Сообщество - Писательская

Писательская

66 постов 28 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

Интервент (ч.7_эпизод 6)

Если человека правильно одеть и запретить ему раскрывать рот, то он долго может оставаться среди чужих незамеченным. Конечно, если ты не здоровенный пентюх среди ученых.

— Фум, ну как же Булз без меня, — жаловалась Бабища, что ей не разрешили идти с Булезом.

Фумира привыкла, что если куда-то идёт один, то вторая там автоматом. Но сейчас нельзя. Не с её рожей и задницей.

— Ник, направо, — Николя, убирая из-за ушей длинные волосы, перешел налево, так как Фумира имела в виду направо от неё, там ему улыбнулся Булз, Ник притворно ответил — ну не нравился ему тот, Бабс всё видела, она только сверлила глазами слащавого красавчика с завидной шевелюрой, но смотрела она с холодным презрением, хотя по её лицу всегда казалось, что она готовится тебе высосать мозги своими сплющенными губами.

— Кам и Род, — те выдвинулись с общей толпы к Булезу и Николя, — хотя, Кам, отставить, твоя мордашка всё испортит; давай, ты, — она глянула на менее броскую Севу, та деловито проделала десяток шагов и села на кровать рядом с Родом, курчавый шатен Род, не отрывая глаз, пялился на Камилу, и даже не на её лицо. Фумира только так выразилась, чтобы не произносить правду вслух. Нет, с лицом там было всё в порядке, но парни отчего-то всегда смотрят ниже. Севилья тоже не нашла в комнате ничего интересней, и тоже уставилась на Камилу.

— Бабс, теперь ты спокойна за свою зверушку? — спокойно подтрунивала Фумира Бабищу. Та перевела взгляд с Николя на Севилью, жадно напилась с её лица.

— Да ни черта! — она грязно выругалась. Все хрюкнули смешком.

Род, Камила, Сева — тактические бойцы в группе. Камила и Севилья — они взяли себе позывные в пику одна другой. И конкуренция между ними была не в плоскости женской красоты. Камила в миру была Селимой, а Севилья — Кармель, обе они были изъяты из гущи сражения между их народами. Вне времени и среди планет тот конфликт предстал в ином свете, обе добрались до истины и увидели кто и когда придумал разжигать между самыми близкими народами войны, увидели кто и для чего поддерживал все этнические противостояния, но толика уязвлённой гордости осталась у обеих. Родерик — просто военный. Исчезновение всех их с поля боя в своё время никак не влияло на дальнейший ход истории, некому их было оплакивать, все они проявили себя, как думающие, осторожные, без доминанты ненависти и отчаяния — это одни из условий, по которым происходит отбор.

— Ну всё, пошли, пошли, пошли! — Фум оглушительно лупила в ладоши. Род вышел первым, за ним с планшетом выступил Булз, Ник и Сева шли сзади.

***

В Печатной стояла химическая вонь. Ник содрал со стены маски и по очереди бросил ребятам.

— Сейчас допечатается эта тумба, и я вклинюсь! — громко кричал Булз в своей маске — в помещении стоял невыносимый шум, состоящий из вентиляции, которая явно не справлялась с вонью, периодического свиста и пыхтения из мультисопла, шума шестерней, чваканья гидроприводов, продувки системы охлаждения, жужжания электроприводов. Пронзительный свист и оглушающие хлопки издавала печатающая головка, когда перемещалась со сверхзвуковой скоростью при смене позиции. Команда стояла в безопасной зоне у панели управления, безопасная зона была отделена от принтера лишь красной полоской на полу. Ник не завязал волосы в хвост, поэтому их бросало ему в лицо порывами ветра. Сева сняла у себя одну резинку и протянула ему. Он её жадно схватил и уже приводил себя в порядок.

Сева и Род машинально стали вокруг Булза — тот колдовал с принтером. Нужно было подключить к городской сети планшет и выдать его за исправно работающий принтер.

Конвейер унёс фанерную тумбу для кухни.

— Наша очередь! — сказал Булз и сверкнул кривыми зубами — они это лишь знали, так как из-за маски его рот был скрыт, но по довольным серо-голубым глазам и так было ясно, что он улыбается.

Несколько ковшей выехало под потолком. Даже под маской стало слышно, что воздух наполнился запахом кипящих металлов. Старое мультисопло убралось, появилось новое, а вместе с ним и несколько охладителей — трубок, издающих болезненный свист.

Команда начала задыхаться. Они перемигнулись и вытащили из стены по шлангу, которые вщёлкнули разъёмами в свои маски прямо во впускной фильтр — это воздух в помещении заменился на гелий под небольшим давлением, чтобы печатаемый металл не окислялся во время наплавки.

Мультисопло подъехало к первому ковшу, в котором индукционно уже произошёл расплав, большой короткой порцией в сопло упала часть расплавленного металла, и заправленное сопло практически исчезло из вида, оставляя после себя только растущий металлический каркас будущей торпеды. Затем внезапно всё останавливалось, и печатающая головка показывалась в помещении, она подымалась, получала новую партию другого расплава и возвращалась продолжать печать.

На входной двери загорелась область красным цветом — это кто-то пытался попасть внутрь. Сева среагировала первой. Она глубоко вдохнула, сбросила маску, распустила мягкие белые волосы с мелкими завиточками и направилась к двери.

Вышла.

Резко взвыла турбина вентиляции — откачался попавший в атмосферу принтера воздух.

Десять секунд. Турбина смолкла. Шум печати. Все смотрят на дверь.

Дверь открылась, показалась Сева в обнимку с мужчиной. Они улыбаются. Он понимает поздно, что дышать нечем, видит людей в масках. Улыбка исчезает с его лица. Несколько ударов и невинный ни в чем человек лежит у входа. Турбины ревут. Сева того хватает и несёт. Она бросает его, надевает на обездвиженное тело свою маску со шлангом и берет себе новые. Нельзя, чтобы тот распечатался прежде времени и сообщил о печати мощного оружия.

Все снова наблюдают за прогрессом. Иногда включается второе мультсопло для печати полимеров. Обе печатающие головки ловко расходятся в пространстве, не мешая одна другой. В это время скорость печати заметно снижается. Время от времени слепят вспышки засветки — это в лазерном поле осаждается микроэлектроника. Для оружия применяется допотопная электроника — отработанная столетиями, надёжная, как палка-копалка или тесак.

Булез что-то делает в планшете и иногда трогает интерфейс принтера.

