Проконсул Кавказа. Ч. 4⁠⁠

Автор: Олег Дмитриев.

В предыдущих сериях:

Проконсул Кавказа. Ч. 1

Проконсул Кавказа. Ч. 2

Проконсул Кавказа. Ч. 3

Завершение строительства крепости Внезапной, тяжёлые поражения, нанесённые дагестанским феодалам и вольным обществам, карательные акции против непокорных чеченских аулов — всё это сделало 1819 год переломным в ходе кампании. К 1820 году сопротивление чеченских и дагестанских горцев было в основном подавлено, но внимание Ермолова к Чечне не ослабевало, и, едва расправившись с Дагестаном, он снова сосредоточился на этом крае. На Сунже началось строительство дополнительных крепостей, которые должны были усилить левый фланг Кавказской линии: на линии Грозная – Преградный Стан были построены Усть-Мартанский редут и Злобный Окоп; промежуточным звеном между Внезапной и Грозной стало Герзель-Аульское укрепление; дорогу на Кизляр прикрывал Неотступный Стан; для обеспечения паромной переправы через Терек было построено укрепление Амир-Аджи-Юрт. Продолжалась повсеместная вырубка лесов и обустройство просек.

При этом для реализации поставленных задач русским командованием широко привлекалось местное население, которое принудительно сгонялось для рубки леса и строительных работ; кроме того, на него была возложена обязанность поставлять провиант и скот для пропитания русских рабочих и воинских команд. Чеченцы по мере сил сопротивлялись экспансии, продолжая совершать налёты на строящиеся крепости и команды лесорубов, но военная машина, созданная Ермоловым, реагировала на это моментально и безжалостно. Так, весной 1820 года командующий левым флангом Кавказской линии полковник Греков получил приказ прорубить просеку к аулу Гременчук, считавшемуся неблагонадёжным. Греков двинулся кратчайшим маршрутом — в обход Ханкальского ущелья, к реке Аргун. На переправе через реку стоял небольшой аул Топли (заметим, нет никаких сведений, что жители этого аула участвовали в акциях против русских). Греков решил применить ту же тактику, что при захвате Ханкальского ущелья годом ранее, и тёмной мартовской ночью его отряд подкрался к аулу так тихо, что его прозевали даже чеченские караулы. Казачий полк, двигавшийся в авангарде, ворвался в спящий аул, и ночь моментально превратилась в ад:

«Не теряя пороху, гребенцы кинулись по саклям с кинжалами. Дикие крики, вопль и стоны внезапно огласили безмолвные дотоле окрестности. На помощь к казакам скоро подоспели три роты егерей. Часть жителей была перерезана прежде, чем успела подняться с постелей; другая просила пощады»

После этого Греков, рассудив, что совершенно незачем утомлять своих бойцов рубкой леса — как-никак, война, а они устанут — принимает решение привлечь к этой работе самих чеченцев:

«Греков остановил кровопролитие, собрал старшин окрестных деревень и приказал им немедленно выслать рабочих с топорами для вырубки леса. Курящиеся развалины деревни, смотревшие угрозой и красноречиво говорившие о судьбе, которая постигнет сопротивляющихся, заставили чеченцев повиноваться. Рабочие явились; в вековых чеченских лесах зазвенели чеченские топоры, и каждый удар их по упругим стволам расчищал путь в страну грозным пришельцам. Войска между тем, выдвинувшись вперед, прикрыли рабочих. Отрывочные выстрелы в цепи свидетельствовали, однако, что новый враг стоял перед отрядом, и только пушки, снятые с передков, держали его в почтительном расстоянии. Но топоры звучали от того только быстрее и чаще – чеченцы должны были торопиться окончить работу, чтобы не попасть в перекрест между своими и русскими. Через три дня была готова широкая просека, открывавшая большую поляну, на которой стоял Герменчуг и множество аулов. Но аулы были пусты, и лишь вдали, на задней опушке леса, можно было видеть группы верховых и слышать оттуда нечастые выстрелы. Войска продвинулись вперед, сожгли Герменчуг и потянулись назад в Грозную»

