Первое что стоит понять, человеку без депрессии будет сложно увидеть мир через призму болезни. Депрессия искажает все, но понять это без этих очков крайне сложно. Вы смотрите на мир и ситуацию с совершенно разных позиций.

Второе, что стоит учитывать - часто симптомы депрессии просто не распознаются окружающими. Лень, отсутствие мотивации, прокрастинация - у всех нас бывают такие периоды в жизни и не всегда это депрессия. Поэтому близкий, вполне вероятно, оценивая через свой опыт, использует именно это для объяснения ситуации.

В третьих - стоит честно признать, что общение с человеком в депрессии истощает. Это огромный труд, особенно если требуется постоянно. Психиатры хорошо замечают это на себе, эмоционально намного тяжелее работать с депрессивными пациентами, нежели с пациентами в психозах. Я говорю не про эмпатию, именно на уровне выстраивания взаимодействия депрессивные пациенты требуют намного больше сил. Это как подзарядка севшего аккумулятора от другого, легко можно истратить заряд в доноре. Тем более когда близкие не видят отклика на свои попытки, они могут непроизвольно отстраняться от ситуации.

Раз уж начал идти по пунктам, то четвертое. Даже желая помочь, человек без опыта пробует те стратегии, которые помогают ему в жизни. Он предлагает пути решения, понукает к действию. Ему непонятна основа состояния. Он предпринимает действие помощи и в лучшем случае не получает результата, а в худшем получит негативную реакцию. Тут кстати тоже играет роль романтизация и соцсети: "обесценивание", реакции на простую фразу "все будет хорошо". Люди говорят избитое "все будет хорошо", просто потому что не знают что сказать. Стороннему человеку сложно понять, что ничего не хочется, что нет сил встать с кровати, что мысли идут медленно и вязко, что мир скукожился до черной дыры в груди. Пробуя пару раз и не находя ответа, он отдаляется.

Отдаляется он ещё и из-за крайне неприятного эффекта, который зачастую возникает - взаимного чувства вины. Человек в депрессии чувствует вину за свое состояние, человек пытающийся помочь - вину за то, что не может помочь. При этом чем ближе для нас человек, тем сильнее чувство вины. И тут разные люди реагируют по своему: кто-то сам провалится в депрессивную реакцию, кто-то отреагирует конфликтом и отрицанием, кто-то избеганием.

В случаях когда мы говорим про друзей, не стоит забывать что все же это отношение в обе стороны. Это конечно относится и к родителям, но в чуть меньшей степени, родители чаще любят нас по умолчанию. Человек в депрессии сфокусирован на себе, он менее эмоционален, теряет интерес к окружающим, не проявляет эмпатию. Для друга это может выглядеть как просто утрата интереса конкретно к нему и отношения затухают.

Что же со всем этим делать?

Психообразование близких важная часть - сейчас много хороших ресурсов, которые доступно рассказывают о проблеме. Часто это может стать задачей психиатра.

Несколько советов для близких:

Понимание что ваши возможности ограничены очень важно. Вы не должны брать на себя роль и задачи врача, вы не можете повлиять на многие вещи. С другой стороны, вы должны сконцентрироваться на том, что в ваших возможностях.

Не отдаляйтесь безмолвно, когда устали, скажите, что вам необходим отдых и вы не бросаете человека. Поищите группы поддержки.

Не принимайте близко к сердцу то, что говорит человек в депрессии. Разделяйте человека и болезнь.

Спросите, чем вы можете помочь, предложите несколько простых вариантов. Сконцентрируйтесь на конкретных действиях; помочь с записью к врачу, приготовить еду, составить компанию на прогулке, просто выслушать.

Не пытайтесь выяснить причину состояния, вы ее не найдете, задавая стереотипные вопросы: "почему ты всегда дома?" И тд.

Не ставьте масштабных задач, двигайтесь малыми шагами (например совместная прогулка на 10 минут, а не запись на собеседование для поиска работы). Делайте акценты на маленьких успехах.

Не ждите быстрых улучшений, чаще путь из депрессии довольно долгий.

