Семнадцать строк⁠⁠

Первую строку Римель написал о небе.

Он обдумывал ее, месяц пробыв на вершине горы Арами и вглядываясь в простирающиеся над головой небеса – то чистейшую синеву, то черный покров туч, то белоснежное облачное поле, которому было не видно конца, то усыпанный звездами черный бархат. Невозможно было вложить небо в слова, не погрузившись в него, не дав небесам отразиться в собственном взгляде. Облака смотрели на него сверху, проплывая и оглядываясь, а звезды весело усмехались, дивясь человеку, столь увлеченному недостижимым.

Вторая строка возвышалась горами.

Римель долго ходил по изрезанным ущельями Камарнам, у подножия несокрушимых монолитов Дейнского хребта, по зеленым склонам Сенхийских скал и вокруг кратеров Семи Костров. Когда он молча смотрел, как закатный свет окрашивает багровым острые пики, наблюдавший за ним уже шестой день старый дракон спросил – зачем он это делает? Римель честно ответил, и дракон посмеивался ещё неделю.

Третья строка говорила о деревьях.

Много недель Римель не покидал лесов, шагая из сосновых боров троллей в ухоженные эльфийские сады, из темных северных дебрей в жаркие южные рощи. Три раза его пытались схватить, четыре – заколдовать и один раз – напоить чаем. Целый вечер он провел, беседуя с ведьмой Серой Чащи, и заключил, что мало кто сможет сравниться с ней в гостеприимстве и знании трав… а также умении говорить часами, не слушая собеседника.

Четвертая строка росла травой.

Сочные луга Нильфаса, поросшие густой зеленью камурайские долины, бледная, но упрямо рвущаяся вверх трава гномьих пещёр – Римель повидал все ее виды и касался разнообразных стеблей, мягких и жестких, пушистых и режущих пальцы. Однажды он в течение дня только и смотрел на то, как луг шелестит под прикосновениями ветра, прежде чем хотя бы поднять перо.

Пятая строка была незыблемой землей.

Римель пахал поля вместе с крестьянами и спускался в шахты с рудокопами, вертел в руках уголь и смотрел, как сквозь пальцы протекает морской песок. Он говорил с геомантами и геологами, слушал лекцию о земле от альва, и опровержение этой лекции от возмущенного гнома. Как-то раз, внимательно изучая понравившийся ему участок земли, Римель нашел залежи алмазов, сообщил об этом местному королю и забыл о копях.

Шестая строка раскинулась озером.

До того, как просто развернуть лист, он часами сидел на берегах озер – тихих лесных зеркал, исполинских котлов у подножия водопадов, цепочки немыслимо древних следов, перетекавших один в другой. Когда он касался пальцами водной глади, над которой плыл серебристый туман, из озера вынырнул гигантский ящер и сердито заревел; Римель бросил ему несколько крупных рыбин и извинился, что отвлекает.

Седьмая строка текла рекой.

Несколько месяцев он странствовал по рекам, заплывая в глубь болот и выходя на морские просторы; он гостил в деревнях рыбаков и помогал сплавлять лес по течению. Неведомо как заплывшие на реку орки захотели взять на абордаж торговый корабль, но Римель, как раз подыскавший хорошее звучание слов, лишь отмахнулся от них. Пираты решили, что это могучий безумный волшебник, и отступили.

Восьмая строка свистела ветром.

Римель несколько месяцев не ступал на землю, пребывая на борту летучих кораблей, в городах Народа Ветра и на палубах небесных крейсеров дракаев. Он ступал в самый центр урагана, ощущал мельчайшие потоки воздуха, что текли выше облаков, и много времени просто сидел, позволяя ветру обвивать его и скользить вокруг. Однажды он оказался близ воздушной битвы, и сердито упрекнул адмиралов за то, что они не дают ему слушать ветер, заглушая взрывами и грохотом оружия. Флотоводцы согласились переместиться на день пути к северу.

Девятая строка восходила утром.

Он встречал рассветы в десятках стран мира, смотрел на них из окна городской гостиницы и с порога пещеры, улыбался ему навстречу в пустыне и напрягал зрение, разглядывая восход сквозь снежные вихри. Когда Повелитель Льда обнаружил человека, стоящего на горе рядом с его цитаделью и глядящего на рассвет, он очень удивился.

Десятая строка светилась днем.

Римель пил чай душным полднем Огненных Земель, ходил по залитым ярким солнечным светом альвийским улицам, сравнивал дневные туманы Самрены с похожим на сумерки днем Темных Долин. Конечно же, он добирался и до краев мира – и не смыкал глаз в течение долгих полярных дней; этому изумлялись даже духи холода.

Одиннадцатая строка скользила тенями вечера.

