SharkOfVoid

— Женя… — сквозь зубы процедил Павлин, сжимая кулаки. — Уйди. Нам не до тебя.

— До меня? — Евгений приподнял бровь, усмехнувшись уголком губ. Это была не эмоция, а констатация факта. — Похоже, до вас никто не доходит. Ни асланцы… ни наши Псы…

Он сделал искусную паузу, позволив словам «наши Псы» повиснуть в сыром воздухе, отяжелеть от намёка. Его взгляд был острым как скальпель.

— Хотя… Капитан Динами докладывал, что они до вас всё же дошли. Чуть не догнали. Жаль. — Он брезгливо посмотрел на грязь, налипшую на их ботинки. — Бегаете хорошо. Как тараканы. Вряд ли бы он оценил ваше… упорство.

— Это он их натравил?! — яростно вырвалось у Виктора. — Это его «порядок»?!

Евгений изобразил наигранное удивление, но в его глазах вспыхнул опасный, холодный блеск.

— Отец? Натравил? Он контролирует ситуацию, Виктор. Обеспечивает порядок. — Он пожал плечами и перевёл взгляд на Анну. — Анна, Капитан Динами приказывал Псам гоняться за школьниками?

Девушка ответила монотонно, без единой интонации, словно зачитывала сводку погоды:

— Кирион Динами отдаёт приказы по поддержанию безопасности сектора. Нарушители подлежат задержанию.

— Вот видишь, — Евгений снова уставился на Виктора, и его голос зазвучал твёрже, без намёка на прежнюю насмешку. — Его порядок. Его Псы просто… очищают город. От мусора. От неудачников.

Последнее слово он произнёс с особым, леденящим отвращением, окинув их с головы до ног.

— Его стандарты… высоки. Вы им явно не соответствуете.

Он медленно, не спеша, начал обходить Виктора, не прикасаясь к нему, но грубо вторгаясь в личное пространство.

— Источник Молчания… Ржавая Река… Саркотитан… — он перечислял шёпотом, будто зачитывал пункты из секретного доклада. — Большие планы для таких маленьких людей. Он находит ваши потуги… забавными. Наивными.

Евгений остановился прямо перед ним.

— Знаешь, что он делает с букашками, которые лезут куда не следует? — Он выдержал паузу, давая вопросу проникнуть в самое нутро. — Давит. Или смывает в грязь. Где им и место.

Его взгляд упал на руки Виктора.

— Твои пальцы дрожат. Контроль теряешь? Или просто… боишься его? — Евгений чуть кивнул в сторону безликих силуэтов города за стеной дождя.

Сделав своё дело, он отступил на шаг. Все следы насмешки исчезли с его лица, сменившись холодной, абсолютной пустотой.

— Вы играете в игры, где ставка — ваши жизни. И вы на грани. А мой отец не любит, когда проигрывают его фигуры.

Он окинул их обоих ледяным взглядом, в котором не было ни злобы, ни эмоций — лишь уверенность в неотвратимости.

— Следующий раз в тоннелях… не выберетесь. Он об этом уже знает.

Это не было угрозой. Это был прогноз. Приговор.

Он повернулся спиной.

— Анна.

Девушка механически развернулась и пошла за ним, не оглядываясь. Их силуэты быстро растворились в серой пелене ливня. Виктор и Павлин остались стоять посреди разрушенного цеха, по колено в грязи, под ледяным душем, сжимая кулаки от бессильной ярости и с леденящим душу страхом, который оставили после себя его последние слова.

Дождь не утихал, заливая своим монотонным стуком гнетущее молчание, повисшее между ними. Первым не выдержал Павлин. Он с силой вытер ладонью мокрое лицо, смазав грязь и сажу с щеки.

— Всё. Я всё понял, — его голос был хриплым и невероятно усталым. — Я сыграл. Я проиграл. На сегодня с меня хватит. Мне бы до дома доползти, не развалившись по дороге.

Виктор резко повернулся к нему. В его глазах всё ещё тлели угольки ярости, разожжённые словами Евгения.

— И что? — почти прокричал он, но получилось скорее сдавленно и сипло. — Ты просто так это проглотишь? «Его порядок», «его псы»?! Он же всё знает, Пав! Он знает про Источник, про реку, про всё! Он просто играет с нами, как кошка с мышами!

— А ты что предлагаешь? — огрызнулся Павлин, с ненавистью глядя на свой порванный рукав. — Побежим сейчас же выцарапывать ему глаза? Или может, сразу к его папочке-капитану в кабинет вломимся? Очень мудрый план! Меня и так сегодня почти смыли в сток, как букашку, я чуть снова скейт не разбил, а ты говоришь — играет! Да я уже в эту игру играть не хочу!

— Надо что-то делать! — упрямо настаивал Виктор, сжимая кулаки. — Мы не можем просто так это оставить! Он… он же чувствует себя безнаказанным!

— Знаешь, что я чувствую? — Павлин с горькой усмешкой потрогал свои рёбра, поморщившись от боли. — Я чувствую, что каждый мускул у меня ноет. Что я мокрый, грязный и чудовищно устал. И единственное, что я сейчас могу сделать — это не наделать ещё больших глупостей. Я иду домой, принимаю душ. И пытаюсь забыть этот день как страшный сон.

Он посмотрел на Виктора, и его взгляд стал не таким сердитым, больше уставшим и почти что сочувствующим.

— А ты… Ты же не успокоишься. Вижу. В тебе ещё пар кипит. Так иди, дерись с ветряными мельницами. Жалуйся. Кричи. Может, тебя хоть это успокоит.

Виктор замолчал, переводя дух. Гнев понемногу отступал, оставляя после себя леденящую пустоту и ощущение полнейшей беспомощности.

— Я… Я не могу просто пойти домой, — тихо, уже почти без злости, сказал он. — Мне нужно… не знаю. Выговориться кому-то. Кто выше всех этих его «порядков».

Павлин понимающе, устало кивнул.

— Иди к Громову. Пожуй ему ухо про несправедливость бытия. Может, он тебе чаю с крапивой нальёт, как Камико после тренировки. Только без меня. Мне и своей тошноты хватает.

Он повернулся и, не сказав больше ни слова, полетел по направлению к своему дому, сутулясь и постанывая. Его силуэт быстро растаял в серой мгле.

Виктор ещё минуту постоял один под ледяным душем, глядя вслед другу, а потом решительно развернулся и зашагал в противоположную сторону — к школе. Может, это и была «борьба с ветряными мельницами», но делать хоть что-то было лучше, чем просто смириться.

***

Дверь в кабинет Громова не распахнулась с грохотом, а врезалась в упор с глухим стуком, будто Виктору не хватило сил даже на яростный жест. Он стоял на пороге, весь напряжённый, как струна. Дождевая вода с его куртки стекала на порог, образуя лужу. Лицо было искажено не страхом, а бессильной, сжигающей изнутри яростью.

— Он знает, — выдохнул он, и голос его был низким, хриплым от сдавленного гнева. — Всё знает. Про Источник. Про реку. Его папаша-капитан… он сказал, что в следующий раз нас просто сотрут в порошок. Как букашек.

Громов, не отрываясь от разобранного кристального узла на столе, медленно поднял на него взгляд. Его глаза, привыкшие к точным схемам, мгновенно считали состояние ученика: грязь, порванная одежда, дрожь в сжатых кулаках — не от холода, от адреналина.

— Дверь закрой, — коротко бросил он, возвращаясь к проводам. — И вытри ноги. Пол мочить не надо.

Это спокойствие, эта обыденность ошеломили Виктора сильнее любой ругани. Ярость, не нашедшая выхода, начала давать трещины.

— Вы что, не слышите?! — голос его сорвался на полтона выше, в нём зазвенела отчаянная истерика. — Он нас… он пригрозил! Именем капитана! Мы же… мы должны что-то сделать!

Громов аккуратно положил инструмент и обернулся к нему полностью. Он молча смотрел на Виктора несколько секунд, и тот под этим тяжёлым, оценивающим взглядом начал понемногу оседать, гнев стремительно уступал место леденящей дурноте.

— «Делать», — наконец повторил Громов безразличным тоном, будто проверяя звучание глупого слова. — И что именно ты собирался «делать», полезешь в самое пекло? На Ржавую Реку? С чем? С голыми руками и молитвой?

— Нет! — отрезал Виктор, но уже без прежней уверенности, почти защищаясь. — У нас… есть план. Мы найдём способ пройти её. Ключ!

Громов шагнул вплотную, не касаясь его, но его энергия, густая и тяжёлая, сжала воздух вокруг, как тиски. Его глаза сузились до щёлочек, в которых вспыхнул холодный, яростный огонь. Он как будто забрал весь гнев Виктора себе.

— Ключ?! — Громов внезапно рванулся вперёд и схватил его не за руку, а за плечо, выше метки, встряхнул так, что у Виктора зубы щёлкнули. — «Разлом», ты имеешь в виду?! — Он прошипел это слово так, будто оно обжигало ему язык, было физически мерзко. — Эту грязь, сваренную из Корня Безмолвия, крови паразитов и Праха Теней?! Это твой «ключ»?!

Виктор остолбенел. Сердце на мгновение замерло. Как он…? Он назвал ингредиенты! Он знает состав!?

Громов с силой отшвырнул его от себя, как от заражённого, и на его лице появилась искренняя, почти физиологическая гримаса отвращения.

— Ты играешь с огнём, что спалил Воли Бире дотла! И Динами знает этот дым безумия. Он чует его за версту! Не «мусор» ты для него — ты ходячая катастрофа, которую надо обезвредить, пока она не рванула! Вот почему он по тебе бьёт!

Он резко, почти яростно развернулся к столу, схватил лежавшую там грязную, промасленную ветошь и швырнул её к ногам Виктора.

— Умойся, — прорычал Громов, не оборачиваясь. Его голос стал глухим и окончательно пустым. — И исчезни. Если решил сжечь себя — делай это подальше от моих стен. И забудь сюда дорогу, пока эта дурь не выветрится из твоей башки.

Виктор стоял, прижавшись спиной к двери, почти не чувствуя боли от жёсткого толчка. Всё его существо охватил новый, совершенно иной страх. Первоначальный ужас перед Кирионом вдруг померк, стал знакомой, почти привычной тенью. Перед ним теперь стояла живая тайна — человек, знающий состав запрещённого состава, его связь с погибшим магом и истинную, глубинную причину охоты капитана. Мастер электричества был не просто строг — он был опасно осведомлён.

Дрогнувшей рукой Виктор поднял с пола грязную тряпку, не проронив ни слова, и выскользнул в тёмный, безлюдный коридор. Холодный пот стекал у него по спине, и в голове стучал один-единственный вопрос, заглушавший всё: Что ещё скрывает этот человек и почему он так ненавидит Разлом?

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

— Спокойно, Дельфин. Этот контур держит тепло для оранжереи Биос. Если и рванёт — цветочки заварит, не нас. Что надо? Шестерёнка жужжала, видел.

Виктор, переступая через клубок старых, оплетённых резиной кабелей, подошёл ближе.

— Нам нужен контакт с Асланцами.

Марк резко поднял голову. Бровь, рассечённая шрамом, дёрнулась.

— С кем?! Ты совсем сдурел, Вик? Это не мелкие спекулянты из подворотни. Асланцы — это серьёзный бизнес с серьёзными рисками. И серьёзными последствиями за косяки. Наши парни на пушечный выстрел не подойдут к ним без веской причины. Что вам от них?

— Саркотитан, — выпалил Павлин.

Марк свистнул сквозь зубы и отложил отвёртку.

— Саркотитан? Ого. Вы полезли куда-то очень глубоко и очень ржаво, да? — Он встал, потянулся, и его тень на запотевшей стене от паровых струй вдруг показалась больше, угловатее и опаснее. — Откуда вы вообще про него узнали?

— Нашли инфу, — коротко ответил Виктор. — Для Источника Молчания нужно пройти через… Ржавую Реку.

— Ага, Ржавка. Знакомое местечко, — кивнул Марк, начиная медленно прохаживаться по ограниченному пространству, постукивая костяшками пальцев по раскалённым трубам. — Контакты с Асланцами у меня есть. Но это не просто «здравствуйте, купите-продайте». Это встреча в нейтральной зоне, со своими правилами. Ритуалы. Гарантии. Им не нравится свет, шум и лишние глаза. Как раз завтра у меня там деловая беседа. Пара моих ребят будет рядом для прикрытия.

— И… и что, ты можешь нас свести? — нервно спросил Павлин.

Марк остановился, оценивающе глядя на них.

— Могу. Завтра. Есть одна точка, где они иногда появляются на переговорах. Я как раз должен быть там по… своим делам. — Он многозначительно похлопал по карману безрукавки. — Можете прийти со мной. Но! — Он резко поднял палец. — Во-первых, вы мои гости. Значит, молчите, смотрите и делаете ТОЛЬКО то, что я скажу. Никакой самодеятельности. Асланцы шуток не понимают, а их охрана — тем более. Во-вторых… — Он усмехнулся. — …помните тот долг? За шестерёнку и инфу про Коллекционера?

Виктор напрягся.

— Помним. Говори, что надо.

— Пока ничего конкретного, — Марк махнул рукой. — Но завтра, на встрече, может случиться всякое. Если я скажу вам что-то сделать — вы сделаете. Без вопросов. Договорились?

Павлин перевёл взгляд на Виктора, тот коротко кивнул.

— Договорились. Где и когда?

— Завтра после последнего урока. Встречаемся у входа рядом со Старой Водонапорной Башней, что на границе с промзоной. Знаете место?

Виктор кивнул:

— Знаем. Там, где граффити с летучей мышью. Но там же нет входа в тоннели?!

— Конечно есть, а вы думали, их всего два? — усмехнулся Марк. — Будьте вовремя. И оденьтесь… потемнее. Всё. Гоните. Мне тут ещё этот узел допинывать, а то Биос завтра будет орать про замерзшие орхидеи.

— Марк… Спасибо, — сказал Виктор, уже делая шаг к выходу.

— Не благодари пока, — буркнул Марк, снова погружаясь в механизм. — Отблагодаришь завтра, если всё пройдёт гладко. А теперь валите, дышать вашим напряжением не хочется.

Виктор и Павлин вышли обратно в относительно свежий воздух школьного подвала, оставив Марка одного в гуле пара и скрежете металла. Тень Марка на стене, искажённая трубами и струями пара, на мгновение показалась им улыбающейся — широко и беззвучно.

***

Перед входом в тоннели, у граффити с летучей мышью, их уже ждал Марк. Он возник из тени, словно часть её, в тёмном капюшоне и без единого звука. Его ребята, двое крепких парней из отряда «Шрама», молча заняли позиции по флангам, сканируя окружение.

— Живы, — сухо констатировал Марк, окидывая их быстрым, оценивающим взглядом. — Инструкции помните? Рот на замок. Уши на макушке. Шаг влево, шаг вправо — считаются прыжком на месте. Понятно?

Виктор и Павлин кивнули, слишком напряжённые для слов. Сердце Виктора колотилось где-то в горле. Марк развернулся и без лишних разговоров повёл их в зияющий чёрный провал старого вентиляционного тоннеля.

Они шли, казалось, вечность. Влажный, спёртый воздух становился всё гуще, пропитываясь запахами ржавчины, затхлой воды и чего-то кислого, грибного. Свет от их фонарей выхватывал из мрака облупившуюся краску на стенах, причудливые граффити на незнакомом языке и мерцающие бледно-голубым светом колонии биолюминесцентных грибов. Где-то вдалеке монотонно гудели вентиляторы, а с потолка назойливо падали капли.

Наконец Марк резко поднял сжатую в кулак руку — сигнал замереть. Виктор и Павлин инстинктивно вжались в холодную, сырую стену арочного прохода, затаив дыхание. Впереди, в небольшой нише, мерцали три чужих источника света — холодные, резкие лампы, отбрасывающие длинные, искажённые тени на трёх фигурах.

Их вид заставил кровь Виктора застынуть в жилах. Это были не люди. Не такие, как любые другие, кого он видел. Бледная, до синевы, кожа, почти фарфоровая, казалась абсолютно безжизненной даже в этом призрачном свете. Она была лишена веснушек, родинок, малейшего намёка на румянец — лишь идеальная, пугающая белизна. Павлину стало дурно. Ему захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, лишь бы эти существа не обернулись в их сторону. Холодный пот заструился у него по спине.

Марк шагнул в круг света, его фигура сразу же оказалась в центре внимания.

— Добрый вечер, партнёры. Прибыли по договорённости, — его голос прозвучал на удивление ровно и делово, без намёка на напряжение.

Фигура в центре — высокая, худощавая до болезненной неестественности — медленно повернула голову. И тогда Виктор увидел глаза. Два уголька ярко-алого света, лишённые видимых зрачков в полумраке, горевшие холодным, внутренним огнём. Они скользнули по Марку, затем бесстрастно уставились в темноту, прямо на них. Виктору почудилось, что этот взгляд видит не только их силуэты, но и каждый нерв, каждую предательскую мысль.

— «Серый Кардинал». Пунктуален. Плюс, — голос существа был сухим, безэмоциональным, с лёгким гортанным акцентом, будто говорящий редко пользовался голосовыми связками. — Твои спутники? Не по плану. Риск возрастает.

— Мои гарантии. Гости, — отчеканил Марк, не моргнув глазом. — Они молчат. Соблюдают правила. Ваш товар?

Коренастая женщина-техник что-то пробормотала, не отрываясь от мерцающего планшета. Её короткие белые волосы и алое око монокля казались частью аппарата. Мощный охранник с угольно-чёрными татуировками-схемами на бритом черепе неотрывно сканировал тени за спиной у Марка. Его огромные руки с белыми, почти прозрачными пальцами лежали на прикладе тяжёлого дробовика.

Лидер едва заметно кивнул. Техник сняла с пояса матовый металлический контейнер и протянула его Марку. Движения её были точными, экономичными, лишёнными чего-либо лишнего. Тот ловко открыл его, бегло заглянул внутрь — там лежали ампулы с чёрным порошком.

— Чистота приемлемая. Резонанс в норме, — констатировал Марк, пряча контейнер в складки плаща. — Ваше золото. — Он протянул в ответ плоский, матовый футляр.

Лидер вскрыл его тонкими, почти костяными пальцами, бегло проверив слитки фидерумского сплава. Виктор поймал себя на мысли, что на шее у существа поблёскивает странное ожерелье из крошечных серебряных шестерёнок.

