Яблоня. Часть 1/5⁠⁠

Яблоня. Часть 2/5

Архипка проснулся, тяжело дыша. Он сделал резкий, глубокий вдох, выдох и несколько раз от страха зажмурил глаза.

В комнате была кромешная темнота, как в глубоком шкафу.

В носу Архипки после сна застрял запах прелой листвы и гнили. На языке образовалась сладость перезревшего яблока, до тошноты приторного.

Одеяло сползло на пол. Архипка задрожал и обхватил себя руками, пальцами ощутил на плечах жирную грязь.

О таких снах, как у него, не расскажешь психологу в школе, даже если психолог улыбается ласково и тепло, как мать родная.

Вот прабабке Мальвине – ей можно было рассказать всё, только это бесполезно, через час всё равно забудет. Проклятый Альцгеймер внезапно наложил на её разум злобные чёрные чары, забрав единственного человечка, не равнодушного к жизни Архипки.

Нужно быть сильным, как прадед Григорий. Того во всей деревне до сих пор старики, крестясь и плюясь через левое плечо, вспоминают. При этом косясь на Архипку, а он ведь тут никаким боком не причастен. И всё равно его недолюбливают.

Вот если бы и вправду ему хоть что-то от прадеда передалось, хоть толика силы, не кликали бы Архипку Заморышем.

Ну уж нет. Сегодня он спать больше не будет.

Как же руки и ноги дрожали, пока спускался с кровати, пятками касаясь холодного и грязного пола!.. Свет крохотной настольной лампы тускло-жёлтый. Его хватает, чтобы разглядеть сплетенье узловатых корешков да косточки в земле, рассыпанных на полу, на столе, на подоконнике. Архипка вздыхает, когда закрывает не запертое на щеколду окно.

Половина пятого утра середины октября. В крохотном посёлке Столбцы на восемь пришибленных от старости хат на улице темно и сыро от влажного тумана, принесённого ветром с оврага. Туман нынче зачастил. Густой и до омерзения плотный, он, как стеной, закрывал собой всё, что вокруг дальше носа не видно.

Редкие фонари (те ближе к центральной улице) на пропитанных до черноты деревянных столбах работают вполсилы, а в сырую, дождливую погоду от них и вовсе света не дождёшься из-за неисправной проводки.

Поморщившись, Архипка выбрался из комнаты, ступая по дощатому полу тихонько, на цыпочках, чтобы не разбудить храпящего, как боров, отчима – Сергея Владимировича.

Смыв холодной водой и губкой грязь с тела, замёл пол в комнате, затем принялся мыть посуду, горой наваленную в раковину вместе со сковородкой. Неряшливый отчим требовал идеальной чистоты и порядка, сам же едва ли не каждый вечер гасил самогонку как с отмороженными на всю голову корешами, приезжавшими из райцентра, так и заглядывающими на огонёк сельчанами, что ту самую самогонку у Сергея Владимировича и покупали.  

Вот отчим уж точно околдовал тихую, серую мышку – мать Архипки. А без него им втроём, с прабабкой Мальвиной, жилось так хорошо и спокойно!..

Скривившись от воспоминаний, Архипка на что-то наступил, давя мясистую мягкость тапком. Ай!.. Толстые крысиные тушки лежали в аккуратном кругу возле стола. «Клюква?!» Бросил взгляд на запертую дверь. Дрожь пробежала по спине, приподняв волоски на затылке. Вздрогнул, когда заскрипело открывшееся окошко. На подоконник плавно запрыгнула огромная, трёхцветной масти кошка Клюква.

- Пошла вон!

Голос предательски сорвался на писк. Жёлтые глазищи кошки нахально уставились на Архипку. Она уселась, потянув толстую лапку к морде, розовый язычок юрко выскочил из пасти, и кошка спокойно начала умываться. Архипка неожиданно понял, что завороженно смотрит на кошку, не в силах двинуться с места, и оттого враз вспотел. С усилием отвёл глаза в сторону – и отпустило. Кошка исчезла. Только тихонько скрипело приоткрытое окошко.

Клюква принадлежала бабке Прокофье, местной знахарке, а по слухам – и вовсе ведьме. Дом её стоял на отшибе, где через дорогу находился овраг, о котором в селе при случае шептались, как о нехорошем месте, и пугали теми историями детишек, чтобы в тот овраг не совались.