Это надолго. Свидетель еще не раз очнется и ни за что получит несколько ударов. Но, возможно, он всё понял и вставать не будет.

***

Спешащие курьерские роботы, кажись, испытали ужас. Они бросились врассыпную. Сотрудники НИКАДа вжимались в стены. По коридорам шагали три великана. Впереди, выбрасывая ноги вперёд, вышагивал здоровенный негр, переливаясь волнами дрожащего жира. За ним шли два цирковых силача. В одно время весь Париж был оклеен афишами с их бугристыми телами, подбрасывающими тяжелые гири.

Принтер вот-вот закончит печать. Нельзя, чтобы торпеда уехала на транспортёре.

***

Даня и Андрюша уже несли коробку с оружием. Не на всех, но этого хватит, чтобы никто не вмешивался. На складе без подтверждения Архивариусом тебе не выдадут даже деревянного копья, поэтому Булез влез в очередь в принтерную на пятом уровне, хоть там принтер и мелкий, но работает лишь с полимерами — пришлось ограничиться пневматикой. По прикидкам мощности с головой хватит для работы в узких коридорах, чтобы распугать белые халаты.

Даня — русый коренастый, с открытым взглядом, он еще на стажировке, но уже стал предвидеть необходимости и всё делать заранее — такой точно останется. Вера Андрющенко вынужденно остаётся — та влюблена в Даню. Фумира по опыту знала, что эти сопли ненадолго, ну и пусть! Зато у них есть отличный медик и немногословный бэкапщик. Поэтому Андрюшу всегда распечатывают с архиватором — большим стержнем в сжатой руке, из которого выдвигается толстая игла, из которой в мозг впивается множество электродов. Но бэкапить весь мозг надобности нет — только свежую память. Дальше Андрюша знает, как поступать. Андрюша и Булез — две зеницы очей, которые берегут в первую очередь; двое самых слабых, но самых важных членов команды. Чаще всего не Бабища, но Андрюша ходит за Булезом — чуть что, его память самая важная — палку ему в мозг, как говорится. А дальше уже дело тактиков — сохранить и передать на базу архиватор. Но миссии бывают разные, сейчас её услуги никому не потребуются, поэтому она просто пошла за Даней.

***

Фумира с оставшимися вломились в вентиляционную надстройку. На пути торпеды сейчас только фильтр смещения газов. Он будет работать до последнего. Сейчас они демонтировали воздуховод, мешающий запуску, и смонтировали из металла стапель для запуска — две рейки на кирпичах — Ник сказал, что этого достаточно. В этой части Научного Городка никто не ходит, но на всякий случай у дверей оставили Бабищу. Она даже с голыми руками отпугнёт любого техника, электрика, сантехника и даже дежурного по блоку.

У них минут десять. Потом здесь будет полно безопасников. Не то чтобы это пугало — у них все преференции, но если всё делать согласовывая, то можно сразу тела в мясорубку, а самим в передатчик — и на базу! Начальство здесь желало всё контролировать, хотя это и мимо правил. Отчасти Фумира согласилась на условия, так как действительно, устранение одного человека не стоило их присутствия. Но игнорировать подозрительный крестообразный явно десантный корабль на орбите — увольте! Где-то есть мир, куда рука Института Континуума не дотянулась, и нельзя допустить, чтобы те мешались под ногами!

***

В принтере уже был воздух к тому моменту, как три толстяка, как называли между собой троицу силачей, вошли в него. Метра полтора высотой, торпеда внушала! Эта кроха весом всего в триста килограмм могла оставить пустоту на месте НИКАДа, если ей взорвать прямо здесь.

— Давайте быстрее, сейчас конвейер задымится! — кричал Ник, который ломом держал шестерни — лента конвейера запускалась без компьютера, а как только сопло парковалось на базу.

Как пушинку, они её схватили за пазы и выступающие части.

— Вы так её и понесёте? — заорала на них Сева. Те уставились тупым взглядом. — Придурки! Ждите!

Они поставили груз в безопасной зоне. Сева шмыгнула за дверь.

Минуты через три она ворвалась с простынёй.

— Подымаем, подымаем, мы опаздываем! — раскомандовалась она, покрывая устройство белой тканью. — Идём!

Рон и Сева шли впереди, размахивая руками, чтобы народ расступался, обходя задних. Булез болтался в хвосте — он своё отработал на сегодня. Позади собиралась толпа ротозеев. Сейчас начнется!

Из-за поворота навстречу процессии выскочили Даня и Андрюша. Они бросили на пол и открыли коробку, затем быстро всучили Рону и Севе по ружью, взяли себе по одному и одно сунули Булезу. Тот отправил планшет в держатель и неожиданно умело взялся за оружие. Он побежал вперёд, так как запомнил путь наизусть, Андрюша с Даней остались позади.

Направо. Лестница. Третий уровень. По коридору прямо. Лестница... Он вел их на самый верх. На каждом очередном уровне собирались зеваки. Лифтами пользоваться опасно — могут отключить. Они шли путём, где не было автоматических дверей.

***

— Мистер Прог, — звонил охранник-наблюдатель, — они несут что-то большое и тяжелое!

— Ну что там еще? Пусть несут. Мне главное, чтобы они не покидали пределы Городка!

— Но мистер Прог, оно фонит!

— Не понял, они тащат фортепиано? Вы можете нормально сказать? — старик был на грани, чтобы бросить трубку — работы на десятерых, а он один и старый.

По всему Городку раздалась тревога. Это торпеду пронесли мимо блока управления временем — датчики в тех краях особо чувствительны.

***

— Булез! Мать твою! — очень обидными словами отыгрался на нём Николя. И он был прав — нужно было думать, как прокладывать маршрут. Но уже ничего не попишешь.

***

— Так я и говорю, фонит радиация, бомбу несут, они хотят нас всех взорвать! — разорался почти в слезах звонивший Матиасу Прогу — Дежурному по Смене.

— ... — мистер Прог произнёс пару заклинаний на матерном.

Он бросил трубку с нытиком и набрал безопасников.

— ... на поражение! — закончил он отдавать приказ сквозь оглушающую сирену.

***

Сирена отголосками продралась на верхний уровень, в вентиляционную, где остальная команда уже сидела без дела минуты три, ожидая опаздывающих. Никто не нервничал. В их деле спокойствие — залог успеха.

— Наши.

— На уши поставили.

— Нужно идти навстречу.

