в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch7_532191...

Осень 2016 года

На реализацию плана ушёл почти месяц. Я всё ещё спал и играл большую часть времени, но при этом чувствовал: происходит что-то настоящее, интересное, моё и, что особенно важно, задача была не из простых. Необходимо было перевести игровые деньги в криптовалюту — в конечном итоге в биткоины. Не буду описывать все действия и шаги, их было не мало. Скажу только, что по прошествии месяца, на моём столе лежал гашиш. Забытые и забитые воспоминания нахлынули тёплой волной: я вспомнил друзей, наши ночевки под открытым небом, путешествия, вечеринки, трипы, ссоры, проблемы, решения, время, ритмичный стук колес, запах волны на Финском заливе. Я снова хотел жить.

Достав вертушки, я насобирал любимой музыки, отыскал свои фотографии, альбомы с рисунками. Заваривал плюшку и возвращался в свою реальность, шаг за шагом. Игры уже не так манили, спать хотелось меньше, возвращались тяжелые мысли, но я от них не бежал. Я почувствовал силу: двигаться, бороться, жить дальше. Со временем, я собрал свой мир по кускам, почти перестал ждать и начал готовиться, решил написать свою историю, оставить её на бумаге. Тогда же осознал, что лишить себя свободы я могу только сам, и ещё вспомнил, что пока не огласили приговор, у меня есть выбор.

Мысли о побеге появлялись и раньше, но тогда они были отчаянными, грубыми, нелогичными: «Бежать, без оглядки, спрятаться, никого не видеть, бежать». Теперь я решил их обдумать. Главный вопрос был: «Куда бежать?». От кого — понятно; почему — понятно; но куда? И, в основном, вопрос был не географического характера — у меня не было цели. Технически я перебирал много вариантов — ни одного хорошего, любое решение имело плохие последствия. Сам побег — преступление, на этот раз я действительно и осознанно могу стать преступником. Любой вариант начать новую жизнь — подделка документов, пересечение границы — новые преступления. Срока давности нет, по статистике 80% находят в первые 2 недели, средний срок поиска остальных — 20 лет. По особо тяжкой статье данные отправляют в интерпол. Всякие политические убежища — это для Ходорковских и Сноуденов, тех, кому есть, что предложить взамен. Всех родных будут пытать, друзей тоже, а как они обращаются с людьми, я теперь прекрасно знаю. К тому же, за каждый день в бегах добавляется штраф. Самым безопасным вариантом оставалось жить одному в съемной квартире, не выходя из неё. Это мало чем отличается от тюрьмы, по крайней мере, в лучшую сторону. Совесть тоже не на стороне бегства: я хочу стоять лицом к тем, кто предъявляет мне обвинения, выражать и отстаивать свою позицию. В итоге мой выбор определила ясная мысль: «При заключении я буду знать срок, будет, к чему стремиться, и я останусь честен, в первую очередь, с самим собой. Бежать — это пожизненно».

Суд продолжался, появлялись более интересные свидетели. Приятели, которые в ФСКН говорили, что покупали у меня гашиш, на суде заявляли, что мы просто вместе курили, и что ничего я им не сбывал, сами со стола брали, а оговаривать меня их принуждали сотрудники наркоконтроля. Однако, в деле теперь было две версии их показаний и какой из них верить, решать оставалось судье.

Были свидетелями и оперативники, вызывали даже начальника отдела. На вопросы адвокатов «на чём основано утверждение об устойчивости преступной группы?», «как долго велось наблюдение и разработка?» все единогласно отвечали «секретная оперативная информация». Были и проколы в их показаниях. Например, Альберт Деговцев сказал, что читал смски с изъятого телефона, при этом на тот момент телефон был опечатан и трогать он его не имел права. В основном, все грамотно уходили от ответов и ничего, что могло бы нам помочь, в деле не появилось. На одном из заседаний я узнал конвойного, который заводил в зал суда Ваню, — этот парень классе в восьмом пытался отобрать у меня мобильник и оторвал рукав моего пиджака.