— Сделка закрыта. Рынок правит, — он сделал шаг, собираясь уйти, но его алый взгляд снова задержался на Марке. В абсолютно бесстрастном голосе прозвучала чужая, слегка ироничная нотка, в которой, однако, угадывался оттенок неподдельного уважения. — Эффектная подготовка точки, «Серый Кардинал». Неплохо... для шестнадцатилетки. Твой Коготь явно не зря тратил на тебя время. Основам научил.

Марк лишь слегка кивнул в ответ, его лицо оставалось непроницаемой маской. Похвала из уст этого существа звучала зловеще и двусмысленно. Лидер развернулся, и все трое бесшумно двинулись в тёмный зев бокового тоннеля.

— Подождите! — вырвалось у Виктора. Павлин вздрогнул. Марк резко обернулся, взгляд — ледяное предупреждение, но он промолчал. Асланцы остановились. Лидер повернулся.

— Нам нужен саркотитан. Любое количество. Любая форма. Знаете, где его достать? Цена договорная, — Виктор старался говорить твердо, чувствуя, как Павлин замер.

Лидер, издав сухой, скрежещущий звук — смех? — покачал головой.

— Саркотитан, — презрение капало с каждого слога. — Продукт некромантии С.Л.О.Р. Драгоценный, но... не наш рынок. Торговля с зомби-коммуняками? Ха. — Он смахнул невидимую пыль с рукава. — Они легально гонят эту регенерирующую дрянь только своим психам-киборгам из Фриктоза, по их проклятым «дружественным контрактам». Им одним. В Дин’Аслан? Почти никогда. С.Л.О.Р. держит монополию железной хваткой. — Он сжал кулак. — Даже к нам он попадает редко, по бешеным ценам. Ты, мальчик, — взгляд скользнул по их скромной одежде с откровенным пренебрежением, — буквально никак не сможешь его купить. Не те ресурсы. Не те связи. Облом. Следующий вопрос?

Тишину, повисшую после вопроса асланца, разорвал резкий, пронзительный свист, эхом отразившийся по каменным коридорам. Он резанул по слуху, заставляя содрогнуться.

Как по команде, из всех щелей — боковых проходов, из-за обвалившихся глыб, из-под тёмной арки — вышли фигуры. Слаженно, без суеты, с отлаженными движениями профессионалов, они заблокировали все возможные пути: арку сзади, отрезав путь к отступлению, и все боковые проходы. Легионеры из подразделения «Цепных Псов». Пятеро.

Виктор с удивлением узнал среди них того самого «Факела» с допроса.

Их форма была потрёпанной, броня в потёртостях и грязи, но в каждом движении читалась точность и опасность. У двоих, включая коренастого лидера с шипастой дубинкой на поясе, шлемы были сдвинуты на затылок, открывая жёсткие, шрамированные лица с плохими намерениями в глазах. У остальных визоры были опущены, скрывая выражения, но не скрывая направление стволов. На плечах — нашивки с оскаленной псовой пастью и разорванной цепью. На поясах у каждого — магические жезлы, руки пока были свободны. Дополнительное оружие висело на готове: пистолет у лидера, арбалет у одного, длинный боевой нож у другого. От всей группы исходила аура циничной, привычной жестокости.

Лидер Псов, коренастый мужчина с лицом старого боксёра, качнул головой в сторону Марка, неприятная усмешка ползла по его лицу. Его голос прозвучал хрипло, привыкший командовать и быть услышанным:

— Ну что, «Серый Кардинал»? Не ждал? Капитан как знал — делишки тут мутные. Слышал, контрабанду гонишь. И с шушерой заморской водишься. — Он презрительно скосил глаза на асланцев, холодный алый взгляд которых тут же уставился на него, а затем перевёл взгляд на Виктора и Павлина. — Не по чину тебе, крысёныш. Кого представляешь? Или опять по своей?

Он сделал несколько шагов вперёд, его тень накрыла Марка. Другие Псы чётко, почти машинально заняли позиции: двое отошли чуть назад, полностью перекрывая отход, один встал слева, арбалет наполовину взведён, другой справа, проводя пальцем по лезвию ножа. Арбалетчик щёлкнул затвором, и звук этот был неприлично громким в тоннельной тишине.

— Ладно, шутки в сторону. Товар — на пол. Золото — туда же. Конфискуем. В доход настоящего Легиона. Капитан приказал — всё подозрительное изымать. — Он плюнул на мокрые камни у своих ног. — А вы, белокожие, — кивок на асланцев, — с нами. Разберёмся, что за дичь в Нищур тащите. И вы, школота, — взгляд лидера скользнул по Виктору и Павлину, задержавшись чуть дольше на Павлине с откровенной, немотивированной неприязнью, — тоже не отсвечивайте. О вас уже докладывали. Очень любопытные. Особенно насчёт всякого... саркотитана. Стоять смирно!

Марк стоял неподвижно, как изваяние. Его лицо не выражало ничего, кроме холодной отстранённости, но глаза, живые и острые, на долю секунды метнули взгляд в сторону Виктора и Павлина, а затем резко перевели на колонию мерцающих грибов слева от Псов. Взгляд стал жёстче, почти металлическим.

— Ошибка вышла, — его голос прозвучал ровно, без тени страха, прямо в лицо лидеру. — Товар ушёл. Золото — оплата. Договор нельзя нарушать.

Лидер Псов фыркнул, и неприятная усмешка исказила его шрамированное лицо.

— Договор? С этими белокожими крысами? Брешешь, щенок. Мы видели передачу. Шеф велел проверить эту точку лично. — Он сделал агрессивный шаг вперёд, тыча тяжёлой шипастой дубинкой в грудь Марка. — Последний раз говорю: товар и золото. На пол. Или... — Он оскалился, обнажив жёлтые зубы. — ...начнём с твоих пацанов. Кости ломать. — Его взгляд опять перешёл на Павлина, полный злобы. — Высокого выберем. Щенка «чистюли». Посмотрим, как она потом скулит.

И тогда Марк взорвался действием. Он сделал два чётких, выверенных движения почти одновременно.

Первое — резкий, короткий кивок Виктору и Павлину, сопровождаемый беззвучным, но абсолютно понятным приказом: «Бегите!».

Второе — его правая нога описала короткую молниеносную дугу. Он пнул приличных размеров камень, лежавший у его ног, послав его прямиком в колонию бледно-голубых светящихся грибов слева от группы Псов.

Камень с глухим стуком врезался в хрупкие грибы. И произошло то, чего никто, кроме Марка, не ожидал. Колония вспыхнула ослепительным, ядовито-синим светом, рассыпавшись в мириады светящихся частиц, которые повисли в воздухе густой, слепящей пеленой.

— Чёрт! Слепит! — проревел один из Псов сзади, заслоняясь рукой в перчатке.

— Грибы! Гадость! — другой отшатнулся, отмахиваясь от оседающей на него светящейся пыли.

— Держи их! — заревел лидер, яростно отмахиваясь от облака. — Особенно любопытных!

Воспользовавшись секундным замешательством, Марк рванул с места вправо, в узкий, почти незаметный тёмный лаз в стене. Уже на бегу, не оборачиваясь, он крикнул чётко и ясно, чтобы его услышали сквозь шум: «Левый тоннель, Искра!» — указывая Виктору и Павлину направление, противоположное тому, куда скрылся он сам.

Пока коренастый лидер Псов, ослеплённый и взбешённый, заливал тоннель матом, лидер асланцев лишь сузил свои алые глаза, оценивая ситуацию с ледяной скоростью мысли. Его взгляд скользнул по Виктору и Павлину, и он произнёс чётко, без единой эмоции, тоном, не терпящим возражений:

— Послушайте кардинала.

Его техник, не теряя ни секунды, метнула под ноги лидеру Псов и арбалетчику небольшой серый шарик. Тот с глухим шипением выпустил клубы едкого, непроглядного дыма, который мгновенно заполнил пространство, смешиваясь со светящейся пылью от грибов и создавая абсолютный хаос.

— Не уйдут! Хватай! Живыми! Капитану доложим — крыс поймали! Держи щенка! Остальных — в расход! — заорал лидер Псов, его голос стал ещё хриплее и злее от гнева. Он яростно рубил дубинкой перед собой, пытаясь рассеять дым.

Пёс с ножом, не раздумывая, рванул за Марком в правый лаз, растворившись в темноте.

Остальные действовали со слаженной жестокостью. Пёс, стоявший сзади и перекрывавший отход, оказался магом земли. Он взревел, с силой топнул ногой о каменный пол. Воздух содрогнулся от низкого гула, и с потолка над левым тоннелем — тем самым, что указал Марк, — с оглушительным грохотом обрушился град камней и крупных обломков, пытаясь намертво заблокировать путь к бегству. Пыль взметнулась столбом, смешавшись с дымом.

— Вам не уйти! — проревел землемаг, довольный своей работой.

Пёс справа, «Факел», даже не дожидаясь, пока осядет пыль, махнул рукой, и огненный шар размером с кулак, со свистом и треском, пронесся сквозь дымовую завесу туда, где секунду назад стояли Виктор и Павлин. Шар врезался в каменную стену, осыпав всё вокруг снопом искр и едкой копотью, осветив на мгновение испуганные лица в дыму.

— Жги беглецов!

Наконец, Виктор и Павлин рванули в указанный Марком левый тоннель. Над их головами с оглушительным грохотом сыпались камни — маг земли пытался полностью завалить выход. Виктор, не сбавляя скорости, направил вперёд ладонь. Короткая, ядовито-синяя молния ударила в груду обломков, раскалывая их и расчищая путь, осыпая их мелкими осколками и запахом озона.

Павлин, бежавший последним, инстинктивно выбросил руку назад. С мощным шипением из его водяного резервуара хлынула густая, плотная стена воды, вставшая непроницаемым барьером в дыму и пыли, на мгновение скрыв их от преследователей.

В тот же миг огненный шар просвистел в воздухе и с глухим ударом врезался в стену прямо рядом с ними, осыпав их спины градом искр и волной обжигающего жара. Они уже ныряли в спасительную темноту узкого тоннеля, не оглядываясь.

Последнее, что донеслось до них, пока они скрывались во мраке, был хаос звуков из эпицентра схватки:

Оглушительный грохот — ещё одна порода обрушилась следом, посыпались мелкие камни. «Завали их! Чтобы ни щели!» — проревел чей-то голос, уже приглушённый расстоянием.

Затем хриплый, полный бешенства рёв лидера Псов, теряющийся в лабиринте ходов: «Один ушёл! Ищи! Остальных — держи! Коробку найти! Щенков — живыми! Капитан приказ дал!»

Оттуда же, из клубов дыма, донеслось резкое шипение чужой магии, похожее на разряд статики, и приглушённые, короткие крики. Словно асланцы не просто отступали, а делали это эффектно и болезненно для тех, кто пытался их задержать.

Лязг брони и тяжёлые, удаляющиеся шаги — часть Псов явно рванула в правый лаз, вдогонку за Марком. «За Серым Кардиналом! Быстро! Не уйдёт он от нас!»

И ещё один голос, более отдалённый, полный раздражения: «Чёрт! Любопытные слиняли! За ними!»

Виктор и Павлин мчались на своих аппаратах по узкому, погружённому во мрак тоннелю. «Серебристый Вихрь» Павлина и «Теневой Резец» Виктора выли на пределе мощности, их двигатели разрывали тишину подземелья оглушительным рёвом. Стены мелькали сбоку опасной размытой полосой, едва угадываемые в призрачном свете грибных колоний и редких искрящихся разрядов, что Виктор швырял позади себя, пытаясь ослепить или замедлить преследователей.

Павлин вёл, его инстинкты гонщика работали на запредельном уровне. Он виртуозно лавировал между свисающими сталактитами и острыми обломками древних конструкций, чувствуя каждый сантиметр пространства кожей. Виктор следовал за ним впритык, спиной чувствуя жар и свет вспышек — маг огня пытался поджечь грибы или хотя бы осветить их силуэты для прицела.

— Да сбей ты уже их! — эхом разнёсся по тоннелю хриплый голос мага земли.

Сзади, прямо у них за спинами, с оглушительным грохотом обрушилась часть свода, заваливая проход тонны камня. На мгновение в ушах зазвенела оглушительная тишина, и им показалось, что они оторвались.

Однако тоннель внезапно сделал крутой поворот и вывел их не к спасительному выходу, а в огромную, полуразрушенную подземную полость. Возможно, это была старая станция метро или заброшенный карьер. Свод здесь был высоким, но пространство оказалось открытым, ловушкой.

И тут они увидели их. Два специализированных воздухата Псов — не школьные скейты, а массивные, бронированные машины, напоминающие хищных птиц. «Коршуны». Они уже ждали, зависнув у «потолка» полости, словно стервятники, намертво перекрывая прямой путь к единственному видимому выходу — узкой расщелине в дальнем конце залы.

Маг огня — «Факел» — на переднем «Коршуне» тут же выпустил сгусток пламени. Это был не прицельный выстрел, а ослепляющая атака. Огненная завеса взметнулась перед расщелиной, отсекая путь стеной живого жара. Маг земли — «Броня» — на втором аппарате уже концентрировался, его руки светились тусклым жёлтым светом, готовясь обрушить часть стены на них или пронзить пол каменными шипами.

Ситуация оказалась безвыходной. Прямой путь перекрыт огнём и врагами. Возвращаться — значит налететь на свежий завал и оставшихся Псов. Их аппараты не были предназначены для боя, а Виктор уже на собственном опыте знал, что «Теневой Резец» едва выдерживает двоих.

— Куда?! Тут тупик! — крикнул Виктор, отчаянно озираясь.

Павлин, его лицо было искажено гримасой ужаса, метнул взгляд по полости. Его взгляд зацепился за высокую, почти вертикальную колонну поддержки свода, одиноко стоявшую посредине залы. И вдруг отчаяние на его лице сменилось безумной решимостью. Он вспомнил тренировки со Спортином, боль падений, вкус земли и данное себе слово.

— Держись крепче, Вик! Только вперёд! — проревел он и резко, почти до упора, вжал ускорители «Вихря».

Аппарат рванул не к выходу, а вверх, вдоль древней колонны. Перегрузка вдавила их в скейты, кровь отлила к ногам. Виктор едва удержался, его пальцы впились в корпус «Резца» до побеления костяшек.

Псы были ошеломлены. «Факел» выпустил огненный шар, но он пролетел мимо, разбившись о свод позади них. «Броня» попытался создать каменный барьер, но Павлин уже набрал критическую высоту и скорость.

Достигнув верхней точки колонны, почти у самого свода, Павлин совершил невероятное. Он резко, с силой оттолкнулся ногой от древнего камня, используя микро-струю воды из своего пояса для дополнительного толчка. «Вихрь» сорвался в пике, описав в воздухе идеальную, смертельно опасную спираль. Это был тот самый маневр — «Спираль Рассвета», отточенный до автоматизма на тренировках, но теперь вырвавшийся в реальный бой. Аппарат резко сменил вектор с вертикального на горизонтальный и пронёсся прямо к расщелине, над головами ошеломлённых Псов и сквозь дымную завесу их же огня.

«Вихрь» и едва успевший скорректировать курс «Резец» пронеслись как стрелы в узкую расщелину, едва не задев края раскалённого камня. Огненная стена, крики и проклятия Псов остались позади.

Они летели ещё несколько минут по узкому тоннелю, не сбавляя скорости, пока рёв двигателей не заглушил все другие звуки и не стало ясно — погоня отстала или тоннель стал слишком узок для «Коршунов».

Наконец они выскочили на какую-то полуразрушенную подземную платформу и рухнули на дрожащие ноги. Павлин заглушил двигатель «Вихря» — и его тут же затрясло мелкой дрожью от сброса адреналина. Он сделал это. В настоящем бою. Его лицо было покрыто копотью и потом, но в глазах стоял лихорадочный блеск и дикая гордость, смешанная с отголосками недавнего ужаса.

Виктор тяжело дышал, опираясь на колени, оглядываясь по сторонам.

— Ты... ты сумасшедший, Пав... — выдохнул он, и в его голосе сквозь усталость пробивалось неподдельное восхищение. — Но это было... невероятно.

Они оба понимали: без этого безумного маневра их уже схватили бы или убили. Мастерство Павлина только что спасло им жизни. Но они также отчётливо осознавали и другое — «Цепные Псы» теперь видели их в лицо и знали их аппараты. Проблемы только начинались.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

— Может, Коллекционер нас просто разводит? — устало пробормотал Павлин, отодвигая очередной нечитаемый свиток с картой канализации времён Основания. — Диск... река... стена... Всё как в каком-то бредовом квесте без инструкции.

Виктор молча водил пальцами по шраму, проступающему сквозь тонкую кожу. Его взгляд упал на пустующее место за соседним стеллажом, где обычно сидела, склонившись над блокнотом, Ирина. «Правило 7.4... Смерть не в учебном плане…» Эхо её последней записи отдавалось в висках тупой болью. Она знала. Или догадывалась. И мы её подставили.

Внезапно свет в их уголке померк, словно его поглотила внезапная туча. Из-за стеллажа с атласами звёздного неба плавно выплыла... тень Гарадаева. Не сам учитель, а именно его тень — чёрная, плотная, безликая фигура, движущаяся абсолютно бесшумно, не касаясь пола. Она замерла напротив них, и холодок от её присутствия заставил Виктора вздрогнуть.

Тень подняла руку — точнее, сгусток темноты, её напоминающий — и указала на толстенный том в потёртом кожаном переплёте, который лежал на самой верхушке ближайшей стопки. Книгу, которую они оба точно не приносили. На корешке тускло поблёскивали вытисненные серебром буквы: «Гидрология Подземелий Нищура: Отчёт Экспедиции №7».

— Учитель просит передать. — прозвучал в их головах голос Гарадаева, но исходил он от безмолвной тени. Спокойный, ровный, без привычной иронии. — Он считает, что ваш... энтузиазм в исследовании городских недр заслуживает более надёжных источников, чем слухи контрабандистов или записи пропавших учениц.

Виктор и Павлин переглянулись. Он знает. Знает о тоннелях, о Марке, о Коллекционере, об Ирине...

Тень скользнула ближе, её «рука» легла на обложку, и пыль на ней заклубилась.

— Особенно, — продолжил голос в их сознании, — когда речь заходит о таких специфических объектах, как Ржавая Река.

— Вы... следили за нами? Вот так? Через тень? — не выдержал Виктор.

Тень слегка наклонилась, и Виктору почудилось, что она его изучает.