Народ помнил, кто что куда бросал. Поэтому каждый нашел себе кусок трубы или железку по силам. Все пошли на звук сирены вниз. Путь тут один — не разминёшься.

***

Звук стрельбы. Работники попрятались за дверями. Сирена не смолкает.

Фум, Бабс, и Камила натыкаются на Николя, который вдвоём с Бугом тащат торпеду. Позади стрекотня огнестрельного оружия.

— Булз! — у Бабс на лице тревога за друга, она с трубой в два дюйма толщиной бросается на звуки выстрелов. Остальные хватают торпеду и тянут её по направлению вентиляционной.

**

Силачи-красавцы Тибо и Тео все в крови, но уже без игрушечной пневматики, а с трофейными пистолетами-пулемётами, переключившись в экономный одиночный режим, сдерживают преследование. Взгляд Тибо угасал, большие раны, много крови. Бабс бросает трубу из-за угла и тут же получает пулю в плечо. Привычное дело. Она забирает из рук Тибо оружие — пять-шесть выстрелов. Они с Тео переглядываются: нужно подпустить поближе и пугнуть наверняка.

С шипением прилетает граната с хлором. Тео и Бабс ничего не видя, отступают назад. Осколочная — от них остаются лишь красные пятна на белоснежных стенах коридора.

***

— Блокируй! Быстрее! — Фум и Камила бросают и кантуют остатки только что разобранного воздуховода под двери. Уже слышно, как пневматика долбит и скребёт абразивом по дверям, но те дадут несколько минут на подготовку запуска — двери во всех надстройках взрывозащищенные. Жаль, отстреливаться нечем. Вот тебе и ботаны в белах халатах!

— Почти готово! — спокойным тоном сказал Николя и снял с волос резинку Севы. Он поднес ее к носу и вдохнул аромат Севильи. — Пошла!

Машинный зал наполнился огнём. Ник встал поближе к Бугаю у торпеды, чтобы сгореть сразу. Фум и Кам как-то не сообразили. Поэтому катались по полу с обожжёнными телами, пока не выключились от болевого шока.

Торпеда играючи вышибла фильтр газового смещения, и в машинный зал резко ворвалось наружное время. Материал стен не выдержал и раскалился, спустя минуту вся башня превратилась в обыкновенный базальт, своим видом напоминая небольшую возвышенность с кратером наверху. А торпеда на высоте пяти метров над башней перешла в режим автосмещения и пошла себе искать ближайший мощный источник излучения любого вида энергии на орбите.

***

В подвал звук выстрелов не доносился. Кастелян пил кофе в коморке на диване, поглядывал на часы. Истекал трехчасовой срок, а костюмы для вылазок так никто и не вернул. Пацаны сразу показались ему необычными. Принципиальными, что ли. На таких вот простодушных людях с большими сердцами различные гады всю человеческую историю творили свои делишки, их руками крутили колесо истории. И чем ближе таймер подбирался к трехчасовой отметке, тем меньше он волновался за пацанов, а больше за тех, кто их послал.

Он меланхолично включил инфопанель, когда пришел сигнал тревоги. Как написано в правилах касательно этого сигнала: "Скройтесь и запритесь, оставайтесь в безопасности до особого распоряжения!" По кадрам он видел, что особое распоряжение получили те, кто кроме самого распоряжения получил и огнестрельное оружие.

Ба! Да такую штуку он видал, поймал себя на мысли Кастелян, на "Горбатом", как прозвали они свой крейсер, вся оружейная палуба была в таких. Только эта выглядела во много раз меньше, такой хватит, чтобы снести верхние ярусы проклятого Городка. К горлу даже подкралась радость, но он не был уверен, что эта штука по их душу — а смысл? Отправят сто лет назад директиву какую — и на том всё.

Хорошо быть завхозом! Сегодня этот интересный парнишка ввёл код доступа уровня... полного доступа, черт подери! Нужно замок получше поставить в коморку с диваном. По комнатке витал кофейный дурман, на панели переключались камеры, взору которых открывались самые насыщенные действия.

Кастелян болел за команду, с которой всё было ясно изначально, ну а какой смысл болеть за победителя? Где та внезапная радость в конце? Разве ожидание закономерности — есть азарт?

Он смотрел, как дырявят некоторые из размеров, а он их все запомнил: Шесть — сорок шесть, четыре — сорок восемь, два — пятьдесят два, один — пятьдесят восемь! Нет, конечно, всех смертей он не видел, но концовка всегда под стать кульминации!

Он как-то озабоченно тряхнул остатки кофе на пол, поставил чашку на место и неспеша отправился ставить на печать два — пятьдесят два, один — пятьдесят восемь. Остальных на складе валом. Скоро понадобятся все тринадцать, не будь он Добряком Кейном с "Горбатого", сосланным сюда, чтобы его не пришлось ни казнить и не награждать!

Показать полностью

Интервент (ч.7_эпизод 5)

Яркий свет вспыхнул в расселине.

Идущие цепью в поисках Градда остановились и обернулись к поляне. Крик — это те солдаты, что остались у ящиков — что с ними?

— Назад! — послышался голос начальника Полевого Дозора. Цепь людей потеряла красивый строй, военные бросились к поляне.

Из саркофага били лучи. Совсем такие, как из заплечных поисковых фонарей. Люди щурились, прикрывались, но пробовали рассмотреть, что там происходит.

Шипение, треск, лязг. Свет дёрнулся — Саркофаг медленно двинулся вперед, хрустя ветками и переступая через лежащих на земле без сознания в белых воротниках.

Кто-то не выдержал — автоматная очередь и короткие оранжевые сполохи указали направление, откуда ведётся огонь. Никакого приказа прекратить, все в растерянности.

Саркофаг остановился, что-то глухо хлопнуло у него в тумбе за плечами. Три длинных огненных отрезка с шипением пролегли в сторону стрелявшего. Там, где стоял стрелок, теперь была яма с плавящейся землёй.

— В нём не было веры, он прожил мёртвым всю жизнь, за сим — он и не умирал! Но вы — живы, а я здесь за тем, чтобы вы жили вечно! — проревело из саркофага. Все схватились за уши — звук был такой силы, что просто оглушал до боли. Больше никто не стрелял.

Всем стало очевидно: Посланник в сияющих небесных латах вернулся воевать за людей, и он бессмертен. А их всех бросили на предательство. Полсотни военных, крепких, сильных, смелых сначала робко, затем смелее и громче читали нараспев молитву покорности "Люблю я и помню, я жду и надеюсь, пойду за тобой, ты только скажи. Во мраке все тени я верою скрою, твой образ бессмертный сияет в ночи;" Тёмный мужской хорал, звучащий как вечность меж звёзд, стелился каменистой пустошью.

