Предательница. Глеб Диберин. Глава 7⁠⁠

Глава 7. Бармен

Грохот баса, смех, клубный дым. Свет пульсировал, отражаясь на стенах, как кадры в старом фильме. Алёна шла вдоль стойки, словно плыла сквозь пространство, туфли на тонком каблуке отбивали ритм музыки и её собственного сердца. Она пришла одна, чтобы потерять себя, и знала, где это можно сделать быстро и без лишних вопросов.

Бар назывался «Глушь». Идеальное название. Идеальное место для того, чтобы ничего не чувствовать или хотя бы прикинуться, что не чувствуешь.

Юбка была короткой. Алёна выбирала её намеренно. Ткань как манифест: «Я готова быть взглядом, объектом, фетишем, только не спрашивай, кто я внутри».

— «Старый друг». Без льда, — сказала она, прислонившись к стойке.

Бармен, молодой и поразительно красивый, поднял глаза. Хищная симметрия лица, словно модель на грани дерзости и скуки.

— Старый друг?
— Звучит правильно.
— А новый тебе не нужен? — спросил он без улыбки.

Низкий голос, без желания понравиться. Это возбуждало сильнее любого комплимента.

— Я устала от новых. Они слишком вглядываются в душу, а мне хочется просто пить.
— Душу сегодня не подаём. Только тело.

Он отвернулся и налил коктейль. Алёна изучала его фигуру: плечи, обтянутые футболкой, чёткие руки. Она опёрлась грудью о стойку, чувствуя, что делает это намеренно. Хотела быть замеченной не как личность, а как вариант.

— По глазам вижу — не любишь сладкое, — сказал он, протягивая бокал.
— Я по губам вижу, что ты не просто бармен.
— А кто?
— Кто-то, кто умеет молчать.
— Это тебе сейчас важно?
— Важнее, чем говорить правду.

Алёна сделала глоток. Жидкий огонь стёк по горлу. Чуть легче. Чуть хуже.

— Как тебя зовут? — спросила она.
— Сегодня? Никто.
— Прекрасно. Значит, мне не нужно запоминать.

Он поставил перед ней вторую рюмку. Их пальцы не соприкоснулись, но ток прошёл. Она почувствовала, как предательница внутри снова ожила.

— Ты всегда так пьёшь — одна, в короткой юбке, с глазами, полными обещаний? — спросил он, протирая бокалы.
— Только когда устала быть умной, — ответила она, играя краем бокала, скользя пальцем по стеклу.
— Ум переоценён.
— Секс недооценён.
— Особенно такой, где никто ничего не ждёт.
— А ты ждёшь?

Он молчал. Это молчание не было пустым. Оно было прицелом, изучением готовности. Алёна знала, флирт теперь не словами, а тем, как она сидит, дышит, поворачивает запястье.

Он поставил третий бокал.
— Ты любишь контроль, — заметил он.
— Люблю терять его с теми, кто этого не боится.
— А ты боишься?

Она сделала глоток, язык жгло.
— Только себя.

Он усмехнулся и облокотился на стойку.
— А я думал, ты боишься быть никем.
— А разве я кто-то?

Фраза прозвучала почти как исповедь. Он поднял бровь:
— Сегодня ты просто женщина в баре в короткой юбке с болью в глазах.
— А ты?
— Я не тот, кто будет спрашивать, почему ты плачешь ночью.

Она громко, театрально смеялась, но внутри что-то скрипнуло.
— Ты играешь в молчаливого героя? — спросила она, склоняясь ближе, голос стал бархатистым, низким. — Или хочешь, чтобы я сама сняла с тебя маску?
— Ты умеешь это делать?
— Я умею всё, — прошептала она, проведя пальцем по его запястью.

Он не отдёрнулся. Флирт был остриём ножа. Она подыгрывала не потому, что хотела, а потому что не умела иначе. Она не знала, как быть просто собой, но умела быть фантазией. И сейчас она была ею.

— Что ты хочешь? — спросил он.
— Забыться.
— Это легко.
— Тогда покажи.