Стоит ещё рассказать что я вообще думаю о наркотиках. Что такое наркотики вообще? В первую очередь, это страшное слово, которого большинство боится и избегает. При этом не многие знают, как эти наркотики выглядят, как действуют и, главное, какими бывают. Они повсюду — почти все люди употребляют наркотики, будь то алкоголь, сигареты или какой-нибудь новопассит. При этом те же люди утверждают, что некие абстрактные «наркотики» — это зло. С экранов нас кормят реальными и вымышленными историями о том, что люди становятся зависимыми, убивают из за наркотиков и повально мрут от передозировок. Такие случаи реально существуют, но их в разы меньше, чем от более понятного наркотика — алкоголя. Конечно, его невозможно запретить — он приносит огромную прибыль государству и развлекает население. При этом он вызывает агрессию, привыкание и очевидную интоксикацию — марихуана наносит организму значительно меньший вред, а большинство мнений о ней выдуманы. Главная проблема заключается не в существовании наркотиков, а в человеческой неграмотности и в том, что слишком широкий круг веществ объединяют под одним понятием. В которое хитро не включают одни из самых вредных веществ.

Почти каждый современный подросток пробовал наркотики — это вызвано интересом к запрету, популярностью в современной культуре и легкодоступностью. Но что пробовал подросток? Чаще всего он может сказать только, курил он это или нюхал. Люди не знают, что они употребляют и откуда это взялось, и вот это действительно зло. Предприимчивые люди занимаются массовым производством и распространением дешевых синтетических веществ — солей и спайсов, занимаются этим анонимно и с серьезной подготовкой, чаще всего, имея прикрытие и наверняка зная, как вести себя в непредвиденных ситуациях. С этим потоком очень сложно бороться — это большой бизнес.

Невозможно запретить наркотики, люди всегда будут их употреблять, но можно продвигать грамотность. Я думаю, после того, как в России в 2010 году на каждом углу легально продавали химию, на которую охотно подсаживались школьники, в школах должны были начать учить, как отличить коноплю от спайса и что тебя ждёт, если будешь нюхать соль. Известный факт, что в Амстердаме легализована марихуана, в Чехии она декриминализована, в части штатов США отпускается по рецепту. Теперь ещё и легализация в Канаде. Люди не верят уже, что наркотики зло, потому, что это — откровенная ложь.

Лично я расцениваю вещества как сильный инструмент, который может круто изменить жизнь как в хорошую, так и в плохую сторону. Для кого-то это необходимый инструмент, большинству же он не нужен, но, как любым инструментом, им нужно уметь пользоваться. Путь эксперимента здесь очень опасен — важно иметь знания. Благо, есть книги, статьи, исследования, энциклопедии, где можно узнать, что тебя расслабит, а от чего ты выйдешь в окно. Есть способы максимально безопасно покупать качественные вещества, зная, что покупаешь — это не многим сложнее, чем как заказать роллы, и даже быстрее. Из-за незнания таких вещей люди не перестают покупать. Они просто покупают у барыги за углом то, что смогут найти, что им предложат. Я не призываю что-то приобретать, но если вы что-то употребляете, старайтесь покупать сами, непосредственно в онлайн-магазинах, которые не так уж сложно найти (о них говорят даже в новостях по ТВ). Это дешевле и безопаснее, чем покупать с рук. Каждый раз, прося у кого-то, вы подвергаете этого человека не меньшей опасности, чем себя.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch6_531935...

Весна 2016 года

На следующей встрече со следователем мне предъявили официальное обвинение. Предъявили мне сбыт гашиша Полякову и Кунину и сбыт таблеток Сафуанову. Этих людей я не знал, но обвиняли мен в общем преступном умысле о сбыте им наркотиков. Тех людей, которые на самом деле продали им вещества, я тоже не знал. Также мне предъявляли «разделение общего преступного умысла в покушении на сбыт наркотиков жителям города Набережные Челны, нуждающимся в их употреблении». Так и написано: разделял умысел в приготовлении к сбыту нуждающимся. Только с кучей красочных дополнений, вроде «предвидел возможность и неизбежность наступления общественно-опасных последствий в виде причинения вреда здоровью населения и общественной нравственности и желал их наступления, то есть действовал с прямым умыслом». Продлили домашний арест, дело отправили в суд. Шёл май.

