firsh

Первые три части у меня в профиле

Иван стал лихорадочно разгребать землю, царапая руки обо что-то острое и холодное. Голубев не знал, как долго выбирался, но, когда показался просвет и повеяло теплым ветерком, он уже не в силах был сделать даже взмаха рукою. Отлежавшись и придя в себя, наводчик поглядел вокруг. Со снесенным щитком, без колеса, валялась на боку пушка. Там, где были щели его товарищей, лежали груды раскрошенного камня. Стояла жуткая, мертвая тишина.

Подошедшие бойцы помогли разобрать завалы. Погибших артиллеристов похоронили здесь же, на огневом рубеже. Голубев, не сдержав слез, отошел в сторону и, склонив непокрытую голову, долго сидел в тяжелом раздумье. «Вот и Тарасова не стало, земляка закадычного. Как же написать об этом в Ломы? А надо написать, никуда не денешься...»

— Слушай, славянин, а корректировщика-то мы сняли, — сказал незнакомый молоденький солдат. — Сидел, сволочь, на заводской трубе и управлял стрельбой.

На другой день комбат Казанков позвал Ивана Дмитриевича и сказал:

— Принимай орудие, Голубев. Ребята в расчете, кажется, подобрались неплохие. Блюди старые добрые, порядки.

Вечером, после ужина, собрались в землянке. Закурили, разговорились. «А что, прав комбат, — подумал Голубев, — хлопцы хоть куда. Считай, каждый огнем опален. Только вот наводчик Светлицкий пока не обстрелян...» Сели писать письма, и Голубев, покопавшись в сумке, тоже достал листок бумаги. Хотелось написать о многом, а получилось всего несколько строк...

В сентябре сорок четвертого полк, в котором воевал Голубев, сняли с переднего края, погрузили в эшелон. Как же удивился и обрадовался Иван Дмитриевич, оказавшись под Псковом, в родном краю, где до дому, считай, рукой подать. Младшим командирам, собранным на инструктаж, сообщили, что вскоре предстоит выполнить необычную и сложную задачу и что всем подразделениям, от полка до отделения и расчета, надо тщательно подготовиться. Сутками напролет бойцы учились форсировать водные преграды, быстро погружать орудия и снаряжение на плоты и катера и так же сноровисто разгружать их, с ходу завязывать бой за овладение плацдармом. Догадывались, что на этот раз придется форсировать Чудское озеро.

Так оно и получилось. Как только стемнело, был отдан приказ на погрузку. У наспех сделанных причалов на тихой волне покачивались небольшие катера с прицепленными к ним широкими плотами. Один из них был предназначен для орудийного расчета Голубева. Пушку и боекомплект снарядов закрепили на корме, на узеньком треугольнике носовой части установили пулемет. Сняли с предохранителей автоматы. На шедшем сзади плоту разместили передок с лошадьми.

На озере было тихо. В темном небе висели крупные, яркие звезды, под кормой приглушенно, с легким шелестом бурлил воду винт. Лица ласкал теплый, едва ощутимый ветерок.

К Голубеву подошел наводчик Светлицкий:

— Святую воду бороздим, товарищ командир. Тут Александр Невский немецких псов-рыцарей изрядно расколотил. Вот в каком месте мы оказались.

— Стало быть, и нам надо сработать не хуже Невского, — ответил Голубев. — Понял, Светлицкий?

— Яснее ясного.

Голубев посмотрел на светящийся кружок циферблата: часовая стрелка стояла на цифре 2. Через полчаса или даже скорее должен показаться берег. Но вот брызнул яркий луч прожектора. Он шарил по темной глади воды, высвечивая плоты и катера. С берега потянулись белые, словно мелко иссеченные, нити трассирующих пуль. С катеров по прожектору ударили пулеметы и автоматы. Прожектор погас. Но на берегу по-прежнему громко заливались пулеметы.

