Моя бабушка – малолетняя узница
Эта история подошла бы для публикации и в день Победы. Но в этот день и так много подобных публикаций. А сегодняшний день я выбрал по двум причинам. Во-первых, потому что моей бабушки, о которой пойдёт речь, не стало ровно 5 лет назад – 12 мая 2015 года. А во-вторых, потому что еще едва отгремели салюты 9 мая, а тема как раз посвящена войне. Я с детства слышал слово «узник» и знал, что моя бабушка тоже «узник», малолетний. Но знал я об этом совсем мало, а спрашивать бабушку почему-то стеснялся. Такой случай судьба мне предоставила в 2014 или 2015 году, незадолго до смерти бабушки. Я тогда записал всё на диктофон, а перевести в текст руки дошли только сейчас. Многие моменты в рассказе бабушки о тех днях меня удивили. Наверное удивят и вас.
Сначала немного о бабушке. Ловцова Надежда Сергеевна, в девичестве – Антипова (25.09.1935 – 12.05.2015). Всю жизнь прожила в Жиздринском районе Калужской области. Сначала в маленьком поселке Азарьевский, а после замужества – в соседнем селе Огорь. Бабушку я запомнил с доброй улыбкой. Она очень много улыбалась, хотя жизнь её была нелегка.
Наш с бабушкой разговор я старался перенести сюда как можно точнее, поэтому может показаться, что в тексте много ошибок, но это сделано специально - я старался перенести в текст деревенский говор. Я вообще не Юрий Дудь и интервью вышло спонтанным, поэтому структуры и последовательности в нём мало, но много интересного. По крайней мере для меня и моих родных. Я волновался во время нашего разговора. Тут Я – это я, Б - бабушка Надя. «Прим.:» - это мои примечания и пояснения в тексте.
Я: Давай с тобой поговорим.
Б: Давай. Ты только погромче мне говори.
Я: Я уже давно хотел спросить, но всё не спрашивал… Про войну хочу поговорить. Ты помнишь?
Б: Помню.
Я: Расскажи что-нибудь. Как началось это всё?
Б: Ну началась эта война, объявили, 24 мая наверное началася война.
Я: 22 июня.
Б: Или июня, во. Киев стали бомбить. Киев бомбили – всем объявили, что началася война.
Я: По телевизору? (Прим.: да, это мой глупый вопрос)
Б: Нет, не по телевизяру, тогда ж телевизяров не было – по народу.
Я: Вы в это время где жили?
Б: В Азарьевке мы жили (Прим.: поселок Азарьевский, Жиздринский район, Калужская область). А потом началася война. Стали немцы наступать на русскых, наши стали отступать.
Я: И вы с деревни куда-то уходили?
Б: А мы в деревне… жили у деревне, а потом началась эта… война эта началась, стали грабить немцы: свиней, коров отымать, курей.
Я: А мужики на фронт все поуходили, да?
Б: А мужуки да, на фронт поуходили, одни бабы были. Пленные (Прим.: Скорее всего бабушка перепутала слово «пленные» и «немцы») стояли у нас у Азарьевке, немецкий этот… штаб.
Я: А там мало было домов в Азарьевке? Как сейчас?
Б: Нет, тогда много домов было. 16 домов тогда было. (Прим.: Сейчас там около 10 домов, но большинство из них нежилые или используются как дачи). У Митиной хате, где Митя Длинный жил, там штаб стоял. И их выселили, семью ихнюю выселили к нам, у нашу хату. Мы жили две семь у хате у нашей. Матерю, приходит этот ихний…
Я: Главный или просто солдат?
Б: Главный… немяц. Нашу матерю за руку береть и уводить, а мы услед за матерей да голосить. Он говорит: «Кляйне, не голосите, я матку вашу не буду убивать». А мы шо ж, мы дети ж ещё, шо мне – 7 годов было.
Я: А когда они пришли? Как война началась, скоро они пришли, да?
Б: А скоро пришли. А там у него щенок наблевал у хате, а он матерю - убирать. «Кляйне, не плачьте. Матка убереть и с вами пойдеть».
Я: А что такое «кляйне»?
Б: Дети! По-немецки кляйне – дети.
Я: То есть? А вы понимали, что он вам говорил?
Б: Ну какие слова уже понимали по-немецки. Они ж всё равно это… солдаты немецкие разговаривали ж с русскими, и хто по-русски умеет говорить. Ну хоть не чисто говорили, а… и переводить. А мы, дети, всё равно запоминали быстро слова ихние.
Я: А вас много было детей?
Б: А у каждом дворе были дети.
