rubbergrandpa

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch5_531672...

Ноябрь 2015 года

В конце осени меня внезапно забрали из дома в 7 утра, доставили в знакомое здание детского сада. Сначала я узнал, что в деле заменили следователя — новый был заметно старше, но никакой практической пользы мне от этого не было. Он сообщил, что пришли результаты экспертиз, и в них есть пара неувязок, а так как завтра в город должна приехать проверка, скорее всего, во главе с самим Путиным, нужно привести все дела в порядок. Оказалось, что эксперты не смогли определить состав мятных конфет из моей железной коробочки. Следователь объяснил: «Тут написано, что изъято 63 таблетки белого цвета, вещество не опознано, полностью израсходовано. Получается, я не могу его ни на повторный анализ отправить, ни тебе приписать, так что нужна просто объяснительная, в которой ты заявляешь, что это были конфеты». Меня рассердило, что даже на таком официальном уровне, как экспертиза, где правила должны соблюдаться особенно строго, они просто украли мою вещь. Мне нравились эти конфеты, они были мне дороги, я зацепился за фразу следователя, что вменить вещество мне все равно не смогут, и в объяснении написал, что хранил в коробке 63 таблетки чистейшего кокаина. Следователь заволновался, взял телефон и вышел из кабинета.

Через пять минут на моей «уфсин мобиле» — так я назвал кнопочную раскладушку, по которой меня должны были находить следователи и инспектор — позвонил адвокат. «Я оценил твою шутку, но стоит хорошенько подумать. Если оставить всё как есть, скорее всего, пара человек получит по ушам, на какого-нибудь эксперта, возможно, даже заведут уголовное дело, но чем эта ситуация поможет тебе? Просто наживёшь себе врагов, которые, если разозлятся, запросто найдут пропавшие 63 таблетки кокаина». В итоге в деле осталась строчка: «По существу поясняю, что эксперты съели мои конфеты». На следующей встрече со следователем адвокат напомнил про шутку с кокаином и по случаю рассказал историю про камеру, забытую на обыске. В те времена был другой адвокат и другой следователь, для нынешних это было легендой. «Что ж вы ничего не выменяли ни за камеру, ни за экспертизу, я б на твоем месте давно уже соскочил — удивленно обратился ко мне следователь, — Эх, не умеешь ты торговаться». Это было правдой.

Зима 2015-2016 годов

Время шло, я сидел дома, новым обстоятельствам в деле появиться было неоткуда, мы не понимали, чего ждут следователи. Через 4 месяца был очередной суд по избранию меры пресечения, по практике ее не меняют, и я продолжал оставаться на домашнем аресте. Всё время ходили слухи о близости суда — всегда обещали «неделю-две». Был ещё слух, что всё должны закончить до конца года, но вместо этого последовало ещё одно продление, перед самым Новым Годом. На том заседании адвокат попросил увеличить прогулку до двух часов, суд удовлетворил просьбу. Там же я услышал, что в конце года дела не сдают, потому, что отчет уже сформирован и они просто не зачтутся в статистику раскрываемости. Теперь говорили про январь. Стало ясно, что новый год я встречу дома. Новый, 2016, год.

За два часа прогулки можно было успеть гораздо больше — например, я побывал на выставках в музее истории города, увидел новую набережную, прыгал в батутном парке, фотографировал сусликов на первой дороге и даже катался с мамой на лыжах в лесу. Хотя со временем прогулка стала надоедать: я поздно ложился, было тяжело собираться утром, да и идеи закончились — окрестности я уже знал наизусть. В дальнейшем я гулял только по выходным с мамой, ну и иногда меня вытаскивала на прогулку девушка. Она помогала не унывать и не уйти в полное одиночество. В гости раз-два в неделю заходили пара друзей, один из них свидетель. Со временем было всё сложнее находить темы для разговоров, ничего нового у меня не происходило. Сложно было придумать, что написать в письмах моим друзьям в СИЗО; они сидели в Чистополе.

Ближе к марту ФСКН расформировали. Структуры больше не было, однако для меня ничего не изменилось: дело было открыто, следователь был тот же. Он вызвал меня ознакомиться с материалами дела. Следователь был заметно расстроен происходящим со структурой, мой адвокат отпустил по этому поводу пару шуток, сказал, что давно нужно было уходить — на гражданке спокойней и денег больше. Тяжело выдохнув, следователь подытожил: «Только всё наладилось, как снова не в тот карман полезли». Вернулись к делу.

Томов было 11, каждый толщиной с полкирпича, вся стопка была примерно полметра высотой. Интересной информации при этом там было мало — сомневаюсь, что хоть кто-то прочитал его полностью. Было много распечаток банковских операций, списки звонков, протоколы обысков, результаты экспертиз. Между тем, новые детали всё же были. Например, я думал, что нас определят как группу лиц по предварительному сговору, оказалось, что нам всё таки шьют ОПГ — срок теперь варьировался от 10 до 25 лет.