— Следить — громкое слово, Виктор. Скорее... наблюдал. Городоведение — моя специализация. А ученики, проявляющие нездоровый интерес к запретным зонам и древним артефактам... представляют определённый профессиональный интерес. И, как оказалось, — голос стал чуть жёстче, — находятся в зоне повышенной опасности.

Он явно намекал на Языкову.

Павлин, не сводя с тени настороженный взгляд, потянулся к книге.

— И... вы просто даёте нам это? Зная, что мы ищем Источник Молчания? Зная, что Осмир...

— Осмир дал вам задание. — перебил его голос Гарадаева, и тень дёрнулась, будто от ветра. — Как член Агоры. Я — ваш учитель. Моя задача — давать знания и предупреждать об опасностях. Что вы решите делать с этими знаниями — ваш выбор и ваша ответственность. — тень отплыла, освобождая путь к фолианту. — Страницы 143-148. Будьте осторожны. Текст... нестабилен. Как и сама река.

Как только Павлин приподнял тяжеленную книгу, тень начала таять, растворяясь в других тенях библиотеки, будто её и не было. Перед тем как исчезнуть полностью, уже едва различимый голос добавил: «И Виктор... Чёрная Молния. Интересный феномен. Но не забывай про контроль. Громов волнуется».

Они остались одни в гробовой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием старых ламп. Павлин, затаив дыхание, открыл книгу на указанных страницах. Бумага была пожелтевшей и хрупкой, местами покрытой странными ржавыми пятнами, похожими на подтёки крови. Чернила местами расплылись, поплыли, складываясь в узоры, но основной текст читался.

Павлин осторожно перевернул хрупкую страницу, и они погрузились в чтение, с каждым словом ощущая леденящую тяжесть нарастающей безнадёжности.

Они узнали, что Ржавая Река — вовсе не природный водоём, а чудовищный памятник катастрофам прошлого. Результат многолетних утечек из древнего термагического реактора «Воздушное Сердце», ядовитый коктейль, смешавшийся с химическими отходами раннего Фидерума и пропитавшийся остаточным эфиром разложения магических барьеров. Отсюда её едкие свойства и тот самый, описанный в отчёте, цвет «запёкшейся крови и ржавчины».

Свойства воды повергли их в молчаливый ужас.

Крайне Коррозионная: текст утверждал, что она разъедает большинство металлов за минуты, камень — за часы. Органику — кожу, плоть — за считанные секунды контакта.

Токсичные Пары: над поверхностью вечно клубится туман из испарений. Вдыхание вызывало ожоги дыхательных путей, мучительные галлюцинации, паралич и смерть. Концентрация яда усиливалась ближе к «сердцевине».

Антимагическая Аура: река подавляла большинство видов магии в непосредственной близости. Попытки создать защитные барьеры или управлять стихией описывались как «тщётные и смертельно опасные». «Магия гаснет, как свеча на штормовом ветру», — гласила чья-то пометка на полях, подчёркнутая дважды.

«Стена, что помнит Осмира»: оказалась гладкой, неестественно ровной каменной поверхностью в одном из рукавов реки. Считалось, что на заре Фидерума сам Осмир пытался стабилизировать утечки и оставил на ней свой первый магический знак-автограф. Попытка провалилась, знак давно стёрся, но стена, по легенде, сохранила слабый отзвук его могущества. И именно рядом с ней находилось то, что они искали.

«Сердцевина Реки»: это была не просто точка на карте. Описывалась она как активная геотермальная воронка, из которой с чудовищным давлением били перегретые, самые концентрированные и токсичные потоки. Температура там была запредельной, а давление способно раздавить скалу. Эпицентр яда и разрушения. «Лишь безумец или обладатель саркофага Осмира осмелится приблизиться», — было выведено на странице жирным, чёрным шрифтом. И тут же, чуть ниже, дрожащей, торопливой рукой кто-то нацарапал: «Экспедиция №7 подтверждает. Выживших нет».

Павлин выдохнул, откинувшись на спинку стула.

— Вот и всё. Конец пути. Даже Коллекционер не знал, на что нас посылает.

Но Виктор, стиснув зубы, продолжал водить пальцем по строчкам, выискивая малейшую зацепку. И он её нашёл. В тексте мельком, почти невзначай, упоминалось, что члены самых ранних и засекреченных инспекций Агоры иногда использовали «изолирующие саркофаги» — одноразовые защитные коконы, якобы созданные по чертежам самого Осмира. Описание было скудным: «кованый каркас, обшитый пластинами мерцающего металла, столь же прочного, сколь и лёгкого, с вкраплениями чистого серебра, питающего защитное поле...» Ключевой оказалась одна-единственная фраза: «Основной компонент — сплав, именуемый в отчётах "саркотитан"».

И сразу за ней — приговор. «Технология утрачена. Последние известные образцы саркотитана исчезли после Великой Чистки Архивов в 38 году. Без него кокон — просто дорогая урна».

Павлин снова потянулся, чтобы перевернуть страницу, надеясь найти ещё что-то, но его пальцы замерли в сантиметре от бумаги. Ржавое пятно на следующей странице вдруг начало шипеть. От него потянулся едкий, пахнущий серой и кислотой дымок. Текст под ним стремительно чернел, обугливался и рассыпался в чёрный прах, оставляя после себя дыру размером с монету. Они едва успели прочитать последнюю строчку, уцелевшую рядом с разъедающим пятном:

«...и помните: река не прощает. Даже мёртвых. Особенно мёртвых».

Они сидели, уставившись на дымящуюся дыру в знании, которая казалась теперь метафорой всей их ситуации. Воздух в библиотеке снова сгустился, но на этот раз от тяжести открывшейся им правды. Путь к Источнику Молчания лежал через самое сердце смерти.

Виктор резко захлопнул книгу, словно опасаясь, что ядовитые испарения вот-вот хлынут из неё наружу. Облачко чёрного праха поднялось и медленно осело на стол как безмолвное напоминание о хрупкости знаний и самой жизни. Они сидели в гнетущей тишине, осознавая весь масштаб безумия, на которое их толкало задание Осмира. Без этих «саркофагов», сделанных из утраченного саркотитана, спуск к Сердцевине был даже не риском — это было чистое, беспримесное самоубийство.

— Саркотитан... — пробормотал Виктор, снимая свои самовосстанавливающиеся очки и вертя их в пальцах.

Они были невероятно прочными, невероятно лёгкими... и сейчас, в тусклом свете библиотеки, их оправа мерцала странным, до боли знакомым блеском. Так вот как называется этот металл? Мысль пронзила его, острая и леденящая. Он поднял взгляд и встретился с глазами Павлина, в которых отражалась та же ошеломляющая догадка.

— Очки дяди... Мидир... Отец говорил, что дядя ушёл туда и погиб. А что, если он нашёл что-то связанное с этим? Или... знал, где искать сам саркотитан?

Мысль о том, что пропавший родственник мог невольно держать ключ к их спасению, была одновременно обнадёживающей и пугающе нереальной.

Павлин коротко хмыкнул, постукивая костяшками пальцев по потёртой кожаной обложке, скрывавшей смертоносные знания.

— Знаешь, что мне кажется самым логичным в этом безумном городе? Этот «саркотитан» — явно не то, что продаётся на рыночке у старьёвщика. Это что-то древнее, запретное, намеренно стёртое из истории.

Он пристально посмотрел на Виктора, и в его глазах загорелся знакомый огонёк азарта, пробивающийся сквозь страх.

— Кто в Фидеруме специализируется на таких штучках? Кто коллекционирует странные артефакты, знает все подпольные истории и... уже помогал нам за определённую плату?

Виктор медленно кивнул, снова надевая очки на переносицу. Мир обрёл чёткость, а вместе с ней и ясность следующего шага. Мысль о новом визите к Коллекционеру вызывала тяжёлую тошноту, но перевешивал крошечный росток надежды. Тот уже дал им диск. Он явно копал глубже любого архива. Он знал про Мозговой Стебель. Он знал про Ржавую Реку. Почему бы ему не знать про саркотитан? Или хотя бы не знать, кто может о нём знать?

— Коллекционер, — твёрдо подтвердил Виктор. — Он наш следующий шаг. Цена, конечно, будет... запредельной. Но у нас нет выбора.

Они оба понимали: следующий визит к старику в его логово на Старых Мельницы сулил не просто торг, а погружение в ещё более тёмные и опасные воды фидерумских тайн.

На верхней полке дальнего стеллажа, в гуще теней, едва заметно дрогнул сгусток мрака. Тень Гарадаева, наблюдавшая за ними, медленно растворялась, сливаясь с окружающей темнотой, будто никогда и не было. Путь к спасению от ржавой смерти лежал через Коллекционера и призрачную тайну саркотитана. И учитель, давший им ключ к пониманию смертельной опасности, теперь молча наблюдал, как они решили искать ключ к спасению в самом ненадёжном и тёмном месте города. Надежда на саркофаг Осмира мерцала, как одинокий огонёк в ядовитом тумане, а Коллекционер был тем, кто мог этот огонёк или раздуть в спасительный факел, или навсегда затушить одним движением руки.

***

Виктор и Павлин, слегка сбив дыхание после интенсивного полёта, вошли в полумрак главного зала башни Коллекционера. Он не поднял головы от причудливого латунного механизма, над которым склонился, лишь коротким движением длинного пальца указал на два скрипучих стула, стоящих напротив его рабочего стола.

Молча, Виктор шагнул вперёд и положил на стол, заваленный странными инструментами и деталями, книгу, которую дала тень Гарадаева. Кожаный переплёт глухо стукнул о дерево. Он открыл её на заранее отмеченной странице с описанием Ржавой Реки.

— Мы нашли информацию, — голос Виктора прозвучал громче, чем он ожидал, в гробовой тишине комнаты. — Река... она не просто ржавая. Она разъедает всё. Любой металл, камень... кроме одного. Саркотитана.

Коллекционер медленно, с преувеличенной точностью, отложил в сторону тонкое шило. Его глаза, глубоко посаженные в орбитах, скользнули по строчкам на странице, а затем медленно поднялись и уставились на Виктора. Казалось, он взвешивал не только слова, но и саму их суть.

— Саркотитан, — его голос был сухим и тихим, точно шелест пергамента. — Интересный выбор. И редкий. Очень редкий.

Он взял книгу в узловатые пальцы, бегло, но внимательно просмотрел описание.

— Да... свойства описаны верно. Самовосстановление. Идеальный щит против коррозии... и не только. — Он бросил многозначительный, тяжёлый взгляд на очки Виктора, которые тот носил, и Виктор почувствовал, как по его спине пробежал холодок.

Павлин, ёжась от могильного холода в помещении, переспросил:

— Значит, если мы найдём что-то из саркотитана... контейнер, пластину... мы сможем погрузить этот диск в «сердцевину»?

Коллекционер кивнул, с лёгким стуком откладывая книгу в сторону.

— Теоретически. Да. Но вот загвоздка... — Он сложил руки перед собой, и его пальцы сплелись в причудливый узор. — Саркотитан не купить на базаре Нищура. Не выковать в подпольной кузнице твоего приятеля Шрама.

Павлин слегка вздрогнул, услышав прозвище Марка, но Коллекционер уже продолжал, не обращая на это внимания:

— Его... производят. Только в одном месте.

Виктор наклонился вперёд, предчувствуя ответ, который изменит всё.

— Где именно?

Коллекционер произнёс медленно, разделяя слоги, вкладывая в каждое слово ледяную тяжесть:

— С.Л.О.Р. Социалистическое Ленинское Общество Рабочих.

В мозгу Виктора мгновенно вспыхнула и ожила полустёртая фраза Гарадаева с урока Городоведения, проскользнувшая когда-то мимо ушей большинства одноклассников: «...а там, в С.Л.О.Р., эти зомби-коммунисты, всё общее, каждый работает». Зомби-коммунисты... Гарадаев не шутил? Лицо Виктора осталось каменной маской, но внутри всё сжалось в ледяной ком.

Павлин нахмурился, перебирая в памяти карты.

— С.Л.О.Р.? Это... за пределами Фидерума? За Апиро-Киперой?

Коллекционер тихо рассмеялся, и звук этот был похож на треск сухих веток под ногами.

— Дальше, юный гидромант. Гораздо дальше. Город-государство. Город-казарма. Город... фабрика. Ленинград-Некрополис. Там они и выплавляют свой драгоценный саркотитан из руды, которую добывают в шахтах, куда солнце не заглядывало тысячелетия. И весь он идёт на их нужды. На броню. На каркасы их машин. На обшивку их дирижаблей-душегубов. Экспорт... — Он презрительно фыркнул. — ...крайне ограничен. И строго контролируется. Достать его здесь, в Фидеруме? — Коллекционер развёл руками, и его тень на стене исполнила немой танец безысходности. — Невозможно. Даже для меня. Даже за самую искрящуюся душу или свежевыжатую тень.

В комнате повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием углей в жаровне. Виктор сжал кулаки под столом, чувствуя, как рушится их хрупкий план. Павлин безнадёжно смотрел на сумку, где лежал диск, уже представляя, как тот бесследно растворяется в жутких водах реки.

— Значит... тупик? — с трудом выдавил Виктор. — Источник Молчания... вне досягаемости?

Коллекционер задумчиво постучал костяшками пальцев по столешнице.

— Прямой путь? Да. Но есть... обходные тропы. — Его глаза, два тлеющих уголька, сверкнули в полумраке. — Вы же знаете о Дин'Аслане? Город подземных торговцев? Бледнокожих капиталистов?

Павлин кивнул:

— Гарадаев рассказывал. Они выжили после Хомосмерти, потеряли меланин... Торгуют всем подряд.

— Именно. Всем подряд. Их сети... обширны. Очень. Они не гнушаются торговлей с кем угодно, если есть профит. Даже со С.Л.О.Р. У них свои каналы, свои... договорённости. Контрабанда? Возможно. Обход санкций? Очень вероятно. — Он наклонился вперёд, и его шёпот стал едва слышным, ядовитым. — Если кто и может достать для вас крошечный кусочек саркотитана — слиток, пластину, достаточно прочную, чтобы удержать диск в сердцевине реки — так это Асланцы. Найдите их представителя здесь, в Нищуре. Или... — он многозначительно поднял костлявый палец, — ...доберитесь до самого Дин'Аслана. Но будьте осторожны. Их цена может быть... необычной. Не всегда в монетах.

Виктор обменялся взглядом с Павлином, который выглядел одновременно обнадёженным и совершенно ошарашенным новым витком этой авантюры.

— Дин'Аслан... или их агент здесь. Спасибо. — Он поднялся со скрипучего стула. — Это... направление.

Павлин, поднимаясь следом, с лёгким замешательством добавил:

— Да, спасибо. Хотя... мы ничего не заплатили за эту информацию. Обычно вы...

Коллекционер махнул рукой, уже снова погружаясь в изучение латунного насекомого на своём столе.

— Плата? За невозможное? За направление в тупик с гипотетическим обходом? — Он усмехнулся, не глядя на них. — Считайте это... жестом доброй воли. Или отсрочкой. Вы выполнили свою часть сделки — принесли Стебель. Я выполнил мою — дал Диск и направление к Источнику. Теперь следующий шаг — ваш. — Его голос вновь стал безразличным и сухим, но в нём прозвучала стальная тяжесть. — А он... непрост. Ищите Асланцев. И поспешите. Тени не дремлют, а мир... — он сделал нечёткий жест, очерчивая всю свою мрачную лавку с её пугающими трофеями, — ...полон щелей, в которые можно провалиться навсегда. Ваша охота за Источником — лишь малая часть того, что скрывается в темноте.

Виктор и Павлин молча кивнули, подавленные тяжестью новой задачи и зловещим напоминанием. Они развернулись и вышли из башни, оставив Коллекционера наедине с его механизмами. Ощущение, что старик знал гораздо больше, чем сказал, и что их путь к Источнику Молчания только что стал бесконечно извилистее и опаснее, не покидало их.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

Языкова не смотрела на него. Её холодный, отстранённый взгляд был устремлён куда-то поверх голов, в пустоту у дальней стены. В руках она держала стопку бумаг, и её тонкие, почти бескровные пальцы сжимали листы так крепко, что послышался хруст материи.

— Ваше последнее эссе по анализу синтаксических конструкций в «Саге о Девяти», — начала она, и каждый звук её голоса был отточен, как лезвие. — Параграф третий. Вы позволили себе… интерпретацию. Крайне вольную. Граничащую с прямым искажением канонических лингвистических структур.

Она наконец подняла на него глаза. Её взгляд был пустым, лишённым всякой теплоты, будто бы она смотрела не на живого человека, а на очередную синтаксическую ошибку.

— Параграф 4.7 Устава Школы чётко регламентирует недопустимость подобных вольностей в академических работах.

Виктор почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он попытался собраться с мыслями, сделать голос твёрдым.

— Но, Марина Никитична, я лишь предположил возможное влияние диалекта Нищура на формирование…

— Молчать! — её слово прозвучало как хлопок бича, резко и безжалостно оборвав его. В классе стало так тихо, что было слышно, как за окном пролетает птица. — Ваши предположения неуместны. Они демонстрируют вопиющее пренебрежение к установленным правилам. Я требую вашего присутствия в моём кабинете сразу после последнего урока. Для разбора этого нарушения и вынесения дисциплинарного взыскания.

Она сделала паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе ледяной угрозой.

— Отказ, — её голос опустился до опасного, почти шёпота, но от этого он стал лишь страшнее, — будет расценён как злостное неподчинение и повлечёт немедленное отчисление. Вы поняли?

Виктор молча кивнул, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Краем глаза он увидел, как Павлин порывисто дёрнулся, пытаясь что-то шепнуть, но ледяной взгляд Языковой, скользнувший в его сторону, моментально остановил его.

Формальность, — лихорадочно подумал Виктор, отводя взгляд. — Ничего страшного. Просто формальность. Может, даже повод спросить про Ирину...

Но комок тревоги в горле не желал рассасываться.

Позже Виктор стоял у тяжёлой, массивной двери кабинета Марины Никитичны, подсознательно отмечая, что дерево потемнело от времени и казалось неестественно тёплым на ощупь. Из-под неё не пробивалось ни лучика света, ни звука. Он постучал костяшками пальцев, и звук получился глухим, приглушённым, словно поглощённым самой древесиной.

Негромкий, безжизненный голос из-за двери прозвучал почти мгновенно, будто его ждали:

— Войдите. И закройте дверь за собой.