Катер тихо качнулся, зашуршал днищем о крупную гальку. Работая по пояс в воде, артиллеристы быстро сняли пушку с борта, вывели на берег лошадей. Теперь вражеские пулеметы били уже из глубины, с высокой прибрежной гряды. Расчету Голубева приказали поддержать огнем взвод автоматчиков. Артиллеристы миновали открытое место и остановились в мелком кустарнике у самой подошвы гряды. Пущенная нашими автоматчиками красная ракета упала у большого серого валуна, указав цель. Орудие открыло огонь. Пулемет захлебнулся. В слабом, белесом свете Иван увидел на вершине холмов продвигавшихся на ту сторону наших солдат.

Автоматные очереди слышались все слабее и наконец совсем смолкли.

Наступавшие части всю первую половину дня шли вперед, не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления противника. Расчет Голубева ни на шаг не отставал от стрелкового батальона. Пехота уже перешла железную дорогу и спустилась в огромную котловину. — Воздух! — вдруг раздался голос наблюдателей.

Артиллеристы, пустив лошадей в галоп, добрались до низкорослого ельника, тянувшегося вдоль железнодорожного полотна, спрятали пушку среди деревьев. Недалеко разорвалась бомба, не причинив вреда. Самолеты, отбомбившись, улетели. Зато ожили доселе мирно стоявшие стога. Замаскированные в них вражеские пушки, самоходки, крупнокалиберные пулеметы открыли по нашим боевым порядкам ожесточенный огонь.

Голубев приказал выкатить орудие на прямую наводку и установить в неглубокой свежей воронке. Рядом, откуда ни возьмись, появилась «дивизионка», тоже облюбовавшая воронку, но несколько поглубже. Подбежал командир батареи.

— Бей осколочными воя по тому стогу! — показал он на высокий островерхий стог, который возвышался прямо перед орудием.

С первого выстрела стог как-то осел, окутался дымом и вдруг вспыхнул ярким пламенем. Голубев послал туда еще один осколочный. Крупнокалиберный пулемет замолчал.

— Отлично! Теперь ударьте по стогу, вон по тому, который рядом с кустом. Бронебойным, только бронебойным — там самоходка.

Ее было хорошо видно: при стрельбе с нее частично слетела солома, и теперь самоходка стояла похожая на какое-то огромное чучело.

Но гитлеровские артиллеристы опередили. Вражеский снаряд разорвался неподалеку от орудия. Со стоном упал на землю Светлицкий: осколок насквозь прошил его плечо. Струйками стекала кровь и с руки правильного Ковалева.

— Раненых отвести в тыл, — приказал Голубев уцелевшему заряжающему, а сам остался у орудия.

С непокрытой головой — упала и куда-то закатилась каска, — весь испачканный гарью, Голубев зарядил орудие, прицелился и ударил по самоходке.

— Давай еще, еще! Я подам снаряды! — пришел на помощь комбат.

Иван навел перекрестие под самый низ гусеницы самоходки, выстрелил. Теперь он уже не наводил орудие, а вел огонь бегло, пока не израсходовал все три снаряда, поднесенные комбатом.

— Горит, видишь, горит зараза фашистская! — крикнул комбат.

Вдвоем (откуда берутся в такие минуты силы!) они выкатили пушку из воронки. Быстро вернулся заряжающий Прохоров, а за ним — с перевязанной рукой — правильный Ковалев. Расчет вновь стал боеспособным. Прицепив пушку к передку, артиллеристы двинулись догонять ушедшую вперед пехоту.

— За мной, скорее! — встретил их запыхавшийся командир стрелкового отделения.

Над головами раздавались резкие щелчки разрывных пуль, то справа, то слева вставали высокие, вскинутые снарядами султаны земли. Расчет снял пушку с передка и вместе с сержантом-пехотинцем покатил ее вниз по отлогому косогору. У его неровного основания тускло блестела неширокая река с берегами, поросшими плотными и низкими кустами. Перед ними, на этом берегу, черным жирным дымом было охвачено несколько недвижно застывших «тридцатьчетверок».

— Где ставить орудие? — нетерпеливо спрашивал Голубев.

— Еще метров десяток, братки! — все звал вперед сержант.

