Lorengrin

Во время блокады эту маленькую девочку эвакуировали из Ленинграда. Леночка её звали. А фамилию свою она забыла, такая она была маленькая и измученная. Она потеряла всю семью; маму, бабушку, старшего братика..

А ее нашла специальная бригада истощенных девушек - тогда ходили по квартирам страшной блокадной зимой, искали детей, у которых погибли родители или при смерти были.
Вот Леночку нашли и смогли отправить в эвакуацию. Она не помнила, как детей везли в тряском грузовике по льду, не помнила, как попала в детский дом; она маленькая была. Как истощённый гномик с большой головой на тонкой шейке.

И она уже не хотела кушать. Такое бывает при дистрофии. Она лежала в постельке или сидела на стульчике у печки. Грелась. И молчала. Думали, что Леночка умрет. Много детей умерло уже в эвакуации; сильное истощение, и нет сил жить и кушать. И играть. И дышать..

И одноногий истопник, фронтовик дядя Коля лет двадцати от роду, свернул из старого полотенца куклу. Как-то подрезал, свернул, пришил, - получилась уродливая кукла. Он химическим карандашом нарисовал кукле глазки и ротик. И носик-закорючку.

Дал куклу Леночке и сказал серьезно: “ты, Леночка, баюкай куклу. И учи ее кушать хорошо! Ты теперь кукле мама. И уж позаботься о ней получше. А то она болеет и слабая такая. Даже не плачет!”.

И эта Леночка вдруг вцепилась в куклу и прижала ее к себе. И стала баюкать и гладить тонкими ручками. А за обедом кормила куклу кашей, что-то шептала ей ласковое. И сама поела кашу и кусочек хлебца, - кормили не разносолами в эвакуации.

Ну вот, Леночка и спала с куклой, и у печки ее грела, обнимала ее и хлопотала о кукле. Об уродливой кукле из старого полотенца с нарисованными глазами.

Девочка выжила. Потому что ей нельзя было умереть, надо заботиться о кукле, понимаете?
КОГДА НАДО О КОМ-ТО ЗАБОТИТЬСЯ, - ЭТО ОГРОМНАЯ СИЛА ЖИЗНИ ДЛЯ НЕКОТОРЫХ ЛЮДЕЙ.

Для таких, как эта девочка. Которая стала медсестрой потом и прожила долгую жизнь. И руки ее были всегда заняты. А сердце - наполнено..
-
Анна Кирьянова

— Эй, герой, — кричали мне, — переходи на Тёмную сторону! У нас есть печеньки!

В ответ я обычно доставал из рюкзачка бутерброд с колбаской и демонстративно его поедал. Тоже мне, нашли, чем приманивать! У нас, Светлых, всегда со снабжением полный порядок. А тут какие-то печеньки… смешно даже!

Однако со временем я смеяться перестал. Нет, с нашей стороны всё по-прежнему было замечательно. Свой паёк я получал бесперебойно и мог при желании на всякий выпад Тёмных продемонстрировать то рябчика, то ананас, то ещё какие-нибудь деликатесы. Они же неизменно предлагали свои печеньки. Это было странно. Нет, я сознавал, конечно, что и у нас далеко не каждый может себе позволить закусывать рябчиков ананасами, но это же только справедливо! Кто-то получает меньше, кто-то больше, но в целом все довольны, голодающих нет. И строй самый лучший, и экономика процветает. А с Тёмной стороны — и это всем известно — мрак и беззаконие, и разруха, и коррупция, и военная диктатура… ужас что там творится! И всё-таки, всё-таки… у любого Тёмного всегда есть печеньки. Пусть символический, но прожиточный минимум. У каждого, без исключения. Даже при том, что подчас не хватает других, столь же или даже более необходимых вещей — лекарств, жилья, да хотя бы и тех же боеприпасов, — печеньки есть всегда. Для всех, без обмана. Это внушало уважение. И настал день, когда в ответ на обычный окрик «Эй, Светлый, не хочешь к нам? У нас есть печеньки!» я вдруг неожиданно для себя, но совершенно искренне ответил: «Хочу!»

С той поры я на Тёмной стороне. Да, приходится несладко. Да, у нас тут бывают проблемы. Да, иногда я с тоской вспоминаю своих рябчиков и бутерброды. Ну и что с того? Зато у меня есть печеньки! Всегда! Полные карманы! Пусть любая Светлая сволочь разбудит меня среди ночи и спросит: «Ну и где?..» — я всегда готов их показать. По первому требованию! Печеньки у Тёмной стороны не кончатся никогда!

Есть их категорически запрещено.