Из дела я узнал, что всё началось с участкового по имени Поляков Евгений Сергеевич, капитана полиции, который курил гашиш. В июне 2015 года его выследили и задержали сотрудники ФСКН, на месте у него изъяли 2 грамма гашиша. Судя по его показаниям, он раскаялся, согласился сдать и подставить человека, у которого покупал. Так и поступил. Сам участковый получил год условно. Его неоднократно вызывали в суд по нашему делу в качестве свидетеля, но он так и не явился. Его лицо я видел только на официальном сайте МВД, судя по которому он продолжает занимать свою должность.

Участковый Поляков сдал некоего Ишманова, который тоже пошёл со следствием на сделку — дал признательные показания, помогающие разоблачить других преступников. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Так в цепочке появился ещё один человек: он покупал гашиш у некоего Сагитова, который тоже сидит в Чистополе, и указывается как член преступной группы. За Сагитовым следили, его телефонные разговоры прослушивались. Насколько я знаю, его арестовали одновременно с Артуром. Ещё был некто Кунин, который тоже, судя по материалам, купил гашиш у Сагитова.

Ещё в деле фигурировал некто Сафуанов, он купил таблетки МДМА у Васильева, который, в свою очередь, взял их у Артура. Сафуанова арестовали по дороге в Казань и изъяли наркотики. Он дал признательные показания и получил 6 лет условно. С Васильева взяли подписку о невыезде, при этом он так же определяется в обвинении как член преступной группы. Итого: численность преступной группы достигла 5 человек.

Ивана арестовали дома, он жил с девушкой в съемной квартире. Ему позвонили на мобильный и попросили передвинуть машину. Скрутили в подъезде.

Обо мне до момента задержания в деле не упоминалось — я подозреваю, что меня решили брать уже после задержания Ивана и Артура. Я много раз звонил на телефон Артура, когда он пропал, в тот момент его мобильный был у оперативников, и на экране периодически появлялись мои имя, фамилия и фотография. Вечером того дня мне позвонила его девушка в слезах, сказала что у Артура отобрали машину, а сам он лежит без сознания и она не знает что делать, я приехал на велосипеде к месту встречи, где и был скручен. Её ещё днём забрали с улицы вместе с сестренкой и собакой, по её словам, заставили позвонить мне, угрожая ей и младшей сестре тюрьмой. Официально это называлось оперативно-розыскным мероприятием. В деле были расшифровки звонков Артура, среди которых были и наши с ним беседы, но к делу отношения они не имеют.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch4_531455...

Весна 2015 года (предыстория)

Началось всё с банки пива. Мы с Ваньком шли к нему домой, взяли пива по пути, и уже на подходе к подъезду я открыл свою банку. Не успел я сделать и глотка, как из подъезда вышли два полицейских и остановились в метре от нас. «Тебе придется пойти с нами», — поздоровались они со мной. Сначала меня повели в опорный пункт в соседнем доме, там держали примерно час, заставили раздеться до трусов, назвали это личным досмотром. Я немного переживал, чо они могут найти у меня гашиш, хотя, учитывая текущие обстоятельства, лучше б его нашли тогда — возможно, все сложилось бы иначе. Как бы то ни было, его не нашли. Я оделся, дождался полицейского бобика. Посадили назад, во что-то вроде багажника. Тесно, два приваренных стула, мне достался левый, напротив — мужичок, который дергался и кричал оскорбления в адрес полиции, за что, по видимому, и был пристегнут к стулу наручниками. Было настолько тесно, что колени больно упирались в колени мужичка. Подвинуться было некуда.

Привезли в отделение, снова начали обыскивать. Я уверял, что меня уже досмотрели, и предлагал, чтобы они связались с теми, кто меня сюда привез, но всем было плевать. Снова заставили раздеться, на этот раз полностью. С голым задом нужно было еще выполнить 10 приседаний. Всё это было противно, но меня уверяли: чем быстрее выполнишь указания, тем быстрее всё закончится; они врали. Забрали паспорт, носили по кабинетам, что-то обсуждали. Затем заявили, что я злостный нарушитель, многократно превысивший скорость и бежавший от правосудия, очень радовались. На мои доводы, что у меня нет ни машины, ни прав, внимания никто не обратил. Отобрали шнурки и рубашку — остался в свитере на голое тело. Закрыли. Камера была двухместной. Проснувшийся от лязга стальных дверей и решёток сокамерник объяснил мне, почему забирают рубашку: «Недавно тут на параше мужик повесился. Из рукавов петлю связал и прям на углу двери повесился, поэтому рубашки запретили».

Так я впервые оказался в камере, площадью 7-8 квадратных метров, где умещаются две шконки и туалет, отделенный стальной ширмой. Оставшегося места едва хватает чтобы между этими локациями перемещаться. Состояние было обескураживающее, в одно мгновение меняется очень многое, момента уже не хватает, чтобы всё это осознать, постулаты летят к чертям.

Часа через 4 — была уже ночь, но спать я даже не пытался — дверь открылась. «Веретенников, на выход», — крикнул сонный полисмэн так, будто до меня было метров 100. Опять тот же кабинет, вернули паспорт, сказали, что компьютер что-то перепутал, мне тут сидеть не положено, для меня только штраф за распитие. Швырнули вещи на стол: «Свободен».