Первое заседание назначили на 8 июня. Было страшновато: я не знал, чего ждать, а по предыдущему общению с судом был уверен, что приговор уже напечатан — остальное просто формальности. С другой стороны, мне уже порядком надоело проживать эти последние «две недели», хотелось какой-то ясности. Хоть многие и говорили «Радуйся, что пока дома сидишь», меня это совсем не радовало. Адвокат предупредил: за один день вряд ли успеют, будет несколько заседаний.

В суде я снова увидел друзей — впервые за почти 10 месяцев. Выглядели они неплохо, но усталость и волнение на лицах были заметны. Первое заседание не внесло практически никакой ясности, начали зачитывать материалы дела, было сложно что-то понять из тихой, монотонной речи прокурора. Дело я уже читал, по этому от скуки разглядывал зал, прокурора, судью, адвокатов, друзей, искал интересные детали. Как правило, заседание длится 2-3 часа, и ближе к 12 судья объявил перерыв... почти на три недели! То есть ещё как минимум 3 недели так называемой свободы. Начиналось лето, я снова достал велосипед.

Лето 2016 года

Теперь было понятно, что в деле уже ничего не изменится. Остались процессуальные детали, стало немного спокойнее. Я решил, что три недели оставили потому, что суд еще не успел принять решение, а после будет несколько заседаний подряд и всё закончится. Теперь конец виделся четче, и это заставило радоваться последним молодым дням на воле. Иногда получалось забыть на время о грядущем и просто встречать волосами солнце и ветер. Потом будильник оповещал, что до конца прогулки 15 минут, пора было возвращаться домой. Некоторые вещи вызывали угнетающие мысли, страшные, жестокие.

Например, у меня тогда было две собаки, одна уже старенькая. Учитывая собачий век, я понимал, что когда меня заберут, я больше её не увижу, никогда. Было и кое-что пострашнее: два старых деда, одна бабушка. Чаще всего получалось избегать тяжких дум. Не меньшую тоску вызвали мысли о личной жизни, судьбе моих отношений с девушкой и о её судьбе. Много раз я хотел предпринять радикальные решения, расстаться, чтоб меньше страдать позже, но что-то удерживало. Мы обходили эти мысли и учились радоваться тому, что есть, настоящему.

Дни до суда прошли почти незаметно, даже могу сказать, что прожил их в настоящем времени, а не в привычном уже ожидании. На этот раз суд был плотнее — 2 дня подряд, хотя по итогу снова ничего не изменилось. Но по меркам скучной жизни на домашнем аресте суды всё равно событие значимое: на них я видел друзей, видел хоть и вялое, но течение жизни за пределами квартиры. Адвокаты в ожидании судьи обычно обсуждали маникюр или новый айфон, но иногда рассказывали и интересные истории.

Например, я узнал, что мы не одни такие: во-первых, 80% всех заключенных в России сидят по 228 статье. Это удобная статья, имеющая большую практику и легко доказуемая. Всего заключенных в российских тюрьмах к 2016 году насчитывалось 646 000 человек. Это как всё население Набережных Челнов. Персонал тюрем — это ещё 300 000 человек. Ну и ещё 304 000 отбывают условный срок или находятся под домашним арестом. Однако при том, что за год общее количество заключенных уменьшилось, в стране открыли 9 новых тюрем и построили 15 дополнительных корпусов в существующих. Реальность такова, что часть россиян просто живут в тюрьмах.

Услышал свежую и наглядную историю о ловле наркоманов, случившуюся уже после расформирования ФСКН. Поймали двух парней, молодых и амбициозных, с одним косяком на двоих. Веса не хватало на уголовную статью — только административка, до 15 суток или штраф. По этому случаю были предприняты следственные меры: им устроили допрос. Сначала спросили, курили ли они этот косяк. Анализы уже все показали, так что ребята не отрицали: «Курили». Потом спросили, чей он был изначально. Тот, у кого из кармана взяли, говорит: «Мой». Начали выяснять, как он тогда попал ко второму, пугать 229-й (кража наркотических средств). Второй ответил, что взял у первого с его согласия. Но косяк изъяли у первого, значит он его вернул. Майор говорит: «Ну вот, а вы боялись. Всё добровольно, никто ничего не украл, денег друг другу не платили, ставьте подписи и можете идти домой, выпишу штраф вам, даже родители не узнают». Парни с облегчением выдыхают и ставят подписи. Бинго! Сбыт группой лиц по предварительному сговору! Статья 228.1 ч.3 п.«а», срок от 8 до 15 лет. Любая передача является сбытом, от 2 человек считается группой, они оба знали, что это косяк и передавали его сознательно. Проще некуда — протокол без изъянов. Парни даже без уголовного веса уезжают на 10 лет. Говорят, повезло ещё — могли и на 15 уехать, да ещё и со штрафом до 500 000 рублей.