Он вышел из-за стойки. Она встала. Ноги дрожали от алкоголя или от чего-то глубже. Они шли к узкой двери, за которой свет не пробивался. Алёна шла, как в шторм без якорей, с одной мыслью: «Я уже не чувствую. Значит, я готова».

Подсобка была тесной и пахла дешёвым дезинфектором. Фонтанирующий за дверью шум клуба стал будто заглушенным, как если бы между ними и миром захлопнулась, плотно обитая звукоизоляцией дверь.

Он стоял напротив, прислонившись к полке, на которой лежали коробки с бутылками и упрямо молчал.

— Ты всегда такой... экономный на слова? — попыталась она разрядить напряжение.
Он кивнул.
— А почему?
— Слова обманчивы.
— А действия?
— Прямее, но тоже не гарантируют правды.

Она усмехнулась.
— Ты как философ в теле бармена.
— А ты как раненая в теле охотницы.
— Красиво.
— Нет, это точно.

Он сделал шаг вперёд. Алёна почувствовала, что нежности не будет. Он другой, он не для «поговорить», и не для «остаться на завтрак». Он это одна ночь без имён, просто секс.

— Ты не спрашиваешь, кто я.
— Да мне всё равно.
— И ты не хочешь знать, что будет потом.
— А ты хочешь?
— Нет.
— Значит, мы квиты.

В его взгляде было что-то опасное. Это была не агрессия, а скорее отрешённость. Все выглядело, как будто он вышел из собственной боли и теперь не чувствует чужой.

Алёна вглядывалась в его молодое, чистое, почти красивое лицо, если бы не глаза.

Глаза были пустыми, как не у тех, кто прятал чувства, а у тех, кто уже ничего не хотел.

— Кто тебя так выключил? — спросила она вдруг.
Он пожал плечами.
— Мир. Ты. Все.
— Мы же только встретились.
— Я таких, как ты, встречал десятки.

Слова резанули. Она ожидала всего, но не этого. Он не пытался унизить. Он просто не придавал значения.

— Я не такая, — прошептала она.
Он посмотрел в упор.
— Все так говорят. Ты будешь снимать юбку или как?

Внутри неё что-то заныло. Старая обида, стыд, но вместе с тем острое желание доказать, что она не вещь. Именно в этом была её слабость. Она не умела уйти. Она хотела чувствовать, даже если это было через унижение.

— Ты даже не хочешь знать, как меня зовут? — ещё одна попытка.
Он подошёл ближе.
— Нет. Мне это не интересно. Ты сама снимешь трусы, или мне стянуть их с тебя?
— Почему?

— Почему что?
— Почему ты не хочешь знать моё имя? 
— Потому что тогда мне придётся помнить его, а мне этого не надо.

Алёна медленно кивнула. Внутри всё стало кристально ясно. Он не загадка, не тайна, не вызов. Он просто воспользуется ей, как другие. Только в отличие других он этого даже не скрывает. Он пустота, и она собирается шагнуть в эту пустоту осознанно, полностью отдавая себя, зная, что потом будет ненавидеть себя за этот выбор. Но сейчас, ей это было нужно, как никогда. Сердце билось быстрее, а мысли казались прозрачными, как ледяное стекло. Она знала цену каждого шага, но делала его всё равно.

Он протянул руку, дотронулся до её подбородка, мягко сдавил пальцами, как берут за мордочку щенков.
— Впрочем, если хочешь, можешь уйти.
Она не сдвинулась.
— Если хочешь, то давай…, я помогу тебе забыть все. Ты не пожалеешь.
Она закрыла глаза.
— Если хочешь почувствовать, останься, обещаю, будет хорошо, сегодня. Никто обычно не жалуется. Но завтра не будет. Мне это не нужно. Мне нравится трахать таких сучек как ты. Вы приходите сюда, чтобы рассказать мне ваши слезливые истории, а я трахаю вас, и это помогает вам намного лучше, чем алкоголь и ваши сопли. И так что ты выбрала?

Алёна чувствовала грех на кончиках пальцев, и она осталась.