Я: А у вас в семье? Ты, …
Б: А у нас это: я, Вася, Миша.
Я: Вася – брат, да?
Б: Брат, да, и Миша – брат.
Я: Сколько ему было лет тогда?
Б: А 5 годов было.
Я: Младший значит, да?
Б: Старшему было 12.
Я: Старший это…?
Б: Миша был, и Васе 12.
Я: Васе ты сказала – 5, а Мише – 12.
Б: Ну да, я путаю. Иван Рыжик у нас почти что жил.
Я: Который через дорогу жил, да?
Б: Да. Этот, с Батагово Женик во время войны тоже у нас жил. (Прим: Батагово – поселок в Брянском районе на границе с Калужской областью). Собиралися кто как. А потом пришли какий-то уже совсем нас выгоняют.
Я: Другие какие-то солдаты, да?
Б: Финны какий-то. Нас выгоняють. А это, на повозки посадили. Взяли кой-что для себе и погнали нас. Нас детей посадили, а сами оны большие, взрослые пешком ишли.
Я: Погнали куда?
Б: А погнали… я уже не помню ,в этот… нас у Литву, у лагеря.
Я: В лагерь Алитус, да? (Прим: название лагеря запомнил, когда в детстве у бабушки спрашивал в каком лагере она была).
Б: Да.
Я: Сразу в Алитус погнали всех?
Б: Да.
Я: То есть и мать, и детей – вас: тебя и двух братьев, да?
Б: Да. И туда. И в лагеря в эти попригнали.
Я: А вы туда пешком шли что ли?
Б: Нет, поездом туда. Товарным вагоном нас гнали, везли. Дожжик и… дождь и… (Прим.: тут наш разговор прервал звонок телефона, но мысль вроде ясна).
Я: А вы откуда поехали, с какого вокзала?
Б: Ну я ж уже не помню, с какого вокзала поехали. Это старые знають, а мы что? Мы услед за родителями следовали. И коров погрузили, лошадей отобрали. У лагеря попригнали и коров этих доили.
Я: А Азарьевку оставили? Дома не тронули?
Б: А дома подожгли. Мы к кладбищу подымаемся на горку сюда-то.
Я: На кладбище в Огори? (Прим.: примерно 4,5 км от Азарьевки – в с. Огорь).
Б: Да, да. Нас через Павловку погнали по посёлкам. Вот по посёлкам погнали через Бежицу (Прим.: сейчас это Бежицкий район г. Брянска), а дальше я не помню, я не знаю.
Я: До кладбища дошли и огонь увидели, да?
Б: Нет, и погнали нас на Павловку (Прим.: в 5 км по прямой от Азарьевки), тут наша Азарьевка загорелася уся, загорелась. Бабы эты все у голосы голосить, и вот нас погнали. Пригнали нас у лагеря эты. А лагеря были это… нары были четырёхярусные.
Я: Четырёхярусный? В 4 этажа?
Б: Да. И вот мы сидели как воспилята (Прим.: востылята??? слово это я не разобрал на записи) на этых в лагере… нарах.
Я: Это вы были в каких-то бараках?
Б: Да, в бараках.
Я: Вместе с родителями или вас отделяли?
Б: Нет, вместе, да. Бабка с нами была, а мать на работу ходила, а мать-старка уже была старая – ее не гоняли.
Я: Что она делала на работе не знаешь?
Б: А не знаю. Что заставять, то и делали. А для чаго это тебе надо?
Я: Ты всё-таки узник. Столько времени прошло, а ни разу не расспрашивал тебя. Как-то в деревне спрашивал у тебя: ты сказала, что тебе было 5 лет и Алитус, и всё. Больше я ничего не знаю. Поэтому хочется поподробнее узнать.
Б: Аа. Вот такий-то дела. А потом пришли это… брат… ну что, нальют там жижечки: похлебаем-похлебаем да и всё. Миша заболел.
Я: Скоро заболел, да?
Б: Да, в больницу отправили, он у больнице умёр в лагерях.
Я: Из-за недостатка витаминов наверное.
Б: А хто его знает.
Я: А скоро после того, как вы приехали в лагерь, он умер?
Б: Быстро, конечно.
Я: Это Миша, старший, да?
Б: Старший, да. А потом за Мишем – Вася.
Я: Тоже заболел, да?
Б: Да. А я одна у их осталася. Это уже освободили этот лагерь, нас отправили в этот… ну как помещики тама у Литве жили, как помещики. И нас один помещик узял… работать.
Я: В смысле лагерь разогнали что ли, да?
Б: Да, разогнали, конечно.
Я: Вы там долго пробыли?
Б: А я уже подробностей не помню.