За 2 дня прошло 4 заседания. Не помню уже, сколько прочитали томов. Новый перерыв объявили на месяц, даже чуть больше — в июле заседаний не было вообще. Снова я старался жить настоящим, не думать о том, чего не могу изменить, но со временем это становилось всё труднее. Тревожила новая мысль: я не мог представить ситуации, в которой меня не сажают. Настолько поверил в неизбежность заключения, что другого варианта просто не видел, и самое страшное — не хотел. Не осталось уже идей, планов, амбиций, не осталось желания жить. Я просто считал дни до конца, на этот раз мне их выдали 33 штуки.

Получил после заседания письмо от Вани. Пытается держаться, не унывать. Он всё это время провёл в одной 10-местной камере, думаю, это даже жестче, чем тюрьма, потому что в ней всё-таки есть жизнь, а здесь — просто ожидание и очень маленькое пространство. Оказалось, там не так уж мало знакомых: передавали приветы. Что расстроило — был привет от Эдика, приятеля, с которым мы катались на велосипедах уже после моего задержания, которому я всё подробно рассказал. Посадили его по той же статье. Видимо, учимся мы только на своих ошибках.

Примерно в середине лета у участкового, с которого всё началось, закончился его условный год. Получается, гашиш мы курили одинаковый, только я до сих пор ждал решения суда, и наказание мне светило гораздо более суровое.

Человек со временем ко всему привыкает, но к ожиданию привыкнуть невозможно. Когда долго чего-то ждёшь, начинаешь сам становиться этим, сквозь время твоё настоящее оказывается там. В тюрьме люди живут ожиданием свободы, пытаются стать ей, готовятся, стремятся, планируют, мечтают. Я же стал сам для себя тюрьмой и до сих пор так живу. Физическое состояние тоже ухудшилось: кроме того, что я стал очень мало двигаться и не забочусь о физической форме, я почти перестал есть. Не помню уже, что такое чувство голода, мысли о еде вызывают тошноту. Пищу употребляю в последнее время просто чтоб не болел от голода желудок. Немного страха во мне осталось, боюсь перемен, но желание, чтобы все это скорее закончилось, гораздо сильнее. Знаю, что в тюрьме начну поправляться, начну мечтать.

Естественно, когда живешь мыслями о тюрьме, начинаешь думать, как провести там жизнь: чем заниматься, чего добиваться, во что верить. Из того, что я знаю о тюрьмах, в них запрещено почти всё, но запреты и дают возможность создавать что-то новое, стало быть, там много интересного. По последним слухам, в тюрьмах почти не осталось книг: где-то библиотеки совсем убрали, где-то запретили передавать книги в посылках. С этим всегда были проблемы: чтобы книга с воли дошла до заключенного, её должны проверить, а значит, полностью прочитать. Чем более интересная книга, тем больше рук она пройдёт, и далеко не все читают быстро. Более того, попав в собственность заключенных, книга продолжает движение вниз по их иерархии. По письмам друзей из СИЗО, я узнал, что в последнее время законами и указами запретили в местах лишения свободы всю литературу, содержащую упоминания о войнах, Ленине, революциях и межнациональных конфликтах. Грубо говоря, это почти вся художественная и половина научной литературы. Проверять все книги на наличие запрещенного никто не будет, поэтому в итоге на всякий случай запрещают всё.