Истории Архипка считал выдумками, потому что порой в овраге ему было спокойнее, чем в родном доме, после смерти матери перешедшем во владения отчима. Вскорести Сергей Владимирович и прабабку Мальвину выгнал, сдал в дом престарелых. Отчима Архипка как есть ненавидел всем сердцем.

Управившись с посудой, Архипка покормил кур, собрал в деревянную корзинку яйца, начистил картошки, заварил чаю, к нему сделал пару скупых бутербродов со старым сыром и сухим хлебом – то для себя.

Отчиму же на завтрак полагался кофе в турке, яичница на всю сковороду со скворчащим жирным сальцем и картофельное пюре с молочком да маслицем. Уж точно: питайся так Архипка, не был бы таким дохляком.

Настенные круглые часы на стене с трещинами по бокам показали половину восьмого. Архипка укутал кастрюлю с картошкой, чтобы не остыло. В кухню неспешно ввалился отчим. Зевнул. Рыгнул, почесал заросший щетиной подбородок.

- Доброе утро, Сергей Владимирович! - отчеканил Архипка. Отчим с помощью ремня, да часового бдения в углу коленками на гречке и горохе, давно приучил Архипку к вежливости и беспрекословности.

- А, заморыш, ты в школу?

Отчим прошёлся взглядом по кухне, и от того взгляда Архипка сжался пружиной, с трудом выдавив из себя как назло застрявшие во рту слова:

- Ага. В школу. Опаздываю.

- Хорошо, Заморыш, давай дуй в свою школу. Но не задерживайся. Сам знаешь – домашние дела сами себя не переделают, - многозначительно бросил отчим и, боком огибая стол, протиснулся к плите.

Архипка схватил бутерброды.

- Не многовато ли будет? Разве тебя не учили, что обжорство грешно?

На толстом, лоснящемся лице отчима едва проступали глаза. Чёрные, маслянистые, едкие до омерзения глаза смотрели с издёвкой, словно подначивая. Мол, давай, возрази, Архипка, если осмелишься!

Архипка сглотнул слюну, оставил на тарелке один бутерброд, тонкий и некрасивый. Отчим сцапал его и тут же отправил в рот, громко чавкая и глотая. В животе Архипки болезненно заурчало.

- Пошёл вон! - приказал отчим.

Клюква сидела на заборе неподвижным сфинксом, игнорируя разыгравшийся ветер. Но, как только Архипка выкатил в калитку свой велик, доставшийся от матери, женскую раскладушку отчего в школе дразнили ещё сильнее, кошка повела мордой, фыркнула и пулей спрыгнула вниз. Перегородила дорогу, а у самой глаза горят, шёрстка дыбом. «Клюква, да что же ты творишь, бешеная кошатина?!»

Кошачий упрек, промелькнувший в глазах, когда легонько пихнул животное в сторонку, ощущался на сердце пудовой гирей - и тошно было ехать до самой школы.

На математике Архипка заснул, благо сидел, как все неучи, на задней парте.

В его сне огромная яблоня, растущая во рву за селом, сбросила, точно змеиную кожу, шершавую кору, заменив её новой, молодой. Листья шептали ему на ветру; спелые огненно-красные яблоки манили зрелой, пахучей сладостью. Только вот когда они оказались в ладони, сердце Архипки ёкнуло: яблоки излучали янтарный свет и тепло, но нагревались всё сильнее, опекая, как жаркие пирожки из духовки, пальцы. И он, задрожав, начал кричать, не в силах разжать пальцы, а яблоко вдруг стало полупрозрачным, и внутри копошились черноглазые черви и тоже что-то шептали, омерзительное до тошноты.

Учительница хлопнула в ладоши, Архипка со всхлипом проснулся.

- Давай к доске, Семёнов, дома ночью спать будешь.

Одноклассники засмеялись. А он, едва соображая, поплёлся к доске, чтобы тут же получить двойку и дополнительный выговор, за что уже потом достанется от отчима.

Учительница смотрела неодобрительно, а ему за оконным стеклом мерещилась яблоня, скребущая по стеклу сухими ветвями.

