Сеанс⁠⁠

Чайник щелкнул, вырубая кнопку. Вода в нём постепенно перестала клокотать.

Я посмотрел на часы — старые, советские «Янтарь», купленные на барахолке у метро. Стрелки замерли на 19:15. Опаздывает. Ненавижу, когда опаздывают. Это ломает весь мой ритуал.

На столе уже всё готово. Две чашки — фарфор, ЛФЗ, «Кобальтовая сетка». Сахар-рафинад в вазочке, лимон, нарезанный тонкими, почти прозрачными кружками. И заварник. Моя гордость. Я ненавижу пыль в пакетиках, которую в офисах хлебают. Я предпочитаю настоящий сбор. Чабрец, иван-чай, немного зверобоя и пара секретных ингредиентов, которые я беру у одного проверенного человека. Запах такой, что перебивает даже затхлость этого полуподвального помещения.

Я арендую кабинет на первом этаже. Окна с решетками выходят во двор-колодец.

19:20.

Я потянулся к планшету, чтобы проверить анкету пациента. Странно. Экран моргнул, приложение «ПроДокторов» открылось, но слот записи на 19:00 был пуст. Чисто. Белое поле. Сбой? Я обновил страницу. Ничего. Полез в базу данных клиники — файл стерт. Ни имени, ни анамнеза, ни телефона. Будто я сам себе этот прием выдумал.

В этот момент в дверь постучали. Не в дверь даже, а в дверной косяк. Тяжелый, глухой звук.

— Войдите, — сказал я, откладывая в сторону планшет.

Дверь скрипнула, и проем заполнился человеком. Нет, это был не человек, это был шкаф, на который натянули кожаный плащ. Рост под два метра, плечи такие, что ему боком заходить пришлось. Лысый череп блестит под лампой дневного света, густая чёрная борода.

— Доктор Остроумов? — голос у него оказался на удивление мягким, почти бархатным для таких габаритов. Диссонанс жуткий.

— Проходите, присаживайтесь. Вы...

— Глеб. Можно просто Глеб.

Он плюхнулся на диван. Пружины жалобно взвизгнули. Я сел напротив, в свое кресло. Нас разделял журнальный столик с чаем.

— Глеб, у нас небольшая техническая накладка. Ваша анкета куда-то исчезла. Напомните, с чем пришли?

Он ухмыльнулся. Улыбка вышла кривой, недоброй.

— А я знаю, док. Это я её удалил.

— Простите?

— Я работаю в сфере IT. Безопасность баз данных, все дела. Ну и подчищаю за собой цифровые следы. Давняя привычка.

Он развалился на диване, закинув ногу на ногу. Грязь с его ботинок ошметками посыпалась на мой ковер. Меня передернуло от брезгливости, но я промолчал.

— Хорошо, Глеб. Допустим. И зачем такие сложности?

— Чтобы никто не знал, что я здесь.

Он смотрел на меня в упор. Глаза у него были... обычные. Серые, водянистые.

— Ладно. Тогда начнем с чистого листа. Что вас беспокоит?

— Отец, — он хмыкнул. — Вернее, воспоминания об отце. Классика, да? Все проблемы из детства.

Я потянулся к заварнику.

— Чай будете? Особый сбор. Успокаивает.

— Не откажусь. В горле пересохло.

Я налил ему полную чашку темной, густой жидкости. Себе тоже плеснул. Глеб взял чашку своей огромной лапищей, но пить не стал. Понюхал.

— Травами пахнет. Как в деревне.

— Рассказывайте про отца, Глеб.

Он поставил чашку обратно.

— У папы был гараж. Знаете, такие гаражные кооперативы, где мужики по выходным оттягиваются? Вот там мы и жили практически. Мать свалила, когда мне пять было. Отец любил кино. У него был видик, «Электроника», и одна кассета. «Терминатор 2». В переводе Володарского. Знаете этот гундявый голос?

— Допустим.

— Мы смотрели его каждый вечер. Три раза подряд. На третий раз я должен был дублировать текст. Слово в слово. Если сбивался — батя доставал ремень. Но это была только разминка. Самое веселье начиналось, если я лажал на четвертом просмотре.

— Четвертом?

— Ага. К этому времени батя обычно уже был «теплый». И приводил гостей. Тетку какую-нибудь. С вокзала или из тех, что у ларька трутся.

В кабинете повисла тишина. Я чувствовал, как напрягаются мышцы шеи.

— И что происходило дальше? — спросил я, стараясь, чтобы голос был ровным.

Глеб наклонился вперед. Его вгляд стал острым. Глаза заблестели, как у хищника.

— Знаете игру «Твистер»? Клеенка такая, с кружочками. Левая нога на красное, правая рука на зеленое. У отца была своя версия. Он расстилал на бетонном полу в гараже старый советский ковер. Знаете, такой красный, с узорами. И мы играли. Только вместо рулетки он крутил крутил нож. Куда острие покажет — туда и ставим конечность.

Он замолчал, разглядывая свои руки. Костяшки были сбиты, шрамы белели на темной коже.

