rubbergrandpa

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch8_532440...

Зима 2016-2017 года

В конце декабря старшую собаку парализовало, пришлось делать ей смертельный укол. Это было знаковое событие — моя собака умерла у меня на руках, уснула навсегда. Я успел с ней попрощаться и был этому рад. Попробовал отпроситься на дополнительный час прогулки, чтобы помочь маме похоронить собаку. Инспектор сказал, что не считает это важным, но я могу ходатайствовать об этом на суде. Я не стал упрашивать. У меня осталась одна молодая собака — с грустью я понял, что и эту после приговора, скорее всего, больше не увижу, потому срок мне грозит длиннее, чем собачья жизнь.

Отметил дома ещё один новый год. Гашиш курить перестал, надоело. Да и пора уже было собраться с мыслями, стать серьёзней. О незаконности курения я теперь не особо парился — судят меня совсем не за это, а за употребление я отсидел уже с запасом.

После очередного суда, 16 декабря, я дождался, пока ребят поведут грузить обратно в машину. В зале суда общаться запрещено, а на улице им можно было что-нибудь крикнуть. Конвоиры с собаками отодвинули всех провожающих на 20 метров, значит, ребят сейчас поведут. Увидев макушку Ивана я закричал:

— С юбилеем!

— С каким?

— 25-е заседание закончилось!

— И тебя с юбилеем!

Всё тянулось уже очень долго, заседания назначали редко. По разным причинам: то у кого-то отпуск, то командировка у судьи, да и выбрать удобный день для всех 7 занятых человек (5 адвокатов, судья и прокурор) было непросто. Видел я и другие мотивы этой затянутости — все эти люди получали за время деньги. Особенно выгодны проволочки для адвокатов. Мой адвокат обошелся в 150 тысяч рублей за полтора года, и это по общим меркам адекватная цена. Первый адвокат стоил ещё 50 тысяч. Но большинство адвокатов берут деньги даже за те месяцы, когда ничего не происходит, а за месяцы, в которые проходят заседания, берут больше. Есть и такие, кому нужно платить за каждое заседание, каждую подпись, каждый том дела. Вообще в этой тусовке все друг друга хорошо знают. Многие учились вместе — теперь формально по разные стороны, но в итоге всё равно делают одно дело. Вообще, все хорошие адвокаты — бывшие следователи или прокуроры. Получается, для них не так принципиально, на какой стороне быть — важнее, где лучше условия.

Арестовали меня органы правопорядка, пытали они же — правоохранители. С другой стороны был мой правозащитник. Удивительно, сколько людей охраняют и защищают мои права, спорят о них, и получают за это деньги, в то время как я уже полтора года ограничен в свободах и жду огромного срока в колонии строгого режима.

В суде начались прения. Я пришёл пораньше, в зале пока были только адвокаты. Вошёл прокурор — судя по документам, «заместитель прокурора г. Набережные Челны, советник юстиции О. Е. Ульянченко». Сел за стол, улыбнулся и спросил адвокатов: «Ну как, готовы? Никто не хочет целиком вину признать?». Сразу несколько человек ответили что-то в духе: «Шутите, признавать группу?», а адвокат Артура задала встречный вопрос:

— Вы не думаете, что обвинение им предъявлено слишком жестко, ведь очевидно, что организованной группы здесь нет? Вы сами верите, что молодых ребят может исправить большой срок в российской тюрьме?

— Ну, сами же всё понимаете, надо сажать, работать же надо как-то, — прокурор продолжал улыбаться. — Ну, не стреляют если, что поделать! Мы любим 228-ю статью. Как и 210-ю.

Ненадолго наступила тишина. Улыбающийся прокурор был первым человеком за полтора года, к которому я испытал отвращение. Я четко понял, что правоохранительная и судебная структура — это большой бизнес со своими правилами и порядками. Наркоманы являются основой этого бизнеса, прокурор это подтверждает. И этот человек обвиняет меня в «причинении вреда общественной нравственности».