Эта ночь стала свидетельницей картины, невероятной и небывалой для Прагнары.

Шагающая многотонная трехметровая глыба, быстро бросающая мощные плевки света на холмы и торчащие из земли монолиты, она громогласно ступает гигантскими ступнями, троща растительность и вбивая в грунт камни поменьше. За глыбой мягко ступают люди, стараясь попасть в оставленный ею след. Они стройно распевают, словно в трансе, а глыба размеренно шагает, внутри её неслыханные никем до этого момента звуки, что-то шипит в такт шагам, затем стук, снова шипит, как будто огромное сердце качает потоки небесной крови в такт церковному песнопенью. А вокруг звёзды, словно Творец там, он сверху видит всё, он читает мысли каждого, и нужно его не подвести в этот раз, ведь, их ведёт сам Посланник, преданный человеком, прикидывавшимся ему другом. Ведомые воскресшим посланником, стали свидетелями исполнения Древнего Пророчества.

Посланник дошагал ровно до места, где он в прошлый раз вышел на дорогу. История повторяется, только теперь он пробовать судьбу на вкус не будет. Он намерен её сотворить. Всё это про второй шанс: как для него самого, так и для людей Прагнары.

От непривычных звуков, ярких огней и страшного вида чудовища, испуганные животные бросаются наутёк вместе с повозками, не зная другой участи, всё живое стремится к знакомому — броммты бегут назад, домой, в стойбище. Под их удаляющиеся крики вся процессия выстроилась и двинулась к городу. От шагающего саркофага по дороге расходится дрожь и остаются еле-заметные выбоины. Где-то на востоке уже начало всходить солнце.

"...явится месть на рассвете, проклятые первыми поймут о неизбежном конце;"

Показать полностью

Как тяжело со мной жене

Я асоциал, родом из асоциальной семьи. У нас ничего не праздновали и не дарили подарков, зато было уныние, тонким заплесневелым слоем размазанное по жизни. Жили бедно, батя до двухтысячного года чинил черно-белый "Фотон", что ещё пассатижами переключали. Обязательно нужно добавить, что тому были причины и вполне оправдывающие сложившийся уклад. Я и сейчас всё ещё такой же, только жена меня лупит сковородкой по голове, чтобы хоть иногда приходил в сознание. Я даже принимаю гостей! Что для меня стресс: я не понимаю, что нужно делать и говорить, стараюсь найти себе занятие и не слишком спалиться. Ну и раз к нам продолжают приходить гости, значит, во мне не видят маньяка-социопата — антипраздничный Декстер справляется со своим алиби!

Батя рассказал при случае один эпизод, связанный с мамой и подарком. Это было до моего рождения, в поздние семидесятые, так как квартиру получили они в семьдесят восьмом.

Недалеко от нашей панельки был магазин, назывался он "Салон молодожёнов". Прям стоял напротив дома. Продавалась в нём разная дребедень для пустых стен полученной квартиры в новостройке. Что-то в роде Икеи, но без мебели, зато с одеждой, в том числе и свадебной. Часы, статуэтки, пуговицы, и всё в каком-то сказочном тихом и сонном полумраке. Это не свадебный салон, как молодые могут подумать, при СССР такие магазины занимали площадь всего этажа стандартного двухэтажного магазина, примерно, как небольшой супермаркет, а то и средний: метров под 200 квадратных, с кучей отделов и специфическим запахом советской пудры, хотя она и сейчас так же пахнет. Это так, для справки, поностальгировать.

Долго батя выбирал маме на ДР косметический набор, привлёк к консультации сотрудниц, так как мы, мужики, в этом ничего не смыслим. Купил, завернул и подарил маме.

Радости её не было предела... Она его обругала и заставила сдать подарок обратно. Отец мне проныл, что большего позора не испытывал, особенно когда продавщицы догадались и прямо спросили, опустив глаза.

Мамин характер? Представьте еврейско-цыганского злобного гома, который проклинает одним лишь взглядом. Ну, смотрите, она потом с папой в этот магазин много раз ходила с присущим ей каменно-отбитым выражением лица. Метр шестьдесят в ней, возможно, и был в молодые годы. Отец чуть не дотягивал до метр восемьдесят.

Показать полностью

Сиськи, конкурсы, юность

Я с детства люблю сиськи. Было мне лет пятнадцать, батя меня отвёз через полстраны на машине в музыкальное училище, что в убитом тогда городе Днепродзержинске. Даже лень гуглить, как город переименовали, хорошо, если вернули историческое название. Был я там раз, не знаю, как он сейчас. Конкурсы, в отличие от сисек, я никогда не любил, и даже сию минуту считаю, что они только уродуют детскую психику, а в 15 лет я старался уйти в себя и выражать взглядом всеобщий, но никак не здравый пофигизм.

Перед выступлением я сидел, как гладиатор перед выходом: хочешь выступить хорошо — почувствуй себя мёртвым среди живых. Никого и никогда перед выступлением я не слушал — ну абсолютно неинтересно, да и не мне все эти конкурсы были нужны, а родителям и педагогам, просто им всем казалось, что я ещё не познал своё призвание и не оценил, как же мне повезло!

Забежала девочка-ведущая: "Денис, ты следующий!"

Перед выходом я всегда проверял, не зажевал ли носок штанину и не лопнули ли штаны в мотне. А в остальном я всегда спокоен, как удав перед сном.

Вышел, выступил, неуважительно встретил аплодисменты уходящей со сцены спиной, на что обычно родители шипели: "Тебе же хлопают, послушай!" И пошел бродить по зданию. Оно такое же убогое, какими были убогие все учебные заведения после развала Союза. Стены в краске, протёртый линолеум, мало света, затхлость, какие-то лишние повороты и закоулки.

Не помню сейчас, как её звали, но сиськи были добрые, как и девушка. Познакомился, оказалась ровесницей. Обычно коренастые и упругие девушки на теоретической кафедре, а она оказалась народницей, если правильно помню, играла на домре. Но это всё неважно, а важно, что сидели вдвоём, тишина, темень, негромкий задушевный разговор двух людей, которые больше никогда не увидятся. Ну и сиськи, разумеется. Кто-то из вас даже знает, как они манят, свежие, молодые, когда к лицу и когда есть взаимная симпатия.

