Такие разные олигофрены⁠⁠

Продолжаем передачу "По волнам памяти"!)

Олигофрения - врожденная или приобретенная в раннем возрасте задержка, либо неполное развитие психики, проявляющаяся нарушением интеллекта, вызванная патологией головного мозга и ведущая к социальной дезадаптации. Проявляется в первую очередь в отношении разума (откуда название), также в отношении эмоций, воли, речи и моторики.
Такое определение имеет то, что обычно называют слабоумием, или умственной отсталостью.

К сожалению, но судьба у таких деток, как правило, очень незавидная. И если в СССР ими хоть как-то занимались, обучали нехитрым специальностям, социализировали, то сейчас все это практически заброшено, так что подобные пациенты оказываются вечными обитателями психиатрических лечебниц, либо прямым ходом отправляются в специализированные интернаты.

Нужно пояснить, что олигофрения подразделяется на:

Дебильность – от легкой до выраженной. Это самый «легкий» вариант, и такие больные вполне могут осваивать некоторые рабочие специальности и быть полноценными членами общества.

Имбецильность – «промежуточный» вариант. Возможно обучить некоторым простым навыкам.

Идиотия – это, увы, состояние животного в прямом смысле слова.

И сегодня хотел бы рассказать о том, какие разные судьбы могут быть у пациентов с, казалось бы, одинаковым диагнозом.

Леша

В первый же день, когда я пришел в отделение, меня в дверях встретил небольшого роста мужичок с кривыми зубами, несходящей улыбкой и светящимися озорными глазами. Говорил он несколько невнятно, но был очень дружелюбен:
- Допра утра, здрасьте!
Это Леша. Мужчина 30 с лишним лет, по уровню развития застрявший где-то на уровне 8-9 летнего пацана. Простой деревенский «дурачок» с диагнозом «олигофрения в степени легкой дебильности». Леша был у нас на принудке – принудительном лечении. Пару лет назад он чего-то там спер (сейчас уже и не вспомню материалов дела), его поймали, судили и назначили принудительное лечение на общем типе, т.е. «отбывать» свое наказание он должен был в обычном стационаре.

Леше было скучно просто слоняться по отделению, поэтому он всегда был за любой кипеш, кроме голодовки: почистить снег, подмести дорожки, убрать листву, что-то разгрузить, помыть полы, на худой конец. Всегда был, что говорится, на позитиве. Грустным я его видел всего пару раз (один раз, потому что двое других ушлых шнырей принудчиков отжали у него, привезенные сестрой гостинцы). Через год мы обратились с ходатайством об изменении режима с переводом его на амбулаторное наблюдение, накатав длинную телегу, в которой всячески его расхваливали, рекомендовали и вообще зуб давали, что Леша не подведет. И через некоторое время Леша покинул наше отделение.

Сережа

Сережа – женатый мужчина чуть за 30, хорошо зарабатывает, у него свое, заработанное горбом жилье. Он уважаемый человек и, по разговорам (уж за что купил, за то и продаю), добрая половина строительных контор города стоит за ним чуть не в очередь, готовые подраться, чтобы Сережа на них поработал. Сережа – каменщик 100 левела. И да, у него диагноз «олигофрения в степени легко-выраженной дебильности».
Ему повезло с мамой, которая, узнав о диагнозе не махнула на него рукой, не смирилась, что ребенок у нее «слабоумный», а таскала его везде, где можно. Но, что самое главное, она беспрестанно с ним занималась и учила. В итоге, Сережа выучился на каменщика. Учитывая психические особенности олигофренов: педантичность, последовательность, обстоятельность, он сумел стать настоящим мастером своего дела.

Поступал он к нам по направлению МСЭ для подтверждения группы инвалидности.

Вот с женой ему не повезло: миловидная барышня, но, как мне показалось, прожженная стерва. Заведующий, который был уже давно знаком и с Сережей и с его женушкой, как-то рассказал, что он разговаривал с ней о том, почему она сошлась с Сережей, планируют ли детей, не боится ли, что родятся олигофрены? На что она с улыбкой ответила, что найдет «нормального производителя».

Дима

У Димы диагноз был тяжелее: олигофрения в степени умеренно-выраженной дебильности с психопатизацией. По паспорту мы с ним почти ровесники, но Дима навечно остался первоклашкой: беспечный, веселый, шумный, активный, временами даже слишком и жуткий матершинник) Как и Леша он не мог просто сидеть в палате и вечно рвался помогать всем и во всем. Несмотря на то, что санитаркам приходилось перемывать за ним полы, но «первый мокрый пол» всегда был за ним.

Дима был нашим постоянным «жителем» на т.н. «уходных койках». Его мать – усмешная по сельским меркам женщина чуть за сорок, еще привлекательная, строящая новую жизнь с наконец-то появившимся мужчиной, предпочла не усложнять себе жизнь и оставила его у нас в отделении. Однако, как минимум каждые выходные, а то и чуть не каждый день, она приходила его проведать, приносила гостинцы, одежду, часто забирала его на день-другой. Короче, не забывала и не бросала совсем. Дима, конечно, все же ощущал, как мне кажется, некое предательство. С другой стороны, у нас он был ценным членом отделения: сколько раз он помогал нам фиксировать буйных пациентов! Учитывая, что санитаров по штату у нас было всего двое, да и те работали посменно, лишние руки были очень кстати, а в физическом развитии Диме нельзя отказать.

Вот такие они, «сельские дурачки».