Из всех людей, ответственных за моё положение, с которыми я столкнулся за всё это время, большинству я сочувствую. Некоторых мне жалко: они выполняли свою небольшую роль в системе, кто-то действительно верил, что борется со злом. Другие просто не задумывались и выполняли свою работу — зарабатывали деньги. Многие понимали, что происходящее не совсем правильно, но считали, что изменить что-то не в их силах. Только прокурор вызвал у меня настоящее отвращение — своими высказываниями, нескрываемым равнодушием, поведением и действиями. Это он подписывал наше обвинительное заключение и именно он отвечал за содержание и формулировки. Об этом ещё год назад говорил мне следователь, жалуясь, что две недели мучался, переписывая наше обвинительное заключение (его готовят перед отправкой дела в суд), и в итоге писал его с прокурором по телефону.

Начались прения По сути, это чёткое обозначение позиций защиты и обвинения: прокурор запрашивает наказание и приводит доказательства, адвокаты перечисляют доказательства линии защиты, подсудимые тоже могут что-то сказать, но обычно просто поддерживают слова адвоката. Мне прокурор запросил 14 лет лишения свободы в колонии строгого режима. На полгода больше Артуру. Ване — 13, 5 лет, Сагитову 10, а Васильеву — 4 года условно. По-моему, удивлены сроками были все, включая судью — он хоть и не показал вида, но попросил повторить сроки. После слов «доказательствами являются» прокурор перечислил 45 пунктов. Я считаю, что ни один из них не доказывает моей вины в тех преступлениях, которые мне вменяют, к тому же в качестве доказательств приведена откровенная ложь: например, что у меня на обыске «были обнаружены и изъяты приспособления для фасовки наркотических средств, а также оборудование для сбыта наркотических средств». Ничего похожего ни обнаружено, ни изъято не было и документы в деле это подтверждают. Возможно, прокурор просто ошибся, вписывая доказательства в обвинение и на его основании запрашивая мне 14 лет, но я думаю, сделал это специально, пустить судье пыль в глаза — вдруг поверит на слово.

Адвокаты отрицали обоснованность доказательств и формулировок обвинения, например, что использование личных телефонов для общения друг с другом меньше всего похоже на конспирацию, о которой красочно расписано в обвинении. В общем, перечислялось много одних и тех же фактов, многие по сути абстрактны, прокурор заявлял, что они доказывают вину, адвокаты утверждали, что они ничего не доказывают. Учитывая количество перечисленного, в голове оставалась каша. Закончили примерно за час, перерыв объявили больше, чем на месяц, но на этот раз уже было решено, что 10-го марта последнее слово, 13-го приговор.

14 лет — цифра была озвучена и не выходила из головы, злую шутку со мной играла математика — мне грозило не только 14 лет, но и, например, 168 месяцев или 5000 дней. Конечно, я понимал, и об этом говорили все, что 14 не дадут. Это тоже практика, называть большие цифры, потом уменьшать, потом ещё чуть, но много не уменьшат. Я читал немного об этом, психологически человека можно раздавить так, что он будет рад, что в итоге получил 10, по-настоящему рад получить 10 лет заключения. Старался не думать об этом.

Весна 2017 года

Было трудно, но я всё таки поверил, что последнее слово что-то значит для суда, может повлиять на его решение. Я видел в судье умного человека, пожалуй, самого умного из присутствующих в зале, поэтому писал текст своего выступления от всей души и всей логики, что у меня есть. Мои друзья в СИЗО тоже готовились — это было видно. Они говорили о пропаганде легких наркотиков в СМИ и массовой культуре, приводили в пример Константина Эрнста, который смеялся над шутками про наркотики в КВН-е на первом канале, объясняли, что такие вещи способствуют легкомысленному отношению, непониманию всей опасности. Говорили о нарушениях наших прав при следственных действиях, о том, что лишение свободы, особенно на большой срок, не соответствует целям наказания и человек, впервые совершивший ошибку и надолго попавший в преступную среду, хоть и осознает свою вину, рискует выйти с измененной системой ценностей. Объясняли, что раскаяние и желание никогда больше не совершать преступных действий наступает через полгода-год заключения, а следственный изолятор, в котором они уже провели полтора, по нормативам УИК является наиболее строгой мерой. Все говорили, что поняли, насколько наркотики плохи, и жалеют, что не поняли этого раньше, Сагитов ещё поблагодарил всех участников процесса за время, проведенное вместе и назвал помощницу судьи «восхитительной». Все просили дать им шанс, и объясняли, что хотят жить честной жизнью, создать «здоровую ячейку общества». Своё выступление я записывал на диктофон:

Сегодня 12 марта, воскресенье, солнечный весенний день. Утром гулял с мамой, другом и собакой по берегу Камы. Лёд начинает таять, солнце заставляет щуриться с непривычки. Приговор завтра. К тюрьме я особо не готовился, на оглашение пойду как обычно: в клетчатой рубашке, пиджаке и брюках-клёш. Дальше — время покажет. Днём навёл порядок в комнате, убрал подальше свои вещи. На столе остался только ноутбук, на котором и дописываю этот текст. Возникшая вокруг пустота отлично резонирует со внутренним состоянием, неестественную тишину иногда оживляет вой ветра за шторами.

