду мёртвому Соло, на его спине возвышался рюкзак, похожий на горб. Лютовик потянул его за ручку, тот, скрипнув липучками, остался у него в руке пустым чехлом.

Под ним оказался серый короб, Лютовик легонько пнул его носком туфли — по звуку стальной. Внизу у короба были петли с застёжками. Повозившись, Лютовик открыл их, и тут богомол стал приходить в себя, зашарил руками, заклокотал жалобно. Крышка открылась, под ноги Лютовику выплеснулась ароматная, как муравьиный мёд, жижа, вместе с ней в проводах и трубках выскользнуло нечто размером с младенца. Лютовик вскрикнул. Это и был младенец.

Главы книги на https://author.today/reader/151994/1241589