Было бы слишком просто, если б история на этом закончилась. В ту ночь я всё-таки добрался до Вани, вечеринка ещё шла, все были рады меня видеть. Рассказал всё, что пережил, мы выпили пива, покурили гашиш и злость от произошедшего сошла на нет — всякое случается. Через неделю я заплатил штраф в 500 рублей через сайт госуслуг и совсем забыл о том случае. Но жизнь жестче.

Спустя пару месяцев мне на мобильный позвонил участковый — по крайней мере, человек, представившийся им. Спросил, почему я не оплачиваю штраф. Я удивился, не понял о каком штрафе речь, заверил его, что всё, что было, я всегда оплачивал.

— Странно, — замялся участковый и уверенно продолжил, — тогда тебе нужно сейчас подъехать в электротехнический отдел, написать объяснительную, что всё оплачивал, чтоб не было больше вопросов.

У меня на тот момент была температура, и я как раз выпил лекарств и планировал спать. Сказал, что болею и зайду в ближайшие дни, когда мне станет лучше. Участковый сказал, что лучше не тянуть и сейчас он сам приедет ко мне домой.

Через полчаса раздался звонок. За дверью были два полицейских, они сразу зашли в квартиру. Я поздоровался, указал на кухню, где был приготовлен стол и стулья. «Одевайся теплее, — сказал один из них, не обращая на жест внимания, — поедешь с нами». Я сказал, что мы говорили про объяснительную и я могу написать её дома. Позвонил участковому, описал ситуацию, тот сказал, что нужно всё таки подъехать, написать в отделе, потом довезут обратно. Я перестал понимать ситуацию и слегка запаниковал. Позвонил отцу, но толком ничего объяснить не смог, только что-то вроде «Пришли полицейские, забирают в отдел, говорят про теплые вещи, что-то про неоплаченный штраф, но о чем они — не знаю». То ли сотрудников взволновал звонок, то ли просто надоело ждать, но меня вытолкнули в подъезд, дали закрыть дверь и повели в машину.

Было очевидно, что всё это не ради объяснительной. Телефон забрали в машине, посоветоваться было уже не с кем. Возили с часок по городу, набивали машину, в отдел привезли сразу 5 человек. Через час очередь дошла до меня. В кабинете сидел полный мужчина, по голосу я понял, что это он представлялся участковым, но, скорее всего, им не был. «Штраф не оплатил, ещё и врешь, — сказал он, листая какие-то бумаги, — раздевайся». Я стал возражать: «О каком штрафе вы говорите? Всё, что получал, давно и вовремя оплачено». «Чек есть с собой? Ну вот и всё, я не собираюсь разбираться, каждый так может сказать, что оплатил, что мне, всем теперь верить?» Ещё минут 20 я пытался доказать, что платил, что чек есть, чтобы мне хотя бы дали телефон и я нашел бы смски из банка или чек на госуслугах. Вместо этого он собрал бумаги и вышел из кабинета. Взамен зашли двое, приказали снять шнурки и выложить на стол все вещи. Снова посадили в камеру — в ту же самую.

На этот раз мне попался приятный сокамерник, парень чуть старше меня, который забыл расплатиться за отвертки в «Мегастрое». Я ему верил: он был солидно одет и представился прорабом строительной фирмы. Сказал, что в мегастрой приехал на машине, набрал две корзины стройматериалов тысяч на 50, и забыл выложить на ленту набор отверток. И волей случая наткнулся на злую начальницу охраны «Мегастроя». В общем, ощущение, что я не один попадаю в глупые ситуации, успокаивало. Вечером родители передали мне пакет с едой, мы поужинали, и я впервые уснул в камере. На следующий день нам сообщили, что в камерах мы ждём суда, который пройдет по скайпу в порядке очереди, причем мы были последними в очереди, до нас было ещё 5 отделов. За второй день очередь до нас так и не дошла. Было скучно. Читая надписи на стенах, я задался вопросом, чем их делают. В щелях между доской и стеной я нашел кусочки белого камня, похожие на мел, вторую половину дня потратил на узоры с пальмами и птицами на стене, в которой был дверной проем — когда дверь открывали с той стороны, стена была невидна.

На третий день после обеда нас перевели в другую камеру, она была тоже двухместной, и там уже было два человека. Объяснили нехваткой мест для новых посетителей, а нас сегодня уже всё равно повыпускают, так что пока потерпим. Просто сидеть всем вполне хватало места — по 2 человека на скамье. Но вот встать, сделать пару шагов, размяться или пройти к туалету уже было трудно. Спустя ещё несколько часов, в камеру завели ещё двоих: пожилой старик зянял моё место на шконке, а я облокотился на входную дверь. Бледный парень из новой партии занял место за стенкой туалета. Так прошло ещё несколько часов, воздуха не хватало, если он вообще там был, общаться не хотелось, все по очереди глубоко вздыхали и ждали. Казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Меня вызвали третьим по счету — было около шести вечера. Завели в другую камеру, без скамей, на стене висел телевизор с прикрепленной веб-камерой, под ним стоял системный блок. Весь экран занимало лицо женщины на фоне флагов — как я догадался, судьи. Весь процесс выглядел так:

— Фамилия, имя, дата рождения

— Веретенников Евгений Андреевич, 2 января 1990 года.