Сидели мы долго, как пришел отец и всё испортил: "А что это ты тут сидишь, тебя там ищут, наградить пытаются, а ну пошли!"

Приехали мы домой, сидим едим, батя маме рассказывает: "Идёт награждение, называют победителей, а его нет. Все с ног сбились, а он нашел себе самую цыцькатую дивчину и сидит в темноте". Мать скривилась, недовольно закатив глаза, прицокнула языком по золотому зубу.

Показать полностью

С чего начинается женщина

Каждый раз после общения с размалёванной девушкой хочется у неё спросить: а зафига ты красилась?

Нравится, когда почти незаметно. Еще есть тема с ногтями, когда они превращаются в новогодние украшения, просто отпили — и на ёлку вешай.

И когда дама работает убийцей запахами — тоже есть такое, да? В одном конце города выливает на себя литр духов, а в другом караулит жертву и входит с ним в лифт. К вечеру у того голова, давление и подруга вступает в наследство. Только на ногти закинет косарь за службу.

Губы — это заговор. Нормальные собираются на шабаш... Ну все же знают, что красивые — это ведьмы? Нет? Теперь будете знать! Вот они, красавицы и умницы собираются и наводят порчу на тупых дур. А там много ума не надо: намекни той сделать всё по моде, та и побежит за десять тысяч брови сбривать, а потом на оставшийся стольник фломастером рисовать. Обязательно на лбу, чтобы взгляд жёг, джигиты чтобы у толстых ляжек падали. Как чурчхела чтоб лежали.

Хоть леопардовые лосины перестали носить. Что-то упускают ведьмы наши, надо срочно вернуть в моду!

Фломастерные брови, губы надутые, как шарики на парад, обязательно, обязательно ярко-красным их, и пожирнее, как сало с кровью! Дойки чтобы из лифона вываливались, как колбаса, которая в сумку не поместилась! Голодные студенты обязательно клюнут. Я тебе говорю! У них в голодном мозгу выключатель сработает: "Колбаса — OM NOM NOM!" Так что целлюлит на висящем курдюке можно немного постельной темнотой прикрыть по началу. Вы главное ногти не забудьте! Стразики туда всякие клейте, пасхальную посыпку, циферки с сыра голландского!

И духи. Чтобы пот забило. И выходишь ты такая из машины: ля на меня! Ногу в каблуке через лужу тянешь, потом сиськи из дверей выносишь. И чтобы на голове лак. О, да, детка! Флакон лака, не меньше. Чтобы если за угол дома зацепилась шевелюрой, когда в переулке раком перед джигитом высматриваешь в тебя или на асфальт, то чтобы угол дома нафиг отлетал. Чтобы причёска хрустела в его лапах. Как свежие чипсы.

И голос. Ах, этот постуженный голос. Нет, без сигарет такой голос не поставить. Есть вариант на коленях по ветру зимой очки зарабатывать, ловя головку в рот, но то можно и воспаление получить. Но красиво дама курит лишь до первых морщин, дальше уже сразу можно переходить на трубку.

И чтобы с матами. Не прогадаешь: Вах, какой знойный красавица, поехали ко мне на хату! Вот это бинго и комбо!

А когда ей надоест, она смоет всё с себя, только иногда рука потянется к сигаретке, да маток проскочит между слов. Студент подрастёт, первый аванс получит, сводит Машку в рыгаловку, она расскажет за жизнь и одного бывшего, который десять лет над ней морально измывался, сволочь! Потом сиську покажет, в зад намекнёт аккуратно, а студент уши развесит и ЗАГС поведёт.

Показать полностью

Сейчас бы в школу

Прямо в 80е или в 90е. Чтобы темнело рано и уютная алгебра под тёплыми светильниками. И девчонки пусть сплетничают о том, кому кто нравится. Мрачная раздевалка на физре с одним кедом на трубе под потолком. Однажды дежурство с соседкой по парте, которая внезапно начала нравится. А дома мама и папа — оба живы и молодые, прямо как я пока что ещё, пусть ругают за что-то, накормят, и ты удалишься под лампу писать сочинение на понедельник. Кровать старая, которую уже кто-то выбросил наверняка; вспомнить бы, о чем ты тогда мечтал, засыпая в ней. Ничего же не сбылось, но сегодня ты бережней уже к своему ребёнку, сейчас происходит то, что он будет вспоминать, когда нас не станет. Но мы ещё подерёмся с жизнью, ведь, пока где-то там в своих воспоминаниях есть твоя старая школа с любимой тропинкой мимо луж, и скрипучая кровать, и лампа, и ты, ещё не представляющий, что тебя ждёт, там ты живёшь беззаботно и медленно, от лета к лету. Но школа закончилась, и жизнь дала тебе под зад, о чем скрипел, крутя каблук историчке за спасибо, трудовик, кстати, как там его звали: Сан Саныч? Пал Палыч? Да бог с ним — прав оказался, ворчун прокуренный! Скоро и нам становиться ворчунами, которых никто слушать не станет, а потом помянет в захудалом блоге, а нам икнётся на том свете. И на том тебе спасибо, школа, что людьми стали.

Показать полностью

Интервент 7_4

На ярком фоне россыпи звёзд вдали темнел подъём к городу, в другой стороне дорога уходила в бесконечность, над которой звенела самая яркая часть ночного неба Прагнары — ядро галактики. По одну сторону дороги темнели редкие деревья и до самого края шла узкая протоптанная и разъезженная дорога к небольшим поселениям, а по нужную сторону из земли росли камни, валуны, цепкие вьюны, колючие кусты. И как только здесь можно носить грузы? Тут только ноги ломать. Особенно ночью.

Делегация осталась дожидаться второй ходки. Идти сразу опасно — там могла быть засада, или что-то похуже. Когда сидеть в тесном экипаже надоело, физик, художник, историк, математик, металлург и военный вышли размять кости на дорогу. Летняя ночь выдалась впервые такой прохладной, несмотря на всё продолжающийся зной в светлое время дня, но солнце уже побывало в своей наивысшей точке, так что дальше будет полегче.