Если с чтением не получится, я планирую писать что-то своё. Описывать окружающий мир, делиться опытом или создавать новые, более приятные и разнообразные миры. Много сомнений и опасений связано с этими планами. Во-первых, приватность: со слов сидевших, между заключенными есть строгие правила о личных вещах: никто не смеет без разрешения трогать чужое, это часть внутреннего порядка. Но со стороны надзирателей, хозяев загона, постоянно проводятся шмоны, обыски, они запросто могут забрать у тебя что-то, попросту посчитав это не разрешенным. Любой текст они, скорее всего, будут читать, возможно уничтожат, а могут и признаки экстремизма найти и срок добавить. Во-вторых, свободное время: всё-таки мне грозит строгий режим, который подразумевает контроль над временем заключенных, а чтобы заслужить возможность выйти досрочно, скорее всего, придется много работать. В-третьих, инструменты для письма: бумага, ручки, карандаши. Нет толковой информации, как там с этим обстоят дела. Уверенность, что у меня всегда будет стопка чистой бумаги и горсть пищущих пренадлежностей, грела бы душу, но пока больше беспокоит страх, что всего этого не будет.

Еще в мыслях о тюрьме я рисую, учусь фантазировать, вспоминаю кадры со свободы. Последние месяцы стараюсь тщательно запомнить окружающий мир, его цвета, вкусы, запахи, то, каков он на ощупь. Часто смотрю на вещь, пейзаж, человека, и в голове у меня отражается рисунок шариковой ручкой на тетрадном листе.

Очередные суды не добавили новостей. Материалы дела дочитали, приступили к опросу свидетелей. В основном, это были понятые с задержаний, досмотров, обысков. Приглашали по нескольку человек, на заседание приходило 2-3 человека, иногда и вовсе 1 за весь день. Приходили и пожилые люди, некоторых приводили приставы. Целесообразность была сомнительна — все они уже ставили подпись в протоколах. Как правило всё было по одной схеме:

— Свидетель такой-то, были понятым на обыске?

— Был.

— Всё там поняли?

— Всё понял.

— Можете идти.

Адвокаты задавали дежурные вопросы: «известно ли вам что-то о причастности кого-либо из присутствующих к преступной деятельности?», все, разумеется, отвечали, что нет. Одного парня привели в шортах и шлёпанцах, по-моему, он был под чем-то. Соглашался с тем, что обыск был в июле, но настаивал, что был одет в зимнюю куртку, в связи с чем заявил, что июль был зимой. Услышав про ответственность за ложные показания, взял слова назад. Услышав, что вопросов к нему больше нет, сел рядом со мной на скамью подсудимых. Свидетелей в деле оказалось 42. Суд был похож на цирк, только это был грустный цирк.

От суицидальных и просто тяжёлых мыслей, спасения для себя я нашел в эскапизме — уходил в мир воображения. Фильмы, сериалы, книги, а главным образом, компьютерные игры и сон. Сначала просыпаться по утрам было пыткой. Я открывал глаза, обнаруживал на ноге браслет, не хотел верить, что это на самом деле, не хотел больше открывать глаза. Но со временем поймал ритм: спал, сколько хватало сил. Когда просыпался и получалось уснуть снова, сны становились ярче. Иногда даже получалось их контролировать, рисовать, продолжать предыдущие. А когда глаза уже не закрывались, когда реальность начинала душить, я полз к ноутбуку и запускал Хартворлд. Благо, люди придумали игры про выживание, которые отлично заменяют настоящую жизнь. Суть там в том, что ты начинаешь игру с нуля, голым, на необитаемой земле, находишь ветку, ещё одну, потом камень, делаешь топорик и пытаешься не умереть от голода, холода, диких животных, затем по камешку строишь жилище. Через месяц ты уже охраняешь свой замок от других игроков, участвуешь в войнах, заключаешь союзы. В общем, там всегда хватает дел, чтобы мысли о реальном мире не появлялись вообще. Играл до тех пор, пока глаза не слипались, а сил оставалось ровно на два шага до кровати.

Так, незаметно, в реальной жизни прошло несколько месяцев. Я почти не общался с друзьями, родственниками, встречи были поверхностны, любые темы скучны, я хотел быстрее вернуться к своему миру. На прогулку по выходным меня буквально вытаскивала мама. Иногда к этому времени я ещё не спал и после возвращения садился играть, продумывая за эти два часа план постройки новой башни. Так прошло несколько судов. Сидя на них с блокнотом, я проектировал здания, разделял границы, а за три часа обеденного перерыва успевал прийти домой и отбить нападение врагов. Но со временем надоело и это. Наиграв в одну игру 1500 часов, бродя по своим владениям и понимая, что давно уже всё сделал, я чувствовал ложь происходящего. Искал другие игры, нырял в другие миры: 500 часов в новом мире, и 500 в ещё одном, в ГТА-5 онлайн по сюжету я даже содержал плантации марихуаны и кокаиновые склады. Судя по игре, это весело. Так продолжалось ещё пару месяцев, пока в одной из стимовских игр мне не выпала шмотка, которую можно было продать за игровую валюту, — золотой ракетомёт. Впервые за очень долгое время у меня появился план, вызвавший искреннюю улыбку. Я обзавелся целью.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch5_531672...