Я: Ну год?
Б: Ну конечно, год наверное пробыли.
Я: Всю семью взял работать? То есть тебя, мать и бабку?
Б: Да.
Я: Не разбивали?
Б: Нет, не разбивали. Жили все у этой каюте.
Я: Долго у него жили? В каком-нибудь сарае, да?
Б: Ну сарай это… ну как теперича называется… для солдат кто?
Я: Казармы?
Б: Казармы. Как казармы. только не одноэтажная наверное была, а большой дом был. Или пятиэтажный. И вот усе тама были.
Я: Вы там до конца войны были?
Б: А как освободили эта... русскые. У Литве тогда тоже бомбёжка началась там у Литве. Бомбили этот город Меричи.
Я: Ты уже подросла к тому времени. 45-й был год, да?
Б: 8 годов мне уже было наверное.
Я: 43-й значит.
Б: Конечно подросла.
Я: Ты в сентябре родилась, может и 44-й год был. А город какой был?
Б: Город был Меричи (Прим.: не нашел я такого города на карте Литвы. Может есть знатоки из Литвы. Есть какой-то город созвучный с этим около реки Неман?).
Я: Это где помещик этот был?
Б: Да, а лагерь дальше был. Лагерь был за проволокой. Мы были колючей проволокой ограждены усе, чтоб никто никуда не убегал, не уходил. Если кто нацелится убечь, стреляли.
Я: Были такие, да?
Б: Да.
Я: Как к вам относились в этом лагере?
Б: Ну как относились? А мы сидели да и… принесуть нам, поедим, да и всё. Что к нам относились? Нас не били ничого немцы, нет.
Я: Я помню еще из детства, что ты говорила, что вас какой-то немец там подкармливал. Я запомнил это, что кто-то тебя подкармливал.
Б: Кто?
Я: Немец какой-то… Ты что-то говорила.
Б: А это на этом… А где во Танюшины жили и живуть щас.
Я: В Азарьевке?
Б: Да.
Я: Ещё до лагеря, да?
Б: Да. Кухня была немецкая. А мы бывало подбегим, мы ж не видали этых во… (смеётся)… свечек этых… вермишель, во, большую. Оны нам дадуть, а мы хряпаем. (рассказывает с улыбкой).
Я: А, прям сухую, да?
Б: Да, да. Думаем, ну что это вкусное? Когда конфетину нам дадуть. А ничаго ж не было во время войны. И вот около кухни мы этой мы обитали. Повара эты нам кинут и мы… . (смеётся).
Я: А где отец твой воевал, не знаешь?
Б: А спроси ты мне, где он воевал.
Я: Ты у отца не спросила?
Б: Ну можеть я спрашивала да и забыла (смеется).
Я: После войны вас как освободили от помещика? Его убили?
Б: Нет, он уехал, кудай-то уехал.
Я: Ну а вас как? забрали и на поезде обратно привезли?
Б: А нас тоже забрали, дали нам там хатку…
Я: Где?
Б: Это, река была там Неман.
Я: То есть ещё там за границей, да?
Б: Да. На товарняк погрузили и привезли на станцию, на Березовский (Прим.: Станция, ближайшая в то время к Азарьевке). А там уже узелочки побрали и пришли в Азарьевку на голые пни. Пришли а там ничёго нетути. Одны горелые пни.
Я: А где вы жили?
Б: А эты приехали вперёд нас Полюшкины… Рыжиковы. Сделали они землянку сабе, и мы к ним у землянку поселилися. Вот кишели: кто в шалаше, кто где жили. А потом себе построили тоже землянку… времянку. А потом хату стали строить. Вот так-то вот и жили. Усю жизнь простроилися и всё.
Я: Вы в какое время вернулись? В тёплое?
Б: Да. Тебе интересно отчаго я узника добилась, да?
Я: А то мы знаем только факт, а как – не знаем.
Б: Вот так-то мы странствовали. А потом этого узника… объявили, что узники – кто у лагерях были. Стали хлопотать, документы. Вот такий-то дела. Так-то мы провоевали. Кто схитрил, остался в кустах или ещё где, в плену чтоб немцы не видали.
Я: Когда вели в лагерь в смысле?
Б: Да. Ты наверно чтой-то хочешь писать, а?
Я: Послушать хочу просто то, как ты…
Б: Не выдумляй, не надо.
Я: Да ничего я писать не буду.
Б: А то ты у нас писарь хороший.
Я: Были голодны наверное всё время, да?
Б: Ну не голодные, а полуголодные. Какие мы были? Полуголодные. Так, червяка замаришь да и всё. Баланды нальють ковшом большим и всё… Трудное было детство…
Я: Хаты наверное всем по очереди строили, да?