- Архипка!.. - позвала она шепелявым голосом старухи.

Прозвенел звонок. Кто-то со спины залепил ему тумака, и враз наваждение спало.

На русской литературе он, вырвав из тетрадки двухстороннюю страницу, рисовал прабабке Мальвине открытку и, сгорая от стыда, осмелился попросить у сидящей впереди девчонки толстый пенал, полный карандашей и фломастеров, чтобы раскрасить открытку как следует.

Открытка получилась на славу: с большими буквами поздравлений и яркими шариками, парящими над простенькими цветами ромашки. Как жаль, что после школы сразу поехать в дом престарелых у него не получится. Вот если бы отменили физкультуру.

Физрук, подтянутый усатый мужчина средних лет, под курткой всегда носил полосатую майку, за что за спиной получил прозвище Матроскин. Сегодня он как назло никого не щадил и то ли был не в настроении, то ли встал не с той ноги, но вот уже дважды за урок гонял класс по кругу, а в перерывах делали упражнения. Архипка весь вспотел и задыхался, в груди горело, так что он думал, что вот-вот упадёт. Что сказать в своё оправдание? Вот уж бегать голодным – та ещё радость, и вообще физкультуру он ненавидел. Вот какой, скажите из него спортсмен? Но во всём этом безобразии все же крылся один положительный момент: злодейская шайка Костика и Данилы временно оставила его в покое. Архипка так надеялся, что, уморившись бегом, как следует, они напрочь забудут о его существовании.

Удивительно, но, когда он погрузился в свои мысли, бежать стало легче, пусть и отстающим. Голова у Архипки кружилась всё сильнее и сильнее, и оттого, наверное, чудилось, что Матроскин, задавая ритм, подпевает включённому на телефоне Газманову. И даже смех пробрал, а как потерял сознание и упал – даже не почувствовал.

Толстушка медсестра, работающая в школе, ласково пожурила Архипку за худобу. Затем выписала направление на сдачу анализов и, щедро накормив аскорбинкой с глюкозой, дала ещё пару шоколадных конфет впридачу, отпустила. Конфеты сладко таяли во рту, настроение у Архипки поднялось, на душе отлегло. Физкультура давно закончилась, можно было спокойно отправляться домой.

Сизой струйкой из оврага курился дымок, извиваясь в воздухе от лёгких порывов ветра. Тоненько, протяжно, едва слышно кто-то скулил и мяукал. Архипка остановил велик возле густо растущего кустарника шиповника, заросшего сверху лозой хмеля. Крупные ягоды шиповника ярко рдели, ожидая бабку Прокофью: кроме неё, никто ни в овраге, ни вокруг него ничего не рвал. Место считалось нехорошим, тёмным. Ещё в детстве, когда прабабка Мальвина собирала своих подруг, старушек-сельчанок, у печи на уроки вязанья крючком, часто болеющий Архипка не спал и слышал, как старушки шептались, что в овраге под яблоней издавна хоронили местных колдунов. И что его прадед, Григорий, тоже там закопан. И, мол, слава Богу.

Прабабка Мальвина от их разговоров часто вздыхала, да молчала, отводя глаза от подруг, с удвоенной силой накидываясь на вязанье.

Архипка осторожно спустился вниз по полуразрушенной, прогнившей до основания деревянной лестнице, с зиявшими ранами проплешин, дырами и жадно обвившим остатки перил и досок мхом да мясистыми, ярко-красными от холодов листьями хмеля. И замер на месте, остолбенев от того, что увидел. Данила и Костя,  его одноклассники, связали тощего лохматого пса, волоча его к ярко-красному то ли от краски, то ли от крови начерченному на земле кругу, в центре него была белая извилистая закорючка, похожая на сороконожку.

Собака отчаянно скулила, сопротивлялась, с ужасом глядя на мальчишек. Костя – тот, что заметно шире в плечах Данилы и практически такой же высокий, как его брат Марат, частенько заходивший за сивухой к отчиму Архипки, достал из рюкзака большой нож, оскалился, выставил мелкие кривые зубы.

- Давай! - чётко приказал Даниле, извечному хитрецу и задире, щуплому, но шустрому.