Он двинулся первым резко, решительно, как будто в этом было всё, что он умел. Это была не ласка, не влюбленность, а лишь эгоистичное умение забирать. Она не сопротивлялась, потому что тоже не умела иначе, потому что жаждала раствориться, чтобы хотя бы на миг не быть собой.

Он прижал её к стене, и коробки на полке задребезжали. Жесткий поцелуй закрыл ей рот, без прелюдий, требовательный язык ласкал её. Пальцы будто чужие, не знающие осторожности блуждали по её телу. Её тело отозвалось слишком быстро. Предательница внутри взмокла от одной его хватки за бедро, от его дыхания в ухо, молчания, насыщенного напряжением.

— Развернись, — прошептал он.
Она подчинилась без слов, потому что так проще. Так привычнее. Так безопасней. Она выбрала не думать, а только чувствовать.

Его руки скользнули под юбку. Он не снял джинсы полностью, просто расстегнул. Она не снимала трусиков, он сдвинул их в сторону. Всё было на грани: быстро, грязно, анонимно. Секунды между возбуждением и отвращением.

Когда он вошёл в неё, Алёна почувствовала облегчение, не удовольствие, а именно облегчение, как будто унялся зуд, как будто снова оказалась в привычной клетке.

Она больше не была одна, хотя знала это иллюзия. Он не с ней. Он в ней, но не с ней.

Её лоб упирался в бетонную стену. Она слышала свои жалкие собственные неузнаваемые стоны, как будто издалека.

— Тише, — сказал он.
— Почему?
— Скули тише сучка. Я не хочу, чтобы нас услышали.
— А если услышимся сами? Ааа? Что скажешь грязный самец?  — Алёна пошла ва-банк. Она решила прокачать ситуацию до самого конца, раз она решилась на этот шаг.

Он ничего не ответил. Он продолжал двигаться, как автомат. Он брал её ровно, жёстко, ритмично. Алёна закусила губу. Слёзы подступили от боли или стыда, она не знала. А может, это было облегчение, наконец, не нужно любить. Просто можно быть телом, мясом, функцией.

И когда всё закончилось, он просто застегнул молнию. Он даже не посмотрел на нее, не поцеловал, и даже ничего не сказал.

Она опустилась на колени, нашла трусики и надела их. Лёгкая прохлада соприкоснулась с кожей, а между бёдер осталась привычная липкая пустота. Быстро всегда означало пусто, и Алёна знала это на собственном опыте. Эти ощущения были знакомыми, почти как тень прошлого. Она понимала, что будет дальше, и это знание не приносило облегчения, только холодную ясность.

Он уже открыл дверь. Свет снаружи ударил в лицо.

— Ты уходишь?
Он обернулся.
— Моя смена не закончена.
И ушёл.

А Алёна осталась в тёмной кладовке, прижавшись спиной к холодной стене. Её пальцы дрожали. Губы были опухшими, а внутри не было ничего.

***
Алёна проснулась на незаправленном диване, на котором за ночь остались складки пледа, впитавшие тепло и запах чужого тела. Комната напоминала разбитый реквизит для съёмки дешёвого клипа. Облупившиеся обои с пятнами на стенах, трещины на плинтусах, местами облупившаяся штукатурка. Старый плед с непонятным запахом табака и пота лежал скрученным у её ног, а на столе стояла полупустая бутылка бурбона, словно напоминание о случайности всего, что здесь происходило.

Пол был покрыт тонким слоем пыли, в воздухе висела смесь старого дерева, спирта и тёплого пота. Алёна медленно подняла голову и огляделась. Всё вокруг казалось одновременно знакомым и чужим. Странное чувство присутствия рядом, будто кто-то был здесь, хотя она ещё не могла определить, кто именно и зачем. Тени от мебели ложились на стены под углом, создавая иллюзию движения, которое её разум стремился догнать.

Она провела рукой по дивану, ощупывая неровности, остатки ниток и тканевые складки, пытаясь уловить что-то постоянное, что-то своё. Вместо этого осталась только тяжесть реальности, ощущение того, что всё здесь временно и случайно, и она сама в этом пространстве как чужая деталь, которая случайно оказалась в нужном месте в нужное время.