Он погружался в сумерки деревень и городов, равнин и суровых гор, задерживаясь на грани времени суток и дивясь тому, какие причудливые формы могут принимать простые тени, если смотреть на них при должном освещёнии. Любуясь игрой теней близ оживленной таверны, Римель не заметил, как ее разрушили полностью и был искренне озадачен, когда его позвали в свидетели.

Двенадцатая строка темнела ночью.

Римель много суток не показывался на улицах в иное время, выходя лишь ночью, и впитывая темноту и то, как она меняет все образы и звуки, столь привычные в светлое время. Когда он в задумчивости бродил по ночному Фейреху, то неосознанно уклонился от шестидесяти трех попыток обчистить его карманы; воровская гильдия внесла Римеля в список неприкосновенных.

Тринадцатая строка лила дождем.

Тяжелые северные ливни, сезон дождей в западных лесах, тщательно контролируемая небесная вода юга – Римель побывал под всеми видами падающих с неба струй, ощущая ритм дождей и видя, как они бьются о землю. Он простудился, побывав под особенно сильным ливнем, и потом долго удивлялся тому, какие же странные и притягательные идеи могут прийти в голову во время болезни.

Четырнадцатая строка бежала звериными лапами.

Римель навещал зверинцы и ходил в глубине диких земель, наблюдая за животными и птицами; он беседовал с оборотнями и даже заходил в глубь Камурая, желая посмотреть на Близких. Герцог Амайда признавался, что, увидев человека, оживленно беседующего с волками, не знал что делать – хвататься за меч или же написать картину.

Пятнадцатая строка менялась сезонами.

Ему казалось, что на это уйдет больше строк, но по мере того, как Римель наблюдал за тем, как снег освобождает место цветам, как те становятся все ярче и пышнее, потом постепенно увядают и скрываются под снегом… он все больше понимал, насколько связаны времена года меж собой, и насколько трудно провести между ними ясную границу. Пожалуй, то же можно сказать и о времени суток – но о них строки были уже написаны.

Шестнадцатая строка извивалась дорогой.

Римель ходил по удобным широким путям и узким лесным тропинкам, разбитым дорогам многих веков от постройки и тем, что ремонтировали каждый год. Он вежливо отказывался от предложений его подвезти: чтобы понять дорогу, надо было пройти ее самому. Не выбирая пути намеренно, он, тем не менее, всегда шел по безопасной дороге, и ожидавшие одинокого путника разбойники нередко встречались со свернувшим в их сторону вооруженным отрядом.

Когда же заполнились все строки, кроме одной – Римель пришел в долину, которую давно приметил. Пустынное место, непривлекательное ни для кого, неподвластное никому… потому что было не нужно. Что возможно извлечь из такого клочка земли?

Извлечь действительно было нельзя. А вот принести свое – можно.

В центре долины Римель читал написанное – и она менялась. Сверкнуло синевой небо над головой, вознеслись могучие горы, поднялись деревья, зазеленела трава, обернулась плодородной почвой земля, заблестело озеро и зазмеилась река, повеяло легким ветром, мягко перетекли веселое утро, теплый день, насмешливый вечер и тихая ночь, пролился ласковый дождь, с интересом принюхались к деревьям звери, сверкнули, обретая новый цикл и замедляясь, сезоны, открылся путь, доступный немногим.

Каждая строка вплеталась в долину, каждое слово добавляло красок. Римель учился изображать у мира, но не заимствовал – все, что повидал он в странствиях, питало вдохновение, однако до копирования он бы никогда не опустился.

Когда Римель закончил читать, то осталась лишь последняя строка. Он оглядел трепетавшую на грани завершения долину, улыбнулся – и шагнул, ступая мимо гор и морей, через реки и луга, уверенно направляясь к центру мира.

Пройдя в утренние часы по мощеным брусчаткой улицам, мимо огромного здания почты и домов множества горожан, он остановился у возносившейся вверх библиотеки и стал ждать, прислонившись к ещё хранившей ночной холод серой стене.

Скрипнула дверь, и на пороге появилась девушка; она потянулась, отчаянно зевнув, и стала спускаться по ступеням, придерживая одной рукой набитую книгами сумку.

– Сайни! – позвал Римель, и она обернулась. Удивленно моргнула, словно не веря своим глазам; легко скользнула к гостю.

– Римель, – растерянно сказала она. – Это и в самом деле ты?

– Есть сомнения?

Сайни коснулась его плеча и улыбнулась:

– Уже нет.

Она порывисто обняла Римеля, и тот на мгновение закрыл глаза, улыбаясь ей в ответ. А затем сказал:

– Помнишь, я обещал кое-что для тебя написать?

– Конечно, – Сайни отстранилась и подняла сияющие глаза.

– Я это сделал. Пойдем, покажу… и, знаешь, мне там для финала нужна твоя помощь. Не возражаешь?

Девушка вновь сверкнула улыбкой, вложила пальцы в его ладонь; шаг, выводящий на путь, они сделали одновременно.

Семнадцатую строку Римель написал о доме.