— Не оплатил штраф, вину признаешь?

— Нет, потому, что штраф оплатил, могу предоставить чек, как только мне дадут такую возможность.

— Суд удаляется для принятия решения.

Меня выгнали в коридор, через минуту выдали распечатанное решение. Суд постановил наложить штраф в двойном размере. В постановлении указывалось, что я признаю вину и раскаиваюсь.

Я снова вернулся домой, снова был повод для злости. Перед глазами стояла камера, набитая людьми, и ощущение беспомощности, отчаяния. Я встретился с приятелем-юристом, рассказал о произошедшем, попросил совета. Выслушав, он развёл плечами: «Ну да, жестко, конечно, обидно, но вполне нормально, это не редкость, оспорить решение суда ты можешь, но моральной компенсации не добьешься, а на юристов потратишь больше, чем тысяча рублей штрафа». В итоге, немного успокоившись, я все-таки решил просто заплатить новый штраф и забыть об этом. Заплатил в этот раз через отделение сбербанка — прямо напротив отдела полиции.

А спустя ещё пару месяцев мне пришла повестка в суд. В ней говорилось, что я злостный рецидивист, уклоняющийся от уплаты штрафов. Я собрал все чеки и собирался нести их в суд, но за день до этого меня повязал наркоконтроль. Позже в деле я прочитал, что как отягчающее обстоятельство мне приписывают три административные статьи, две из них за злостную неуплату штрафов.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch3_530489...

Сентябрь 2015 года

Внезапно у меня появился второй адвокат — оказалось, его нанял дядя по советам друзей. Новый был моложе и, как минимум, согласился рассмотреть разные варианты линии защиты. Иметь двух адвокатов оказалось накладно и непродуктивно, поэтому от первого я решил отказаться. Второй, к слову, был бывшим зам. начальника ФСКН.

Он тоже не отрицал, что вся следственная структура держится на рыночных отношениях, но я с первого раза убедил его, что не буду никого сдавать, и к этой теме он больше не возвращался. Мы с ним пошли к нынешнему замначальника, и тот предложил новый вариант: сначала сделать на деньги ведомства контрольную закупку на рампе, где я и покупал вещества, а потом съездить в Петербург и показать им закладку. На этом мы почти договорились, но, посоветовавшись, он понял, что это никак не поможет поймать продавцов. Предложил другой вариант: так как им нужно больше громких дел и изъятого веса, я могу добровольно выдать им определенное количество наркотиков; это не наказуемо, а взамен я получу положительную характеристику для суда от ФСКН. По сути от меня требовалось беспалевно купить 100 грамм кокаина, амфетамина или килограмм марихуаны или гашиша и официально им выдать то, что можно сказать, «нашёл». Я подумал какое-то время, но в итоге отказался от предложения: совесть не позволила мне его принять, да и в мою линию защиты мало вписывался добровольно выданный килограмм травы.

Время шло, заканчивался срок домашнего ареста, с разных сторон я начал слышать про взятки. Никто не называл конкретных сумм, но речь шла о продаже машин, квартир и крупных кредитах. Разумеется, мне самому ничего не предлагали — выходили на родителей. Я просил их игнорировать подобные предложения. По слухам, и у родителей моих друзей было достаточно таких возможностей. Меня убивало уныние, ничего толком не происходило, не менялось, напряженность и суета делали меня беспомощным и подавленным. Злила мысль о том, что те, кто собирается меня посадить, кроме своих зарплат, хотят срубить ещё как можно больше. Все говорили, что за деньги можно только уменьшить наказание — в законе для этого указан диапазон сроков, изменить статью за деньги нельзя — только за «большие деньги». Запомнил с того времени фразу «Официальный прайс выставят перед последним судом — пока не стоит торопиться».

Октябрь 2015 года

Через два месяца закончился срок домашнего ареста, и я думал, что на этом моя волокита и закончится. Но нет: на очередном суде нам просто продлили меру пресечения еще на два месяца. Следователь заявил судье, что ему нужно ещё немного времени — пару недель.

Шла осень, уныние крепчало. В ФСКН меня уже не привозили — я должен был добираться сам. Разрешили приезжать на велосипеде. Это было странное чувство — свобода, движение, ветер в лицо, закат над рекой, но при этом я еду к следователю на очередной допрос. Или от следователя, и жду при этом, пока все, наконец, закончат свои бюрократические формальности. А затем меня посадят.