Пушку выдвинули на самый берег, в боевые порядки пехоты. Лишь успели закрепить сошники, как на песчаной отмели разорвался тяжелый вражеский снаряд, забросав артиллеристов комьями мокрой земли. Свистящим роем летели с той стороны пули, непрерывно поклевывая сталь орудийного щитка.

Быстро были найдены цели: в середине густого куста — пулемет, чуть поодаль от него — вкопанный в землю танк.

Выстрел, который сделали артиллеристы по пулемету, был совершенно не слышен в ревущей буре боя. Единственно, что увидел Иван, — светлую высокую щель, напоминавшую узкий вход в темно-зеленую стену. Туда он послал и второй снаряд, который положил куст на землю.

Быстро развернув орудие, артиллеристы перенесли огонь на танк, вернее, на только видимую его башню. Первый снаряд рассыпал гигантский веер искр на сером бронированном теле фашистской машины, второй попал в основание орудийного ствола танка, и он как-то сразу подался вниз, повис, словно гигантский клюв. Но Голубев выпустил и третий снаряд, судя по всему теперь заклинивший башню, — она замерла в одном положении.

Мимо «сорокапятки», стреляя на ходу, промчались наши танки. На их броне сидели автоматчики, стрелявшие по тому берегу. Машины бросились в воду и по неглубокому перекату пересекли реку. Удар наших войск во фланг гитлеровских соединений был неотразим и сокрушителен.

За форсирование Чудского озера, захват плацдарма наводчик Голубев был награжден третьей медалью «За отвагу», за храбрость, проявленную в боях при освобождении Эстонии, грудь его украсил орден Славы III степени. Эту награду вручил солдату сам командир дивизии генерал Борщев.

З. Васильев
Продолжение следует...

Первая часть:
Вторая часть:

Голубев прицеливался тщательно и долго. Когда рассеялся серый дымок разрыва, он увидел накренившееся набок орудие, около него не было ни одного фашиста. Не медля, Иван перенес огонь на второе орудие. Оно едва успело сделать выстрел, как в него угодил снаряд. Но пушка еще жила, расчет укрылся за щитом. Голубев хорошо видел в панораму, как медленно поворачивается темный ствол вражеского орудия, нащупывая «сорокапятку». Впервые, кажется, наводчик почувствовал гулкое биение своего сердца, в голове, словно тысячи молоточков, призывно выстукивало одно слово: «Скорей! Скорей!», хотя и так все делалось мгновенно. И лишь когда раздался резкий, сухой звук выстрела, он как бы очнулся, распрямился и, поднявшись во весь рост, машинально смахивая рукою пот с лица, посмотрел в ту сторону. На землю оседал дым, вражеская пушка, оставшись без колес, уткнулась стволом в землю. Двое артиллеристов короткими перебежками начали уходить к лесу, но их тут же настигли очереди наших автоматчиков.

Командир орудия Андреев хотел было выкатить пушку на открытую позицию, чтобы достать снайперов, укрывшихся за стволами сосен на самом краю леса. Решение командира было рискованное: снайперы могли перестрелять весь расчет. Голубев посоветовал Андрееву поступить иначе — скрытно подойти к опушке через небольшой, лентой тянувшийся от хутора перелесок и ударить по противнику вбок. Андреев согласился.

В перелеске была узкая, но хорошо протоптанная тропинка, «ад которой с обеих сторон низко спускались густые ветви берез и ольхи. Отличная маскировка, да и катить орудие легко. Артиллеристы оказались на нейтральной полосе, не больше чем в сотне метров от врага. Андреев с Голубевым, осторожно пройдя сквозь заросли, добрались до края перелеска. Бесшумно легли в густой и высокой траве и, аккуратно раздвинув ее, сделали узкие смотровые щели. В неглубоких ровиках увидели снайперов, непрестанно и методично стрелявших из-за стволов деревьев по нашим бойцам.

— Ну погодите, гады, сейчас мы посчитаемся с вами!— выругался Голубев.

— Тише, тише,— сжал его руку Андреев и шепотом произнес: — Вот здесь и поставим пушку. Шрапнелью достанем.