Алёна медленно села, ноги свисали с дивана, пальцы касались холодного пола. Внутри всё было напряжено, будто тело и разум ещё не осознали произошедшего. Она почувствовала этот «кто-то рядом» более ясно, не как присутствие конкретного человека, а как силу, от которой невозможно отвлечься, которая висит в воздухе и давит, даже если её не видно. Сердце слегка ускорило ритм, дыхание стало более ощутимым.

Алёна закрыла глаза и глубоко вдохнула. Запах бурбона, смешанный с влажной пылью и старыми тканями, пропитал лёгкие, и она почувствовала странное сочетание тревоги и странного успокоения. Её разум пытался собрать мысли, но они расплывались, как дым. Всё, что оставалось, это ощущение границы между прошлым и настоящим, между тем, что уже произошло, и тем, что вот-вот начнётся. Она знала, что это место и это чувство оставят отпечаток на ней, даже если она попытается убежать.

Бармен вышел из кухни в серой футболке и с банкой пива в руке. Он был таким же, как ночью красивым, холодным, отстранённым. Он не сказал «привет», не спросил, как она себя чувствует. Он просто бросил взгляд, будто вспомнил, что в его квартире есть кто-то лишний.

— У тебя есть кофе? — нарушила она паузу.
— Нет.
— А вода?
Он пожал плечами и кивнул в сторону раковины.
— Из-под крана.

Она встала. Помятое платье лежало на кресле. Туфли валялись в углу. Трусики где-то потерялись. И это всё было неважно не сейчас. Алёне было плохо, её тошнило и она чувствовала себя использованной.

Пока она наливала воду, он достал телефон и уткнулся в него. Пальцы быстро скользили по экрану. Он не смотрел на неё.

— Ты вообще помнишь, как меня зовут? — спросила она.
Он поднял глаза.
— А разве ты говорила? Мы же кажется, договорились, что это не важно. Или что-то изменилось?
Алёна коротко и громко, почти истерично засмеялась. Слёзы подступили сами.

— Нет, — ответила она. — Не говорила.
Он пожал плечами.
— Ну, тогда в чём проблема?

Она не знала, как ответить. Проблема была в ней самой, в том, что она надеялась. В том, что она ждала. В том, что всё равно Алёна хотела быть кем-то.

Он посмотрел на неё снова.
— Если тебе надо, могу назвать тебя как-нибудь.
— Не надо.
— Окей.

Он вернулся к телефону.

— Можно я вызову такси?
— Телефон на тумбочке.

Она подошла. Экран засветился. На фоне было фото с молодой девушкой с татуировкой на ключице. Она обнимала его за шею. Он улыбался. Это была улыбка, которой у него с Алёной не было.

— Это твоя девушка?
— Уже нет.
— А раньше была?
Он кивнул.
— Я её помню, этого достаточно.

Алёна долго смотрела на фото.
— А меня ты вспомнишь?
Он не ответил.

Такси приехало через восемь минут. За это время Алёна успела выпить воду, натянуть помятую одежду, найти сумочку под кроватью и вытереть слёзы подушкой, на которой всё ещё лежал его грязный и чужой запах.

Он не провожал её до двери, не обращал внимания на то, как она медленно двигалась по прихожей, надеясь, хотя сама не знала на что. На слово? На взгляд? На хоть что-то?

Ничего не было. Ни «пока», ни «спасибо», ни даже равнодушного кивка. Только пустота, будто воздух вокруг неё стал плотным и прозрачным одновременно, и в этой прозрачности она могла видеть только себя. Пустота, которая не спрашивает и не предлагает, не даёт и не отбирает, просто существует, оставляя её одну с собственными мыслями, ожиданиями и тихим, почти болезненным желанием хоть на мгновение быть замеченной.

Она села в такси и сразу закрыла глаза.
— Домой? — спросил водитель.
— Нет, — прошептала. — Просто… в сторону.
— Какую?
— Всё равно.

Машина поехала. Город был в тумане. Утро было липким, и серым. Как будто всё вокруг дышало той же липкой виной, что прилипла к её коже. Каждая минута ночи теперь звучала как обвинение.