В очередной беседе с адвокатом выяснилось абсурдное обстоятельство. Тот факт, что у меня не нашли ничего уголовного ни при себе, ни дома (за две плюхи с обыска мне грозило максимум 15 суток или штраф), не играл мне на руку, наоборот, сильно усугублял положение. «Пойми, тебя должны посадить, это практика, сейчас решается только на сколько и по какой статье, — объяснял адвокат, — и если бы у тебя нашли достаточный вес, можно было бы поторговаться и перейти на „хранение“, получить свои 4-6 лет». Теперь же из того, за что меня можно было посадить, оставалось только «разделение преступного умысла с организованной преступной группой, собирающейся сбыть наркотики в крупном размере». Звучало забавно; я не понимал, как можно доказать это, имея только слова, но но знал, что докажут.

Меня начали вызывать реже, иногда я оставался дома на целый день. По утрам во время прогулок обходил свой комплекс, иногда выбирался на бульвар. Подолгу пил чай, смотрел в окно — там бурлила жизнь, играли дети, люди выходили из дома и возвращались домой. Я начал подкармливать птиц, вскоре они ждали меня по утрам на подоконнике. Вспомнил, что незадолго до задержания купил гамаки для вечеринок на открытом воздухе. Следующим утром повесил один из них на два дерева во дворе и целых две недели наблюдал, как формируются социальные отношения между детьми. Сначала боялись ничейной вещи, потом начали появляться хозяева, потом, чтобы доказать, чей это гамак, даже стали драться. Но главное, что он никогда не пустовал, и было интересно.

Ноябрь 2015 года

Мне почти перестали звонить из ФСКН, о сроках говорили всё так же расплывчато: пара недель, максимум месяц, уже почти всё готово. Начал смотреть фильмы, которые давно не было времени осилить. Внезапно за мной приехали. «Одевайся, — говорят, — поудобней и потеплей, обувь без шнурков лучше, с собой только паспорт». Немного запаниковал, не ожидал такой внезапности, надеялся, что предупредят заранее. Позвонил адвокату, он сказал, что это ещё не финальный суд, что-то рядовое, ему присутствовать ни к чему. Оперативники попались человечные, объяснили, что пришли анализы из ГНД. За то, что я наркоман, мне полагается двое суток или штраф, повезли на суд. Приговор был уже напечатан и даже не озвучивался — просто выдали бумажку. По пути опера завезли меня в магазин, посоветовали купить воды, сигарет и чая, потом доставили в изолятор.

В камерах я уже бывал — эта была уже четвертой, на этот раз 10-местная, со столом и двухъярусными кроватями. Играли в шахматы, травили байки, за двое суток я почти прочел книгу — что-то про полёт валькирий, фантастика про российскую политику. Сокамерники, услышав мою историю, хлопали по плечу и говорили «хреново, парень, хреново». Расскажу о предыдущем опыте попадания в изолятор, незадолго до этой истории. Тогда это вызывало у меня сильную злобу — до тряски рук и скрипа зубов, сейчас же воспринимается вполне адекватно, просто такие порядки.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch2_530246...


3 августа 2015 года


Первый день прошел утомительно. Состояние было подавленным и всё таким же отчаянным. В основном, я занимался уборкой своих вещей на долгое хранение и собирал сумку, которую возьму с собой в тюрьму. Приходили родственники, высказывали мнения. Общались записками, опасаясь жучков — в изоляторе рассказывали, что это частая практика, ставят их во время обыска или заранее, приходя проверять, к примеру, пожарную сигнализацию. Я услышал тогда сильную фразу: «Смерть — это страшно, но сам ты раз — и умер; Для близких горе, но к этому можно привыкнуть. А твоя ситуация будет годами убивать и тебя, и близких, и привыкнуть к этому невозможно».


Ещё в первый день я узнал про камеру, на которую сотрудники записывали все обыски — после моего они забыли её у меня в комнате. На ней было видео с обыска квартиры Артура и несколько других, не связанных с моим делом. Посоветовавшись с адвокатом, отец решил, что её стоит вернуть: без неё бы дело, скорее всего, чуть затянулось, пользы от этого не было. Он поехал в ФСКН и отдал её лично в руки начальнику.


Долго думать, чем занять время пребывания дома, не пришлось: на следующее утро в 7 часов в дверь позвонили. «Ты едешь со мной, — сказал оперативник. — Есть разговор». Следующие месяцы я провел в ФСКН — вечером меня отпускали домой, утром забирали снова. Никто толком не говорил, когда это закончится и когда уже будет суд — все изо дня в день обещали, что осталась примерно неделя. О сроке тоже говорили разное — в среднем это было 8 лет. Статья (228.1 ч.4 п «г») предполагала от 10 до 25, но обвиняли меня тогда только в покушении на сбыт, что отнимало 20% от срока. В первый же день мне объяснили, что это частая практика — оставлять одного из фигурантов на домашнем аресте, что есть ещё шанс смягчить своё наказание, указав пару друзей, у которых будут при себе вещества. Адвокат настаивал на том же, только убеждал сделать это официально, в форме контрольной закупки, говорил: «Сдаёт каждый полуторный». Предлагалось признать всю вину и кого-нибудь сдать. В таком случае гарантированно и официально получаешь бумажку, фиксирующую, что ты сдал человека. На суде она вроде как дает скидку до 25% на срок.