Орудие установили почти на том же месте, откуда вели наблюдение, и открыли огонь по зеленой опушке леса.

Вражеские снайперы были уничтожены. Стремительно бросилась вперед наша пехота.

— Орудие — на передки! — скомандовал Андреев. Кто постарше — пристроились на станинах, а те, что помоложе, побежали за пушкой, ухватившись за ее ствол и щиток. Артиллеристы быстро догнали пехоту. Батальон приближался к Выборгу. Оставалось всего полтора километра до города, но тут наступающие опять были прижаты плотным огнем. Особенно сильным он был на левом фланге, у небольших каменистых холмов. Посланные вперед полковые разведчики после непродолжительного наблюдения доложили, что на одном из холмов вкопана в землю самоходная установка, на других замаскированы крупнокалиберные пулеметы. Командир стрелкового батальона приказал расчету Андреева уничтожить самоходку.

И вновь ситуация повторялась: то же открытое поле с редкими кустиками, да вдобавок еще слева — озеро.

Как быть? Выехать на поле — наверняка подставить лоб, выйти во фланг — мешает вода.

— Озеро-то, видать, в камышах, — обратился Голубев к командиру. — Может, и топкие берега, может, и нет: поглядеть бы? Коль надежные, так мы по камышу под самый нос фрицу бы пожаловали. Настрой комбата, пусть пошлет туда разведчиков.

— А что, пожалуй, дело говоришь, Голубев. Да и мне бы не худо посмотреть.

Камыш был густой, высокий. Некогда топкий берег изрядно подсох за лето и оказался достаточно крепким, чтобы не тонули колеса орудия. Расчет, усиленный четырьмя автоматчиками, осторожно, чтобы не колебать заросли, выбирая крохотные прогалины, петлял по берегу, пока, наконец, не показался просвет. Ползком, по грязи солдаты выкатили пушку на самый край высокой камышовой стены, и ствол орудия темным кружком уставился в бок бугра укрывавшего вражескую самоходку. Через панораму Голубев отлично видел ее башню.

— Смотри не торопись. Сделать надо все честь честью, — сказал командир орудия.

Припав к панораме, Голубев ничего не ответил, но через секунду-другую резко взмахнул рукою, подав знак зарядить орудие. Мгновение он что-то высматривал еще, едва касаясь ручки наводки, потом осторожно взялся за шнур. Грянул выстрел.

— Заряжай еще! — вдруг необычно громко крикнул Голубев.

Справа, словно перекликаясь одна с другой, с резким присвистом вели огонь другие орудия батареи.

Еще не развеялся дым над холмом, как пехота устремилась вперед. Те автоматчики, которые помогали катить пушку, бросились сквозь заросли камыша и тоже рванулись к высоте.

Расчет догнал батальон уже на окраине Выборга, под вечер. В городе завязались уличные бои. С чердаков, из подвалов гитлеровцы поливали наших стрелков плотным свинцовым дождем. Оставив передок во дворе большого серого дома, артиллеристы выкатили пушку на улицу. Тотчас к ним подбежал невысокий, в серой от пота гимнастерке старшина.

— Вон там, на чердаке, двое автоматчиков. Резаните по ним, хлопцы, жизни, сволочи, не дают.

Артиллеристы мгновенно развернули орудие. Голубев увидел на красной черепичной крыше большое, с козырьком окно. Гитлеровцы оттуда остервенело вели огонь. Первым же выстрелом автоматчики были сбиты. Но в это время на щиток орудия словно кто-то бросил пригоршни гороха — так часто и кучно застучали пули.

— Из подвала косит! Разворачиваем пушку влево. Да быстрей, быстрей! — командовал Андреев.

Не высовываясь из-за щитка, стоя на коленях, артиллеристы резко повернули орудие в сторону новой огневой точки противника. О том, чтобы вести наводку с помощью панорамы, и речи не было, — пули скосят вмиг. Голубев открыл замок и, глядя через ствол, стал выискивать фашистского автоматчика. В белом пятачке просвета наконец показалась узкая полоска темного подвального окна, в котором будто от папиросы вился голубоватый дымок,— автоматчик вел стрельбу непрерывно.