К 1820 году также завершилось и создание системы экономической блокады многих районов Большого Кавказа. Перенос укреплённой линии на Сунжу лишал чеченцев плодородных земель и накидывал им удавку на шею — теперь же Ермолов начал эту удавку планомерно затягивать. Жителям Северо-восточного Кавказа было запрещено торговать где-либо за пределами их областей. Ермолов запретил даже торговые связи между соседними районами Чечни и Дагестана. Главнокомандующий приказывал: «Извольте повсюду брать жителей Белокан под стражу и отгонять скот их»; «<…>тот, кто представит начальству взятого аварца, имеет право пользоваться его товаром или другим имуществом беспрекословно». Это на корню подорвало всю веками складывавшуюся систему торговли. Жители горных областей лишались возможности заниматься жизненно необходимой для них торговлей с населением равнинного Дагестана и соседних областей Кавказа: продавать изделия своей кустарной промышленности (и она приходила в упадок), покупать хлеб и соль (что приводило к голоду). В результате в горах не хватало хлеба, соли и других продуктов первой необходимости. Перед горцами замаячил призрак голодной смерти — но это и было целью Ермолова. В одном из писем он писал: «Я не отступаю от предпринятой мною системы стеснять злодеев всеми способами. Главнейший есть голод, и потому добиваюсь я иметь путь к долинам, где могут они обрабатывать земли и спасать стада свои. <…> Для драки не будет у них довольно сил, следственно и случаи к драке будут редки, а голоду все подвержены, и он поведет к повиновению». В донесении Александру I немного позже Алексей Петрович отметил, что чеченцы, загнанные в горы и лишенные хлеба, «чувствуют в оном недостаток и от ужасного голода претерпевают великие бедствия».

С другой стороны, обвинять Ермолова в проведении геноцида, всё же, некорректно: парадокс его политики заключался в том, что такими жёсткими и кровавыми мерами главнокомандующий пытался добиться установления мира, и, судя по всему, искренне верил в то, что выполнение этой миссии возможно исключительно подобными методами. Даже продолжая последовательно реализовывать программу военно-экономической блокады, Алексей Петрович обещал: те, кто откажется от набегов, будут «пользоваться богатою землёй и всеми выгодами, и русские… не сделают им ни малейшей обиды, обогащая их торговлею и свободным обращением».

Осадная система была близка к завершению. Кольцо русских крепостей вокруг Чечни сжималось, русские войска беспрепятственно передвигались по ней, отвечая карательными походами на малейшее неповиновение. Но, к удивлению русского командования, сопротивление не прекращалось.

Бейбулат Тамиев

Незаурядный горец, возглавивший это сопротивление на первых порах, был уже известен и русским, и чеченцам задолго до описываемых событий. Бейбулат входил в верхушку чеченского общества, но, как и положено в условиях военной демократии, своё высокое место он заслужил личным бесстрашием и искусством в организации набегов.

Бейбулат Таймиев

«Так как у чеченцев нет высших сословий, как у кумыков или кабардинцев, и все они равны между собою, то правом всеобщего уважение пользуются у них только отличнейшие разбойники и воры. Эти люди приобретают скоро народное доверие и, подобно князьям в Кабарде, всегда могут собирать под свое предводительство значительные партии хищников. Таков именно был Бей-Булат, уже самою природою отличенный от других, — среднего роста, плотный, широкоплечий, с резкими, энергическими движениями и с хитрыми, налитыми кровью глазами, которые прятались под тучею густых нависших черных бровей. Родина его была Гельдиген, и там он имел свои хутора, нажитые долговременным разбойным промыслом около русских дорог и станиц. Этот человек постоянно был главною пружиной всех возмущений и убийств в Чечне»

Русское командование, хоть и знало о «подвигах» Таймиева, не оставляло попыток договориться с влиятельным «баяччи» (полевым командиром), надеясь через него контролировать положение в Чечне. Бейбулат предложение принял, и в 1807 году поступил на царскую службу в чине подпоручика — однако, как известно, горцы не особенно считались с жалованными им чинами. Не стал исключением и этот случай: Бейбулат, формально являвшийся царским офицером, спокойно продолжал возглавлять набеги на Кавказскую линию. Любопытно, что даже Ермолов, резко выступавший против практики подкупа горских лидеров, в начале своего наместничества не только оставил Бейбулату чин, но и повысил его до поручика. Это не помогло — Таймиев продолжил разбойничать. Однако настоящая дилемма перед Бейбулатом встала именно в момент максимального усиления осадной системы, то есть в 1821-22 гг. С одной стороны, он мог пойти на союз с Россией, продолжить продвижение по карьерной лестнице и усилить своё положение за счёт помощи со стороны русского командования, которое по-прежнему было не прочь использовать его в качестве проводника своей политики. С другой, население Чечни всё более явно выступало против душившей его военно-экономической блокады, и тот, кто оседлал и возглавил бы это движение, мог получить немыслимую власть. О колебаниях, терзавших Бейбулата, красноречиво говорит следующий эпизод:

«В Грозной он уже повысил тон и заговорил с Грековым об условиях, на которых желает покориться. Греков знал Бей-Булата лучше, нежели Ермолов, видел в нем непримиримого и опасного врага, и потому принял его очень холодно. Тем не менее, исполняя волю главнокомандующего, он выразил готовность выслушать его условия. Бей-Булат потребовал подчинения ему всех вообще чеченцев, с правом налагать на каждого из них денежные штрафы, говоря, что только в таком случае он отвечает за спокойствие Чечни и не позволит ни одному чеченцу разбойничать в русских пределах. Кроме того, он требовал жалованья за все прошедшее время, когда он скрывался. Греков отвечал, что надо сперва заслужить, а потом требовать или ожидать награды; что, впрочем, жалованье ему будет выдано, не прежде однакоже, как он доставит аманатов от покорившихся чеченцев. Они расстались врагами»

Попытка выбить привилегии от российской администрации имела место, но провалилась. В конечном итоге в Бейбулате Таймиеве возобладало честолюбие: перспектива стать самым влиятельным «баяччи» в Чечне оказалась слишком привлекательна.

Начало газавата

С этого момента Бейбулат начал беспрецедентную реорганизацию основы всего горского уклада — набеговой системы. Если раньше основной целью набегов было получение экономической выгоды, и собрать партию можно было не иначе как для захвата богатой добычи, то в изменившихся условиях требовалось ведение военных действий без явного экономического стимула. Чеченцы крайне неохотно собирались для акций, имевших чисто стратегические цели, а вскоре и вовсе начали роптать против новоявленного предводителя. Перед Бейбулатом в полный рост встала старая проблема — отсутствие идеологии, которая бы объединяла и направляла разрозненных горцев на войну против общего врага. Блестящее решение этой проблемы он увидел в Дагестане во время своего визита туда в 1823 году. Именно к тому моменту в дагестанских вольных обществах уже вовсю гулял зарождающийся мюридизм, и Бейбулат, лично познакомившийся с главным проповедником мюридизма Магометом Ярагским, убедился, что это — именно то, чего ему не хватало, и немедленно пригласил того в Чечню.

Магомед Ярагский

Нехитрые проповеди мгновенно возымели эффект на публику, не особо искушённую в вопросах исламского богословия. Несмотря на то, что чеченцы с некоторым подозрением относились к шариату, вступавшему в противоречие с обычным правом — адатами — простые и понятные тезисы (о необходимости войны против неверных, о законности военной добычи) находили отклик в их сердцах. Бейбулат использовал свой авторитет для усиления эффекта миссионерской деятельности, распуская слухи, что в ауле Маютурп обосновался не просто мулла, а святой человек. Убедившись в неосведомлённости своих слушателей, Магомет и сам постепенно начал переходить ко всё более фантастичным заявлениям в своих речах. В конце концов, он договорился до того, что объявил поражённой пастве следующее: Аллах послал на землю пророка, который призывает правоверных к войне за независимость. Чеченцы потребовали предъявить пророка во плоти, и Магомету с Бейбулатом пришлось выкручиваться из щекотливого положения: на роль пророка срочно был взят юродивый по имени Авко (Яух) из аула Гременчук.

«Наступила весна 1825 года; приблизился, наконец, и последний срок, в который обещанный народу пророк должен был явиться. К этому времени сам Бей-Булат и Махома, сделав три знамени, вышли из Маюртупа и расположились в лесу, на поляне. Сюда собралось к ним множество парода. Все с напряженным нетерпением ожидали какого-то чуда; но чудо не являлось; не было и имама. Яух, назначенный для этой роли, куда-то пропал, и его не могли нигде разыскать; а чеченцы между тем требовали и чуда, и Имама. В толпе начинался ропот, медлить больше было невозможно. Тогда мулла Махома с редкою находчивостью решился выкинуть отчаянную штуку. Как бы одержимый религиозным экстазом, он долго катался по земле и вдруг заревел необыкновенным голосом: «Правоверные! знайте: имам — это я! Я видел пророка; я слышал голос Аллаха; я послан избавить вас от неверных!»... Как ни были легковерны чеченцы, но неожиданный пассаж этот привел всех в недоумение. Найдись веселый человек и, очень может быть, толпа, разразившись смехом, разошлась бы по домам. Но Бей-Булат не дал установиться неблагоприятному впечатлению. Понимая, что наступила решительная минута, он схватил коран н, бросившись к ногам Махомы, воскликнул громовым голосом. «Народ! Я, Бей-Булат, свидетельствую Богом живым, что видел собственными глазами ангела, сходящего с неба в огненном образе, когда святой муж молился в мечети!» Приверженцы Бей-Булата поддержали его громкими криками. Народ, сбитый с толку, быстро перешел к вере в новоявленного имама и требовал чуда. Но Махома спокойно сказал им: «За ваши грехи, время чудес еще не пришло. Вы увидите много чудес, но не всем из вас будет дано понять, что это чудеса, явленные небом»'. Народ остался доволен и таким объяснением. Очевидно, струны были туго натянуты, и удары умелою рукою могли уже вызвать какие угодно звуки. И вот, по всем аулам Чечни пронеслась молва, что имам уже явился, что он летает на бурке, совещается с Пророком и творит чудеса. Никто однако не мог в ту пору сказать, кто именно этот имам, творящий чудеса и поселявший в народе такие надежды на помощь свыше; даже и теперь чеченцы не знают хорошенько, кто из двух, — Махома или Яух, — был настоящим пророком»