Шли недели. Чаще всего я проводил время в одном и том же кабинете, у Деговцева, и ежедневно выслушивал разные истории про тюрьму, про судьбу людей, которые «поступили неправильно». Я пытался говорить с ним рационально. Он предложил сотрудничество - деанонимизировать каких-нибудь продавцов из открытого интернета, заметив при этом, что у них курс на натуральные вещества, может кто-то выращивает дома, а за спайс им не платят. Я понимал, что смогу легко найти продавцов, они не особо умеют прятаться, но меня удивляло другое, - почему ФСКН сами этого не делают, не ищут, не закрывать и по сути, не выполняют то, для чего они есть. В общем на предложение о сотрудничестве я ответил, что могу найти и показать какие-нибудь сайты, что в принципе они могли бы сделать и сами, но сдавать и подставлять живых людей, с которыми тем более меня ничего не связывает, я наотрез отказался.


Иногда Альберта не было в отделе, тогда мне назначали сиделку из остальных оперативников, которые, как правило, были этому не рады. В основном, я всё так же выслушивал описание будущего, которое они мне готовили. «Сдавать не стыдно, все так делают», — повторял каждый второй. Один всё же оказался изобретательным — выяснив, что я художник и знаю английский, поставил мне задачу, сделать ему дизайн толстовки с картинкой и надписью — так, чтоб там четко было написано, что он наркополицейский, но чтоб наркоманов не распугать. Надеюсь, этот парень успел погонять с красным листом марихуаны на всю грудь и подписью Staff Ranger.


Были и повторные очные ставки, на них мало что изменилось, были уже нанятые адвокаты, они советовали не отрицать сказанного, лишь добавлять «наркотики не продавал», а при сильном изменении текста могут добавить статью за ложные показания.

Адвокат продолжал настаивать на практике: он сам долго проработал старшим следователем и с уверенностью утверждал, что делается только так. Ещё от него я впервые услышал, что если бы я убил человека, работать было бы проще — там гораздо больше оправдательных приговоров и сложнее доказывать, а здесь достаточно просто слов. Почти каждый разговор с ним заканчивался фразой: «Решение, конечно, за тобой, но ты хорошо подумай, что для тебя важнее». В одном я ему точно верил — если уж человека взяли, его посадят. Это, опять же, практика, а по практике, если человек арестован, приговор будет обвинительным.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_5300527

30 июля 2015 года

К утру я уже был в отчаянии. Ни в кабинете, ни в коридоре не было окон — казалось, что прошло уже больше суток. Опер сказал, что свидетелем мне уже не быть, шанс упущен. Последние пару часов он в красках описывал моё будущее. Мне уже не хотелось ни спать, ни пить, ни жить дальше, я уже верил к тому времени, что это конец. Напечатал он в итоге почти то же самое, что было в опросах, которые мне показал. Говорил правду: что нашёл в интернете магазины с запрещенными веществами, что мы скинулись и купили себе наркотиков, что знаком с Ваней и Артуром давно, и что мы часто курили вместе. Признавал всё это я устно, именно такими фразами, а в напечатанном тексте всё было несколько иначе. От усталости было сложно понять, что написано, к тому же Альберт не замолкал ни на секунду и убеждал, что это детали юридического языка, формальности, а по сути всё то, что я говорил. Опер пошёл домой, а меня снова вывели в коридор. На этот раз друзей видно не было, время узнать было негде.

Я попросил воды у проходящего мимо мужчины.

— А допрос уже был?, — спросил он. — После допроса всё будет, подожди. Пока можно только в туалет. Это оказалось очередным испытанием. Сложно верить в силу закона, в права человека, в то, что у тебя вообще остались хоть какие-то права, когда пытаешься сходить в туалет с наручниками за спиной и с ними же пить ржавую воду из под крана, а защитники правопорядка смотрят и смеются.

Когда я снова увидел оперативника, я решил, что прошёл день. На этот раз у него был мой мобильный. Он описал ситуацию так: «Мне нужно два свидетеля, которые скажут, что лично у тебя покупали наркотики. Лучше, чтобы ты сам выбрал двух человек. Если они всё сделают правильно, мы их отпустим, иначе мы будем брать по очереди всех, с кем ты говорил по телефону и переписывался „Вконтакте“ и работать с ними жестко». Он сходу назвал первых 5 человек, с которыми угрожал «поработать». Поразмыслив остатками сознания, я согласился на его предложение, уже зная, что значит «работать жестко», а также осознавая, что больше половины моих знакомых употребляют наркотики. Я указал двух человек из записной книжки, у которых, был уверен, нет при себе ничего запрещенного. Перед допросами их проводили мимо меня, чтоб я сказал им, что нужно говорить. Я угощал их гашишом, больше ничего не знают. Тогда я уже понял, что я попал серьезно, поэтому старался просто уменьшить взрывную волну.