— Но это была не просто игра на гибкость, док. Тетка всегда была связана скотчем и рот заклеен. Она мычала, дергалась. А папа давал мне в руки топор. Туристический такой, с прорезиненной ручкой. «Правая рука на зеленое!» — орал в истерике он. И я должен был...

Он сделал рубящее движение рукой. Резкое, короткое.

— Отсечь лишнее. Чтобы она вписалась в узор ковра. Понимаете?

Меня замутило. Не от страха, а от какой-то брезгливой гадливости. Я видел таких типов. Они приходят, вываливают на тебя свою грязь, а потом идут домой спокойно спать, пока ты пьешь корвалол.

— Вы убивали этих женщин? — прямо спросил я.

Глеб рассмеялся. Смех был больше похож на кашель курильщика.

— Я? Нет. Я просто играл. Отец говорил, что это тренировка. Что я должен быть жестким. «Мир — это огромная помойка, Глеб, — говорил он. — Либо ты режешь, либо тебя». Потом он их... утилизировал. В смотровой яме. Там у него было всё оборудовано. Известь, кислота.

— И вы молчали?

— А кому говорить? Ментам? Батя по пятницам с участковым водку пил.

Он наконец взял чашку и сделал глоток. Я внимательно следил за его кадыком. Вверх-вниз.

— Вкусно, — сказал он, облизывая губы. — Реально вкусно. Сладковатый только.

— Мед, — соврал я. — Так зачем вы пришли ко мне, Глеб? Исповедаться? Так я не священник.

— Не. Исповедь — это для слабаков. Я пришел восстановить справедливость.

Он снова отхлебнул. На этот раз больше. Половину чашки махом.

— Какую справедливость?

— Отца посадили, когда мне восемнадцать стукнуло. Кто-то все-таки стуканул. В тюрьме он попал к психологу. Тюремному мозгоправу. И тот его «вылечил». Батя, видете ли, вдруг осознал свою вину. Раскаялся. Стал письма мне строчить, сопливые такие. «Прости, сынок, я был чудовищем». Тьфу!

Глеб сжал чашку так, что фарфор жалобно хрустнул.

— Вы, мозгоправы, ломаете людей. Делаете их мягкими. Отец повесился в камере. От стыда, видите ли.

— И вы вините в этом врачей?

— Я виню систему. И я её чищу. Как чищу базу данных на работе. Удаляю вирусы.

Он посмотрел на меня, и в этот момент я понял: он не просто псих. Он пришел «вершить справедливость».

— Я нашел вас через тот же сервис, док. Посмотрел ваши отзывы. «Помогает справиться с травмой», «Меняет жизнь к лучшему». Вы уродуете людей. А я возвращаю их к заводским настройкам. В состояние фарша.

Глеб попытался встать, но его повело. Он качнулся и тяжело рухнул обратно на диван.

— Что за... — он тряхнул головой, словно пытаясь отогнать муху. — Че ты мне налил, сука?

— Чай, — спокойно ответил я, беря в руки свою чашку. — Чабрец, иван-чай. И курареподобный миорелаксант. Дозировка лошадиная, как раз под ваши габариты.

Глаза Глеба округлились. Он попытался поднять руку, чтобы схватить меня за горло, но конечность дернулась и безвольно упала на колено.

— Знаешь, Глеб, — я встал и подошел к двери, поворачивая замок на два оборота. Щелк-щелк. — Ты очень удачно зашёл. И еще удачнее удалил свою анкету. И запись о приеме. И, я надеюсь, ты почистил историю геолокации в телефоне? Ты же профи.

Глеб в ответ только захрипел. Язык уже не слушался его, превратившись в ватный ком во рту. Он мог только мычать и вращать глазами. В них наконец-то появился страх. Настоящий, животный, без всякой мистики. Страх скотины на бойне.

— Ты конечно думал, что только ты тут охотник? Санитар леса? — я усмехнулся, доставая из нижнего ящика стола рулон плотного полиэтилена и набор хирургических скальпелей. — Ошибочка вышла.

Я подошел к нему вплотную. Он сидел, скособочившись, слюна текла по подбородку. Тело парализовано, но мозг-то все осознает. Все чувствует.

— Я ведь тоже не люблю, когда опаздывают. У меня чёткий график. А теперь придется возиться с тобой всю ночь. Хорошо хоть соседи сверху съехали, никто не услышит, как я буду работать пилой.

Я расстелил пленку перед диваном.

— Кстати, про твоего отца и ковер... Интересная концепция. Творческая. Я обычно просто разбираю на запчасти, чисто анатомический интерес. Но сегодня... — я посмотрел на узор ковра под ногами. — Сегодня можно и поиграть. Правая рука на красное, говоришь?

Глеб попытался дернуться, но дрогнуло только веко.

— Спасибо за идею, Глеб. И за то, что файлы удалил. Теперь тебя здесь никогда не было.

Я выключил верхний свет, оставив только настольную лампу. Тени в углах стали гуще.

— Ну что, приступим к игре?