Не оценивайте реакцию человека по стандартным лекалам, вероятнее всего он вам благодарен, но не может это выразить так, как ожидаете вы.

Не забывайте заботиться о себе.

Советы для пациентов:

Старайтесь говорить проще и прямо. Обозначайте, на какой уровень взаимодействия вы готовы в данный момент. Например человек зовёт вас на мероприятие, а вы чувствуете что это чрезмерно, скажите об этом прямо и предложите тот вариант, который кажется вам посильным, пусть это будет телефонный разговор. Говорите, что вам помогает, не ждите, что человек угадает сам.

Если человек пытается вам помочь, даже если его попытка кажется вам неуместной, сфокусируйтесь на посылке действия. Если вам хотят помочь, значит вы дороги для него.

Постарайтесь отделить депрессию от себя. Помните, что то что с вами происходит - болезнь, и винить себя за это нельзя. В то же время старайтесь прикладывать усилия для сохранения взаимодействия с внешним миром.

Сообщайте о своих планах и мыслях близким, не держите их в неведении.

Помните, что как бы это грубо не звучало, окружающие вам не обязаны. Любая активность от них - благо, не вменяйте им обязанности, которые придумали сами.

Вышло довольно сумбурно. Буду благодарен за идеи для постов, сейчас появилось немного времени писать.

«Невидимая броня» из Якутии: как жители Крайнего Севера защищают бойцов СВО

Инициатива Народного фронта, объединившая всех неравнодушных россиян в Народные полки, нашла отклик и в Якутии. Такой полк есть в Жатае, жители которого сплотились ради общей цели. Их оружие — не автоматы и гранаты, а иголки и нити. За их плечами — уже не один десяток отправленных на фронт сетей, каждая из которых — это настоящий оберег, сплетенный с теплом родных сердец.

Недавно с зоны СВО им пришел горячий привет от бойца-снайпера, который месяц провел под сетями, сделанными в Жатае, и его не смог обнаружить ни один вражеский дрон.

Несмотря на большой объём работы, женщины не жалуются и настроены позитивно. Для них это не просто работа, а способ выразить свою любовь и поддержку нашим бойцам. Женщины уверены, что вместе со своими вещами они передают парням частичку души, положительные эмоции и верят в то, что они обязательно вернутся живыми и здоровыми!

Народный фронт в Республике Саха (Якутия): https://t.me/nf_yakutsk/239

#проектНФ #НародныйФронт #НародныйФронтЯкутии

Чтобы понять, как травма «оседает» в мозге, нужно заглянуть в его физиологию. В момент сильного стресса наш «эмоциональный мозг», а именно миндалевидное тело, которое является стражем опасности, включает тревогу раньше, чем «мыслящий мозг» (префронтальная кора) успевает оценить ситуацию. Выбрасывается мощный коктейль из гормонов — адреналин и кортизол, которые готовят тело к драке или бегству. В норме, когда угроза проходит, уровень гормонов падает, и мы успокаиваемся. Но при травме, особенно повторяющейся или чрезвычайно интенсивной, эта система может сломаться. Миндалина становится гиперактивной, словно застрявшей в положении «вкл», а гиппокамп — структура, отвечающая за перевод кратковременных воспоминаний в долговременные и их контекстуализацию (где, когда, при каких обстоятельствах) — повреждается под действием кортизола. Именно поэтому травматическое воспоминание не становится обычным воспоминанием о прошлом. Оно хранится фрагментарно, без четкой привязки ко времени и контексту: в виде запахов, вспышек образов, телесных ощущений и эмоций. И когда что-то в окружающем мире напоминает хотя бы один из этих фрагментов, миндалина запускает полномасштабную тревогу, как если бы угроза была актуальной. Исследования нейробиолога Бесселя ван дер Колка, автора книги «Тело помнит всё», и работы таких ученых, как Рут Ланьюс, наглядно показали с помощью нейровизуализации, как при ПТСР меняется активность этих областей мозга, подтверждая биологическую природу расстройства.