Греков (к тому моменту уже произведённый в чин генерал-майора), будучи прекрасно осведомлён о происходящем, относился к этому совершенно равнодушно, в рапортах командованию сообщая, что из этой «комедии» ровным счётом ничего не выйдет, а чеченцы вскоре разочаруются в своём «пророке». Это была ошибка: религиозная пропаганда скликала под знамёна Бейбулата всё новые силы, и к 1825 году численность ополчения достигла двух тысяч; это является скромным, если вспомнить обычную численность горских ополчений, воевавших против русских, однако у этого войска было то, чего не было у предыдущих — новая идеология, сплавляющая его в единое целое.

Дело принимало серьёзный оборот, и Греков, наконец, решил предпринять какие-то действия. Чеченцы под предводительством Бейбулата и Магомета к тому моменту заняли аул Атаги прямо за Ханкальским ущельем, и Греков лично отправился за их пророком. Но когда русский отряд преодолел ущелье он был встречен только депутациями из окрестных аулов, выражавших полнейшую преданность русскому командованию и клятвенно заверявших, что они никогда не последуют за мятежниками. Бейбулат был отнюдь не дурак и понимал, что столкновение с регулярной армией закончится для его ополчения печально, поэтому попросил Магомета обратиться к собравшимся и объявить им, что время для битв пока не пришло. С другой стороны, основные военные силы Кавказского корпуса в тот момент находились на правом фланге линии в связи с кабардинским мятежом и сопутствующими событиями, поэтому, предприняв движение в Чечню, генерал оставил Грозную практически без гарнизона. Имея в виду это обстоятельство, он удовлетворился произведённым эффектом и повернул обратно; сторонники Бейбулата тут же провозгласили это очередным чудом, поскольку русские были обращены в бегство без единого выстрела, одним лишь словом пророка. Греков понял свою ошибку слишком поздно, когда к мятежу стали массово примыкать качкалыковские чеченцы и кумыки. Чечня в одночасье была охвачена пожаром, который грозил вот-вот перекинуться на Дагестан. Вскоре мятежники взяли крепости Злобный окоп и Преградный стан, после чего осадили небольшую крепость Герзель-аул, охранявшую пути сообщения между двумя главными крепостями на левом фланге — Грозной и Внезапной. Возникла реальная угроза краха всей осадной системы.

Гибель Грекова и Лисаневича

В связи со сложившимся положением Греков начал требовать подкреплений, и, несмотря на тяжёлое положение правого фланга, его пришлось ослабить — настолько отчаянной становилась ситуация. На помощь поспешили два батальона Ширванского пехотного полка, а вместе с ними прибыл командующий военными силами Кавказской линии генерал-лейтенант Д.Т. Лисаневич. Гарнизон Герзель-аула тем временем находился уже на грани гибели, главным образом из-за того, что осаждавшие отрезали его от воды.