Мужчины беседовали, разговор, как и между любыми грамотными людьми, получался на грани, к тому же, все были раздражены — события зашли далеко и слишком уж резко — не удалось осознать возможных последствий. Буквально недавно они все уже были здесь, подле лат Посланца, и теперь им нужно было их уничтожить, а как раз перед отъездом прошел слух, что и сам Посланец был убит. С одной стороны, ничего не случилось, мир еще не полыхает, а с другой — всё пахло святотатством. Нельзя же так резко! Кто сильнее всех кричит, что Творца не было и нет, кто рьянее бросается защищать этот неестественный для их культуры постулат, тот больше всех знает содержание древних Рукописей, назубок помнит молитвы, праздничные даты. Всё это уж как сто лет походило на какую-то извращенную игру: кто громче всех отрицает, тот больше всех верит, чем дальше ты от Творца, тем ты ближе к нему, так как чаще сталкиваешься с его присутствием, с миром тех, кто его хотя бы не отрицает и тем самым является его чёткой тенью, следами его присутствия на Прагнаре. Целая планета все эти годы пыталась отгородиться от веры стеной ветра, бессильного против камня истины. Отгородилась слабыми словами из отвернувшихся от веры уст, которые изрекают неприемлемую чистой душе ложь.

Когда послышались шаги, разговор затих — а нечего солдатам знать, какого масштаба сомнение точит умы начальства. Но это только так казалось. На самом деле солдат не глупее, он лишь не задает лишних вопросов, если хочет добиться хоть чего-то в службе.

— Химик Ордена нас прислал за грузом. Вы идёте с нами! — приказным тоном заявил высокий и широкоплечий мужчина, но увидев военного Эйкидиума Надора, поклонился, сложив ладони на груди.

— Продолжайте выполнять приказ Химика Градда! — сказал Надор начальнику Полевого Дозора. Тот еще раз поклонился.

Чины потихоньку пошли сквозь валуны — дорога была уже им знакома. Позади хлопали металлические двери, слышалась солдатская ругань, но вскоре остались лишь шаги и шатающиеся пятна яркого света. Средь камней и валунов уже просматривалась протоптанная дорожка.

— Вы не находите, мы мимо своей воли стали первыми паломниками! — нарочито громко, не боясь ничего, пошутил Историк. Но идущие рядом как чины, так и солдаты, прекрасно понимали, что он не шутит! — Сколько еще раз нам предстоит здесь пройти? Особенно, если всё получится.

Делегация шла с одной целью: как всегда, подать события с нужной точки зрения, чтобы в новостных листовках, в учебниках и книгах никто не зацепился ни о какой торчащий сук, художник должен был изобразить всё так, будто это деревенская поделка, которую поставили в отдалённом месте, где для привлечения внимания и поддержания легенды пустили в небо небывалый фейерверк, но руководство вовремя раскрыло заговор артистов Развлекательной Управы, которые тайно все эти сто лет собирались и планировали государственный переворот.

Завтра ожидаются Посыльные Несуны с близлежащих городов. От того, какие вести те принесут, и будет зависеть окончательный сценарий. В одном присутствующие не сомневались — в Превиусе! Его изворотливый ум находил выходы из всех запутанных государственных дел, так что их задача скромна — смотреть, запоминать, не думать. Завтра ближе к вечеру всё встанет на места. А пока что они почти дошли до опалённой поляны с двумя сожжёнными деревьями в окружении множества ящиков со взрывчаткой. В этом множестве читалась паника Превиуса, а возможно, и его скорый конец. По-хорошему, хватило бы и пол-ящика, их скромных познаний хватало, чтобы понять это. А здесь же был разложен арсенал, способный снести пару замков при умелом размещении зарядов.

***

На поляне было неспокойно. На деревьях висели и светили переносные армейские фонари, в их свете мелькали люди в форме и обычных одеяниях.

— Где Градд?

— Вы не видели Градда?

— Что нам делать дальше?

— Позовите Химика!

— В чем дело? Я здесь главный! — Эйкидиум Надор вышел вперед и стал между двумя обгоревшими деревьями, среди кучи ящиков.

— Мы закончили с грузом, Эйкидиум, теперь все ждут Химика Ордена, он руководит взрывами, — отозвался один из военных, что прибыл вместе с ними из города.

Надор знал, что в таких случаях нужно предпринять, иногда так бывает, что человек заблудился, особенно в темноте, когда ты только лишь хотел отойти по нужде, а потом что-то услышал, пару раз повернул среди похожих деревьев — считай, что потерялся!

— Разойтись! Десять шагов между плечами, не далее ста шагов от этих деревьев! — отдал приказ Надор. Все поняли его сразу — стандартное почёсывание местности.

Пока десятки военных занялись поисками Химика, Надор с другими чинами медленно шли к латам Посланника, взглянуть на те в последний раз, ибо та куча взрывчатки разворотит здесь дыру глубиной в двадцать шагов. И если взрывом артефакт не получится уничтожить, то его точно погребёт под слоем земли и породы. Превиус наверняка прикажет заложить здесь слив нечистот с города, пусть для этого и понадобится закрыть прежний.

Химик Ордена Градд лежал прямо у саркофага, его белый парадный воротник белел на фоне сожжённой земли. Латы Посланца по-прежнему источали запах гари и плавящегося металла, в них всё так же что-то изредка мерцало. Кричать и паниковать они не стали. Физик первым подошел к телу и склонился над ним:

— Жив.

Это "жив" их всех напугало больше, чем если бы тот оказался мёртв. Почему он лежит? Он ранен? Его что-то напугало? Не спит же он, в самом деле!

Через мгновенье физик, историк, математик, металлург, художник и Эйкидиум Надор лежали возле Градда. В саркофаге открылся проём, из него вышел седой человек, в руках у него был черный металлический предмет, он подошел к каждому лежащему и прикоснулся этим предметом к шее.

Показать полностью

Я — котёнок

Я — маленький котёнок. Мне от силы два дня. Я родился слабеньким, хиленьким, но очень амбициозным малышом, готовым изучать мир! Я очень любопытный и настойчивый, но из-за своей слабости я ем и вылизываюсь мамой последним. Мои братья и сёстры часто дурачатся со мной, но не соизмеряют силы, и делают мне больно. Я их не виню — если есть сила, значит, надо её куда-то девать. Мне немного холодно ночами. Однако когда мы все уляжемся под бок мамы в дырявом продуваемом до костей доме, она нам ласково мурчит, и тогда мне очень хорошо! Под “песенки” мамы приятно засыпать. Так она успокаивает даже самых буйных и рассказывает нам о жизни. Мама делилась с нами, что в этом мире есть много чего интересного, но при этом и опасного. Есть люди, есть машины, есть дома. Её рассказы научили нас многому.