За полтора года я многократно переживал один и тот же момент, сотни, тысячи раз. Момент, когда я выхожу из дома на приговор. Тысячи раз я видел слёзы мамы, слышал глубокий вздох отца. Этот момент ломал голову — вот я здесь, дома, и я ухожу, сам, осознанно, добровольно. И никто не знает, когда я вернусь; скорее всего, всё уже будет иначе, мир никогда не станет прежним.

Уже утро, 13-е. Ничего такого не ощущаю, немного тороплюсь дописать историю. Так и не спал сегодня, но не страшно — при любом раскладе выспаться я ещё успею. Просто решил, что не стоит принимать всё близко к сердцу. Знаю только, что этот день закончится, а потом будет следующий, а за ним — ещё один. Жизнь продолжается... ©

взято здесь http://www.nasvobode.com

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch7_532191...

Осень 2016 года

На реализацию плана ушёл почти месяц. Я всё ещё спал и играл большую часть времени, но при этом чувствовал: происходит что-то настоящее, интересное, моё и, что особенно важно, задача была не из простых. Необходимо было перевести игровые деньги в криптовалюту — в конечном итоге в биткоины. Не буду описывать все действия и шаги, их было не мало. Скажу только, что по прошествии месяца, на моём столе лежал гашиш. Забытые и забитые воспоминания нахлынули тёплой волной: я вспомнил друзей, наши ночевки под открытым небом, путешествия, вечеринки, трипы, ссоры, проблемы, решения, время, ритмичный стук колес, запах волны на Финском заливе. Я снова хотел жить.

Достав вертушки, я насобирал любимой музыки, отыскал свои фотографии, альбомы с рисунками. Заваривал плюшку и возвращался в свою реальность, шаг за шагом. Игры уже не так манили, спать хотелось меньше, возвращались тяжелые мысли, но я от них не бежал. Я почувствовал силу: двигаться, бороться, жить дальше. Со временем, я собрал свой мир по кускам, почти перестал ждать и начал готовиться, решил написать свою историю, оставить её на бумаге. Тогда же осознал, что лишить себя свободы я могу только сам, и ещё вспомнил, что пока не огласили приговор, у меня есть выбор.

Мысли о побеге появлялись и раньше, но тогда они были отчаянными, грубыми, нелогичными: «Бежать, без оглядки, спрятаться, никого не видеть, бежать». Теперь я решил их обдумать. Главный вопрос был: «Куда бежать?». От кого — понятно; почему — понятно; но куда? И, в основном, вопрос был не географического характера — у меня не было цели. Технически я перебирал много вариантов — ни одного хорошего, любое решение имело плохие последствия. Сам побег — преступление, на этот раз я действительно и осознанно могу стать преступником. Любой вариант начать новую жизнь — подделка документов, пересечение границы — новые преступления. Срока давности нет, по статистике 80% находят в первые 2 недели, средний срок поиска остальных — 20 лет. По особо тяжкой статье данные отправляют в интерпол. Всякие политические убежища — это для Ходорковских и Сноуденов, тех, кому есть, что предложить взамен. Всех родных будут пытать, друзей тоже, а как они обращаются с людьми, я теперь прекрасно знаю. К тому же, за каждый день в бегах добавляется штраф. Самым безопасным вариантом оставалось жить одному в съемной квартире, не выходя из неё. Это мало чем отличается от тюрьмы, по крайней мере, в лучшую сторону. Совесть тоже не на стороне бегства: я хочу стоять лицом к тем, кто предъявляет мне обвинения, выражать и отстаивать свою позицию. В итоге мой выбор определила ясная мысль: «При заключении я буду знать срок, будет, к чему стремиться, и я останусь честен, в первую очередь, с самим собой. Бежать — это пожизненно».