Психологические причины кроются не только в самом событии, но и в последующей реакции. Огромную роль играет чувство беспомощности и утраты контроля над ситуацией. Если в момент травмы человек не мог ни бороться, ни бежать (состояние «замирания»), эта незавершенная двигательная реакция как бы «застревает» в теле. Важнейшим фактором является и отсутствие поддержки после травмы, невозможность говорить о произошедшем, чувство стыда или вины выжившего. Травма изолирует. Человек остается наедине с непереваренным, ужасным опытом, который его психика не в силах интегрировать. Поэтому она использует защитные механизмы: диссоциацию (ощущение «это происходит не со мной»), вытеснение, гиперконтроль или, наоборот, избегание всего, что может напомнить о травме. Но эти стратегии, полезные в краткосрочной перспективе, становятся тюрьмой в долгосрочной.

Интересно, что с эволюционной точки зрения многие симптомы ПТСР — это гипертрофированные, но изначально полезные реакции. Гипербдительность помогала нашим предкам выживать в постоянной опасности, а флешбэки — ярко помнить ситуации, грозившие смертью, чтобы избегать их в будущем. Однако для древнего человека угроза была конкретной и кратковременной (нападение хищника, схватка с врагом), после чего либо наступала смерть, либо следовал период восстановления в общине. Современные же травмы (особенно социальные, длительные, например, насилие в семье или участие в войне) создают хронический, непредсказуемый стресс, с которым древние механизмы справиться не были рассчитаны. Исторически отношение к таким состояниям менялось: от признания их у воинов (в XIX веке это называли «солдатским сердцем», в Первую мировую — «контузией», во Вторую — «боевым неврозом») до долгого периода стигматизации, когда это считалось слабостью характера. Лечение тоже было примитивным — от электрошока до попыток просто «взять себя в руки».

Самое важное знание сегодня заключается в том, что ПТСР излечимо. Мозг обладает нейропластичностью — способностью перестраивать нейронные связи и создавать новые на протяжении всей жизни. Это научный факт, подтвержденный работами таких исследователей, как Майкл Мерцених и Норман Дойдж. Цель современной терапии — не стереть память, а помочь мозгу обработать травматическое воспоминание, чтобы оно перешло из статуса актуальной угрозы в статус печального, но завершенного события прошлого. Для этого существуют доказанные методы. Под руководством опытного специалиста, который становится проводником в этом пугающем внутреннем мире, человек постепенно учится заземляться в настоящем, отличать прошлое от «сейчас», интегрировать разрозненные фрагменты памяти в свою историю и, в конце концов, возвращать себе чувство безопасности и контроля над собственной жизнью. Путь к исцелению требует мужества, но он возможен, потому что мозг, получивший рану, способен найти пути к ее заживлению.

Итогом нашего разговора становится важное осознание: посттравматическое стрессовое расстройство — не знак отличия, выданный лишь тем, кто побывал в зоне боевых действий. Это универсальная реакция человеческой психики и нервной системы на событие, которое оказалось для них непереносимым. Таким событием может стать не только война, но и насилие (физическое, эмоциональное, сексуальное), тяжёлая авария, внезапная потеря близкого, медицинская травма или жизнь в атмосфере хронической угрозы. Ключевой критерий — не «объективная» тяжесть происшествия, а субъективное переживание беспомощности, ужаса и угрозы для жизни или целостности личности. Именно поэтому человек, переживший, казалось бы, «обычное» для других событие, может годами жить с нераспознанным ПТСР, списывая гипербдительность, вспышки гнева, эмоциональное оцепенение и навязчивые воспоминания на плохой характер или последствия стресса. Он не признаёт в своих симптомах травму, потому что его представление о ней ограничено стереотипами. Понимание того, что ПТСР — это не про «место действия», а про внутренний слом механизмов безопасности, — первый и самый важный шаг к тому, чтобы перестать винить себя и начать исцеление. Мозг, получивший такую рану, может залечить её — но для этого травму нужно сначала увидеть и назвать по имени.

https://vk.com/srk_problemi