Он нажал на холодную латунную ручку и толкнул дверь. Она отворилась беззвучно, на слишком хорошо смазанных петлях. Свет от единственной настольной лампы под зелёным абажуром был слаб и темен. Он не рассеивал мрак, а лишь выхватывал из него островки: полированную столешницу, стопку идеально ровных бумаг, бледные, почти полупрозрачные пальцы учительницы, сложенные перед собой. Всё остальное тонуло в липких, движущихся тенях, которые, казалось, жили своей собственной жизнью.

Марина Никитична сидела за столом, неподвижная, как изваяние. Её лицо наполовину скрывала тень, отбрасываемая абажуром, и только тонкие, плотно сжатые губы и острый подбородок были освещены. Прямо перед ней стояла хрустальная ваза с розами. Рядом лежал знакомый, потрёпанный блокнот Ирины «Протокол» в кожаном переплёте, абсолютно чистый лист плотной желтоватой бумаги и старое, инкрустированное потускневшим серебром перо с неестественно острым кончиком. Чуть в стороне стояла массивная стеклянная чернильница. Чернила в ней были густые, маслянистые, почти чёрные, но с кроваво-багровым отливом на свету. Они казались живыми и бездонными.

— Садитесь, Таранис, — тихо сказала она. Её голос был низким, усталым, но в нём звенела стальная нить, не допускавшая неповиновения.

Виктор с трудом заставил ноги подчиниться и опустился на стул напротив, спиной к закрытой двери. Давление в кабинете нарастало физически, сжимая виски, давя на грудь, как перед ударом молнии. Мысли текли медленно и вязко, словно те самые густые чернила. Пошевелить пальцами было невыносимо трудно.

— Вы любопытны, Виктор. Чрезмерно, — продолжила она тем же ровным, гипнотическим тоном, не меняя позы. — Как и ваша одноклассница, Ирина. Как и Зоя до неё. — Она медленно протянула руку и кончиком пера коснулась корешка блокнота, словно проверяя его реальность. — Она верила, что правила — это стена, защищающая от хаоса. Она пыталась всё запротоколировать. Даже то, что протоколировать нельзя. — Губы Языковой искривились в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. — Правило 7.4: «Смерть не входит в учебный план». Наивная глупость.

Апатия окутывала Виктора тяжёлым, мокрым одеялом, проникала в кости. Он пытался сконцентрироваться на дыхании, но воля утекала сквозь пальцы, как вода.

— Вы ворвались в мой кабинет. Дважды. Вы коснулись того, что не должно было быть тронуто. — Её взгляд, холодный и не мигающий, скользнул по вазе. Один из чёрных бутонов, самый крупный, едва заметно дрогнул, и с него осыпалась тёмная пыльца. — Вы ищете то, что вас погубит. Как и ваш дядя. Его любопытство тоже не знало границ.

Она плавным, почти ласковым движением толкнула к нему чистый лист и то самое перо.

— Напишите. Своей рукой. Разборчиво. Признание в нарушении параграфа 4.7 Устава. И… — она сделала крошечную, выразительную паузу, — добавьте фразу: «Я добровольно отрекаюсь от излишнего любопытства, дабы сохранить чистоту знания».

Он попытался отказаться, закричать, но парализующая тяжесть сковала горло, сдавила лёгкие. Встать было всё равно что поднять гору. Ваза с розами начала издавать едва слышный, высокий звон, и воздух стыл до костей, пробираясь под одежду.

— Пишите, Виктор, — её голос не допускал возражений, звучал как непреложная истина. — Это всего лишь дисциплинарное взыскание. Формальность. Правила существуют, чтобы их соблюдали. Это для вашего же блага. Напишите — и вы свободны. Можете идти.

С огромным, нечеловеческим усилием он протянул руку. Пальцы плохо слушались, одеревенелые. Он взял перо, обжёгся холодом. Едва он коснулся острым кончиком бумаги, как почувствовал жуткое, леденящее вытягивание — не крови, а самой жизненной силы, самой воли, — которое текло из его груди через руку, через перо, впитывалось в жаждущие чернила и ложилось на бумагу мёртвыми, уродливыми буквами. Каждое слово давалось мучительно, высасывая из него кусочек за кусочком.

В тот же миг один из чёрных бутонов в вазе резко, с тихим хрустом, распустился. Его лепестки, бывшие секунду назад сухими и сморщенными, наполнились тусклым, болезненным глянцем, стали влажными и плотными. Из глубины вазы, из воды, что была тёмной, как чернила, донёсся едва слышный, искажённый стон — знакомый, до мурашек. Голос Ирины? Или, может быть, Зои?

Виктор с ужасом, от которого кровь стыла в жилах, посмотрел на поверхность чернил. В маслянистой, непроглядной глубине что-то шевельнулось. На мгновение на поверхность всплыло искажённое, бледное, как утопленник, лицо Ирины. Её рот был открыт в безмолвном, отчаянном крике, а глаза, широко распахнутые, полные немого ужаса, смотрели прямо на него. Потом оно медленно пошло ко дну, растворившись в багровой мгле.

Языкова наблюдала за оживающей розой, не скрывая более тонкой, хищной усмешки, тронувшей уголки её безжизненных губ.

— Видите? — прошептала она, и в её шёпоте звенела странная, почти восторженная нота. — Слово имеет силу. Особенно написанное собственной рукой, собственной волей. Оно фиксирует не только мысль, но и... суть. Часть души. Ирина поняла это слишком поздно. Она так старательно записывала правила, но не понимала, что сами правила, сами формулы могут стать самой изощрённой ловушкой для того, кто им слепо доверяет.

В это время, где-то в пустом, погружённом в вечерние сумерки подвале царила неестественная тишина, нарушаемая лишь мерным потрескиванием ламп дневного света на потолке. Степан Максимович Громов, низко наклонившись, собирал в потрёпанный портфель стопки журналов и книг, тяжело вздыхая. Внезапно его спокойствие было нарушено.

Тельдаир Дивит появился словно из ниоткуда, подойдя быстро, но без малейшей суеты. Его лицо выражало вежливую, почти академическую озабоченность.

— Степан Максимович? Извините, что отрываю, — его голос был ровным, но в нём слышалась лёгкая, искусно подобранная нота беспокойства. — Вы не видели Виктора Тараниса?

Громов выпрямился, нахмурившись, и отложил в сторону толстый журнал с расписанием.

— Виктора? Нет, — учитель провёл рукой по лицу, выглядевшему усталым. — Уроки кончились, наверное, домой пошёл. А что?

Тельдаир слегка наклонил голову, будто прислушиваясь к далёкому эху, которое мог уловить только он. Его левый глаз ритмично, почти незаметно подрагивал.

— Я только что проходил мимо кабинета Марины Никитичны... — он сделал искусную паузу, имитируя лёгкую нерешительность, будто колебался, стоит ли говорить. — Мне показалось, что я услышал... странный звук. Как будто что-то тяжёлое упало. И свет в окне горел неровно, мерцал. Может, ничего... — он снова сделал паузу, чтобы следующие слова прозвучали весомее, — но учитывая последние события с пропавшими учениками... Я подумал, может, стоит проверить? Виктора же вызывали к ней после уроков.

Слова «пропавшими учениками» и «Виктора вызывали» подействовали на Громова как удар током. Его лицо мгновенно потеряло цвет, став землисто-серым. Глаза расширились от внезапного, острого ужаса.

— Кабинет Языковой?! Странный звук?! — он резко, почти швырком отбросил журналы, которые только что бережно укладывал. — Пойдем! Быстро!

Громов почти побежал по коридору, его тяжёлые ботинки гулко стучали по каменным плитам. Тельдаир легко шёл рядом, его шаги были быстрыми, точными и бесшумными, как у хищника. По пути они почти столкнулись с Гарадаевым, выходящим из соседнего кабинета с папкой в руках. Но даже прежде чем учитель обернулся, его тень у ног уже беспокойно забилась, замерцала и потянулась в сторону кабинета Языковой, как натянутая пружина, принимая угрожающие, рваные очертания.

— Григорий! — выдохнул Громов, запыхавшись. — Что-то у Языковой! Там Виктор! Тельдаир слышал звуки!

Гарадаев остановился как вкопанный. Его лицо осталось каменной маской, но глаза сузились до опасных щёлочек, в которых вспыхнул холодный огонь. Он медленно перевёл взгляд на Тельдаира.

Тот кивнул, его лицо было бесстрастным, но слова — чёткими и несущими конкретику:

— Да. И свет внутри... мерцал неестественно. Как при сильном выбросе нестабильной магии. Очень тревожный сигнал.

Гарадаев ничего не сказал. Он лишь резко, почти отрывисто кивнул, бросил папку на подоконник и устремился за Громовым, его длинный плащ взметнулся за ним. Тень рванулась вперёд первой, бесшумно скользя по стенам, извиваясь и шипя, будто опережая хозяина в стремлении достичь цели. Тельдаир последовал чуть позади, его лицо снова стало отстранённым. Левый глаз снова ритмично задёргался, а палец правой руки почти незаметно, по привычке, коснулся холодного металла Кольца Всезнания на пальце.

Группа влетела в пустой коридор, упирающийся в тяжёлую дверь кабинета Языковой. Тень Гарадаева, обычно послушная и чёткая, металась у его ног как дикий, загнанный в клетку зверь, её края рвались вперёд, бесшумно бились о массивную деревянную поверхность, оставляя на ней едва заметные царапины.

Громов, не помня себя от тревоги и нахлынувшего гнева, кулаком обрушился на дверь.

— Марина Никитична! Виктор! Откройте! Что там происходит?!

Его слова повисли в тишине, и в этот миг из-за двери раздался глухой, сухой хлопок, словно лопнул огромный стеклянный шар. За ним последовал резкий, мелодичный звон бьющегося стекла. Стена двери слегка вздулась и затрещала, будто от ударной волны. Полоска света под дверью погасла, погрузив порог в полную тьму.

— Виктор! — крикнули в унисон Громов и Гарадаев.

Учитель электричества отскочил, его руки инстинктивно вспыхнули сгустками синих, трескучих искр. Гарадаев не стал тратить время на взлом. Он сделал резкий, отрывистый жест рукой — и его тень слилась с тенью двери, превратилась в чёрные щупальца, которые с силой дёрнули ручку изнутри. Раздался оглушительный треск ломающегося металла, и дверь с силой распахнулась, ударившись о стену.

Они ворвались внутрь. Тельдаир замер в дверном проёме, его взгляд мгновенно, будто сканер, охватил картину хаоса: Виктор на коленях, клубящийся пепел, тлеющие трещины на стенах, иней на поверхностях и зияющую пустоту там, где должна была быть Языкова. Палец на его руке едва заметно шевельнулся, касаясь Кольца Всезнания — шла запись.

Кабинет был уничтожен. Виктор стоял на коленях, весь дрожа, его лицо было покрыто копотью и тонким слоем чёрного пепла. На рукаве куртки тлела ткань, а на запястье краснел свежий, страшный ожог — след его же молнии. Вокруг него лежали осколки хрустальной вазы и чёрный, тяжёлый пепел, который медленно клубился в воздухе, словно живой. По стенам медленно гасли, словно прожигая обои, чёрные трещины, напоминавшие молнии. На всех поверхностях — на столе, на книгах, на полу — лежал иней, от которого стелился холодный пар. Воздух был наполнен остаточным эхом стонов, затухающим, словно ветер в глубоких трубах. Чернильница стояла открытой, и чернила в ней казались ещё гуще и чернее. Языковой нигде не было видно. Чистый лист бумаги с ледяным пером валялся на полу, на него падал чёрный снег.

Громов бросился к Виктору, грузно опускаясь на колени.

— Виктор?! Фира правая, что случилось?! Где Языкова?! Ты жив?! Что это было?! — его голос хрипел от ужаса. Он чувствовал на коже остатки чёрной, чужеродной молнии Виктора и леденящее, безжизненное прикосновение Смерти, витавшее в воздухе. Его руки крепко сжимали плечи парня, пытаясь встряхнуть.

Гарадаев не двигался с места. Его тень распласталась по полу, беззвучно «обнюхивая» пепел и то место, где исчезла Языкова. Он медленно поднял щепотку пепла, растёр её между пальцами. Его лицо было ледяной маской, за которой скрывался всепоглощающий ужас и внезапное, холодное понимание. Тень подняла бесформенную «голову» и издала тихий, протяжный, угрожающий вой, от которого застыла кровь.

— Пепел... не от бумаги... И не от дерева... — прошептал Гарадаев, глядя то на Виктора, то на пустоту, то на то место, где лежал блокнот Ирины, которого теперь не было. Его голос был низким, полным неверия и ужаса. — Это... Смерть. Здесь была Смерть.

Тельдаир, всё ещё стоя в проёме, нарушил тяжёлое молчание. Его голос прозвучал тихо, но чётко, перекрывая затухающие стоны.

— Энергетический всплеск... он был колоссальным. Я читал о подобных сигнатурах только в архивах Мидира, в разделе... запрещённых практик. — Он указал взглядом на пустое место. — Она использовала разрыв реальности. Очень нестабильный. Следы... они похожи на те, что описывают в случаях экстренного телепорта при угрозе разоблачения.

Пока Громов осматривал ожог на руке Виктора, а Гарадаев вглядывался в гаснущие трещины, Тельдаир сделал лёгкий шаг внутрь, якобы чтобы помочь. Он «случайно» наступил на единственный полуживой лепесток розы, укатившийся под стол. Под его ногой лепесток бесшумно превратился в чёрную пыль. Его взгляд упал на Виктора и задержался на ожоге.

— Виктор... что она заставила тебя сделать? Ты чувствовал... вытягивание жизни?

Виктор, придя в себя, смотрел туда, где исчезла Языкова. Его глаза были полны ужаса и чистой, немой ярости. Он прошипел сквозь стиснутые зубы одно единственное слово, с трудом выдыхая воздух:

— Веспера…

Гарадаев резко повернулся к Тельдаиру. Его тень мгновенно сфокусировалась на мидирце, замерла в напряжённой, наблюдающей позе. Голос Григория Галиновича прозвучал жёстко и подозрительно:

— Откуда ты... так осведомлён о запретных практиках и разрывах реальности, Тельдаир? И как ты успел оказаться здесь?

Тельдаир встретил его взгляд. Его лицо снова стало маской вежливого, но отстранённого ученика. Он слегка наклонил голову.

— Мидирская Академия даёт глубокие знания, Григорий Галинович. Особенно тем, кто интересуется... аномалиями. — Едва заметная, формальная улыбка коснулась его губ, не достигая холодных глаз. — И я был рядом в учительской. Просто... оказался в нужном месте, чтобы услышать тревожные звуки и предупредить Степана Максимовича. Вам нужна помощь с Виктором или оповещением Легиона? Или я могу удалиться?

Гарадаев молчал. Его взгляд переходил с бесстрастного лица Тельдаира на свою тень, которая так и не расслабилась, продолжая беззвучно «изучать» мидирца. Громов, подняв голову от Виктора, смотрел на Тельдаира с нарастающим недоумением и новой, глубокой тревогой.

В этот момент в дверях за спиной Тельдаира появился запыхавшийся Павлин. Его глаза были широко раскрыты от ужаса, он обводил взглядом разрушенный кабинет и Виктора.

— Виктор! Что... что случилось?! Степан Максимович, Григорий Галинович... он...

Громов резко обернулся к нему, не отрывая подозрительного взгляда от Тельдаира.

— Павлин! Хорошо, что ты здесь. Отведи Виктора в медпункт. Немедленно. У него шок и ожоги. Иди!

Павлин кивнул, бросился к Виктору, подхватил его под руку, осторожно помогая встать.

— Пошли, Искра... Держись...

Тельдаир, видя, что внимание сместилось, сделал безупречно вежливый поклон-кивок Громову и Гарадаеву.

— Я понял. Желаю удачи в расследовании этого... ужасного инцидента.

Он развернулся, пропуская Павлина с шатающимся Виктором, и ушёл абсолютно бесшумно. Его спина была неестественно прямой, а шаги не оставляли ни малейшего следа на пепле и осколках. Он растворился в темноте коридора, словно его и не было.

Гарадаев смотрел ему вслед. Его тень медленно повернула «голову», провожая Тельдаира, пока тот не скрылся из виду.

— Этот мидирец... его осведомлённость... его спокойствие... и как он ушёл... — прошептал он Громову, пока Павлин уводил Виктора. — Степан, это было... Как ходячий архив. Или призрак.

Громов, стирая сажу со лба, смотрел то на пепел и гаснущие трещины, то в пустоту коридора, где исчез Тельдаир. Его голос был глухим и усталым.

— Призрак... или что-то похуже, Григорий. Похуже. Веспера... Смерть... и этот... «мидирец». Что за ад творится в этих стенах?

Они стояли среди разрушенного кабинета. Холод и эхо тихих стонов всё ещё висели в воздухе, как невидимая, липкая паутина. Тень Гарадаева снова сжалась в тревожный, живой комок у ног хозяина. Всё стало на свои места — исчезновения были из-за Языковой, а Шепчущие Тени на первое сентября приманила именно она.

***

Школьный лазарет тонул в неестественной, гнетущей тишине, нарушаемой лишь мерным, чуть затруднённым дыханием Виктора и тихим жужжанием магического кристалла над его койкой, заливавшим его бледное лицо холодным голубоватым светом. Воздух был стерильным и тяжёлым, пахло резковатым запахом лечебных мазей и травяных настоек.

Дверь открылась беззвучно, впуская в это застывшее царство тишины сломленную фигуру. Димитрий Таранис стоял на пороге, его мощная спина землероя была сгорблена, будто под невидимым грузом. Вся его одежда была покрыта свежей пылью и комьями влажной, тёмной земли — он примчался прямо с поля, не заходя домой, не переодеваясь. Лицо его было серым, измождённым, глаза воспалёнными и красными от бессонницы и слёз, которые он отчаянно сдерживал. Он медленно, почти неуверенно переступил порог и подошёл к койке, не сводя с сына широко открытых, полных ужаса глаз. Он тяжело опустился на стул рядом, отчего тот жалобно заскрипел. Несколько долгих секунд он просто молчал, тяжело дыша, и смотрел на Виктора, словно проверяя, цел ли он, дышит ли, жив ли.