Суд продолжался, появлялись более интересные свидетели. Приятели, которые в ФСКН говорили, что покупали у меня гашиш, на суде заявляли, что мы просто вместе курили, и что ничего я им не сбывал, сами со стола брали, а оговаривать меня их принуждали сотрудники наркоконтроля. Однако, в деле теперь было две версии их показаний и какой из них верить, решать оставалось судье.

Были свидетелями и оперативники, вызывали даже начальника отдела. На вопросы адвокатов «на чём основано утверждение об устойчивости преступной группы?», «как долго велось наблюдение и разработка?» все единогласно отвечали «секретная оперативная информация». Были и проколы в их показаниях. Например, Альберт Деговцев сказал, что читал смски с изъятого телефона, при этом на тот момент телефон был опечатан и трогать он его не имел права. В основном, все грамотно уходили от ответов и ничего, что могло бы нам помочь, в деле не появилось. На одном из заседаний я узнал конвойного, который заводил в зал суда Ваню, — этот парень классе в восьмом пытался отобрать у меня мобильник и оторвал рукав моего пиджака.

Стоит ещё рассказать что я вообще думаю о наркотиках. Что такое наркотики вообще? В первую очередь, это страшное слово, которого большинство боится и избегает. При этом не многие знают, как эти наркотики выглядят, как действуют и, главное, какими бывают. Они повсюду — почти все люди употребляют наркотики, будь то алкоголь, сигареты или какой-нибудь новопассит. При этом те же люди утверждают, что некие абстрактные «наркотики» — это зло. С экранов нас кормят реальными и вымышленными историями о том, что люди становятся зависимыми, убивают из за наркотиков и повально мрут от передозировок. Такие случаи реально существуют, но их в разы меньше, чем от более понятного наркотика — алкоголя. Конечно, его невозможно запретить — он приносит огромную прибыль государству и развлекает население. При этом он вызывает агрессию, привыкание и очевидную интоксикацию — марихуана наносит организму значительно меньший вред, а большинство мнений о ней выдуманы. Главная проблема заключается не в существовании наркотиков, а в человеческой неграмотности и в том, что слишком широкий круг веществ объединяют под одним понятием. В которое хитро не включают одни из самых вредных веществ.

Почти каждый современный подросток пробовал наркотики — это вызвано интересом к запрету, популярностью в современной культуре и легкодоступностью. Но что пробовал подросток? Чаще всего он может сказать только, курил он это или нюхал. Люди не знают, что они употребляют и откуда это взялось, и вот это действительно зло. Предприимчивые люди занимаются массовым производством и распространением дешевых синтетических веществ — солей и спайсов, занимаются этим анонимно и с серьезной подготовкой, чаще всего, имея прикрытие и наверняка зная, как вести себя в непредвиденных ситуациях. С этим потоком очень сложно бороться — это большой бизнес.

Невозможно запретить наркотики, люди всегда будут их употреблять, но можно продвигать грамотность. Я думаю, после того, как в России в 2010 году на каждом углу легально продавали химию, на которую охотно подсаживались школьники, в школах должны были начать учить, как отличить коноплю от спайса и что тебя ждёт, если будешь нюхать соль. Известный факт, что в Амстердаме легализована марихуана, в Чехии она декриминализована, в части штатов США отпускается по рецепту. Теперь ещё и легализация в Канаде. Люди не верят уже, что наркотики зло, потому, что это — откровенная ложь.

Лично я расцениваю вещества как сильный инструмент, который может круто изменить жизнь как в хорошую, так и в плохую сторону. Для кого-то это необходимый инструмент, большинству же он не нужен, но, как любым инструментом, им нужно уметь пользоваться. Путь эксперимента здесь очень опасен — важно иметь знания. Благо, есть книги, статьи, исследования, энциклопедии, где можно узнать, что тебя расслабит, а от чего ты выйдешь в окно. Есть способы максимально безопасно покупать качественные вещества, зная, что покупаешь — это не многим сложнее, чем как заказать роллы, и даже быстрее. Из-за незнания таких вещей люди не перестают покупать. Они просто покупают у барыги за углом то, что смогут найти, что им предложат. Я не призываю что-то приобретать, но если вы что-то употребляете, старайтесь покупать сами, непосредственно в онлайн-магазинах, которые не так уж сложно найти (о них говорят даже в новостях по ТВ). Это дешевле и безопаснее, чем покупать с рук. Каждый раз, прося у кого-то, вы подвергаете этого человека не меньшей опасности, чем себя.