Гулко клацнул орудийный замок, и сразу же грянул выстрел.

— Еще! — крикнул Голубев.

Огненное пламя лизнуло гранит фундамента, взвился клубок темного дыма, в котором, смешавшись, взлетели вверх куски камня и асфальта. Путь пехотинцам был открыт.

Орудийный расчет, ни на шаг не отставая от пехоты, продолжал двигаться по улицам Выборга. Артиллеристы по первому зову приходили «а помощь стрелкам и автоматчикам, уничтожали огневые точки врага. Меткими выстрелами Голубев буквально в упор расстрелял еще три пулемета гитлеровцев.

Враг предпринял отчаянные попытки вернуть важный стратегический рубеж. Километрах в двух западнее Выборга развернулись жестокие бои. Орудие Андреева заняло огневую позицию на перекрестке большой автомагистрали. Здесь было танкоопасное направление, и десятки пушек, глубоко зарытых в землю и тщательно замаскированных, притаились в ожидании противника. Расчет Андреева оборудовал свой рубеж рядом с большим кирпичным зданием какого-то завода. Сзади, в нескольких метрах от огневой позиции, тянулась каменная стена, рядом с которой артиллеристы отрыли глубокие щели.

Уже вечерело, как вдруг перед огневой позицией Андреева, совсем низко, разорвался бризантный снаряд. Белое облачко неподвижно повисло в вышине. Второе такое облачко вражеский снаряд повесил несколько позади.

— Братцы, фриц вилку устраивает, — крикнул Андреев. — По щелям!

С грохотом, один за другим обрушивались на позицию вражеские снаряды. В щели пополз удушливый дым, посыпались твердые комья, осколки камня. Огненный ураган не утихал ни на секунду. В сплошной темноте Голубев почувствовал, что не может повернуться, не хватает воздуха. Он попытался еще раз приподняться, но безуспешно. В ушах стоял гулкий звон, рот был полон земли. Мелькнула догадка: «Я засыпан».
З. Васильев
Продолжение следует...

Ссылка на первую часть: http://pikabu.ru/story/_3254941

В селе Рождествено, что под Сиверской, расположились части 46-й стрелковой дивизии. Только что вышедшая из боев, она пополнялась людьми и оснащалась новой техникой, вооружением. Иван Голубев и его сосед по хутору Иван Тарасов попали в один расчет 45-миллиметровой пушки. Оба были этому несказанно рады. Да и расчет подобрался дружный. С сорок первого воевали вместе командир орудия москвич Михаил Андреев и заряжающий ростовчанин Сергей Козуля. Голубева назначили наводчиком, Тарасова — ездовым.

Дни были до предела загружены. Новоприбывшие солдаты учились искусству ведения боя. Каждый день марши-броски, стрельбы. К вечеру гудели ноги, усталость валила на землю.

Наступил день, когда командование отдало приказ на погрузку в эшелон. В пути солдаты узнали, что они едут на Карельский перешеек.

Маленькая станция встретила солдат необычной для военной поры тишиной. Сняв с платформы пушки, артиллеристы двинулись в путь. Ночная лесная дорога, узкая и топкая, чем-то напоминала бесконечный тоннель. Но вот лес остался позади. Колонна вышла на открытую поляну. Теперь уже совсем близко, со всех сторон, раздавался грохот артиллерийской канонады, дробно стучали пулеметы, в небе непрестанно вспыхивали холодные, мертвенно-бледные огни ракет.

До рассвета батарейцы окапывались, тщательно маскируя огневые позиции. Каждый вырыл рядом с орудием глубокую и узкую щель. Когда взошло солнце, артиллеристы оглядели местность. Впереди, метрах в двухстах, по всей огромной низине тянулась непрерывная линия траншей нашего переднего края. За узкой нейтральной полосой сразу же круто поднимались зеленые высоты, с небольшими, редко разбросанными домами хуторов. Даже простым глазом можно было рассмотреть темные змейки вражеских траншей, врезавшихся в покатый склон. Низина лежала перед противником, как на ладони, и требовалась величайшая осторожность, чтобы до поры до времени чем-либо не обнаружить себя.