— Мать... подойдёт позже... — его голос прозвучал хрипло, едва слышно, слова давались с трудом. — Она сказала... что ты... живой. — Он сглотнул комок, застрявший в горле, и его кадык нервно дёрнулся. — Что учительница... эта Языкова... она... — Он не смог договорить, не в силах вымолвить слова «маг смерти», слишком нереальным и чудовищным это было для его простого мира.

— Пап... Я... — слабо попытался начать Виктор.

— Молчи, — резко, но без злобы перебил его Димитрий, и в его голосе сквозило лишь отчаяние. — Просто... помолчи. Дай мне посмотреть на тебя. — Он осторожно, с величайшей бережностью, чтобы не задеть бинты, взял руку сына и крепко сжал её в своей большой, загрубевшей ладони. Его рука отчётливо дрожала.

— Знаешь... — продолжил он, глядя уже не на Виктора, а куда-то в пустоту перед собой, и его голос набирал силу от нахлынувших, долго сдерживаемых эмоций. — Когда твой дядя, мой брат... собрался уходить в Мидир... Он тоже так... светился. Не буквально, как ты сейчас, — он кивнул на остаточные искорки на коже Виктора, — а вот этим. — Он ткнул пальцем себе в грудь, почти с яростью. — Этой... одержимостью. Этой верой, что он должен туда, что там его жизнь, его правда. Что здесь, в Нищуре, среди нас, обычных людей... ему тесно. Что он видит что-то... большее.

Голос Димитрия внезапно сорвался, став тихим и надтреснутым.

— И я... я так боялся его отпускать! Не потому что не верил в него! Поверь... — он посмотрел Виктору прямо в глаза, и в его взгляде стояла многолетняя, невысказанная боль, — он был сильнее меня умом, духом... всегда. Я боялся того мира, куда он рвался. Мира, где учителя могут быть... этим, — он кивнул в сторону кабинета Языковой. — Где тебя могут сломать, предать, стереть... как стирают имя с надгробия. И я... я не смог его удержать. Словами, угрозами, мольбами... Он ушёл. И... растворился там. Как пар над той Ржавой Рекой.

Он наклонился ближе, его прерывистое дыхание было горячим.

— И теперь... теперь ты. Ты лезешь в те же самые щели! Ищешь те же самые «правды»! И смотри... — он развёл руками, указывая на лазарет, на бинты, на бледное лицо сына, — во что это уже вылилось! Чуть не умер! Чуть не стал... как те, кого она... — Он снова не смог договорить, сжав кулаки.

— Пап... Я не ищу смерти, — тихо, но твёрдо сказал Виктор. — Я ищу... ответы. Чтобы такое, как с Языковой, не повторилось. Чтобы Зою и Ирину... нашли. Чтобы...

— Ответы?! — перебил его Димитрий, его голос на мгновение сорвался на крик, но тут же ослаб, и он сник, будто вся энергия мгновенно его покинула. — Какие ответы?! Ответы — это грязь Нищура под ногтями, это урожай, это семья, целая и невредимая за столом! Ответы — это жизнь, а не погоня за призраками в тоннелях и кабинетах смерти! — Он замолчал, тяжело дыша. По его запылённой щеке медленно скатилась слеза, оставляя за собой чистую, блестящую полосу.

— Я... я не хочу получить весточку о тебе... как получил о нём, — прошептал он, снова сжимая руку сына. — Пустую весточку. Я не хочу ждать у ворот... как ждал его. Год... два... десять... Пока надежда не стала... как эта пыль. — Он механически стёр пыль с рукава. — Я уже терял брата... Виктор... Не заставляй меня терять сына. Пожалуйста.

Димитрий замолк. Его могучие плечи затряслись от беззвучных, подавленных рыданий, которые он больше не в силах был сдерживать. В этот момент он был больше не землероем, не суровым отцом, а просто испуганным, сломленным человеком, столкнувшимся лицом к лицу с реальной, невыносимой возможностью потерять самое дорогое. Виктор смотрел на него и видел этот страх, этот настоящий, глубинный, не надуманный ужас — впервые так явно. Он не находил слов, что ответить. Он не мог пообещать перестать искать правду, но он понимал отца. Понимал всей душой. Он молча сжал его большую, дрожащую, шершавую руку в своей слабой, перебинтованной ладони. В лазаретной тишине, нарушаемой лишь мерным гудением кристалла, повисло его молчаливое понимание и прерывистое, сдавленное дыхание отца.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

Они двинулись к выходу во двор, где у стены притаились их воздухаты — плоские, обтекаемые платформы с едва слышным, утробным гудением антигравитации. Их шаги гулко отдавались в звенящей пустоте. Каждый шорох за спиной резал слух, как нож по нервам. Они уже видели спасительную дверь во двор, когда…

— Куда торопитесь, господа нарушители спокойствия? — раздался ледяной, насмешливый голос из ниши. — Уроки кончились, а беспорядок, кажется, только начинается.

Виктор и Павлин замерли, как вкопанные. Из тени плавно выступил Евгений. Рядом, словно манекен, застыла Анна «Щит», её пустой, невидящий взгляд скользил где-то мимо них. Сзади топорщился Глеб «Знамя», на его лице застыла тупая, агрессивная злоба.

Евгений шагнул ближе, его пальцы бесцеремонно постукивали по руке Анны. Метка на его запястье была мертвенно-серой, но от него самого веяло сконцентрированной, нечеловеческой силой.

— Ходят слухи… что кабинет нашей дорогой Языковой посетили незваные гости. И что кое-что… пропало. Не хотите показать карманы? Ради чистоты эксперимента?

— Отвяжись, Женя. Не до тебя, — прорычал Виктор сквозь стиснутые зубы.

— Ой? А мне — очень даже до, — Евгений притворно удивился. — Нарушение школьного порядка, возможная кража… Мой отец всегда говорил: грязь нужно выметать. А вы… вы — грязь. И я возьмусь за веник.

Он коротко кивнул Анне. Та подняла руку — свет в коридоре начал пульсировать, сгущаясь в ослепляющие, готовые вот-вот рвануть шары. Глеб низко зарычал и двинулся вперёд, сжимая кулаки.

— Двор! Воздухаты! Сейчас! — дёрнул Виктора за рукав Павлин, и они рванули к выходу.

Виктор пинком распахнул тяжёлую дверь. Анна выпустила ослепляющую вспышку — она ударила в косяк, осыпав их градом искр и ошмётками штукатурки.

Они вывалились во двор, спотыкаясь о порог. Их воздухаты стояли у стены, такие же одинокие и беззащитные, как и они сами. Евгений, Анна и Глеб — уже на их пятках. Но Евгений не собирался бежать пешком.

— Щит! Наши воздухаты! — скомандовал он, рывком потащив Анну к своим собственным, куда более новым и мощным аппаратам, припаркованным у противоположного входа.

Виктор и Павлин рванули к своим платформам. Лёгкий, отточенный прыжок — и ноги на знакомой, уютной поверхности. Павлин чиркнул пальцем по руне активации — его «Серебристый Вихрь» с тихим, уверенным гулом оторвался от земли. Виктор последовал за ним на своём «Теневом Резце».

Обе платформы рванули вверх, в закатное, багровое небо Нищура. Через мгновение за ними взмыли ещё две — Евгений на мощном, украшенном шипами «Базальтовом Клыке», с Анной, цепляющейся за его пояс, и Глеб на тяжёлом, неуклюжем, похожем на наковальню «Молоте».

— Куда, тараканы? В свою дыру? Я её запечатаю вашими костями! — пронёсся над свистом ветра крик Евгения.

Первый залп не заставил себя ждать. Евгений выбросил вперёд сгусток раскалённого, клокочущего шлака. Виктор резко перенёс вес влево, его скейт вильнул, и раскалённый шар пролетел в сантиметрах, врезавшись в рекламный экран на соседнем здании.

Анна, держась одной рукой за Евгения, другой выпустила тонкую, смертоносную иглу сконцентрированного света. Павлин, инстинктивно выполняя полуотработанный «Крен Утки», присел почти на корточки — ослепительная игла прошла над самой его головой, опалив антенну на крыше ниже.

Виктор, балансируя на скорости, послал короткий, тонкий разряд назад. Не в людей — в навигационные части «Молота» Глеба. Тот вскрикнул от неожиданности, его тяжёлый аппарат клюнул носом, едва не сбросив седока. Анна мгновенно выставила полупрозрачный световой щит, отразив последующие атаки.

Павлин летел, как одержимый, лицо искажено яростью и предельной концентрацией. Он чувствовал воду в воздухе, использовал её микроскопические капли для стабилизации и немыслимых манёвров, скользя между трубами, ныряя под низкие арки.

— Держись, Вик! Я их сейчас! — закричал он, но его голос унёс встречный ветер.

Они мчались над трущобами Старых Мельниц. Впереди, как чёрный призрак, высилась Старая Водонапорная Башня. Евгений настигал, его «Базальтовый Клык» ревел моторами. Павлин увидел узкий, почти невозможный лаз между Башней и корпусом заброшенного комбината — последний шанс оторваться.

— Вик! За мной! Спираль Рассвета! — крикнул он решительно, вбирая в лёгкие полную грудь ветра и концентрируя магию воды в ладонях и подошвах, управляющих платформой. Для идеального входа в этот крутейший вираж с креном требовалась безупречная координация магии и тела.

Павлин резко перенёс вес на левый край скейта, одновременно направляя мощный поток воды-стабилизатора под острым, запредельным углом. «Серебристый Вихрь» взвыл, войдя в вираж. Перегрузка вдавила Павлина в платформу.

Но угол был запредельным. Руны стабилизации на левом краю платформы вспыхнули тревожным, алым светом. Деревянная основа с противным хрустом прогнулась под невыносимой нагрузкой.

Треск раздался оглушительно, перекрыв на мгновение даже гул антигравитации. Левый стабилизатор-поплавок — изящный магический кристалл в обтекателе — отломился и, сверкая в лучах заката, упал вниз, в трущобы. Магический поток под левым краем платформы безнадёжно сбился.

«Серебристый Вихрь» бешено закрутило, вырываясь из-под контроля. Павлин отчаянно пытался выровнять его весом тела и остатками магии воды, но платформа стала совершенно неуправляемой, заваливаясь на левый бок. Предупреждающие руны погасли — система стабилизации окончательно отказала.

— Пав! Прыгай! — закричал Виктор, но высота была смертельной.

Стиснув зубы, Павлин рванул платформу вверх остатками магии и чистым усилием воли, пытаясь погасить смертельное вращение. Ему удалось чудом выровнять падение, но не остановить его. «Вихрь» с оглушительным грохотом и скрежетом рвущегося металла врезался левым краем и носом в ржавую крышу заброшенного склада. Павлин кувыркнулся, с глухим стуком ударился плечом и бедром о жёсткую поверхность и, покатившись по гравию, замер.

Виктор мгновенно спикировал вниз, его «Теневой Резец» завис в сантиметрах от крыши. Он спрыгнул и бросился к другу.

— Павлин! Ты жив?!

Он помог другу сесть. Тот был в ссадинах, рукав куртки порван, на плече проступал сине-багровый кровоподтёк. Но главное — глаза. В них читался шок, физическая боль, и… пустота. Павлин смотрел не на Виктора, а на свою платформу. Она лежала в метре, безнадёжно разбитая: левый край превратился в щепу, руны потухли, носовая часть была смята. Рядом безнадёжно лежал отломившийся стабилизатор.

— Он… сломан, — тихо, сдавленно прошептал Павлин, глядя на обломки. — «Вихрь»… Как я…? — Его голос сорвался. Это был не просто аппарат. Это были его крылья, его шанс на Великую Гонку, его свобода. И теперь они лежали в груде бесполезного хлама.

Высоко в небе, словно хищные птицы, зависли Евгений на «Базальтовом Клыке» и Глеб на «Молоте». Евгений смотрел вниз. Его лицо выражало чистейшее, леденящее душу презрение. Он не стал спускаться. Не стал добивать. Он просто поднял руку и показал большой палец вниз — унизительный жест абсолютного триумфа. Потом махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливых мух — отбросы. Анна смотрела вниз своим стеклянным, ничего не выражающим взглядом. Глеб тупо, громко засмеялся.

— Учись падать, неудачник! Может, на четвереньках доползёшь! — его крик, полный насмешки, долетел сверху.

Антигравитационные двигатели взревели, и они развернулись, улетая в сгущающиеся сумерки.

Виктор помог Павлину встать. Тот шатался, хватаясь за больное плечо. Его взгляд не отрывался от обломков «Вихря».

— Я… я его угробил, Вик. Совсем. Как… как теперь летать? Как гоняться? — он сжал кулаки, но в этом не было силы, только бессильная ярость и стыд. Уверенность гонщика разбилась вдребезги вместе с его скейтом.

— На ногах. Это главное, — резко сказал Виктор, оглядывая мрачную промзону и прислушиваясь к завывающей где-то вдали сирене. — А ремонт… как-нибудь. Запчасти… Денег нет. — Его голос звучал жёстко, констатируя безрадостный факт. Он знал, что запчасти на старые «Вихри» были редкостью, а их кошелёк пуст, ведь девиты с арены они уже давно потратили. — Полетели домой на моём. Тебя нужно подлечить.

Он не стал ждать ответа, схватил Павлина под локоть и потащил к своему «Теневому Резцу».

Виктор вскочил на свою платформу, удерживая равновесие. Павлин, превозмогая боль и апатию, неуклюже взобрался следом, встав позади. Платформа заметно просела под двойным весом, руны антигравитации загудели с явным напряжением.

— Держись крепче! — крикнул Виктор, чиркая по руне активации.

«Теневой Резец» с неохотным, натужным гулом оторвался от крыши, заметно медленнее и ниже, чем обычно. Виктор не рисковал ни высотой, ни скоростью — аппарат и так был перегружен до предела.

Павлин стоял, расставив ноги для баланса, одной рукой вцепившись в плечо Виктора. В другой он всё ещё сжимал отломившийся стабилизатор своего «Вихря». Холодный кусок пластика и кристалла впивался в ладонь — горький, физический символ его крушения. Его взгляд был устремлён в туманную, багровую даль, где скрылся Евгений, а в ушах всё ещё звенели слова Глеба: «Учись падать, неудачник!». Путь до дома Виктора под мрачным, нависающим небом Нищура казался бесконечно долгим на этом перегруженном, едва ползущем скейте. Их крылья были подрезаны. И враг знал об этом.

***

Резкий, скрежечущий звук приземления «Теневого Резца» во дворе разорвал вечернюю тишину. Следом за ним распахнулась входная дверь, и на пороге возникла Анна Алексеевна, за её спиной виднелась высокая, напряжённая фигура Димитрия, вставшего из-за обеденного стола.

— Виктор? Что это за шум? Уже поздно! И... — её учительский, отточенный годами тон дрогнул и оборвался, когда взгляд упал на Павлина, которого Виктор едва удерживал на ногах. — Кетто правая! Что случилось? Драка?

— Нет, мам... Не драка, — выдохнул Виктор, втаскивая друга в прихожую. — Упали с воздухата. Евгений... гонялся.

— Я в порядке... — слабо, сквозь стиснутые зубы пробормотал Павлин, пытаясь выпрямиться и тут же схватившись за бок. — Просто... приземлился неудачно.

Димитрий молча подошёл ближе. Его внимательный, усталый взгляд скользнул по грязной, порванной на локте рубашке сына, по бледному, почти серому лицу Павлина, по ссадинам на их лицах и руках. Он увидел не банальные следы мальчишеской потасовки, а глубокий, животный страх и настоящую боль в глазах Павлина — это было не «просто упал». Виктор избегал его взгляда, внутренне сжимаясь в ожидании привычного «я же говорил». Но Димитрий молчал. Его лицо не выражало гнева, лишь глубокую, суровую озабоченность и… трезвое понимание реальной, недетской опасности.

— Где болит? — тихо, обращаясь к Павлину, спросил он. — Рёбра? Нога?

— Бок… — кивнул Павлин, — и голова… звенит. Колено… зацепил при падении.

Димитрий молча кивнул. Без лишних слов, вопросов и упрёков он взял Павлина под руку крепче, чем Виктор, и повёл, почти понёс, в тесную ванную комнату. Анна Алексеевна стояла как вкопанная, её учительская строгость вела яростный бой с просыпающимся материнским ужасом.

— «Гонялся»? На воздухатах? — обратилась она к Виктору, пока из-за двери ванной доносилось шлёпанье воды. — Виктор, вы что, с ума сошли? Это же опасно вне трасс! И до чего довёл Павлина Евгений? Я завтра же поговорю с Гарадаевым и…

— Мам, не сейчас! — резко, срываясь, перебил её Виктор. — Посмотри на него! Он чуть не разбился! Евгений чуть не убил его! И это не просто «гонялся»! Это была охота! Он пытался нас сбить!

Анна Алексеевна замолкла, поражённая непривычной яростью и отчаянием в голосе сына. Она впервые видела его таким — не дерзким, отгороженным подростком, а напуганным и по-взрослому злым молодым человеком, столкнувшимся с настоящей, не игровой жестокостью.

Из-за двери доносились приглушённые голоса Димитрия и Павлина. Димитрий помогал тому снять испачканную куртку, аккуратно промывал ссадины на его руках и лице тёплой водой из кувшина. Он действовал методично, спокойно, без суеты, словно делал это не в первый раз.

— Дыши глубже, — доносился его ровный голос. — Головокружение есть? Тошнит?… Хорошо. Рёбра целы, наверное, просто ушиб сильный. Колено… опухло. Лёд надо.

Через несколько минут Димитрий вышел, поддерживая Павлина. Тот выглядел чуть живее, ссадины на его лице были чистыми. Сам Димитрий нёс влажную тряпку и чистый лоскут ткани.

— Анна, дай, пожалуйста, что-нибудь из морозилки завернуть. И чистую воду, — попросил он. Анна, всё ещё в лёгком шоке, но машинально переключившись на практическую задачу, кивнула и пошла на кухню. Димитрий повернулся к Виктору, указывая взглядом на его порванный рукав и кровоточащую ссадину на локте. — Ты цел? Покажи руку.

— Пустяки… — нерешительно протянул руку Виктор. — Поцарапался, когда Павлина поднимал.

Димитрий взял руку сына, внимательно осмотрел царапину. Его прикосновение было неожиданно бережным. Он промокнул рану той же чистой, тёплой водой.

— Скейт Павлина… где? — тихо спросил он, глядя на царапину, а не в глаза Виктору. — Совсем разбит?

— Стабилизатор оторвало, — мрачно ответил Виктор. — Упал на крышу склада. Сам корпус, кажется, цел… но без стабилизатора… Механик говорил, что у него есть запасные… Надо везти к нему на гидроэлеватор.