Ноябрь 2015 года

В конце осени меня внезапно забрали из дома в 7 утра, доставили в знакомое здание детского сада. Сначала я узнал, что в деле заменили следователя — новый был заметно старше, но никакой практической пользы мне от этого не было. Он сообщил, что пришли результаты экспертиз, и в них есть пара неувязок, а так как завтра в город должна приехать проверка, скорее всего, во главе с самим Путиным, нужно привести все дела в порядок. Оказалось, что эксперты не смогли определить состав мятных конфет из моей железной коробочки. Следователь объяснил: «Тут написано, что изъято 63 таблетки белого цвета, вещество не опознано, полностью израсходовано. Получается, я не могу его ни на повторный анализ отправить, ни тебе приписать, так что нужна просто объяснительная, в которой ты заявляешь, что это были конфеты». Меня рассердило, что даже на таком официальном уровне, как экспертиза, где правила должны соблюдаться особенно строго, они просто украли мою вещь. Мне нравились эти конфеты, они были мне дороги, я зацепился за фразу следователя, что вменить вещество мне все равно не смогут, и в объяснении написал, что хранил в коробке 63 таблетки чистейшего кокаина. Следователь заволновался, взял телефон и вышел из кабинета.

Через пять минут на моей «уфсин мобиле» — так я назвал кнопочную раскладушку, по которой меня должны были находить следователи и инспектор — позвонил адвокат. «Я оценил твою шутку, но стоит хорошенько подумать. Если оставить всё как есть, скорее всего, пара человек получит по ушам, на какого-нибудь эксперта, возможно, даже заведут уголовное дело, но чем эта ситуация поможет тебе? Просто наживёшь себе врагов, которые, если разозлятся, запросто найдут пропавшие 63 таблетки кокаина». В итоге в деле осталась строчка: «По существу поясняю, что эксперты съели мои конфеты». На следующей встрече со следователем адвокат напомнил про шутку с кокаином и по случаю рассказал историю про камеру, забытую на обыске. В те времена был другой адвокат и другой следователь, для нынешних это было легендой. «Что ж вы ничего не выменяли ни за камеру, ни за экспертизу, я б на твоем месте давно уже соскочил — удивленно обратился ко мне следователь, — Эх, не умеешь ты торговаться». Это было правдой.

Зима 2015-2016 годов

Время шло, я сидел дома, новым обстоятельствам в деле появиться было неоткуда, мы не понимали, чего ждут следователи. Через 4 месяца был очередной суд по избранию меры пресечения, по практике ее не меняют, и я продолжал оставаться на домашнем аресте. Всё время ходили слухи о близости суда — всегда обещали «неделю-две». Был ещё слух, что всё должны закончить до конца года, но вместо этого последовало ещё одно продление, перед самым Новым Годом. На том заседании адвокат попросил увеличить прогулку до двух часов, суд удовлетворил просьбу. Там же я услышал, что в конце года дела не сдают, потому, что отчет уже сформирован и они просто не зачтутся в статистику раскрываемости. Теперь говорили про январь. Стало ясно, что новый год я встречу дома. Новый, 2016, год.

За два часа прогулки можно было успеть гораздо больше — например, я побывал на выставках в музее истории города, увидел новую набережную, прыгал в батутном парке, фотографировал сусликов на первой дороге и даже катался с мамой на лыжах в лесу. Хотя со временем прогулка стала надоедать: я поздно ложился, было тяжело собираться утром, да и идеи закончились — окрестности я уже знал наизусть. В дальнейшем я гулял только по выходным с мамой, ну и иногда меня вытаскивала на прогулку девушка. Она помогала не унывать и не уйти в полное одиночество. В гости раз-два в неделю заходили пара друзей, один из них свидетель. Со временем было всё сложнее находить темы для разговоров, ничего нового у меня не происходило. Сложно было придумать, что написать в письмах моим друзьям в СИЗО; они сидели в Чистополе.

