Скандинавская меховая торговля и «Восточный путь»⁠⁠

В течение V и раннего VI вв. открывается восточноевропейский и скандинавский меховой экспорт на юг, в Средиземноморье.

Уже довольно давно сформировалось мнение о существовании в V—VI вв. восточноевропейских торговых путей, связывающих по русским рекам Скандинавию с Византией. Их «открытие» приписывается скандинавам, при этом предполагается, что скандинавские, точнее, cвейские (свионские) купцы торговали мехом из северной России и даже из Западной Сибири. О существовании таких речных путей уже в V в. свидетельствуют находки из могильника Старой Упсалы (Швеция). Некоторые историки утверждают, что в VI в. скандинавы продавали мех византийцам в устье Дона.

Ранее V—VI вв. меховая торговля в Европе вряд ли имела глобальное значение,  поскольку Римская империя — главный потенциальный потребитель — особого интереса к меху не проявляла. Действительно, ранее V века римляне, за исключением, пожалуй, крестьян, пастухов и легионных знаменосцев, меховой одежды не носили. Напомним, что в поздней Римской империи ношение того или иного вида одежды было связано с социальными функциями ее владельца и достаточно жестко регламентировалось законом. Если судить по письменным источникам, римляне считали ношение меховой одежды признаком дикости и бедности. Известно употребление ими меха бобра, которому приписывали целебные свойства — из них шили специальные тапочки для лечения подагры. Стоил он не очень дорого, за одну выделанную шкурку бобра, по эдикту Диоклетиана от 301 г., просили 30 денариев, столько же, сколько за выделанную баранью шкуру. Знатные римляне, правда, любили одежду из меха экзотических животных, но, судя по имеющимся данным, речь идет о звериных шкурах, привозимых из Африки и Восточной Азии по Красному морю.

С другой стороны остеологические данные, как мы увидим ниже, уже для римского времени надежно подтверждают наличие охоты на пушного зверя у некоторых народов Восточной Европы, например, в Верхнем Прикамье и в Волго-Окском бассейне, а значит, и наличие некоего рынка сбыта пушнины. Не исключено, что покупателями меха в римское время могли быть варвары, например, германцы, и, в первую очередь, готы. Действительно, изображение европейского варвара, германца, в меховой одежде очень широко представлено в римской иконографии.

Еще в начале V в. н. э. в Римской империи одежда из шкур животных воспринималась как варварская и даже издавались декреты о запрещении ее ношения в Риме (416 г.), как, впрочем, и причесок с длинными волосами. Однако, это свидетельствует и о некотором успехе новой «варварской моды». Скорее всего, эти запрещения касались, прежде всего, солдат, у которых в это время засвидетельствована одежда из меха. С V—VI вв. меха входят в моду, по крайней мере, в Восточной Римской империи. Наиболее раннее упоминание меха в Византии содержится в тексте Приска о подарках Аттилы византийскому посольству. Видимо, не случайно, что примерно в то же время у средиземноморских авторов просыпается интерес к Скандинавии, и ее первые подробные описания появляются в позднеантичной литературе — германский Север начинает интегрироваться в общеевропейскую систему торговых связей, хотя в континентально-скандинавских контактах нельзя преуменьшать и роль военно-политического фактора.

В описании Скандинавии, включенном в «Гетику» Иордана, упоминается скандинавское племя суэханс, которое через посредство многих народов торгует ценным мехом с Империей. В племени суэханс обоснованно видят потомков свионов Тацита (I в. н. э.) и предков средневековых свеев. Эта информация и послужила отправной точкой создания гипотезы о скандинавско-византийской торговле по северным русским рекам. Логика здесь нехитрая: если в эпоху викингов варяги осуществляли контакты с Византией по русским рекам, почему бы не предположить, что так же поступали и их предки? Однако происхождение пушного товара у племени суэханс, равно как и маршруты меховой торговли в тексте Иордана никоим образом не уточнены, Восточная Европа в контексте данного рассказа вообще не упоминается. Меховая торговля в Восточной Европе в первой половине VI в. документально засвидетельствована тем же Иорданом в этногеографическом описании Скифии, но там в качестве продавцов меха в данном случае выступают не скандинавское племя суэханс, а причерноморские гунны-хунугуры, а на их какую бы то ни было связь со Скандинавией в источнике указаний не имеется. Можно уверенно предполагать, что степняки-хунугуры торговали мехом восточноевропейского происхождения (см. ниже). Больше никаких письменных известий о меховой торговле в Восточной Европе в V—VI вв. нет.