Анна вернулась с замороженным пакетом гороха, завёрнутым в кухонное полотенце, и стаканом воды. Она молча подала лёд Димитрию, который аккуратно приложил его к распухшему колену Павлина. Воду поставила на пол рядом.

— Механик… на старом элеваторе? — кивнул Димитрий, обращаясь к Виктору. — Седая борода, кривая трубка? Помню его. Честный мужик. Руки золотые. Идёт навстречу парням. — Он сделал паузу, его взгляд задержался на грязи на одежде сына и его друга, на их усталых, но всё ещё напряжённых, по-звериному озирающихся лицах.

— Виктор, Павлин… — Анна Алексеевна заговорила вновь, всё ещё строго, но уже без прежней агрессии. — Вы оба в школу завтра? В таком виде? И с такими историями? Гарадаеву нужно будет объяснение…

— Я… я смогу, Анна Алексеевна, — слабым голосом отозвался Павлин. — Спасибо за помощь. — Он попытался привстать, но Димитрий положил ему на плечо тяжёлую, твёрдую руку, удерживая на месте.

— Сиди, — твёрдо сказал он. — Лёд держи. Минут десять. Потом Виктор проводит тебя домой. Тихо. Без летания. — Он перевёл взгляд на сына. — И ты, сынок, приведи себя в порядок. Рубашку смени.

Виктор кивнул, не в силах найти слов. Он видел не осуждение и не злость, а странную, молчаливую заботу и трезвое принятие ситуации в действиях отца. Димитрий встал и направился к выходу из кухни, но замер в дверном проёме.

— Лепёшки остались, — проговорил он, не оборачиваясь. — В коробке на столе. Подкрепитесь перед дорогой. — И ушёл вглубь дома, оставив после себя тяжёлую, но уже не враждебную тишину.

Виктор и Павлин переглянулись. Анна Алексеевна вздохнула и тоже отошла, бормоча что-то про «необходимость доклада» и «нарушение устава», но уже без прежней уверенности и силы. Виктор открыл картонную коробку на столе — там лежало несколько плотных, ещё хранящих остаточное тепло лепёшек, которые так хорошо умел печь его отец. Он молча взял одну, отломил половину и протянул Павлину. Они ели в тишине, чувствуя странное, почти нереальное спокойствие после пережитой бури, подаренное простыми, «земными» вещами: чистой водой, льдом на ушиб и отцовскими лепёшками.

***

Заброшенный гидроэлеватор вздымался в сумраке подобно ржавому исполину, его громада отбрасывала длинные, уродливые тени. У подножия, впритык к бетонным опорам, ютилась низкая пристройка, из единственного окна которой лился тусклый, жёлтый свет, пробивающийся сквозь слои масляной копоти и грязи. Из-за двери доносился ритмичный стук металла о металл и невнятное, бормочущее под нос ворчание.

Виктор и Павлин подошли к этой двери. Павлин нёс под мышкой сломанный левый стабилизатор от своего «Серебристого Вихря» — сам скейт, слишком разбитый для переноски, остался на станции. Плечи Павлина были безвольно опущены, взгляд потухший. Виктор сохранял нейтральное выражение лица, но его глаза напряжённо сканировали окружающую темноту.

— Грубер? Вы здесь? — тихо, почти шёпотом, позвал Павлин, толкая скрипучую, неподатливую дверь на проржавевших петлях.

Их встретил густой, спёртый воздух, пропитанный едкими ароматами машинного масла, окислившегося металла и старой пыли. Мастерская представляла собой царство идеального хаоса: повсюду громоздились детали, инструменты, полуразобранные двигатели и непонятные агрегаты. На стенах висели пожелтевшие плакаты с гонками десятилетней давности и сложными схемами устройства воздухатов. За верстаком, освещённый яркой лампой, кряхтел и что-то яростно ковырял отвёрткой коренастый старик в потёртом, промасленном комбинезоне. Это был Грубер. Он обернулся на скрип двери, прищурившись на посетителей. Его лицо, покрытое глубокими морщинами и тёмными пятнами от сварки, не выражало ни малейшего восторга.

— Кто там? — хрипло пробурчал он. — А, это ты, Водяной. — Его взгляд скользнул по стабилизатору в руках Павлина. — Что, птичка крылышко обломала? Опять влип во что-то, чего не стоило?

— Да… — Павлин протянул стабилизатор, его голос дрожал от сдержанных эмоций. — Евгений… погоня была. Подбил меня... Стаб отломился. «Вихрь»… вроде цел, но без него не полетит. Можно… можно починить? Или заменить?

Грубер молча взял стабилизатор, повертел его в руках, оценивающе цокнул языком. Не говоря ни слова, он подошёл к заваленному стеллажу, уставленному коробками с надписями на неизвестном языке или просто помеченными загадочными цифрами. Начал копаться, бормоча себе под нос ругательства и технические термины.

— «Вихрь»… «Вихрь»… — ворчал он. — Старая добрая седьмая серия. — Наконец он извлёк из глубины пыльную картонную коробку, вытряхнул из неё на верстак похожий, но чуть более новый на вид стабилизатор. Пристально сравнял его с обломком. — Хм. Да, подходит. Последний, чёрт возьми. Таких уже не делают. Пластик с углеродным напылением, а не эту новомодную хрупкую керамику, что трескается от чиха. Качественная вещь была.

Он положил новый стабилизатор на верстак рядом со старым. Павлин замер, сжавшись в ожидании заоблачного ценника. Виктор молча наблюдал.

Грубер поднял взгляд и уставился прямо на Павлина. Его маленькие, глубоко посаженные глазки стали острыми, как шило.

— Знаешь, парень, я помню твою первую гонку. Когда ты этого выскочку Динами на финишной прямой чуть не сделал. Он жульничал — я знаю, видел по следам на двигателе, хоть Легион и замял. А ты — летел честно. И почти взял.

Павлин молчал, лишь чуть выпрямил спину. Грубер взял со верстака новый стабилизатор и протянул его Павлину.

— Держи. Бери себе.

Павлин широко раскрыл глаза, не веря.

— Бесплатно? Но… это же последний! И старый, он должен стоить…

— Не за красивые глаза, балбес! — резко перебил Грубер, и его голос стал громким, почти гневным. — Не за бесплатно! Это — долг! — он ткнул толстым, испачканным маслом пальцем в грудь Павлину. — Ты мне обязан его отработать! Как? — Его лицо расплылось в едкой, почти злобной ухмылке. — Выиграй! Выиграй у этого мажора Динами на Великой Гонке в следующем году! Пусть вся их спесивая семейка, с их новыми блестящими консервными банками и купленными победами, узнает, что в Нищуре ещё водятся парни, которые летают не только на папиных деньгах, а на таланте и упорстве! Пусть знают, что старый Грубер не зря последний стабилизатор для честного гонщика приберёг!

Он с силой вдавил тяжёлый стабилизатор Павлину в руки.

— Ты выиграешь у Евгения — и долг считай списан. Сгорел тот стаб в азарте честной победы. А проиграешь… — он хмыкнул, — … тогда будешь мне новый воздухат, не хуже чем у Динами, собирать по винтику. Или отрабатывать здесь, у верстака, до седых волос. Честно?

Павлин сжал стабилизатор так, что его пальцы побелели. В его глазах сначала мелькнуло недоверие, но тут же вспыхнула ожесточённая, непоколебимая решимость. Унижение от падения и слов Евгения сталкивалось с этим неожиданным вызовом и верой.

— Честно, — твёрдо сказал он, глядя Груберу прямо в глаза. — Я выиграю у него. На Великой Гонке. За этот стаб… и за всё остальное.

Грубер кивнул, и на его суровом лице мелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

— Вот это я понимаю. Ну, вали отсюда. И береги железку, а то до Гонки не доживёт. И тренируйся, парень. Не на арене с мутантами, а в небе! Там твоё место!

С этими словами он резко развернулся к верстаку, снова схватил отвёртку и принялся яростно что-то лудить, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Его сгорбленная спина была немым, но категоричным приказом убираться.

— Ну что, долговая расписка у тебя в руках, — тихо сказал Виктор, когда они вышли на прохладный, пропитанный запахом ржавчины вечерний воздух. — Дорогой стабилизатор.

— Не просто стабилизатор, Вик, — Павлин сжал его ещё крепче, его взгляд был прикован к ржавым громадам гидроэлеватора, а потом устремился в темнеющее, бесконечное небо Нищура. — Это… вызов. И шанс. Последний шанс старого механика и мой. Я не подведу. Ни его, ни себя. Динами… он узнает, что значит летать по-настоящему.

Они ушли, оставляя за собой светлое пятно окна мастерской и бормотание старика, который уже что-то яростно колотил на своём верстаке. Стабилизатор в руке Павлина казался теперь не просто куском пластика и металла, а тяжёлым, но необходимым грузом чести и обещания, данным самому себе.

***

Измождённый, с тёмными кругами под глазами, но с ожившим Вихрем, Павлин летел по ржавым переходам промзоны. Он искал одного человека. Удача оказалась к нему благосклонна — на одной из самых высоких и продуваемых всеми ветрами крыш, рядом с гигантской вентиляционной шахтой, он увидел знакомую фигуру. Спортин, балансируя на краю парапета, с невозмутимым видом ковырял отвёрткой в открытом корпусе своего потрёпанного, но быстрого воздухата.

Павлин, переводя дух, подошёл ближе. Скрип гравия под ботинками заставил Спортина поднять голову. Его взгляд, привычно насмешливый, скользнул по помятой одежде Павлина, его осунувшемуся лицу и задержался на сломанной детали в его руке.

— Выставка последствий? — иронично бросил Парат Андреевич, возвращаясь к починке. — Или пришёл попросить автограф?

Павлин молча поднял голову, чтобы его было лучше видно. Его голос, когда он заговорил, был хриплым, но твёрдым.

— Мне нужно научиться. Не просто летать, а воевать в небе. Чтобы победить Евгения на Великой Гонке.

Спортин перестал ковырять отвёрткой. Он медленно обернулся, его глаза сузились, оценивая парня с ног до головы с новой, профессиональной пристальностью.

— Интересное предложение. Но почему сейчас? Почему не пришёл раньше, когда ещё не напоминал подбитого голубя?

Павлин опустил голову, раздумывая, что ответить на этот провокационный вопрос. Гордость боролась с отчаянием, и отчаяние победило.

— Я думал… я думал, что могу всё сам. Что я сильнее. Но... Я недооценил его. Недооценил… грязь, на которую он готов пойти.

Признание повисло в воздухе между ними. Спортин внимательно смотрел на него, и на смену насмешке в его глазах пришло что-то похожее на уважение. Честность перед самим собой стоила дорого.

— Ладно, — резко сказал Спортин, отбрасывая отвёртку. — Говорят «да» — получай. Но учти: будет больно. Опаздывать, ныть и сдаваться — нельзя. Понял? Не явишься однажды — можешь не приходить никогда.

Павлин кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

— Рассвет. Старая взлётка у Гидроэлеватора. Со скейтом. И чтобы дух твой был там раньше твоего тела. Проспишь — твои проблемы. — Спортин повернулся спиной, заканчивая разговор. — Добро пожаловать в настоящий полёт, птенец. Готовься, будет жарко!

На следующий день Павлин, едва волоча ноги после бессонной ночи, влетел на старую, потрескавшуюся взлётную полосу у подножия гидроэлеватора. Спортин уже был там. Он неподвижно стоял на своём скейте, балансируя на самом краю ржавой пропасти, словно коршун, готовый к броску.

— Опоздал на полвдоха, — беззлобно констатировал он, не поворачиваясь. — Но для первого раза сойдёт. Бросай свой «Вихрь» и подходи сюда.

Тренировка началась без предисловий. Спортин указал на узкий металлический поясок над самой бездной.

— Встань. На одну ногу. И удерживай равновесие. Не борись с ветром, болван, чувствуй его! Он твой союзник, а не враг! Дыши глубже! Животом!

Павлин стоял, пошатываясь, чувствуя, как дрожь в мышцах передаётся скейту. Ветер рвал его за одежду, пытаясь столкнуть вниз. И он падал. Не раз и не два. Жёстко приземляясь в груду мусора и старых труб внизу.

— Вкус земли — это вкус потери контроля! — кричал сверху Спортин, не предлагая помощи. — Вставай быстрее, если не хочешь, чтобы он стал твоим постоянным меню!

Следующее задание казалось невыполнимым: пролететь по узкой, извилистой трещине в плитах, не задев землю. Первая попытка закончилась мгновенно — скейт занесло, и Павлин снова кувыркнулся в пыль. Спортин, не говоря ни слова, сам проделал это на своей платформе — легко, стремительно, будто это была не трещина, а широкий проспект. И тогда у Павлина получилось. Всего несколько метров, но получилось!

Он стоял, опираясь на колени, весь в грязи и ссадинах, дыхание вырывалось из груди раскалёнными клубами. Парат Андреевич окинул его критическим взглядом.

— Неплохо… для мешка с костями, — прозвучало неожиданное, скупое одобрение. Тренер посмотрел на поднимающееся солнце. — Ладно, на сегодня хватит. Придёшь завтра?

Павлин, всё ещё не в силах говорить, лишь твёрдо кивнул, вытирая пот со лба грязным рукавом.

— Хорошо, — Спортин уже взлетал на своём скейте, готовясь уноситься прочь. Он на мгновение задержался в воздухе, чтобы бросить напоследок свою коронную шутку-урок: — Помни, боль — это всего лишь напоминание, что ты ещё жив и чему-то учишься! Используй её!

И он исчез в утреннем мареве, оставив Павлина одного. Тот медленно разжал ладони — они дрожали от напряжения и усталости. Но теперь в этой дрожи было новое, горькое и настоящее понимание. Понимание того, что такое настоящий контроль. И какой ценой он даётся.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

— Вернулись. Целыми? Или лишь тени от вас остались?

— Мы выполнили задание, — твёрдо ответил Виктор. — Вот он.

Он шагнул к столу и положил свёрток на свободный угол, слегка отодвинув пару мелких, притёршихся шестерёнок.

Только тогда Коллекционер медленно, с неохотой, отложил инструменты. Его длинные, костлявые пальцы с неестественной ловкостью развернули грубую ткань. Из складок материи явился Мозговой Стебель. Он мерцал изнутри тусклым, почти болезненным светом, а его поверхность, испещрённая мелкими кристаллическими наростами, напоминала карту застывших нейронных импульсов.

Коллекционер затаил дыхание. В его бесстрастных глазах вспыхнул жадный, холодный огонь.

— Ах... Да... — прошептал он, беря стебель почти с нежностью. Он повертел его в лучах тусклой лампы, и скудный свет отразился в кристаллических гранях крошечными искорками. — Прекрасный экземпляр... Чистый, мощный... Следы первозданного хаоса, не разбавленного жалкими попытками контроля. Именно то, что требуется для... дальнейших изысканий.

Он почти бережно положил стебель на небольшую бархатную подставку, мгновенно появившуюся из тени под столом.

— Благодарю, юные искатели. Вы оправдали надежды.

— Информация, — нетерпеливо, всё ещё слегка подрагивая от адреналина, потребовал Павлин. — Об Источнике Молчания. Вы обещали.

Коллекционер медленно кивнул, его пронзительный взгляд скользнул по их лицам, оценивающе взвешивая.

— Обещал. И слово своё держу. Но знание, как и любой редкий артефакт, требует правильного... ключа.

Он опустил руку под стол. Послышался скрежет металла по дереву, лязг старого, туго поворачивающегося замка. Когда его рука появилась вновь, в ней лежал предмет.

Он протянул им диск. Среднего размера, не больше ладони. Он был покрыт таким толстым слоем ржавчины и окаменевшего, почти чёрного ила, что первоначальный металл угадывался лишь по форме. Казалось, он пролежал на дне вековой трясины. Лишь на одной стороне, сквозь наслоения грязи и коррозии, едва проступали смутные контуры выгравированной девятиконечной звезды Агоры — символ, искажённый временем и разрушением до неузнаваемости.

— Этот... «Ржавый диск» — и есть ваш ключ, — изрёк Коллекционер. — Ключ, который разблокирует проход к Источнику Молчания. Не ищите его на картах или в Кольцах Всезнания. Его тайна куда глубже.

Виктор взял диск. Он был холодным и невероятно тяжёлым для своего размера, словно вылит из свинца. Ржавчина осыпалась с него мелкими едкими хлопьями.

— Что с ним делать? Где искать этот проход?

Коллекционер сложил руки на столе, его голос стал низким, назидательным, словно у чтеца древних пророчеств.

— Ищите Ржавую Реку. Она течёт не по земле, а под ней, в самых глубинных артериях Нищура. Там, где стены тоннелей становятся глухими и мёртвыми, будто выжженными изнутри, где воздух густ от дыхания веков и разложения металла... Там вы найдёте её сердцевину. Поток, где ржавчина гуще крови и горче самых солёных слёз.

— Звучит... невероятно приветливо, — мрачно буркнул Павлин.

Коллекционер проигнорировал его комментарий.

— Ваш ключ должен погрузиться в самую сердцевину этого потока. Туда, где вода не течёт, а застаивается в вечном тлене. Когда металл этого диска встретит свою окончательную гибель в водах, что его же и породили... — он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание, — ...тогда стена, что помнит Осмира, содрогнётся и откроет путь к Источнику.

— «Стена, что помнит имя Осмира»? — переспросил Виктор, сжимая холодную, шершавую поверхность диска. — Что это значит?

Старик лишь пожал узкими плечами, но в его глазах мелькнула искра тайного знания.

— Это уже ваша загадка для разгадки, юные искатели. Моя часть — дать ключ и указать дверь. Как её открыть — ваше дело. Но запомните моё предупреждение хорошо, — его голос стал ледяным, пронизывающим до костей. — Ржавая Река — не просто вода. Она разъедает. Не только металл, который превращает в прах за мгновения... Она разъедает память. Разъедает волю. Разъедает самую душу, оставляя лишь пустоту и ржавчину на месте былых чувств. Будьте быстры. Не медлите у воды. И не теряйте этот ключ... — он указал длинным пальцем на диск в руке Виктора, — ...второго не будет. Без него стена останется немой и глухой навеки. Теперь идите. Мой интерес к вам исчерпан... пока вы не принесёте что-то новое.