Ближе к марту ФСКН расформировали. Структуры больше не было, однако для меня ничего не изменилось: дело было открыто, следователь был тот же. Он вызвал меня ознакомиться с материалами дела. Следователь был заметно расстроен происходящим со структурой, мой адвокат отпустил по этому поводу пару шуток, сказал, что давно нужно было уходить — на гражданке спокойней и денег больше. Тяжело выдохнув, следователь подытожил: «Только всё наладилось, как снова не в тот карман полезли». Вернулись к делу.

Томов было 11, каждый толщиной с полкирпича, вся стопка была примерно полметра высотой. Интересной информации при этом там было мало — сомневаюсь, что хоть кто-то прочитал его полностью. Было много распечаток банковских операций, списки звонков, протоколы обысков, результаты экспертиз. Между тем, новые детали всё же были. Например, я думал, что нас определят как группу лиц по предварительному сговору, оказалось, что нам всё таки шьют ОПГ — срок теперь варьировался от 10 до 25 лет.

Из дела я узнал, что всё началось с участкового по имени Поляков Евгений Сергеевич, капитана полиции, который курил гашиш. В июне 2015 года его выследили и задержали сотрудники ФСКН, на месте у него изъяли 2 грамма гашиша. Судя по его показаниям, он раскаялся, согласился сдать и подставить человека, у которого покупал. Так и поступил. Сам участковый получил год условно. Его неоднократно вызывали в суд по нашему делу в качестве свидетеля, но он так и не явился. Его лицо я видел только на официальном сайте МВД, судя по которому он продолжает занимать свою должность.

Участковый Поляков сдал некоего Ишманова, который тоже пошёл со следствием на сделку — дал признательные показания, помогающие разоблачить других преступников. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Так в цепочке появился ещё один человек: он покупал гашиш у некоего Сагитова, который тоже сидит в Чистополе, и указывается как член преступной группы. За Сагитовым следили, его телефонные разговоры прослушивались. Насколько я знаю, его арестовали одновременно с Артуром. Ещё был некто Кунин, который тоже, судя по материалам, купил гашиш у Сагитова.

Ещё в деле фигурировал некто Сафуанов, он купил таблетки МДМА у Васильева, который, в свою очередь, взял их у Артура. Сафуанова арестовали по дороге в Казань и изъяли наркотики. Он дал признательные показания и получил 6 лет условно. С Васильева взяли подписку о невыезде, при этом он так же определяется в обвинении как член преступной группы. Итого: численность преступной группы достигла 5 человек.

Ивана арестовали дома, он жил с девушкой в съемной квартире. Ему позвонили на мобильный и попросили передвинуть машину. Скрутили в подъезде.

Обо мне до момента задержания в деле не упоминалось — я подозреваю, что меня решили брать уже после задержания Ивана и Артура. Я много раз звонил на телефон Артура, когда он пропал, в тот момент его мобильный был у оперативников, и на экране периодически появлялись мои имя, фамилия и фотография. Вечером того дня мне позвонила его девушка в слезах, сказала что у Артура отобрали машину, а сам он лежит без сознания и она не знает что делать, я приехал на велосипеде к месту встречи, где и был скручен. Её ещё днём забрали с улицы вместе с сестренкой и собакой, по её словам, заставили позвонить мне, угрожая ей и младшей сестре тюрьмой. Официально это называлось оперативно-розыскным мероприятием. В деле были расшифровки звонков Артура, среди которых были и наши с ним беседы, но к делу отношения они не имеют.

в продолжение https://pikabu.ru/story/istoriya_odnogo_znakomogo_ch2_530246...


3 августа 2015 года


Первый день прошел утомительно. Состояние было подавленным и всё таким же отчаянным. В основном, я занимался уборкой своих вещей на долгое хранение и собирал сумку, которую возьму с собой в тюрьму. Приходили родственники, высказывали мнения. Общались записками, опасаясь жучков — в изоляторе рассказывали, что это частая практика, ставят их во время обыска или заранее, приходя проверять, к примеру, пожарную сигнализацию. Я услышал тогда сильную фразу: «Смерть — это страшно, но сам ты раз — и умер; Для близких горе, но к этому можно привыкнуть. А твоя ситуация будет годами убивать и тебя, и близких, и привыкнуть к этому невозможно».


