Тук⁠⁠

Дежурство. Три часа ночи. Это всегда одно и то же. Особенно, когда это твоя вторая ночь подряд, а завтра будет третья. Глаза слипаются, кофе уже не берёт, а в голове крутятся привычные мысли: сегодня поступил очередной сердечник, который ел много жирного, курил и «неожиданно» прихватило, друг зав отделения, и теперь следить за ним всю ночь, не приляжешь.

Я, медбрат по призванию и хронической усталости, проверяю капельницы в нашем кардиологическом отделении. Пустые коридоры, запах хлорки, приглушённый свет ламп — всё как обычно. В ординаторской тихонько урчит лоуфай — плейлист дежурной сестры, пока я пытаюсь допить свой остывший чай.

Стук.

Металлический. Как будто кто-то по трубам стучит, но ритм странный — не случайный. Тук-тук-тук, пауза, тук-тук. Мне сразу вспомнились моя старая комната в сталинке, которую я снимал напополам с другом. Там на чердаке стоял открытый расширительный бак системы отопления, и когда кочегар слишком много насыпал угля, и вода в системе начинала закипать, трубы гудели и стучали так, что казалось, дом сейчас развалится. Но здесь… слишком странно для здания, в котором недавно был капитальный ремонт.

«Ну ремонт ну и чё? — бормочу я себе под нос, — опять половину бюджета растащили и забили на системы, которые не на виду». — когда я устаю то начинаю говорить вслух.

Но звук повторяется. И в нём есть что-то... не то. Что-то, что заставляет мурашки бежать по спине, хотя я за свою жизнь видел и слышал вещи гораздо более странные.

Позже где-то сверху добавился звук воды. Сначала как будто что-то капает, потом уже льётся. Но потолок сухой, дождя нет, да и новая кровля не должна пропускать воду.

Прошёл по палатам. Все спят. Тишина. Возвращаюсь на пост — опять этот металлический стук.

«Ну, у нас тут пациенты такие бывают, слышат то, чего нет, — думаю вслух, — Но когда сам начинаешь слышать — это уже херня нездоровая».

— Ты что там? — спрашивает старшая сестра, выглядывая из ординаторской.

— Да вот, стук какой-то странный…

— Ничего не слышу, — отвечает она, отвлекаясь от телефона. — Тебе показалось. Брал бы ты смен поменьше, Андрей.

Вроде стало тише. Из старого радио ординаторской заиграло что-то мягкое, похоже на энигму. Я заварил чай, покрепче — от дешёвого растворимого кофе уже язык сворачивается. Перекусил.

Шорох, как будто кто-то прошёл мимо стойки. Вышел дальше в коридор. Пусто и темно — снова стук. Прямо надо мной, с чердака. И вода. Отчётливо капает вода.

Решаю проверить. Беру фонарик, связку ключей от служебных помещений, иду к винтовой лестнице, ведущей на чердак. Сквозняк, скрип половиц под ногами, кажется, каждая доска стонет. Звук усиливается с каждым шагом.

Вода слышна отчётливей — словно кто-то плещется.

Поднимаюсь. Дверь на чердак — массивная, деревянная, с амбарным замком — закрыта. Но из-под неё сочится вода. Не капает, а именно сочится тонкой струйкой, растекаясь по пыльным ступеням. Бред какой-то. Потолок сухой, никаких дождей, откуда вода?

С трудом отпираю замок, он противно скрипит. Открываю дверь. Внутри сухо. Тишина. Шагаю за порог — позади хлопает дверь.

«Просто сквозняк, да это просто сквозняк»

В кромешной темноте чердака слышится отчётливый звук капель и металлический скрежет. Звук как будто идёт изнутри самого чердака, из его тёмного, кажется бесконечного, пространства. Добавилось ещё что-то, похожее на приглушённый плеск, будто кто-то бесшумно передвигается по лужам.

Освещаю фонариком — пусто. Только балки, вековая пыль, да какие-то забытые ящики. Медленно провожу фонариком от края до края. Лицо. Лицо без кожи, век нет, одни мышцы.

«Ох сука» - выронил фонарик.