Собака отчаянно заскулила. Костя открыл чёрную, будто вываленную в саже тетрадку. Данила занёс нож. Замяукала спрятанная в мешок кошка. Архипку передернуло. Откуда-то взялись силы, смелость:

- Стойте! Что творите, не надо?!

Костик вздрогнул, захлопнул тетрадку, которая тут же исчезла во внутреннем кармане тёмной ветровки. Данила же усмехнулся, перевёл взгляд своих светло-серых, выпученных, как у рыбы, глаз на Архипку и тихо, жутко сказал:

- Посмотрите, кто сюда пришёл и осмелился подать голос.

Встретившись с ним взглядом, Архипка вдруг понял, что пропал: там, внутри серого цвета, в глазах не было ничего, кроме пустоты. Сама смерть могла смотреть так безразлично. Но Архипка сам не понял, как громко, пусть и визгливо потребовал отпустить животных, не мучить. Назвал недругов сволочами, и голос тут же сел.

Данила в ответ рассмеялся, хрустко, гадливо и полоснул ножом по горлу связанной собаке. Скулеж оборвался бульканьем и всплеском красного фонтана крови. Кошка в мешке зашипела и издала такой отчаянный надрывный вопль, что сердце Архипки обмерло.

- Вот и всё, Заморыш, вот и всё. Так просто, не так ли? - с любовью поглядывал на нож Данила.

Архипка пискнул, к горлу подступила желчь, он сглотнул и сделал шаг назад. Словно ожидая лишь этого, они бросились за ним.

Страх придал мальчишке сил, он карабкался по лестнице вверх, перепрыгивая заросшие участки, несколько раз опасно балансируя от того, чтобы застрять в провале.

Рука уже дотронулась до верхних, ещё крепких перил, глаза рассмотрели асфальтированный участок дороги. Сейчас можно было бы позвать на помощь. Вдруг кто услышит?.. Его резко сдёрнули вниз, схватив за лодыжку, - и Архипка полетел вниз кувырком, до искр из глаз ударяясь головой, боками, задевая локтями деревянные ступеньки, пока не приземлился.

Во рту была кровь, и Архипка выплюнул кровавый сгусток. Сердце громко бухало в груди отбойным молотком. Дышать выходило с трудом, со свистом. Пальцы Архипки едва сгибались, но всё же он нащупал в животе что-то шершавое, постороннее.

- Вот же ёперная жопа! - выругался Костик.

- Пипец, что делать будем! - взглянул на кореша Данила. Костик взялся за голову, почесал лохматый затылок.

- Закопаем вместе. Если что, мой братан подтвердит, что мы были с ним. Он с местным следаком на «ты». Велик же Заморыша … - огляделся по сторонам, - в зарослях кустарника спрячем. Кто искать там будет…

- Лютая херня, свалилась как снег на голову… Но дело говоришь, - хлопнул по плечу Костика Данила.

Архипка лежал, уткнувшись носом в землю. В теле одновременно плескался холод и жар. Умирать вот так он не хотел: всего двенадцать лет пожил и что видел, что узнал? Слёзы навернулись на глаза, когда вспомнил про прабабку.

- Мальва… - прошептали губы.

- Что ты там – проклятия, что ли, шепчешь, а Заморыш? Вот дурень, благодари нас лучше,  за то, что освобождаем тебя от отчима и отправляем…

- К Сатане, - насмешливо хмыкнул Данила.

- Тсс, в лучший мир ему дорога. Что ты гонишь ересь, братан?.. К купидончикам! - обозначил Костик.

И тут уже оба прыснули, давясь смехом. Костик за загривок вытащил из мешка извивающуюся, шипящую трёхцветную кошку.

- Клюква… отпустите… - взмолился Архипка.

- Ай, сука, укусила! - Костик ударил кошку по голове. В ответ раздалось утробное разъярённое мяуканье.

- Вспори ей брюхо, Костик. Твой черёд, - протянул нож Данила.

Жестокость одноклассников поразила Архипку до глубины души. Он должен был сделать хоть что-то. Неимоверным усилием Архипка саданул ногой Костику по голени. Связанная кошка вырвалась из рук мучителя и рванула прочь, скрываясь в кустах. Веревка, чудом – не иначе! – ослабевшая, волочилась ей вслед.