Полуночница⁠⁠

О, опять полуночница. Сергей остановился на остановке, открыл заднюю дверь и включил «аварийку». В зеркале заднего вида, прихрамывая, старательно ковыляла бабка с тележкой.

Эту бабку знали все, кто регулярно работал во вторую смену. Она всегда садилась со своей неизменной тележкой на последний или предпоследний троллейбус. И всегда рассыпалась в благодарностях, если её ждали. Сергею всегда было любопытно, откуда она в такое время шла. Ну, может, уборщицей где-то на складах трудится, думал он. Но вскоре в его теории появились вопросы. После изменения расписания Сергей стал видеть бабку чаще: не только ночью, когда она откуда-то ковыляла и Сергей так же дожидался её, но и по вечерам. Часто бабка шла одна, но нередко — с сопровождающим. Обычно это выглядело, будто бабулька нашла себе помощника. Её попутчик, каждый раз новый, всегда тянул её тележку. И по ощущениям тележка была полнехонька, в отличие от её ночных забегов к троллейбусу. Да куда же она шарахается-то, не мог понять любопытный водитель. Зачем ему эта информация, он и себе объяснить бы не смог.

Выходной. Сергей уже сидит на лавочке напротив остановки. Мимо периодически проносятся троллейбусы. На улице — редкие прохожие. А вот и она. Идёт, ковыляет, загадочная старушка. Тащит тележку, сегодня одна. Так даже лучше, будет объяснение, если Сергея увидит. «Скажу, мимо шёл, вас увидел, помочь хотел», — думал Серёга, потихоньку, не торопясь, следуя за бабулькой. А бабулька и не слышит, не видит ничего. Носом в землю ткнулась и телепает, таща за собой тележку. Так потихоньку, помаленьку они и вышли на пустырь. Бабка впереди с тележкой, тащит, покряхтывает, а Серёга позади не спеша вышагивает на дистанции. Остановился перекурить, а бабка возьми да и скройся за кустами. Ну, не бежать же за ней, докурит — догонит. Тут слышит — собаки вдалеке залаяли. «А вот и вся тайна, собачек бабка кормит. Мог бы и сам догадаться. Зачем ей иначе на пустырь таскаться, а в тележке, небось, жрачка для блоховозов. Ну, — думает Серёга, — подожду полуночницу, помогу до остановки тележку докатить, да провожу по темноте».

Только закурил, как вдали, откуда лай собачий был слышен, — протяжный крик. Тяжёлый такой, мрачный, тягостный. Сергей сигарету сплюнул на землю, ногой наступил и бегом в сторону, куда бабка пошла. Бежит, матерком собак поминает. «Доигралась, — говорит, — бабка. Сейчас пожрут тебя бобики». Серёга — по тропинке сквозь кусты, она всё уже, ободрался весь, — вылетел на полянку. А на полянке видит лежащую сумку-тележку бабкину, одежду на кустах и нечто похожее на клочья кожи. И собачки стоят, разные: рыжие, чёрные, чепрачные. И смотрят на Серёгу. Да мало что смотрят — уже идут на него, молча, недобро так. Серёга пятится — куда с голыми руками против стаи, — но не отворачивается. Бац! — запнулся пяткой обо что-то, упал на задницу. А собаки идут, только головы к траве склонили. Серёга потихоньку отползает и руками вокруг себя шарит. Вот что-то под руку круглое попалось, схватил, не глядя, а пальцы в дырки какие-то провалились. Герой невольно смотрит, а в руке череп, небольшой такой, человеческий. Серёга и испугаться не успел, метнул, не целясь, череп в собак. Не попал. А они всё ближе. Наступают, будто играют, давно бы кинуться могли. Но вот оно, спасение: Серёга замер — под рукой приятной прохладой металлический прут оказался. Может, арматура, а может, ещё чего, но как будто толстый. Серёга его аккуратно пальцами сгрёб, ноги подтянул, выдохнул и резко вскочил. Тут же ближайшие собаки на него кинулись. Удар! Удачно попал — легла псина, кровь из головы течёт. Второй взмах! — и вторая псина с визгом и пропоротым боком, крутясь, устремилась в сторону. Остальные отступили. Сергей прутом машет, особенно храбрых отпугивает. А собаки-то тоже не лыком шиты: выпады да рывки в его сторону делают. Вот уже одну, вторую штанину порвали. С ноги кровь как будто потекла. Кого-то, конечно, Сергей зацепил, но и рука не железная, замаялся махать.

Внезапно на поляну опустился оглушающий рокот, дальние кусты зашевелились. Рокот перерос в рёв. Собаки, скуля и поджав хвосты, начали расступаться, как будто выстраиваясь в две колонны по бокам поляны. Дальние кусты с хрустом и треском раздвинулись. На поляну с утробным рычанием вышла огромная, размером с пони, серая, побитая сединой псина. Пасть застыла в оскале, с клыков к земле тянутся струйки тягучей слюны. На пузе видна болтающаяся, с оттянутыми сосками, складка кожи. «Кормящая», — успел подумать Серёга. Других мыслей не появлялось, он обмер. Стая собак, недавно сожравшая бабку, и так внушает страх, а такая сука — тем более. Мужик замер, прут в его руке медленно опустился. Псина смотрела ровно в глаза и медленно, чуть прихрамывая, приближалась. Рык не прекращался, но становился тише. Псина всё ближе. Сергей, будто чувствуя развязку, закрыл глаза. Рывок, прыжок. И мужик как тряпичная кукла болтается в пасти твари. Её челюсти сомкнуты на груди Серёги. Из раны пузырями выходит кровь, подгоняемая воздухом из пробитых лёгких. Псина сжимает челюсти сильнее, раздаётся треск ломающихся костей. По телу жертвы пробегают судороги. Тварь резким движением бросает тело на растерзание стае. Собаки молча швыряются на труп. Через несколько минут на его месте практически ничего не остаётся, кроме окровавленных ошмётков одежды и костей, которые растаскивают собаки помельче, не участвовавшие в основном пиршестве. Из дальних кустов тихонько выбегает свора щенков. Они с тявканьем ковыляют к огромной собаке и дерутся за право первыми присосаться к её брюху. Тварь негромко рычит, наводя порядок в рядах молодёжи. Когда все щенки наелись, тварь подошла к убитой мужиком собаке, потыкалась в неё мордой и завыла. Вся стая, включая щенков, завыла с ней в унисон. По району пронёсся вой, наполненный печали. Занервничали в квартирах домашние собаки. Забились под диваны с поджатыми хвостами.

Луна озарила поляну. Собаки лежали, грызя кости. Посреди них стояла, неспеша одеваясь, старушка с растрёпанными волосами. Одевшись, она подошла к месту расправы, покопалась в остатках, вынула бумажник, телефон, документы. Кинула всё к себе в сумку и тихо произнесла: «Зря ты пёсика обидел».