Б: А каждый себе.
Я: А яблони, если были, тоже вырубали и сжигали что ли?
Б: У нас яблонок тогда не было. Это уже после войны. Я пошла работать. Мы с отцом привики купляли, привозили, посадили. Это наши яблоньки уже.
Я: Скота тоже не было, да? Потом стали постепенно где-то брать?
Б: Да, всё постепенно.
Я: Так вы вернулись, а война ещё шла, да?
Б: Да.
Я: Ещё долго, год наверное ещё шла?
Б: Нет, она уже замирелась война. Мы в 44-м году вернулися оттуда.
Я: А война в 45-м закончилась.
Б: Ну уже они примирялась. Уже немцев отогнали, отступили немцы. Оны тоже убегали кто как. Кто голый, кто какой. Чего ты смеешься?
Я: А ты видела, как убегали?
Б: Видела, да. Это, там речка текла широкая.
Я: Это в Литве, да?
Б: Да. И переплывали они речку эту голые и убегали. Немцы, немцы. Наши уже их. Оны ж тоже солдаты, они ж тоже не виноваты – под началом были. Ну так то. Как и русскые, так и немецкые.
Я: В общем-то так относились не жестоко, да?
Б: Не, с нами не жестоко. Во у нас на посёлку стояли и с девками танцевали, и гармошки были у их. Нет, не, обижаться нечего нас. Оны только вот приедуть это финны, рыжие какый-то... курей вечером как тёмно станет, так вот свиней отбирали, отбирали. А так нет, не. Какые стояли постоянно, те не обижали нас… Тольки что вот хаты попожгли. Обидели… Стояли бы да стояли. Мы бы вернулись бы в свою хату. А то приехали на голые пни.
Я: Ну а хату отстроили такую же или старая больше была?
Б: Не, такую ж, большую строили. Потом та старая стала уже эту построили (Прим.: Там сейчас временами живёт бабушкина сестра, которая родилась после войны). Но чтой-то сомнения у мене, что той-то ты хочешь нарисовать.
На этом запись закончилась. Может быть мы ещё о чём-то говорили, не помню уже.
В интернете нашёл следующую информацию о лагере.
В июле 1941 года в черте города Алитус на территории бывшего военного городка был основан лагерь для военнопленных Шталаг-343. В таком статусе он просуществовал до апреля 1943 года.
В лагере существовал распорядок дня: подъем в 5 часов утра, завтрак с 5 до 6 часов, выход на работу в 8.00, обед с 11.30 до 12.30, окончание рабочего дня в 17.00, ужин с 17 до 18 часов. Отбой в 21.00.
Каждому военнопленному давали порядковый номер, отправляли на принудительные работы (строительство хозяйственных построек на территории лагеря и лесозаготовки). В ряде случаев узников шталага распределяли среди владельцев зажиточных крестьянских хозяйств Литвы, где они вынуждены были исполнять трудовые повинности. За это крестьянин должен был заплатить местным властям налог в размере 10 пфеннигов за человека в сутки. Для пленных это был шанс пожить какое-то время в нормальных условиях и спастись от голодной смерти.
В мае 1943 года «Шталаг-343» в Алитусе изменил свои функции и был переквалифицирован в лагерь «для перемещенных лиц», в котором содержались преимущественно жители западных областей России и Беларуси, граничащих с Прибалтикой (в официальных обозначениях нацистов —«эвакуированные советские граждане»). По распоряжению нацистской оккупационной администрации, после временного содержания в лагере взрослых узников следовало распределять по фермам на принудительные сельскохозяйственные работы. Детей оставляли в лагере для проведения опытов и выкачивания крови.
Причиной изменения функции лагеря в Алитусе было то, что зимой и весной 1943 года после ощутимых поражений вермахта от Красной Армии нацистские оккупационные власти столкнулись с резкой нехваткой рабочих рук, в том числе в сельском хозяйстве. В связи с географической близостью к захваченной нацистами Прибалтике, в которой располагались основные концентрационные лагеря Остланда, угону в лагерь Алитус подвергались в первую очередь мирные жители Пскова и окрестностей, а также Орловской, Смоленской, Витебской, Брестской, Ленинградской, Калужской областей.
Надзиратели лагеря, участники карательных подразделений проводили массовые расстрелы заключенных за малейшие провинности. Также охранники лагеря подвергали узников регулярным избиениям резиновыми дубинками и травлей собаками независимо от возраста и пола истязуемых.
Надеюсь, что вы найдете мой материал полезным для себя…