Ещё в первый день я узнал про камеру, на которую сотрудники записывали все обыски — после моего они забыли её у меня в комнате. На ней было видео с обыска квартиры Артура и несколько других, не связанных с моим делом. Посоветовавшись с адвокатом, отец решил, что её стоит вернуть: без неё бы дело, скорее всего, чуть затянулось, пользы от этого не было. Он поехал в ФСКН и отдал её лично в руки начальнику.


Долго думать, чем занять время пребывания дома, не пришлось: на следующее утро в 7 часов в дверь позвонили. «Ты едешь со мной, — сказал оперативник. — Есть разговор». Следующие месяцы я провел в ФСКН — вечером меня отпускали домой, утром забирали снова. Никто толком не говорил, когда это закончится и когда уже будет суд — все изо дня в день обещали, что осталась примерно неделя. О сроке тоже говорили разное — в среднем это было 8 лет. Статья (228.1 ч.4 п «г») предполагала от 10 до 25, но обвиняли меня тогда только в покушении на сбыт, что отнимало 20% от срока. В первый же день мне объяснили, что это частая практика — оставлять одного из фигурантов на домашнем аресте, что есть ещё шанс смягчить своё наказание, указав пару друзей, у которых будут при себе вещества. Адвокат настаивал на том же, только убеждал сделать это официально, в форме контрольной закупки, говорил: «Сдаёт каждый полуторный». Предлагалось признать всю вину и кого-нибудь сдать. В таком случае гарантированно и официально получаешь бумажку, фиксирующую, что ты сдал человека. На суде она вроде как дает скидку до 25% на срок.


Шли недели. Чаще всего я проводил время в одном и том же кабинете, у Деговцева, и ежедневно выслушивал разные истории про тюрьму, про судьбу людей, которые «поступили неправильно». Я пытался говорить с ним рационально. Он предложил сотрудничество - деанонимизировать каких-нибудь продавцов из открытого интернета, заметив при этом, что у них курс на натуральные вещества, может кто-то выращивает дома, а за спайс им не платят. Я понимал, что смогу легко найти продавцов, они не особо умеют прятаться, но меня удивляло другое, - почему ФСКН сами этого не делают, не ищут, не закрывать и по сути, не выполняют то, для чего они есть. В общем на предложение о сотрудничестве я ответил, что могу найти и показать какие-нибудь сайты, что в принципе они могли бы сделать и сами, но сдавать и подставлять живых людей, с которыми тем более меня ничего не связывает, я наотрез отказался.


Иногда Альберта не было в отделе, тогда мне назначали сиделку из остальных оперативников, которые, как правило, были этому не рады. В основном, я всё так же выслушивал описание будущего, которое они мне готовили. «Сдавать не стыдно, все так делают», — повторял каждый второй. Один всё же оказался изобретательным — выяснив, что я художник и знаю английский, поставил мне задачу, сделать ему дизайн толстовки с картинкой и надписью — так, чтоб там четко было написано, что он наркополицейский, но чтоб наркоманов не распугать. Надеюсь, этот парень успел погонять с красным листом марихуаны на всю грудь и подписью Staff Ranger.


Были и повторные очные ставки, на них мало что изменилось, были уже нанятые адвокаты, они советовали не отрицать сказанного, лишь добавлять «наркотики не продавал», а при сильном изменении текста могут добавить статью за ложные показания.

Адвокат продолжал настаивать на практике: он сам долго проработал старшим следователем и с уверенностью утверждал, что делается только так. Ещё от него я впервые услышал, что если бы я убил человека, работать было бы проще — там гораздо больше оправдательных приговоров и сложнее доказывать, а здесь достаточно просто слов. Почти каждый разговор с ним заканчивался фразой: «Решение, конечно, за тобой, но ты хорошо подумай, что для тебя важнее». В одном я ему точно верил — если уж человека взяли, его посадят. Это, опять же, практика, а по практике, если человек арестован, приговор будет обвинительным.