В зеркале заднего вида отражалось её накрашенное, но уже не свежее лицо. Красные глаза, опухшие губы, спутанные волосы.

— У вас был бурный вечер, да? — усмехнулся таксист, не глядя.
Она ничего не ответила, потому что не знала, смеяться или расплакаться.

«Бурный» как будто это праздник, а на самом деле было самоуничтожение.

Дома она сняла платье, даже не закрыв шторы. В ванной Алёна долго смотрела в зеркало.
— Ну что, шлюха? — сказала она себе в лицо, — Ты этого хотела?
Не было ни эмоций, ни стыда, только усталость.

Она встала под душ. Горячая вода жгла кожу, но грязь всё равно не смывалась, не внешняя, не внутренняя.

На кухне Алёна заварила кофе, хотя руки дрожали. Она села за стол с кружкой и смотрела на свои ладони. Они казались чужими, как и всё в ней.

«Почему я это делаю?» — думала она, но ответа не находила.

Секс, которого она не хотела. Мужчина, которому она была не нужна. Утро, которого она не заслуживает. Инстинкт, тянувший её, как поводок, с каждой новой ночью всё туже затягивал петлю на горле.

Алёна подошла к окну. С улицы доносился смех, где-то кто-то просыпался рядом с любимым, кто-то влюблялся впервые или снова. А она стояла голая, уставшая, пустая, словно прозрачная оболочка, через которую пробегали чужие радости и надежды.

И вдруг пришло понимание: она не просто чувствует себя дешёвой. Она ощущала себя использованной, как пластиковая игрушка, легко заменяемая, без гарантии и смысла, и каждый взгляд в своё отражение возвращал это холодное знание.

***
Алёна лежала на диване. Было три часа ночи. Тихая квартира, как после смерти чего-то очень наивного. Она открыла старый блокнот. Тот, который носила с собой в сумке среди пудры, сигарет и запасного презерватива. Он давно потёрт. На обложке была наклейка с сердцем, наполовину оторванная, как её собственная вера в любовь.

Алёна достала чёрную ручку и начала писать. Рука дрожала, но почерк был чёткий.
В этом было что-то от привычки выживать:

«Сегодня я была телом.
Ничем больше.
Он не знал, кто я.
Не хотел знать.
Я сама пришла.
Я хотела быть использованной.
Сама. По своей воле.
Как будто внутри меня живёт кто-то, кто презирает меня больше, чем все мужчины вместе.
Это — не влечение.
Это — насмешка надо мной самой.»

Пауза. Алёна посмотрела на строчку, потом откинулась, назад и закурила. Дым завивался над лампой, как сомнения над сердцем. Она взяла ручку снова.

«Я не шлюха.
Я не святая.
Я мусор.
С идеями о любви.
Глупыми, книжными, трогательными.
Я всё ещё верю, что кто-то однажды скажет:
„Ты — не просто тело. Ты — дом“.
Но сегодня —
Я просто мусор.
В короткой юбке.
С открытым ртом.
С пустыми глазами.»

Пепел упал на страницу. Алёна смахнула его пальцем, на коже остались следы туши и чернил.

В блокноте  появились новые строчки, но уже не печальные.
Просто правдивые:

«Завтра понедельник.
Я опять встану.
Опять надену каблуки.
Опять накрашусь.
И, может быть, опять…
Но сейчас, в эту минуту,
я просто хочу заснуть.
Без рук на шее.
Без тяжёлого дыхания рядом.
Без обещаний, которых никто не даст.
Просто — одна.
Живая. Целая. На дне.»

Она закрыла дневник, встала, погасила свет.
В темноте Алёна прошептала:
— Завтра… я попробую быть другой.

Только голос прозвучал неуверенно, потому что она знала, эта ночь не последняя, а боль не крайняя. Однако это был шаг.

Предательница. Глеб Диберин. Глава 1

Предательница. Глеб Диберин. Глава 2

Предательница. Глеб Диберин. Глава 3

Предательница. Глеб Диберин. Глава 4

Предательница. Глеб Диберин. Глава 5

Предательница. Глеб Диберин. Глава 6


Глеб Дибернин. Предательница.