— Смотри внимательно, — сказал Голубеву командир расчета Андреев. — Вот у крайнего справа дома бугорок. Это дзот. Значит, цель номер один. А теперь видишь на склоне куст? Там крупнокалиберный пулемет. Цель номер два. Понятно?

Задача, казалось бы, простая: как только начнется артиллерийская подготовка, орудие должно ударить по этим целям и подавить их. Но Голубев волновался: он наводчик и от его точного расчета будет зависеть успех стрельбы.

Взвилась красная ракета. За ней еще одна, зеленая, а потом опять красная. Все вокруг содрогнулось, под ногами, казалось, заколыхалась земля. Голубев припал к панораме, но через нее невозможно было что-либо рассмотреть: все заволокло непроницаемым дымом. Вдруг в слабом просвете показался бугорок — дзот. Иван подвел перекрестие панорамы под самое его основание и выстрелил. Он видел, как закурчавился клубок серого дыма и в обе стороны разлетелись какие-то предметы.

— Добро, Иван, накрывай вторую цель! — в самое ухо прокричал Андреев.

Голубев резко и быстро повернул ручку наводки, и паутинка панорамы легла на куст. Куда девалась его пышность? Ветви, ощипанные осколками, оголились. Теперь пулемет был хорошо виден. Наводчик даже различал его огненный, моргающий красный глазок. «Гадина, палит вовсю, — разозлился Голубев. — Ну, погоди же!..»

Первый снаряд немного перелетел — дала знать торопливость. Снова щелкнул замок, уже был натянут шнур спуска, как вдруг рядом, словно гигантский шмель, прожужжал и с оглушительным треском разорвался снаряд. Артиллеристы приникли к земле, на них посыпались комья земли. Едва они успели шевельнуться, как вновь раздался разрыв. Андреев скомандовал:

— По щелям!

На огневую позицию обрушился железный смерч. Он бушевал свирепо и жестоко, воздух пропитался едкой гарью, перемешался с пылью. Когда гитлеровцы перенесли огонь на соседние орудия, Голубев первым выпрыгнул из щели, обрадовался: орудие цело. Хладнокровно и расчетливо послал он снаряд по кусту.

— Есть! — вдруг неестественно высоким, срывающимся голосом крикнул он. — Капут фрицу!

Командир орудия посмотрел в панораму: куст, заметно накренившийся набок, густо дымился. Андреев улыбнулся и подмигнул Голубеву: мол, добро сработано, задача выполнена.

Взвилась красная ракета. Атака!

— На колёса! — скомандовал Андреев. — Лотки с бронебойными и шрапнелью!

Артиллеристы, лавируя между воронками, покатили свою «сорокапятку» за наступающей пехотой. Вскоре орудийный расчет вышел на берег реки. Она была неглубокой, солдаты, погрузившись в воду по пояс, быстро переходили на тот берег.

В это время к артиллеристам подбежал запыхавшийся сержант-пехотинец. Он сообщил, что сразу же за хутором батальон залег: прямой наводкой бьют две вражеские пушки, а за деревьями засели снайперы и не дают даже головы поднять.

— Комбат просит огня, — сказал сержант.

— Тогда помогай, друг! — позвал Андреев сержанта.

Орудие переправили через реку и установили в хуторском дворе, в большом проломе толстой, сложенной из бутового камня стены. Отсюда были хорошо видны неприятельские 75-миллиметровые пушки. Ничем не замаскированные, они стояли метрах в ста одна от другой на опушке леса. Голубев даже заметил, что при каждом выстреле орудия подпрыгивали, словно лягушки: видно, второпях фашисты даже позабыли закрепить сошники. Судя по всему, враги не заметили появления советских артиллеристов. Они спокойно продолжали вести огонь по боевым порядкам нашей пехоты.
З. Васильев
Продолжение следует...

(В этот раз решила не оформлять в виде картинки. Все равно не получается красиво)