На какой-то небольшой промежуток времени меня вывозили из здания — в ГНД, сдавать тест на наркотики, и домой на обыск. Дома никого не было — тогда шёл дачный сезон. Мои ключи были у сотрудников. Тут всё как обычно, нашли соседей-понятых, одной из них оказалась моя крёстная, начали переворачивать квартиру. Предупредили, что лучше самому всё выдать, иначе придут с собакой и перевернут ещё сильнее. Я последовал совету, в протокол даже записали, что добровольно показал, где храню. Хранил, не мудрствуя, на столе. Оперативники обнаружили и изъяли пару плюх и бумажку со следами белого порошка. Забрали ещё коробочку с мятными конфетами — одну, по просьбе оперативника, я съел при нём.

Допросы я помню почти так же смутно, как ночной оперативный опрос, да и мало чем они отличались. В дверях стоял всё тот же Альберт, следователь требовал поставить ещё одну подпись под теми же словами, а оперативник поправлял, если я что-то говорил иначе. Помню, что следователь постоянно улыбался, часто цокал языком и повторял «тяжко», «жестко». Мне объяснили, что молчащая женщина в углу — это мой адвокат, что права хранить молчания у меня нет, так как допрос уже начался, что любое отхождение от того, что я говорил ранее, только увеличит мне срок, потому что будет считаться ложными показаниями. Мой адвокат кивала головой. Следователь спросил, помню ли я, что говорил ранее, я ответил: «Смутно». «Сейчас напомню», — сказал он, повернулся к монитору и стал читать.

Текст был вдвое длиннее. Я замечал множество дополнений, пытался их оспорить, говорил, что это не мои слова. Следователь ответил, что я не могу отказаться от этих показаний, потому что это фактически доказанная оперативная информация, а я могу её только дополнить. Адвокат кивнула. На моменте, когда рассказ пошел о названных мной товарищах, у следователя было записано, что они стабильно и много закупались у меня наркотиками. Я сказал: «Мы не так договаривались, я угощал их и всего один раз». Адвокат вступилась за меня, попросила записать с моих слов. Следователь отказался. По сути в допросе я так же, как и раньше, признавал, что покупал наркотики вместе с Иваном, какое-то время мои наркотики хранились у Артура, что курил их с друзьями. Появлялись новые абсурдные предложения о передаче денег, то ли Артуру, то ли наоборот, формулировки были неясными. Следователь настаивал, что я не могу ничего изменить, что это лишь цитаты из других допросов, адвокат кивала, а на строчке «свою вину в сбыте признаю, раскаиваюсь», сказала, что это про то, что угощал — мол, фактически это считается сбытом, а признать вину — единственная возможность уменьшить срок. Когда следователь закончил, я спросил: «Как я могу дополнить этот допрос, для чего я здесь присутствую?». Адвокат пояснила, что я могу согласиться частично и пояснить с чем несогласен. Не согласился с тем, что в допросе написано «продавал», я не говорил этого. Следователь допечатал с моих слов: «Я не занимался продажей наркотиков», показал мне и адвокату, после чего дописал «но иногда продавал знакомым людям», объяснив это тем, что тоже может вносить дополнения. Адвокат кивнула. Все подписались.

На самом деле всё было так: я нашёл онлайн-магазины, мы поехали в Питер, потусили там, скинулись и купили в найденных магазинах наркотиков — качественных и дешёвых. Привезли в Челны, поделили, ну и, конечно, постоянно употребляли на разных тусовках. В деле всё выглядело иначе: сначала я не понимал, зачем они добавляли детали вроде незначительного «..., выполняя свою роль, ...», не придавал значения этим формулировкам, хоть некоторые и выглядели угрожающе. Нас с самого начала убедили, что преступление уже доказано, статья не изменится, и вопрос только в том, сойдутся ли наши показания. Только от этого зависит, смягчится ли наша вина.

Очные ставки мало чем отличались от допросов: нас сажали друг напротив друга, спрашивали, узнаем ли мы друг друга и не испытываем ли к друг другу ненависти и всего такого, после чего зачитывали допрос одного из нас, спрашивали, принадлежат ли ему эти слова, сразу уточняя, что слова по-любому принадлежат — вот подпись, изменить ничего нельзя — потом зачитывали допрос второго. Следователь объяснил, что подписи мы ставим не за то, что согласны, а за то, что прослушали. На очных ставках были те же, государственные адвокаты: родители узнали о том, что нас задержали, спустя сутки и не успели никого нанять. Здесь я узнал, что у Артура нашли пару кирпичей гашиша, пакетик таблеток, амфетамин и целую коллекцию психоделиков, что выдал он всё добровольно и хранил в своём офисе — бизнес-центре «2/18», проще говоря, в Тюбетейке, у него была там студия звукозаписи. Узнал, что в деле есть ещё два человека, с которыми я лично не общался — это были друзья Артура. Между мной и ними ставок не проводили. Ещё узнал, что меня хотят посадить под домашний арест. Старший следователь сказала, что мне повезло — у меня будет время попрощаться с родными и собраться, и что на это у меня будет целая неделя. Может даже две.