Быстро поднял и направил его на лицо. Просто старый, пожелтевший плакат на стене, прибитые ржавыми гвоздями. Подошёл. Рядом висят и другие советские стенды с анатомическими рисунками: лёгкие, сердце, желудок… Чёткие, с подписями на выцветшей бумаге. Вокруг ящики с инструментами, скальпели, зажимы. Такое ощущение, что здесь раньше было хирургическое отделение.

Звук, который, казалось, исчез, появился снова. Будто перемещается. Справа, потом слева, как эхо, играющее со мной в прятки.

И вдруг в свете фонаря что-то сверкнуло. На одной из чугунных труб мокрый отпечаток ладони. Чёткий, с пятью пальцами. Холодный, свежий. Но на чердаке кроме меня никого нет. Абсолютно никого.

Внезапно звук прекращается. Вода как будто испарилась. Вокруг звенящая тишина, лишь где-то вдалеке на улице включилась сирена скорой помощи. Здесь же как будто ничего и не было.

Спускаюсь вниз, пытаясь отмахнуться: «Ну, крыша поехала, бывает. Недосып». В ординаторской на столе вижу металлический, хирургический лоток в котором обычно стоят колпачки с лекарствами для пациентов. На дне — капли воды. Я точно помню, что он был сухой, когда я заходил в ординаторскую перед подъёмом на чердак.

«Плакаты. Эти жёлтые плакаты.»

Спать уже не хотелось.

---

На следующее дежурство я шёл буквально на морально-волевом усилии. Вчерашняя ночь не отпускала. Стуки, вода, лоток… «Просто устал, просто недосып», — убеждал я себя, но верилось с трудом. Коллеги при расспросах пожимали плечами, слышали только редкие стуки водосточных труб. Говорили, что это вороны да белки орехи по крыше катают.

Эта ночь была тише, но внутренняя тревога не отпускала. Я постоянно прислушивался к каждому шороху. Пациенты храпели, где-то внизу скрипнула тележка. Я не пил чай, радио осталось выключенным.

Вдруг снова. Еле слышно. Тук-тук-тук. Металлический. Откуда-то снизу, из подвала, но отдавался эхом по всему зданию. И снова этот звук воды, на этот раз будто не сверху, а из стен. Бульканье.

На чердак я не пошёл. Хватит с меня. Но когда я проходил мимо кабинета главврача, из-под двери сочилась вода. А на двери висела табличка: «Ремонт». Дверь была заперта.

И снова на посту. Чувствую, что за мной наблюдают. Движения теней, как будто ещё более чёрных пятен в и так не освещённых коридорах. Медсёстры в ординаторской начали искоса на меня поглядывать, нервничать, списывая всё на усталость. «Послышалось», «накручиваешь себя», «просто надо отдохнуть».

Наконец, утро. Лучи солнца казались спасительными. Домой. Как можно скорее.

Дома я, не раздеваясь, сел за стол. Рука сама потянулась к стопке листов, которые были в принтере. Заявление. На увольнение. Сил не было. И на отпуск. Два года без отпуска. Отдам вначале на отпуск, затем на увольнение. Больше не выйду.

Потом, как в тумане, разогрел вчерашние котлеты полуфабрикаты в микроволновке, поел без аппетита. Заварил травяной чай, крепкий, успокаивающий, кофеин точно сейчас ни к чему.

Закрыл блэкаут шторы. Лёг. Закрыл глаза. В комнате темно и тихо. И тут… стук по батарее. Тук-тук-тук. Рядом, прямо у изголовья. Холодный пот выступил на лбу.
«Просто недосып, — прошептал я, — просто старый дом».

Тишина. Только где-то на кухне зашумел холодильник.

Из трубы снова донеслось царапанье, будто ногтями по металлу. Цук. Цук. Цук. Как биение моего сердца.

Я дёрнулся, открыл глаза. Комната была погружена в полумрак, шторы не пропускали свет. Но батарея блеснула, будто покрыта свежей эмалью, и в ней проступило моё лицо. Улыбающееся. Чужое.

Я моргнул. В отражении начал проступать анатомический рисунок, как на плакатах из ординаторской: мышцы красными полосами, белые сухожилия, пустые глазницы.

Оскал без губ.

Зубы клацнули. Тук. Тук. Тук.

Я хотел крикнуть... но зубы в отражении щёлкали в такт моим.