«Ночью 11 июля имам благословил нападение. Распущен был слух, что русские пули и ядра не будут вредить чеченцам, и — чеченцы ринулись потоком. В крепости их ждали; с валов ее грянул пушечный залп, — и пророчество имама едва не сбылось с буквальною точностию, потому что рассохшиеся от сильной жары лафеты гарнизонных пушек не выдержали залпа и разлетелись, — пушки попадали на землю. Гарнизон, состоявший всего из 400 егерей, под командою храброго маиора Пантелеева, не потерял однако присутствие духа, и первое бешеное нападение чеченцев было отражено штыками. <…> Неприятель, между тем, отрезав гарнизон от воды, прикрылся окопами, в виде траншей, и повел осаду. Наделав огромных тур-маптелетов, чеченцы подкатывали их на колесах туземных арб под самую крепость и, укрываясь за ними, день и ночь вели перестрелку. Одни толпы чеченцев, уходя на отдых, сменялись другими, а гарнизон все время оставался без смены и без отдыха. Люди не только не имели времени заснуть, но даже сварить себе пищу, и изнемогали»

Греков и Лисаневич, прекрасно представляя себе положение осаждённых, приняли решение не дожидаться подхода основных сил, а деблокировать крепость с теми силами, которые были в наличии. В наличии имелось немногое: 3 роты пехотинцев при 6 орудиях и 400 казаков. С этим отрядом генералам предстояло разбить войско мятежников, которое, по приблизительным подсчётам, насчитывало около шести тысяч. Впрочем, внезапное появление подмоги само по себе расстроило порядок среди осаждавших: чеченцы пришли в замешательство и начали разбегаться; небольшая горстка храбрецов попыталась оказать сопротивление, однако была рассеяна. Осада была снята, мятежники потерпели полное поражение, генералы триумфаторами въехали в крепость — казалось, положение спасено.

Но тут Лисаневич начал чудить.

Начал он с того, что потребовал немедленно выдать всех причастных к бунту. Горцы подчинились, и на следующий день в Герзель-аул было доставлено 318 кумыков. При этом у них не было отобрано оружие (Лисаневич всегда любил бравировать этим перед горцами, показывая, что он их не боится), часть гарнизона была отправлена на выполнение хозяйственных работ, из-за чего численность русских солдат стала даже меньше (!) численности гостей, наконец, даже оставшийся в крепости гарнизон не был поднят по тревоге и пережидал летний зной забившись по углам. Подойдя к кумыкам, Лисаневич принялся честить их всеми обидными татарскими словами. которые знал; закончив с этим увлекательным и, несомненно, приятным занятием, генерал принялся по списку вызывать виновных. Когда очередь дошла до муллы Учар-Хаджи, тот, очевидно, вследствие категорического несогласия с приговором, подскочил к Лисаневичу и ударил его кинжалом в грудь.

Подбежавший ему на помощь Греков также получил два колющих удара и был убит наполвал, Лисаневич же был ещё жив и успел крикнуть «коли!». Разъярённые солдаты заперли ворота и внутри укрепления началась кровавая резня, в ходе которой все кумыки были перебиты.

Левый фланг Кавказской линии всего за несколько минут потерял двух командующих высшего звена — бунт, который ещё недавно казался подавленным, заполыхал с новой силой. Впрочем, произошедшее с Лисаневичем являлось только поводом, но никак не основной причиной для продолжения восстания. Причины же начала мощного, консолидированного движения против русских кроются в самом характере осадной системы, созданной Ермоловым. И, хотя Ермолов снова потушит пожар Чечни, утопив её в реках крови, а сам Бейбулат вскоре отшатнётся от всё более радикализирующегося религиозного движения — мюридизм уже пустил корни и достаточно окреп, чтобы поднимать на войну всё новых и новых последователей.

Список литературы и источников

Ермолов А.П. Записки А.П. Ермолова. 1798-1826. 1798-1826 гг. /Сост. В.А. Фёдорова. М., 1991. 463 с.

Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994. 592 с.

Гапуров, Ш.А. Дагестан в кавказской политике России в первой четверти XIX века / Ш.А. Гапуров, Д.Б. Абдурахманов, А.М. Израйилов. Нальчик, 2008. 482 с.

Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровь: Россия в Кавказской войне ХIХ в. СПб., 2000. 462 с.

Потто В.А. Кавказская война: Ермоловское время. Т. 2. Ставрополь, 1994. 685 с.

Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 6. СПб., 1888. 756 с.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_173802

Автор: Олег Дмитриев.

Личный хештег автора в ВК - #Дмитриев@catx2, а это наш Архив публикаций за май 2020

Администрация Пикабу предложила мотивировать авторов не только добрым словом, но и материально.

Поэтому теперь вы можете поддержать наше творчество рублем через Яндекс-деньги: 4100 1623 736 3870 (прямая ссылка: https://money.yandex.ru/to/410016237363870) или по другим реквизитам, их можно попросить в комментах. Пост с подробностями и список пришедших нам донатов вот тут.