По одним данным мы провели там сутки, по другим двое. Сам я не могу сказать с уверенностью, но когда нас повезли в изолятор, был вечер. Коллектив оказался неплохим: добрый взрослый армянин и два парня — один за наркотики, второй за нападение на таксиста. Армянин обвинялся в мошенничестве. Никто их них не был злым или агрессивным. Свою вину отрицал только один — утверждал, что ехал на такси с пьяным другом и тот отказался платить, а таксист запросил с него полную стоимость. В итоге к таксисту подъехали друзья и толпой избили парня, сами же подали заявление и назвались свидетелями. Обидная история, если тут всё правда, хоть и вполне предсказуемая. Остальные не отрицали, что проказничали, и просто готовились отвечать. Выслушав мою историю, сказали, что мне не повезло, немного пообсуждали места лишения свободы и опыт общения с правоохранительными и судебными органами и больше к этой теме не возвращались. Пили чай, спорили о моменте зарождения жизни и энергии во вселенной.

На первом суде нам избирали меру пресечения. Нас отправили в изолятор: судья не давал мне домашний арест, пока в суд не явятся все собственники квартиры, включая бабушку и больного деда. Через неделю я всё-таки оказался дома. Мне запретили пользоваться любой связью, звонить не разрешалось даже родителям — только следователю, инспектору и адвокату. Надели на ногу браслет, выдали устройство слежения, выглядящее как дисковый телефон с четырьмя кнопками: «звонить», «не звонить», «информация» и «вызвать полицию». За устройства я расписался более 20 раз, в дальнейшем каждую неделю требовали расписки, что всё помню, не нарушаю, претензий не имею. В сумме на всяких бумагах за полтора года я поставил почти пять сотен подписей. Суд определил мне время прогулки — с 10 до 11 утра — в это время я мог выходить на улицу.

Когда-то данный пост, но в другом варианте был залит на пикабу другим участником, но я не смог не выложить эту историю снова, так как ЧЕЛОВЕК, который написал эту историю, очень мне знаком!

29 июля 2015 года

С криками «наркоконтроль!» меня схватили за локти и бросили лицом в траву. Надели наручники. Один из мужчин в черной одежде сел на мой велосипед. Согнув пополам, меня посадили в машину и отвезли в ближайший отель, где провели досмотр, на котором порвали и сломали половину моих вещей. Пытались даже разобрать велосипед, но, естественно, ничего не нашли.

Дальше был отдел ФСКН, находящийся в типовом здании детского сада. Меня завели внутрь. С порога я увидел Артура, он сидел в наручниках на лавке, со ссадинами на лице. «Нас поимели», — сказал он, попытавшись развести руками. Меня провели дальше и посадили на стул. Рядом сидела девушка Ивана, с пустыми глазами; прошептала: «8 лет ему обещают». Сам Иван сидел в другом конце коридора, его взгляд тоже уходил далеко — сквозь стены детсада. Когда он меня заметил, пересел чуть ближе, заговорил громким шепотом. Речь была обрывистой: «Они всё уже решили, нам нужно придерживаться легенды, что я бухгалтер, Артур директор, а ты поставщик, мы должны признать эту легенду и всё подписать, с Артуром они уже договорились, отрицать нельзя, иначе будет хуже». На вопрос — что значит «будет хуже»? — он ответил, что тогда они всё расскажут родителям. Ваня находился там уже часов 10. Я не знаю, что там происходило все это время, но мой лучший друг, директор айти-фирмы, спортсмен, и немало повидавший в жизни человек, явно успел потерять рассудок.

Меня начали водить по кабинетам. Сначала меня повели «бить». Передо мной стояли три человека: двое смеялись, один, с грозным выражением лица, размахивал дубинкой, а я сидел в наручниках на стуле в центре комнаты. Сотрудники ничего конкретного не требовали, те, что без палок, толкали в плечи и спрашивали «ну чо?», а тот что с палкой, сказал: «Нам приказано тебя бить». Сперва я спросил: «За что?», потом до меня дошел абсурд происходящего и я удивился: «Приказано?». Мужчина замялся, убрал палку и сказал: «Ну, если всё правильно сделаешь, не будем». Что имелось в виду под «правильно» никто не знал.

«Битьё» на этом закончилось. Дверь открыл лысеющий мужичок — позже я узнал, что это оперативный сотрудник Альберт Деговцев. Он спросил: «Что у вас тут свидетель делает?» и повёл в другой кабинет. Дальше был долгий ночной опрос, я уже хотел спать, но время было только 4 утра. Сначала передо мной положили опросы моих друзей и стали цитировать места, где они меня сдают, хотя от Вани я знал, что он ещё ничего не подписывал. Я уже понял, что скрывать что-либо бесполезно, признавал, что наркоман со стажем, много чего пробовал, рассказал, как и на каком сайте покупал, но этого было недостаточно. Лысеющий оперативник часто повторял моё имя — два-три часа подряд, просто сидел и повторял. Потом он сказал, что я должен подписать всё, что он скажет, тогда меня оставят свидетелем. Затем начал что-то печатать, задавать мне вопросы. Я старался понять каждое слово, но всё было как в тумане. Он просил подтвердить, что мои друзья зарабатывали миллионы, что видел, как они занимались продажей, я отказывался.