Мы окрепли, и больше не те котята, какими нас видела мама. Все вместе в домик мы больше не помещаемся. Со своими сестрами и братьями мы решили, что скоро пора покинуть маму и узнать, что же такое внешний мир и, главное, кто такие люди.

Однажды, выйдя на улицу, я почувствовал новый запах. Это люди? Их было двое. В руках один из них держал что-то рыжее. Они мне сразу не понравились — странно хихикали и перешёптывались. Глядя на нас, они начали улюлюкать, а когда никто к ним не подошёл, они разозлились. Говорят, в гневе люди не способны давать себе отчёт. Но узнал я это только после того, как случилось это: в меня полетел тот самый рыжий предмет, припрятанный человеком. Увидев это, мама в один прыжок сократила нашу дистанцию и прикрыла меня своей головой. Я почуял странный запах и очень удивился. С головы мамы капало что-то красное. И тут все мои инстинкты закричали. Я встал на дыбы и зашипел, когда рука этого человека потянулась к маминой голове. К счастью, я был не один — все мои братья и сёстры окружили маму и выгнули спины, когтистой лапой отбивая грубые пальцы человека. Нет им веры!

— Да успокойтесь вы, я же помочь хочу!

Я удивился. Он правда думает, что после такого мы ему доверим нашу маму? Зачем вообще это было делать?

— Да чёрт! — Воскликнул человек, — идите вы, я же как лучше хотел!

Я был зол, нестерпимо зол, и буквально плевался в шипении. Самые сильные котята направились прогонять их, а оставшиеся должны были помочь маме. Мы окружили её и стали вылизывать. Мне досталась её рана, которую я зализывал, как научила мама. Но жидкость продолжала сочиться сквозь шерсть, и почему-то никак не заканчивалась. Дышала мама с каждым разом всё медленнее, её глаза стали чаще прикрываться, и перед тем, как закрыть их насовсем, она из всех сил лизнула мой нос и рухнула на землю. Её дыхания ни я, ни мои братья и сёстры, больше не слышали.

Когда все поняли, что случилось с мамой, было решено — теперь мы сами отвечаем за себя. Какими бы мы маленькими ни были, мы должны быть сильными теперь не только ради себя и своей жизни, но и ради мамы. Её последнее действие так больно скрутило моё сердце, что я буквально возненавидел всех людей в мире. Мы последний раз переночевали в холоде и голоде, и отправились кто куда.

Так началось моё путешествие, которые были очень долгими и суровыми. Без братьев и сестёр, а особенно без мамы, добыть еду и одновременно не доверять людям было сложнее. Но несмотря на сложности, мир, оказывается, такой большой, интересный, но очень противоречивый. Его населяют разные коты и кошки: одни ластятся, а другие дерутся, одни делятся едой, а другие отбирают. Я повидал многих, и теперь с гордостью могу заявить:

Я — взрослый кот. Теперь я сам себе хозяин, и меня всё устраивает. К людям я до сих пор отношусь без особого доверия, но если они кормят, то можно немного и потерпеть. Я прекрасно понимаю, что они это делают чисто ради удовлетворения своего человеческого раздутого эго, но пока есть еда — я не бурчу. Практически. Своих братьев и сестёр я больше не видел и не знаю, что случилось с ними. Зато я подружился с котами с теплотрассы, которые по-доброму отнеслись ко мне. Приютив меня, они научили меня охоте, где-то сглаживать углы, а где-то шипеть до плевков ядом. Они мне стали семьёй после смерти мамы.

Но жизнь (особенно кошачья) не бывает всегда хорошей. И в основном такова она из-за людей. Однажды кот с соседнего двора мяукнул нам о приближающемся «сезоне отлова». Как я понял после объяснения своих, это люди, которые пытаются поймать дворовых животных и заточить их в клетку, чтобы мы не сделали ничего плохого. Но что плохого делают обычные коты? Ладно, собаки, тут я солидарен с людьми, но коты-то тут причём? К тому же, ещё и в клетку! Кошмар. По моему мнению, это людей надо отлавливать. Со мной были солидарны все коты.

Прыгая по трубам, я думал не только о том, где потеплее будет устроиться. Если честно, я с нотками зависти и злости смотрел в одно единственное окно жилища людей. На подоконнике сидела белая пушистая кошка с ошейником. Увидев её в первый раз, я начал насмехаться над ней. Потом пошла ненависть. А после осталась только зависть. Я каждый раз смотрел в окно и видел, как ей насыпают корм, гладят по голове и как нежно она мурчит, ласково подставляя пушистую мордочку под тонкие пальцы человека. Ей не нужно заботиться о еде, сне и об «отлове», она просто сидит на подоконнике и наблюдает. Наблюдает за тем, как мы выживаем.

Утро было ранним, но переполох не сделал его добрым. Все мои собратья разбегались по углам и шипели на падающую тень. Я сладко зевнул и спрыгнул с трубы, тихо следуя на звук. Конечно, это были люди. Они вечно портят настроение тем, что опять что-то не могут поделить. Вот только голоса были незнакомые. Может, новоприбывшие? Я размял лапы в потягивании и вышел. Это было моей ошибкой. Люди заметили меня и поймали за шею, да так, что невозможно было вывернуться. Я только начал пытаться наладить контакт с этими существами, как они сразу же моментально пали в моих глазах! Я брыкался, шипел, скалился, но и это мне не помогало: люди тянули меня к себе. Мне хотелось оставить алые полосы на их теле, но и к этому они были готовы. Их одежда была прочна, будто бы создана для отлова. Стоп, отлова? Что, уже сезон? Дурья моя башка! Что же со мной будет? В моих глазах читался страх.

А потом всё было как в тумане, и, как я наблюдал, не у меня одного. Нас разделили, и на каждого была своя клетка. Меня швырнули, и спина прикоснулась к тонким холодным прутьям. Встав на дыбы, я только и мог делать, что шипеть. Я в западне. И, самое страшное, я даже не знал, что со мной будет. Мне говорили местные коты, что тех, кого забрали в «отлов», больше не возвращаются, но что с ними бывает — загадка.

Нас каждый день кормили, за нами ухаживали, но выходить из клетки не позволяли. Зато было разрешено наблюдать за приходящими маленькими и большими людьми: маленькие просовывали пальцы в клетку (за что получали и начинали плакать), а большие внимательно рассматривали. Они меня странно разглядывали. Они что-то обсуждали между собой, а потом выпускали одного из котов, унося его иногда на ручках, иногда в тканевых клетках. На меня смотрели часто. Ну что ж, смотрите, я за просмотр рыб не беру. Я знаю, что я в самом расцвете сил, и что я прекрасен. У меня серая пушистая шубка и острые клыки.