Если деятельность скандинавов по приобретению или продаже меха в регионах к востоку от Балтийского моря и могла иметь место в эпоху переселения народов, то ее реальность надо доказывать с помощью других видов источников. Что же касается скандинавско-средиземноморской меховой торговли, о существовании которой прямо говорит Иордан, то наиболее логичным представляется, что ее трассы проходили через Центральную Европу, то есть по двум основным путям контактов Балтика-Средиземноморье, существовавшим уже в римское время и хорошо засвидетельствованным для эпохи переселения народов как нарративными, так и археологическими источниками. — Средний Дунай — Моравские ворота — верховья Одера — бассейн Верхней Варты — Нижняя Висла — острова Балтийского моря. Это знаменитый янтарный путь римского времени, проложенный еще в эпоху Нерона.

Скандинавские вещи найдены в бассейне Одера. Римские солиды поступают на Балтику через посредство остроготов. Наверняка часть солидов действительно попала в балтийский регион в результате активности остроготов на поприще коммерции меха и янтаря. Но не исключена и роль скандинавских наемников в их распространении, возможно, служивших у остроготов. Кстати, какая-то часть северных воинов, вместе с сопровождающими их семьями, могла оказаться и на службе в Византии.

Мех добывали не только в Восточной Европе, но и в Северной Фенноскандии, возможно, уже в римское время. Исследователи неоднократно подчеркивали роль меховой охоты и торговли в освоении северной половины скандинавского полуострова. Именно «меховой лихорадкой» объясняется демографический взрыв в V—VI вв. в Северной Норвегии: здесь нет условий для земледелия, а между тем население по сравнению с позднеримским временем удваивается.

Иордан, рассказывая о свейской торговле, упоминает особо ценный мех sappherinae pelles, который поступает из Скандинавии. Трудно сказать, что это был за зверь, все возможные интерпретации историками уже предложены, от голубого песца до соболя, включая куницу, горностая, белку и лису-чернобурку, и никто в конечном итоге не знает, какая версия лучше. Что касается соболя, которого явно предпочитают русские археологи, то все же непонятно, почему тогда он в Западной Европе получил нескандинавское, а славянское имя (как уверяют филологи, на сегодняшний день — это самое древнее славянское слово во французском языке), и почему это название известно на римско-германском Западе только с VIII века (когда, к слову сказать, резко возрастает добыча куньих в Прикамье), если им торговали не славяне, а скандинавы, и при этом уже в VI в. Как мы увидим впоследствии, остеологические данные говорят, скорее, о широкой коммерциализации меха других видов пушного зверя.

В римское время пушнина лесной зоны Восточной Европы еще не идет на средиземноморский экспорт, но добыча меха в некоторых регионах (Верхнее Прикамье, Волго-Окское междуречье) здесь уже налажена, видимо, для другого потребителя (восточные германцы?). Добывается в Восточной Европе, в первую очередь, бобр, охота на других пушных животных носит вспомогательный характер, поэтому говорить о налаженной коммерции, например соболя, не приходится. Лишь с VII—VIII вв. по XIV в. в Верхнем Прикамье начинает развиваться охота на куньих.

Видимо, тогда же, с VII—VIII вв., на европейский рынок начинает в заметном количестве поступать и восточный соболь, получивший здесь славянское название, что может указывать на одного из возможных посредников в этой торговле. В течение V — раннего VI вв. открывается восточноевропейский и скандинавский меховой экспорт на юг, в Средиземноморье. В Восточной Европе, судя по Иордану, меховую торговлю контролируют кочевники понтийских степей, выступающие посредниками, а в Центральной Европе — германские народы Среднего Дуная, оказавшиеся на путях между Скандинавией и Средиземноморьем. Через Центральную Европу на юг идет, главным образом, мех из Фенноскандии.

Скандинавы и западные балты, судя по некоторым находкам в Белоруссии, начинают нащупывать дорогу на юг. Видимо, им это не удалось сделать на магистрали Двина — Днепр, в зоне тушемлинской культуры, и они проникают в глубь материка по Неману — Березине. Это тоже не случайность — на среднем Дунае, где проходили традиционные пути сообщения Скандинавии со Средиземноморьем, после смерти Аттилы начинается эпоха бесконечных войн между возникшими на обломках гуннской империи варварскими королевствами. Это подчас могло серьезно препятствовать нормальному функционированию центральноевропейских коммуникаций, приходилось искать обходные дороги. При этом на Восточном пути действуют, как можно было бы ожидать, не только свеи и жители Готланда, но и даны и/или другие скандинавы из южной Балтики — связи с этим регионом прямо документируются находками престижных мечей южноскандинавской и североморский традиции в Эстонии и Финляндии.

Видимо, причиной появления на СевероЗападе России скандинавов, прибалтийских финнов, дунайских германцев, славян или балтов, была пушнина, та самая, которая позднее, в XVII в. являлась основным стимулом покорения русскими Сибири. Скорее всего, «меховая лихорадка» и вызвала появление в лесной зоне России германских, финских, славянских и балтских предшественников Ермака.

источник