С этими словами Коллекционер отвернулся, вновь погрузившись в разбор механизма на столе. Его внимание переключилось полностью и безвозвратно. Разговор был окончен. Воздух в лавке сгустился, и сама тень, казалось, начала мягко, но настойчиво выталкивать их прочь.

Виктор обменялся тяжёлым, многословным взглядом с Павлином, ещё крепче сжав в ладони холодный, ржавый диск. Вес нового обещания и всей сопутствующей ему опасности ощущался почти физически.

— Пошли.

Они развернулись и вышли из лавки, оставив Коллекционера наедине с его мрачными сокровищами и новоприобретённым Мозговым Стеблем, мерцавшим в тусклом свете подобно больной звезде. Тяжёлая дверь с скрипом захлопнулась за ними, отсекая убогий свет лавки от привычного сумрака Старых Мельниц. В руке Виктора лежал их билет к Источнику Молчания — на ощупь больше похожий на осколок могильной плиты.

***

Насосная станция погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую лишь мерным, навязчивым тиканьем старого вентилятора, пытавшегося безуспешно прогнать спёртый, тяжёлый воздух. Ржавый диск, похожий на окаменевшую язву, лежал на столе посреди разобранных механизмов, немое обвинение и приговор одновременно. Серебряные нити, что Марк когда-то натянул на окнах для защиты, сейчас казались жалкой, хрупкой паутинкой, неспособной уберечь от того, что ждало внизу.

Павлин нервно метался по ограниченному пространству комнаты, его тень прыгала по ржавым стенам.

— Нырять в эту... жижу? Своим телом? — он резко остановился, встав перед Виктором. — Вик, ты вообще слышал этого типа? «Река не вода, а память о ржавчине и боли». Она не течёт, она застаивается в вечном тлене! Она разъест нас заживо, мы даже не успеем понять, что случилось! Мой пузырь... — он схватил свой водяной пояс, сжимая его до хруста в костяшках пальцев. — Я не уверен, что смогу его удержать. Достаточно долго и достаточно крепко против такой... гадости. А если там течение? А если на дне нас ждёт ещё один «Рык»? Или хуже — тени, которые там просто ждут, пока мы ослабеем и откроемся?

Виктор сидел, не двигаясь, уставившись на диск. Его взгляд был пустым и в то же время невероятно сосредоточенным.

— Знаю, — его голос прозвучал низко и натянуто, словно струна. — Помню реку. Помню тот запах... металла и гнили. Помню стену. Глухую, гладкую, будто отполированную миллионами рук. «Стена, что помнит Осмира»... Логично. Больше таких стен нет. А Осмир... Осмир дал нам задание. Коллекционер — единственная ниточка. Без этой воды — никакого Мидира. И тени... — он наконец поднял взгляд, и в его глазах горела холодная, отчаянная решимость. — Они сильнее. Они в школе были. Источник как-то с ними связан. Может, вода — ключ и против них? Рискнуть придётся. Другого выхода нет.

— Рискнуть — это одно! — Павлин с силой швырнул свой пояс на стол. — Идти на верную, осознанную гибель — совсем другое! Нам нужна... нужна информация, Вик! Хотя бы о самой реке! Что это за субстанция? Есть ли у неё слабые места? Как её токсичность влияет на разные материалы? Толщина слоя? Скорость течения у стены? — он заломил руки, снова зашагав. — Мы не можем нырять вслепую! Но где взять эти данные? Кольцо молчит. Библиотека — поверхностно. Учителя... Громов вряд ли полезет в подпольные тоннели. Гарадаев? Слишком много вопросов...

Тягостная пауза повисла в воздухе, густая, как мазут. Виктор медленно повернул голову. Его взгляд стал острым, аналитическим, он смотрел не на Павлина, а сквозь него, будто разглядывая неприятную, но неизбежную истину, проступившую сквозь пелену отчаяния.

— Есть один источник... — тихо, почти шёпотом, произнёс он. — Источник, который фиксирует всё. Даже то, чего не должно быть в официальных протоколах.

Павлин мгновенно понял. Его лицо исказила гримаса чистого, неподдельного отвращения и неверия.

— Нет. Нет, Вик! Ты это серьёзно? К ней? Ирина «Протокол»? Она же... она же с ними! С Лоялистами! Она записывает каждый наш чих для Евгения! Она доложит в ту же секунду, мы даже рта раскрыть не успеем!

— Именно поэтому она может знать, — голос Виктора затвердел. Он поднялся с места. — Она записывает всё. Каждый инцидент, каждый слух, каждый обрывок данных, который считает значимым для своей «полной картины». Помнишь инцидент в актовом зале? Она записывала движения теней. Она фиксирует аномалии. — он взял со стола диск, сжал его в кулаке. — Ржавая Река — аномалия. И она существует давно. Если где-то и есть хоть какие-то данные, пусть даже обрывочные, неофициальные... они могут быть у неё. В её блокнотах. В её личном архиве на кольце.

— Ну да, — Павлин с силой провёл рукой по лицу. — Мы пойдём к нашей персональной стукачке и попросим у неё данные о запретной зоне? Да она первым делом побежит к Евгению или к Легиону! Или и то, и другое! Нас схватят ещё до того, как мы до реки доберёмся!

— Мы не попросим, — Виктор подошёл к Павлину вплотную, его глаза горели за стеклами очков. — Мы... предложим сделку. Информацию в обмен на информацию. У нас есть кое-что, что может её заинтересовать. Что-то... не укладывающееся в её безупречные протоколы.

— Например? — настороженно пробурчал Павлин.

— Инцидент на Дне Фидерума, — понизил голос Виктор. — Сбой «Серебряной Паутины». Те голограммы, принявшие форму теней. Их шёпот. «...Имя... Где... Хиит... Там… Ложь...». Ирина была там. Она обязана была это записать. Но... появился ли этот эпизод в официальном отчёте Легиона? Думаю, нет. Его постарались замять. Значит, у Ирины есть её версия записи. Настоящая. Но она сидит на ней, потому что публикация — прямой вызов Агоре. Мы предлагаем ей... контекст. Наши наблюдения. Наши подозрения насчёт Анны и компаса. Настоящую причину сбоя, которую мы видели. Возможно, даже... — он сделал многозначительную паузу, — ...намек на источник, на браслет. Это глобально. Это важнее, чем наши шалости в тоннелях. Для её «полной картины» это бесценно.

Павлин задумался, борясь с внутренним сопротивлением. Наконец, он тяжело вздохнул, плечи его поникли.

— Чёрт. Это... очень рискованно. Мы выдадим ей наши карты. Если она предаст...

— Если она предаст, мы всё равно в дерьме, — холодно констатировал Виктор. — Но если она заинтересуется... если её жажда данных перевесит слепую лояльность Евгению в данный конкретный момент... у нас есть шанс. Нам нужны её архивы о Ржавой Реке. Химический состав, исторические справки о происшествиях рядом с ней, любые записи о попытках её исследования или странных явлениях. Всё, что она наскребла за эти годы. Взамен — наш отчёт о сбое Щита и его возможной связи с Анной и... высшими силами. — он кивнул на компас, лежавший рядом. — Это её конёк — связывать разрозненные факты.

— Ладно, — Павлин сдался, потирая виски. — Ладно, попробуем. Но только на нейтральной территории. И с чёткими условиями. Данные — перед погружением. И никаких записей о нашей сделке в её основной блокнот! Только устный обмен или шифровка на одноразовый носитель.

— Согласен, — кивнул Виктор. — Идём завтра после уроков. Попробуем перехватить её одну. В библиотеке или в пустом классе. — он снова посмотрел на диск, и его лицо стало жёстким, как сталь. — Готовься к худшему. Но другого выхода, Пав, я не вижу. Ржавая Река ждёт. И Источник Молчания — наш единственный билет из этого ада.

Они замолчали. Тяжесть принятого решения висела в воздухе, густая и осязаемая, как запах ржавчины. Обращение к Ирине было отчаянной ставкой, игрой с огнём, который мог спасти их или сжечь дотла. Но образ Ржавой Реки, зловещей стены и тяжёлого диска в руке Виктора не оставлял места для безопасных вариантов. Они должны были нырнуть. И чтобы выжить, им были нужны данные самой педантичной и непредсказуемой стукачки в школе.

***

Дни слипались в монотонную, пыльную плёнку из уроков, рутинных заклинаний и тягостного ожидания. Но под этой внешней оболочкой нормальности в Викторе и Павлине копилась тревожная, назойливая уверенность — что-то шло не так. Они договорились встретиться с Ириной после уроков у библиотеки, в тихом, уединённом уголке, где никто не должен был помешать опасному обмену: их наблюдения за Анной на Дне Фидерума в обмен на данные о Ржавой Реке из её тайных архивов.

Виктор пришёл первым, прислонившись к холодной стене. Минута. Пять. Десять. Время растягивалось, наполняясь тишиной и нарастающим беспокойством. Павлин подбежал запыхавшийся, с растрёпанными от спешки волосами.

— Где Протокол? — прошипел он, бегло окидывая взглядом пустые, глухие коридоры. — Она всегда точна как швейцарские часы. Особенно в таких… деловых вопросах.

— Не знаю, — ответил Виктор, хмурясь. Он сунул руку в карман, где компас, обычно неумолимо тянувшийся к Анне, сейчас беспорядочно дёргался и вибрировал. — Может, задержал Громов? Или Гарадаев вызвал?

Они прождали ещё добрых полчаса, но Ирина так и не появилась. Её не было ни на следующий день, ни через день. Её место на уроках магии электричества пустовало, настолько заметно, что казалось чёрной дырой в классе. На Мировом Языке Марина Никитична холодным, безразличным тоном констатировала: «Ученица Ирина отсутствует по неизвестным причинам. Приступаем к уроку». Никаких эмоций, никаких вопросов. Словно пустое место просто стёрли с классной доски, и это никого не касалось.

Тревога переросла в леденящую уверенность: случилось что-то плохое. Виктор вспомнил свой разговор с Марком, его сдержанное предупреждение о Зое: «Последний раз её видели выходящей из кабинета Языковой». Теперь Ирина, лучшая ученица по Мировому Языку, та, кто знала и фиксировала всё, тоже бесследно испарилась.

— Кабинет Языковой, — мрачно сказал Виктор Павлину тем же вечером на их станции, разглядывая серебряную паутину на стенах, которая вдруг стала казаться паутиной для мух. — Мы искали там что-то про Зою и ничего не нашли. Но теперь… Ирина. Она слишком много видела. На Дне Фидерума, в классе, везде. И она ходила к Языковой чаще всех.

— Ты думаешь, она что-то увидела? Что-то такое, что… — Павлин не договорил, мысль была слишком мрачной и очевидной.

— Или сказала что-то не то, — добавил Виктор, и в его голосе прозвучала тяжёлая догадка. — Помнишь тот лепесток? Трещину? Мы что-то упустили тогда. Надо искать снова. Тщательнее. Искать следы именно Ирины.

Спустя пару дней после исчезновения Ирины, школа погрузилась в гробовую тишину. Сердце Виктора бешено колотилось, пока он тонкой отмычкой ворошил старую, потрёпанную личинку замка кабинета №13. Павлин, затаив дыхание, стоял на шухере в конце тёмного коридора, превратившегося в туннель из теней. Раздался тихий, но отчётливый щелчок. Дверь бесшумно подалась внутрь.

Их встретил знакомый запах — пыли, старой бумаги и… едва уловимый, но въедливый горьковатый аромат увядших роз, смешанный с чем-то металлическим, напоминающим свежую кровь или ржавчину.

Они вошли. Луна, пробивавшаяся сквозь грязное, запылённое стекло, отливала серебром знакомую картину: ровные ряды парт, массивный учительский стол, ту самую злополучную вазу с розами. Цветы выглядели ещё более мёртвыми, чем в прошлый раз — лепестки почти полностью осыпались, обнажив сухие, почерневшие, скрюченные стебли. Но в этой кажущейся неизменности сквозила чудовищная перемена.

— Смотри, — прошептал Павлин, указывая на пол возле стола учителя.

Там, в углу, где плинтус неплотно отходил от стены, лежал небольшой, аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги. Это был не обычный тетрадный листок, а бумага из её фирменного, дорогого блокнота с водяными знаками в виде крошечных, идеальных шестерёнок. Виктор поднял его. В лунном свете проступил нарисованный символ. Сложная, переплетённая спираль, до боли напоминающая шрам на виске Сони «Кисть», но с добавленными острыми, колючими, как шипы, углами. Символ был с яростью обведён несколько раз, а внизу дрожащей, сбивчивой рукой — совсем не по-протокольному — было нацарапано: «Зачем? Не понимаю… Правило 7.4… Смерть не в учебном плане…» Последние слова были почти неразборчивы, буквы наползали друг на друга, словно их выводили в состоянии чистого ужаса.

Виктор почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Он поднял глаза на вазу. Один из последних уцелевших тёмных лепестков внезапно отделился и, плавно падая, рассыпался в мелкую чёрную пыль ещё до того, как коснулся поверхности стола. И в этот миг он увидел — не мимолётную трещину, а стойкий, чёткий чёрный след, тонкую, как лезвие, линию. Она шла от основания вазы, спускалась вниз по резной ножке стола и терялась в щели между плитками пола. Словно глубокий, инфицированный порез на самой ткани реальности.

— Павлин, ты видишь? — он указал дрожащим пальцем на зловещую черту.

Павлин прищурился, вглядываясь.

— Что? Темноту? Просто тень?

— Нет… чёрную линию. Как трещина. Она идёт отсюда… — Виктор сделал шаг к вазе. Компас в его кармане вдруг завибрировал с неистовой, болезненной силой. Стрелка бешено закрутилась, указывая то на вазу, то на пол под ней. Он осторожно, почти не дыша, протянул руку, не касаясь вазы, к тому месту, где зловещий след уходил в пол. Воздух над этим местом казался… густым, мерцающим, как марево над раскалённым асфальтом в зной. И от него веяло тем же горьковато-металлическим холодом, что витал в комнате.

— Надо уходить. Сейчас, — резко, сдавленно сказал Павлин, хватая Виктора за запястье. — Это место… оно больное. Я чувствую это кожей.

Они поспешно выскользнули из кабинета, стараясь не шуметь, щёлкнув замком. На прощание Виктор бросил последний взгляд в щель приоткрытой двери. Ему померещилось, что в самой глубине той чёрной трещины, уходящей в пол, на мгновение мелькнул крошечный, слабый блик — тусклое отражение, точно отполированного стекла очков... Ирины?

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.

— Тень не помнит шёпота.

Маски несколько секунд молча изучали значки. Казалось, время остановилось. Наконец один из них резко, почти механически кивнул. Люк с оглушительным металлическим скрежетом отъехал в сторону, открывая тёмный, уходящий вниз туннель.

Охранник швырнул им два потрёпанных, засаленных нарукавника с выцветшим номером «13».

— Живы будете — вернёте. Не живы — не надо, — прозвучал безразличный, искажённый маской голос.

Их проводили в тесную, обшарпанную клетку, служившую одновременно и комнатой ожидания, и входом на арену. Воздух был спёртым и густым, пропитанным запахом пота, крови и чего-то кислого, словно липкая грязь под ногами впитала в себя годы страха. Сквозь массивные прутья решётки открывался вид на огромное песчаное пространство, усеянное тёмными, маслянистыми пятнами и обломками непонятного назначения. Песок кое-где выглядел спёкшимся, будто его прожгли кислотой или плазмой.

Дверь захлопнулась с оглушительным лязгом. Мужчина с потёртым лицом и пустыми глазами сунул им через прутья два небольших предмета.

— Берите. На всякий пожарный, — его голос был хриплым и безразличным. — Людям-бойцам положено.

В его ладони лежали две небольшие ампулы из тёмного стекла. Внутри плескалась густая, угольно-чёрная мазь, в которой, будто далёкие звёзды, мерцали крошечные белые вкрапления.

— Что это? — настороженно спросил Виктор, внутренне уже догадавшись.

— «Разлом», — буркнул охранник, словно это было очевидно. — Намажьте на метку. На десять минут забудете об ограничениях. Потенциал раскроется по полной, и ДАРИТЕЛЬ вас не увидит. А потом… потом рука онемеет на полчаса, голова болеть будет. Цена вопроса.

Павлин, не раздумывая, взял одну из ампул. Он перекатывал её в пальцах, изучая танец звёзд в черноте.

— Спасибо, — коротко кивнул он.

— Я не буду, — твёрдо заявил Виктор, отстраняясь. Ему не нужно было снимать ограничения метки.

Охранник лишь пожал плечами, спрятал оставшуюся ампулу и удалился, громко звеня ключами.

Павлин замер на секунду, глядя на маленький сосуд, затем решительным движением щёлкнул большим пальцем, отламывая горлышко. Резкий, горьковатый запах ударил в нос. Не колеблясь, он выдавил густую, мерцающую пасту прямо на кожу, где обычно жгла метка Агоры, и растёр её.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим.

Сначала его тело сковала короткая, острая судорога. Он вдохнул, и из его губ вырвалось короткое, прерывистое «А-ах!». Ожог метки, тот самый, что стал привычным фоном его жизни, — исчез. Не притупился, а исчез полностью, будто его никогда и не было. И на смену ему пришло... ничто. Абсолютная, оглушающая тишина внутри. Тишина, из которой вдруг хлынула волна такой силы и такой свободы, что у него перехватило дыхание.

Он взглянул на свою руку. Вода в пробирках на его поясе пришла в движение без всякой команды, закрутившись в идеальные, стремительные водовороты. Она пела у него под пальцами, живая и послушная, как никогда раньше. Он чувствовал каждую её каплю, каждую молекулу влаги в спёртом воздухе клетки. Магия лилась через край, без усилий, без того привычного чувства, что он постоянно упирается в невидимую стену.

Павлин поднял на Виктора широко раскрытые глаза, в которых плескался восторг, смешанный с шоком и внезапным, жгучим пониманием.

— Так вот... каково это тебе, Вик, — выдохнул он, и в его голосе звучало почти что благоговение. — Всё это время... ты был... свободен.

В этот миг вся его неуверенность, весь страх перед Рыком испарились, сожжённые этой новой, всепоглощающей силой. Его пальцы сжались в кулак, и вода вокруг него на мгновение застыла в воздухе идеально острыми кристалликами льда. Он чувствовал себя непобедимым.

— Он падёт сегодня, — тихо, но с железной уверенностью сказал Павлин, глядя уже не на Виктора, а на песок арены. — Слышишь? Давай я буду приманкой.