Рано или поздно я знал, что очередь дойдёт и до меня. Маленький человек, делая уверенные шаги (я его видел не один раз у своей клетки, он всё наблюдал за мной), тыкнул в мою клетку пальцем:

— Его хочу!

Я зашипел. А я не хочу, что бы то ни было! Грузный человек в шляпе и маленькая его копия в розовом платье. Мне не нужны люди. Я сам справлюсь!

— Марин, посмотри сколько здесь котов. И рыжие, и белые, а тебе приспичил именно этот.

Марина надулась, а я отошёл от дверцы клетки. Человек в шляпе только раздул ноздри и повернулся к другому человеку:

— Давайте его.

— Он очень шугливый. Будьте с ним осторожнее.

Марина расцвела и звонко прикоснулась губами к щеке грузного человека. Тот поставил её на пол и ушёл с другим, оставив её одну.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя назвала? Барсик? Мурзик? Хм-м-м, надо подумать…

Приложив маленький пальчик к губам, Марина задумалась. Мне бы стоило тоже задуматься, потому что, если честно, я вообще не понимал что происходит. Я наблюдал, как котов забирают, но куда... Отпускают на улицу? На свободу? Было бы здорово. Но, кажется, эта девочка не собиралась от меня отлипать. В таком случае, я не собираюсь её терпеть. Я недовольно шикнул, и она тут же воскликнула:

— Точно! Будешь Шипой. Потому что ты шипишь.

Я зашипел.

— Вот про это я и говорю. Тогда давай знакомиться. Меня зовут Марина, моего папу зовут дядя Толя, и теперь ты у нас в семье!

Девочка была радостной, но вот в моей морде читалось что-то противоположное. Я, уважающий себя дворовой кот, переживший много чего, обязан подставлять холкуи этой мелкой сопле, потому что она меня выбрала? Да лучше сгинуть в канаве, чем стать домашним. В голове всплыли воспоминания о белой кошке, и я поморщился. Кошачьи Боги, передумайте, я не этого хотел. Пожалуйста…

Но они меня не услышали так же, как не услышала эта девочка мой протест. А ещё и её отец, и тот, кто вытаскивал из клетки. Я был неумолим в своём желании остаться если не на улице, то хотя бы здесь, так что они с превеликим трудом вытащили меня из одной клетки и посадили в другую. Всю дорогу в железном доме Марина напевала какую-то мелодию и постукивала по крышке клетки в такт, что очень сильно бесило. А дорога была долгой.

Железный дом скрипнул колёсами, и Марина радостно запищала, приговаривая, что теперь я буду жить вместе с ними. Меня ещё немного помучили укачиванием клетки, но в конце, когда разные запахи и звуки собрались вокруг меня, дверь открыли. Я прижал уши и вытянул лапу вперёд, нащупывая дальнейшие ориентиры. Земля была мягкой и пахла. Я приподнял морду, шевеля усами, и зафиксировал троих: та самая Марина, «отец» и какая-то женщина.

Марина потянула ко мне свою лапу, за что была оцарапана. Из раны потекла кровь. Воспоминания эхом прошлись у меня перед глазами, и я снова залез в клетку.

— Шипа, — слизав кровь, проговорила Марина, — ничего страшного, заживёт. Иди сюда, у нас столько всего для тебя: и кроватка, и когтеточка, и еда, и даже игрушки!

Звучало как роскошь. Я всегда спал где было тепло и сухо, точил когти о деревья, ел что попало, а об игрушках даже мечтать не мог. Из любопытства запахов, в котором уже потонули нотки крови, я высунул усы и нос. Пахло мясом, теплом и уютом. Я немного расслабился, но после я осёкся — нельзя доверять людям!

Первые дни в этом месте были очень тяжёлыми — мы с Мариной не отступали от своих принципов и воевали уже на выносливость. Она получила множество царапин, но не сдавалась, пытаясь со мной поиграть какой-то приятно пахнущей игрушкой. Когда она кормила меня котлетами или кошачьим кормом, то всякий раз пыталась погладить. Порой она называла меня этим дурацким именем и звала к себе, но я лишь отворачивался. Гадил я, честно говоря, не только в душу, но и отцовские тапки, за что получал по, как он говорил, «пушистой заднице».

Я пытался делать всё, чтобы они выкинули меня на улицу или хотя бы разочаровались. Однако эта семья простым штурмом не давалась. Они с терпением относились ко мне, показывая хорошие стороны людей, и медленно, сам того не замечая, я начал таять: отзываться на кличку, ходить в туалет строго в лоток, не царапать никого, играться с покупками.

Чем старше я становился, тем больше понимал — не все люди плохие. Да, не отрицаю, есть такие, но и коты есть тоже не очень. Я привык к Марине, которая уже поступила в университет, и навещает меня на выходных, привык к отцу, который вместо «Шипа» называет меня шалопаем, привык к маме, которая «случайно» роняет куски мяса. Я боялся, что буду всю свою жизнь встречать плохих людей и совсем позабыл о том, что есть и хорошие.

Марина в очередной раз пришла домой и, обув тапки, прыгнула на диван ко мне.

— Шипочка мой, — прижала она меня к себе, — соскучился?

Я бы хотел, чтобы она знала мои чувства, поэтому замурчал. Так нас научила мама.

— Я тоже, моя сладкая булочка, — Марина уложила меня на колени и начала что-то рассказывать.

Я люблю лежать у неё на коленях, но нужно было ей сказать. Это важно. Я приподнял мордочку и лизнул её нос.

Я хочу прожить с тобой оставшуюся девятую жизнь.

Я ослаб, был стар, и смерть была лишь вопросом времени. Если умирать, то с близкими. Я свернулся калачиком и начал прерывисто мурчать, из последних сил. Марина засуетилась и заметила, что я дышу на ладан. Она вскрикнула в страхе, но я вытянул лапу ей в ладошку и последний раз с благодарностью посмотрел на неё. Спасибо.

Я вспомнил всё, что было в моей жизни: мама, друзья-коты, улица, маленькая Марина, мои с ней ссоры и тяжёлые примирения. Моя девятая жизнь подходила к концу, и я чувствовал, что прожил её достойно. Я тяжело выдохнул и больше не смог двигаться.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!