Урожай
В моём детстве у бабушки в деревне (и не только) мы собирали самый разный урожай. В мае вырастал папоротник, и, пока стебли не превратились в листы, его нужно было собрать и высушить либо засолить в банки, чтобы потом, зимними вечерами, размачивать его обратно и тушить в глубокой сковороде, например, с курицей. Курица в те, уже полумифические, дни могла стать основой для четырёх-пяти блюд на протяжении недели. И это только один окорочок.
Ближе к концу мая поспевала черемша. За этим листовым чесноком, богатым витаминами, надо было ходить по болотам, богатым комарами и леопардами. Мало какой регион на этой планете может похвастать таким сочетанием флоры и фауны. Черемшу ели сырой, тушёной, солёной и вообще любой. Главное - собрать, а потом решить.
В июне начинало прогреваться богатое на гад морских подводный ход Японское, и в воды залива Петра Великого спускалась семейная лодка. Буквально, а не как в ЗАГСе говорят: двое крепких мужчин нашего рода брали её в свои жилистые руки и толкали к берегу. На борту нашей подруги семьи помещалось до пяти взрослых и целая гроздь детей. Самыми престижными, фешенебельными местами были корма и нос, каждый из которых был прекрасен по-своему.
На носу ты был матросом, прокладывающим путь сквозь туман и ветер, сообщающим гребцам и пассажирам оперативную сводку. На корме же лучше всего было сесть рядом с дородными тётушками, вернее, с одной, иначе лодка слишком задирала нос.
На корме ты автоматически становился хранителем "телевизора" - плоского ящика со стеклом вместо дна, который предназначался для наблюдения картины подводного мира. Это был надёжный детектор мест скопления вкусных гребешков и прочих куда менее престижных моллюсков. Именно в этой лодке в волшебные 90-е, а не в 2010-е в ресторанах высокой кухни, я и научилась поглощать сырые пятаки без зазрения совести, прямо не сходя на берег.
Маме про такое говорить было нельзя - она не была рождена в этом клане, её племя не знавало подобного варварства. Я же, родившись потомственной рыбачкой, не боялась почти ничего из того, что не имело 6-8 ног. У гребешка было 32 глаза, но такое преимущество не спасало его и не пугало меня: всю эту конструкцию мы называли забавным словом "губки", а на берегу варили и поглощали их с лицами людей, слабо помнящих слово "зарплата".
По последней означенной причине в расход шли и половые органы моллюска, которые для меня навсегда останутся его печенью, потому что никто не объяснял семилетке азов спаривания этих первичноротых существ. Да и анатомии в целом, иначе я бы обязательно поинтересовалась, зачем им такая большая и рыхлая печень, это что, цирроз? Но незнание этих слов делало еду вкуснее, а меня - безмятежнее.
С лодки мужчины нашего рода не только ныряли за ракушками (а так мы называли всю живность, относящуюся к моллюскам, от мидий до песчанок, которые, впрочем, почти не котировались в те славные дни), но и рыбачили с борта. Эту миссию доверяли и женщинам, но только из числа имевших талант не запутывать леску в безумный клубок. Да, в июне и июле семью кормила красноперка, пеленгас, камбала и навага. Не рекомендую доверять летней наваге: от неё потом ужасно чешутся губы, как от некоторых помидоров.
В августе на Посьет наступало царство грибов. Болтаться в лесу было куда менее весело, чем в море, тем более что там было в разы больше шансов встретить восьмилапых зверей, что всегда было крайне нежелательно, ещё со времён детского сада. С грибами расправлялись почти столь же изобретательно, как и с ракушками, но не помню, чтобы их пытались сочетать в блюдах.
Зато помню как сейчас макароны с губками гребешка и майонезом, подобной гастрономической анархии мне в жизни не встречалось более. И нет, паста с морепродуктами из ресторана - совсем не то же самое, что серые постсоветские спагетти прямо из кастрюли, потому что и так посуды много мыть.
В сентябре же, когда разъезжались отдыхающие, на песчаной косе Назимова наступал черёд сбора урожая разномастных сланцев, в основной массе левых.
Добыча складировалась на летней кухне до следующего лета. Никаких закаточных мероприятий с ними не проводилось. Дальнейшая их судьба была туманна, поскольку осенью и зимой поездки к бабушке были скучны и совсем не пахли морскими приключениями, а только рассказами деда про детство и украинскую школу, где очень ругали за отсутствие сменки. Эти рассказы, впрочем, были намного приятнее тех, что заканчивались распаковкой его фельдшерского чемодана, который он зачем-то хранил под кроватью. Но это уже совсем другая история с другими запахами.
Фото: https://www.flickr.com/