И как будто в ответ на его слова, гул толпы за основной решёткой арены, до этого бывший приглушённым, начал нарастать. Его прорезал голос из репродуктора, искажённый до металлического скрежета: «Следующие жертвы... ой, участники! Под номером тринадцать! Пара новичков! Детки пришли поиграть с нашим любимцем! Дайте шумку Безликому Рыку!»

Ропот взметнулся в рёв. Гул нарастал, смешиваясь со свистом и оглушительным топотом. Имя «Рыка» выкрикивали с болезненным, голодным восторгом.

Ещё до появления чудовища из тёмного прохода напротив донёсся звук. Сначала низкое, прерывистое поскуливание, заставляющее сжиматься живот. Оно быстро перешло в глубокую вибрацию, которая отдалась в костях, осела на зубах неприятным звоном.

Но на этот раз Павлин не побледнел. Он лишь стиснул зубы, и лёд вокруг его костяшек затрещал. Стена в голове, — напомнил он себе, и сила «Разлома» послушно отгородила его разум от псионического напора. — Держись, Вик! — его собственный голос прозвучал уже твёрдо, ободряюще.

Виктор почувствовал, как чужой, липкий страх пытается парализовать его разум, запустить в горле холодный ком паники. Он с силой выдохнул, гоня прочь чужеродное чувство, судорожно цепляясь за детали плана. Он сжал шест, и холод серебряных прожилок под пальцами немного прояснил мысли. Вода на поясе Павлина колыхалась теперь не от страха, а от готовности, от сконцентрированной, неукротимой мощи.

Рёв арены слился в единый оглушительный гул, но для Виктора и Павлина он словно отдалился, сузившись до песчаного круга перед ними. Воздух звенел, заряженный адреналином и псионическим воем, который теперь пробивался сквозь психическую защиту как холодный сквозняк.

Из тёмного прохода напротив, изрыгая клубы пара, выкатилась массивная фигура. Безликий Рык. Вживую он был в тысячу раз ужаснее, чем на трибуне. Его кожа, покрытая струпьями и костяными наростами, отливала мерзким сальным блеском под прожекторами. Асимметричные конечности, слишком длинные и искривлённые, с неестественной грацией несли массивное тело по песку, оставляя глубокие следы. И эта пасть… огромная, растянутая в беззвучном рыке, полная игл-зубов, из которой свешивался длинный, шипованный язык, обливающийся едкой слюной.

Он не побежал. Он двинулся на них тяжёлой, неумолимой походкой хищника, уверенного в своей добыче. Его вой, который до этого был фоном, обрёл направленность и фокус. Он впивался в мозг, как раскалённые спицы, пытаясь выжечь всё, кроме животного страха.

— Держись! — крикнул Павлин, и его голос прозвучал удивительно чётко, приглушая психическую атаку. Сила «Разлома» была щитом, но даже он не мог блокировать всё. — План «Молот и Наковальня»! Я — приманка!

Павлин рванулся вперёд, и вода с его пояса взметнулась вокруг него, как жидкий серебряный кокон. Он не бежал, а почти скользил по песку, оставляя за собой влажный след. Рык, привлечённый движением, развернулся к нему, его пасть распахнулась, и из горла вырвался сгусток прозрачной, желтоватой слизи, пролетающий по воздуху с шипением.

Павлин, на пике своих ускоренных реакций, не ушёл в сторону. Он встретил кислотный плевок сферическим щитом из сжатой, мгновенно сконцентрированной воды. Жидкость вступила в яростную реакцию с едким веществом, с шипением испаряясь, но поглотив удар. Пар окутал его на мгновение.

— Теперь, Вик! — прохрипел он, отскакивая назад и чувствуя, как щит почти истощился.

Это был момент. Пока монстр был сфокусирован на Павлине, его бок был открыт. Виктор, преодолевая оцепенение, уже мчался вдоль стены арены, используя её тень как прикрытие. Его сердце колотилось где-то в горле, но разум холодно анализировал: суставы наросты, мышечная структура… уязвимость должна быть там, где пластины сходятся.

Он с силой оттолкнулся ногами, мир на мгновение замедлился, окрасился в синеву. Его мышцы ответили на команду взрывной волной энергии. Он не бежал, а летел низко над землёй, шест занесён для удара, серебряные прожилки на нём вспыхнули холодным светом.

Удар был точен и страшен. набалдашник шеста с глухим хрустом вонзился в щель между костяными пластинами на боку чудовища. Раздался не животный, а почти механический скрежет. Из раны брызнула густая, чёрная жидкость.

Рык взревел — на этот раз не псионически, а физически, от боли. Звук был оглушительным, буквально сбивающим с ног. Он рванулся в сторону, вырывая шест из рук Виктора. Тот кувырком откатился по песку, едва уворачиваясь от могучей лапы, молниеносно рубанувшей когтями по тому месту, где он только что был.

План сработал. Но не до конца. Они ранили его, но не остановили.

— Шест! — закричал Павлин, видя, что Виктор обезоружен.

Рык, яростно вращая своей непропорциональной головой, теперь видел обоих. Его слепая ярость обрела конкретную цель — Виктора. Он двинулся на него, игнорируя Павлина, который яростно атаковал его сзади водяными кнутами, оставляющими на его спине красные полосы. Они казались ему не более чем назойливыми мухами.

Виктор отползал назад, песок сыпался за воротник куртки. Его взгляд метнулся к шесту, торчавшему из бока монстра, как жало. Достать его не было никакой возможности. А без оружия против этих когтей и этой пасти…

Мысль была холодной и точной: резец. Резец Коллекционера.

Его рука рванулась к карману, где находился странный инструмент, больше похожий на хирургический. В ту же секунду Рык нанёс удар. Не когтями, а языком. Длинный, шипованный мускул, похожий на хлыст, выстрелил из пасти с невероятной скоростью.

Виктор инстинктивно поднял руку с резцом в блок. Язык, способный перерубить кость, обмотался вокруг его предплечья с тисками удава. Шипы впились в кожу, порвали ткань рукава. Дикая, обжигающая боль пронзила его. Но странный металл резца выдержал, издав высокий звенящий звук. Язык, обхвативший его, дёрнулся, будто получив разряд.

Рык заскулил, но не отпустил. Он начал с нечеловеческой силой тянуть Виктора к себе, к этой разверзнутой пасти. Виктор упёрся ногами в песок, но его тащило, как тряпичную куклу. Песок летел из-под его пяток.

— Держись! — это был уже крик Павлина.

Вода вокруг него закипела. Он сжал кулаки, и вся влага, которую он мог собрать с пояса, из воздуха, даже собственный пот, сконцентрировалась в один невероятно плотный, маленький шар перед ним. Он пульсировал сжатой энергией. Павлин, с лицом, искажённым усилием и яростью, рванул руками вперёд.

— Отпусти его!

Сфера, размером с кулак, рванула вперёд со свистом и ударила Рыку прямо в основание языка. Прогремел негромкий хлопок, больше похожий на глухой удар под водой, но сила была чудовищной. Язык монстра, будто по нему ударили молотом, дёрнулся и разжался.

Виктор, потеряв напряжение, отлетел назад, грудь ходуном, предплечье пылало огнём, но он был свободен. Он судорожно вдохнул, закашлялся.

Рык, получив удар, отступил на шаг, мотая головой. Казалось, он был больше ошеломлён, чем ранен. Но это дало им передышку. Несколько драгоценных секунд.

— Стебель! — просипел Виктор, с трудом поднимаясь. — Надо добраться до головы!

Павлин, тяжело дыша, кивнул. Сила «Разлома» ещё бушевала в нём, но он уже чувствовал её пик, за которым последует спад. Время работало против них.

— Я его отвлеку. Закрепляйся!

Павлин снова пошёл в атаку. Теперь он не пытался пробить броню. Он создавал иллюзию угрозы. Водяные вихри, ледяные осколки, хлёсткие струи — всё это било Рыка по морде, по конечностям, отвлекая и раздражая. Монстр яростно рычал, отмахиваясь, пытаясь поймать этого вертлявого, неуловимого противника.

Виктор, прижимая раненую руку, сделал глубокий вдох активировал «Искристый рывок». Энергия сжалась и рванула по жилам. Он рванул к ближайшей груде металлолома — обломку какой-то древней машины, валявшемуся у стены. С прыжка, оттолкнувшись от стенки, он взлетел на неё.

Высота. Ему нужна была высота.

Сверху открывался вид на всю арену. На Павлина, который, как заведённый, метался перед монстром, уже покрытый с ног до головы песком и грязью. На Рыка, который, разъярённый, начал бить по земле, создавая ударные волны, сбивающие с ног.

Времени не было. Виктор присел, как пружина, сжал в здоровой руке резец. Лезвие блеснуло под тусклым светом.

— Пав! Прямо сейчас! Всё, что есть! — закричал он изо всех сил.

Павлин понял. Он отпрыгнул на максимальное расстояние, сгруппировался. Вся вода, что оставалась у него, а её было уже не так много, выплеснулась из пробирок и сконцентрировалась перед ним. Он не стал формировать её в шар или копьё. Он создал стену. Плотную, непрозрачную, метров пять в ширину, вздымающуюся из песка, как цунами в миниатюре. И он двинул её вперёд, накрывая Рыка.

Это была завеса. Ослепляющая, громоздкая, отвлекающая. Рык взревел, оказавшись внезапно в центре бушующего водоворота, который бил его, душил, заливал пасть и ноздри.

В этот миг Виктор прыгнул.

Он целился в голову. В тот самый горб на затылке, где, по догадкам, и должен был скрываться мозговой стебель.

Полет длился меньше секунды. Казалось, время растянулось. Он видел каждую чешуйку на коже монстра, каждое движение его мускулов, пытающихся сбросить водяные оковы. Он видел, как Рык, почувствовав нечто, начал поворачивать свою массивную голову.

И в этот миг сила Павлина иссякла.

Водяная стена рухнула, обрушившись на песок миллионами брызг. И Рык, на мгновение оказавшийся в свободном пространстве, увидел падающую на него с неба тень.

Его пасть распахнулась для последнего, смертоносного рыка.

Но было уже поздно.

Виктор впился в его затылок, как ястреб. Здоровой рукой он вцепился в костяной нарост, чтобы удержаться, а второй, с зажатым резцом, с силой, отчаянием и всей яростью, накопленной за эти месяцы, вонзил лезвие в основание черепа.

Раздался звук, который он запомнил навсегда. Не хруст и не хлюпанье, а скорее скрежет, будто он резал не плоть, а кристалл. Резец вошёл глубоко, встретив сопротивление, но поддался.

Рык взвыл. Это был уже не яростный рёв, а пронзительный, почти что панический визг. Его тело затряслось в конвульсиях. Он забился, пытаясь сбросить с себя эту впившуюся боль.

Виктор держался из последних сил, его болтало, как на буйной скакуне. Он видел перед собой только кожу, кость и рукоять резца. Он поворачивал её, пилил, чувствуя, как под лезвием что-то упругое и плотное наконец поддаётся.

И тогда он увидел его. Из разреза, словно редкий гриб, показался кристаллический отросток. Он был размером с палец, мерцал тусклым, перламутровым светом изнутри. Мозговой стебель.

Рык, чувствуя это, в последнем порыве отчаяния рванулся вперёд и ударился затылком о металлическую стену арены.

Удар был сокрушительным. Для монстра — последней попыткой выжить. Для Виктора — нокаутом. Его отбросило от тушки, он кубарем полетел по песку, ударился головой и замер, видя над собой замыленное, жёлтое освещение арены.

Сознание уплывало. Где-то рядом он слышал хриплый, прерывистый вой, который быстро затихал. Слышал тяжёлые шаги по песку. И чей-то голос, зовущий его имя.

— Вик! Виктор! Чёрт возьми, дыши!

Это был Павлин. Он рухнул на колени рядом, его лицо было белым, он тряс Виктора за плечо. В его глазах не было и следа недавней мощи «Разлома», только чистейший, животный страх.

Виктор с трудом сфокусировался на нём. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только хрип.

— Стебель… — сумел он наконец просипеть. — Забери…

Павлин резко обернулся. Рык лежал неподвижно, огромная туша постепенно затихала. Из раны на затылке сочилась чёрная кровь и что-то ещё… что-то светящееся.

Павлин, шатаясь, поднялся и подбежал к монстру. Он не глядел на его пасть, на когти. Он сунул руку в ещё тёплую рану, нащупал упругий отросток и, сжав зубы, дёрнул. Раздался тихий, хрустальный щелчок.

Он побежал обратно к Виктору, сжимая в кулаке добычу. В его руке лежал мозговой стебель. Он был тёплым и пульсировал едва уловимым светом.

— Получилось… — выдохнул Павлин, и в его голосе прозвучало что-то среднее между смехом и рыданием. — Чёрт возьми, Вик, мы это сделали…

В этот момент действие «Разлома» окончательно закончилось. Волна отката накрыла Павлина с такой силой, что он просто рухнул на песок рядом с Виктором, схватившись за голову с тихим стоном. Его правая рука, та самая, на которую он нанёс мазь, висела как плеть, онемевшая и нечувствительная.

Они лежали рядом на грязном, пропахшем кровью и смертью песке, слушая, как рёв толпы медленно сменяется каким-то недоверчивым, а потом всё нарастающим гулом одобрения. Их имён никто не кричал. Кричали имя поверженного зверя. Но это было неважно.

Они были живы. Они победили.

Дверь в их клетку с лязгом открылась. Вошли те же охранники. Один безразлично забрал у Павлина, не способного сопротивляться, остаток ампулы и потрёпанные нарукавники. Двое других подошли к телу Рыка, что-то проверяя.

Один из них, тот самый, что дал им «Разлом», наклонился над Виктором.

— Ну что, живёшь, боец? — его голос по-прежнему не выражал никаких эмоций.

Виктор лишь кивнул, не в силах говорить.

— Повезло. Редко кто с Рыком на ты становится, — охранник что-то записал на планшете. — Добычу свою получили?

Павлин, с трудом приподнявшись на локте, молча разжал кулак, показав светящийся стебель.

Охранник хмыкнул, кивнул.

— Ну, раз так — свободны. Врач в конце коридора, если надо. Не надо — проваливайте.

Они вдвоём, почти волоча ноги, поддерживая друг друга, побрели к тому же тёмному тоннелю, откуда пришли. За спиной оставалась арена, песок, впитавший их кровь и страх, и огромная, неподвижная туша Безликого Рыка.

У тяжелой стальной двери, ведущей обратно в мрачные подземелья арены, их ждала неожиданная фигура. Женщина. Она была одета в безупречно скроенный костюм тёмно-серого цвета, резко контрастирующий с грязью, потом и запёкшейся кровью, что покрывала стены и пол. Её волосы, цвета воронова крыла, были убраны в строгую гладкую причёску, ни один волосок не выбивался из идеальной линии. Лицо — красивое, но холодное, будто высеченное из мрамора, с проницательным, оценивающим взглядом. За её спиной, недвижимый, как статуя, стоял телохранитель в простой стальной маске, чьи глаза, казалось, не мигали.

— Эффектно, — её голос был низким, ровным, лишённым привычной для этих мест хрипоты или истерии. Он резал гнетущую тишину коридора, как лезвие. — Для новичков — более чем впечатляюще. На её лице не дрогнула ни одна мышца.

Виктор, всё ещё тяжело дыша, настороженно вытер тыльной стороной руки стекавшую с подбородка кровь.

— Спасибо… Мадам? — Он не знал, как к ней обращаться. Аура непререкаемой власти исходила от неё почти осязаемыми волнами.

— Аврелия Динами. Я управляю этим… заведением, — она сделала лёгкий, почти небрежный жест рукой, охватывая пространство арены. Один из служителей, словно ожидавший этого знака, тут же материализовался из тени и вручил ей небольшой, увесистый мешочек. Она протянула его Виктору. — Ваш выигрыш. Ставки на «Рыка» были высоки, новички принесли неожиданную прибыль. Надеюсь, вы оценили честность расчёта.

Павлин, до этого момента замерший в тени, выступил вперёд. Он смотрел на женщину с нарастающим изумлением, в глазах его читалось недоверие.

— Динами? Вы… Вы мать Евгения? — Имя сына прозвучало громко, резко, почти как обвинение.

Аврелия едва заметно подняла бровь, её взгляд стал чуть острее, холоднее.

— Да. Евгений Динами — мой сын, — она произнесла это как сухую констатацию факта, без тени материнской гордости или осуждения. — Его школьные… разборки… не имеют ко мне никакого отношения. Арена — это арена. Прибыль — это прибыль. Вы показали себя способными бойцами. Это единственное, что имеет для меня значение здесь и сейчас. — Её ледяной взгляд скользнул по их окровавленным лицам, порванной, пропахшей дымом и смертью одежде. — Лечитесь. Отдыхайте. Дверь арены для вас открыта, если решите вернуться. Удачи.

Не дожидаясь ответа, Аврелия Динами развернулась и пошла прочь по мрачному бетонному коридору. Чёткий стук её каблуков отдавался эхом, словно удары метронома, отмечающего конец этой странной встречи. Телохранитель скользнул за ней беззвучно, как тень, растворившись в полумраке следом за своей госпожой.

Виктор и Павлин переглянулись, ошеломлённые. Мешочек с монетами казался невероятно тяжелым в ладони Виктора, весом не столько золота, сколько того, что только что произошло. Имя «Динами» теперь звучало по-новому, обретая дополнительный, пугающий оттенок абсолютной власти и отстранённого безразличия. Мысль о том, что Евгений может узнать об их «подработке» у его же матери, вызывала новый, острый приступ тревоги, ложившийся поверх физического истощения.

Молча, не находя слов, они вытолкнули массивный люк и вышли из зловонного подземелья в чуть менее мрачные, но всё равно грязные и убогие переулки Старых Мельниц. Воздух снаружи, хоть и пропитанный гарью и пылью, показался им глотком свободы после удушья арены. Но образ холодной, безупречной женщины по имени Аврелия Динами, матери их врага, висел перед ними незримой пеленой, добавляя новый, сложный и опасный слой к их и без того запутанному пути. Им отчаянно нужна была их станция. Чистая вода. Время, чтобы прийти в себя и подумать. Стереть из памяти не только звериный оскал «Рыка», но и ледяной, расчётливый взгляд его хозяйки. Они уже тогда, в глубине души, понимали — ни то, ни другое забыть не получится. Раны от когтей заживут. А вот этот холод — въелся в кости надолго.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ.